***
Аято слегка пьян, у него забавно краснеют нос и щёки. Совсем немного, но Сумико всё равно не по себе. Они только что отделились от гостей, и Хасэгава прекрасно знает, что это значит. Камисато закрывает дверь, садится на ближайший дзабутон и говорит: — Смирись, — хмыкает глава Ясиро, — всё равно ничего не изменишь. Девушка злится, подскакивает с места и буквально летит к окну. Её грубо хватают за талию, отбрасывая назад. Сумико видит перед глазами звёзды, потому что больно ударяется о сёдзи. — Хватит бегать, — внезапно шипит Аято, — неужели недостаточно набегалась за этот год? Хасэгава злобно смотрит в сапфиры напротив, пытается оттолкнуть, но её руки перехватывают, заводя за голову. Камисато прислоняется настолько близко, что девушка невольно краснеет, потому что это нарушает любые личные границы, на что согласие она не даёт. Но кто её спрашивает, верно? От Аято пахнет закатниками: сладко и терпко. Девушка хочет зажать нос, лишь бы не чувствовать этот аромат. Сумико всхлипывает, когда ощущает чужие губы на собственной шее. Руки в холодных перчатках проникают под ткань кимоно, отчего Хасэгава дрожит ещё больше. Камисато хмыкает, прикусывает мочку уха и шепчет: — Правда неприятно? — Спрашивает глава Ясиро, — больно и отвратительно? Вот и я ощущал себя также, когда ты пропала без вести. Аято вжимает её в стену ещё сильнее, заставляя девушку коротко пискнуть от боли. Пальцы летают над Сумико, которая с каждой секундой становится всё более обнажённой. Хасэгава сжимается под властным взглядом, а тело покрывается мурашками. Камисато целует шрам над бровью, целует родинку под глазом и прикусывает голубую вену на шее. Спускается поцелуями ниже, проходясь по ключицам и груди. Он отпускает её кисти, но девушке слишком страшно что-либо сделать, поэтому она лишь каждый раз вздрагивает, стоит холодным перчаткам коснуться особенно чувствительных мест. Глава Ясиро лижет сосок, перекатывает между пальцами другой и вырывает стон из Сумико. Хасэгава сама пугается, кожей ощущая улыбку. Аято действует медленно и всё время возвращается к ключицам, которые уже пестрят краснеющими засосами. Камисато спускает руку ниже, ладонью оглаживая бедро. Резко подкидывает ногу, забрасывая себе на плечо. И делает то же самое и со второй. Глава Ясиро кусает лодыжки, целует нежную кожу под коленями и оставляет засосы на внутренней стороне бёдер. Сумико стыдно за свою реакцию — она выгибается, пытается то отстраниться, то возвращается обратно, вызывая усмешку у Аято. Палец оглаживает половые губы, прежде чем проникнуть внутрь. Хасэгава дёргается, часто дышит и сожалеет о каждом шаге, которые сделала до этого. Камисато улыбается, и девушке кажется, что эта улыбка — её кошмар наяву. Если кожа перчаток холодила снаружи, то внутри… Тем более. Второй палец присоединяется к первому, слегка растягивая. И тут Сумико теряется — Аято давит на что-то, отчего сначала немного неприятно, а потом вдруг резко становится хорошо. Хасэгава опять тихо стонет. Камисато сгибает пальцы, задевает чувствительные стенки костяшками и круговыми движениями давит на клитор. Девушка мечется, но её в момент зажимают между крепким телом и холодным сёдзи. Глава Ясиро внезапно рычит, опаляя ухо: — Давай, — тяжело дышит Аято, — кончи для меня. Докажи, что теперь принадлежишь мне. Сумико хочет что-то ответить, но из горла вылетают лишь всхлипы. Перед глазами всё темнеет, и в следующий момент взрывается, заставляя задрожать сильнее, чем кленовый лист на ветру. Камисато ждёт, внимательно изучая раскрасневшееся лицо и растрёпанные волосы. Нежно целует в лоб и подносит пальцы к чужому рту: — Приберись. Хасэгава пытается отвернуться, но взамен ласки приходит грубость. Глава Ясиро давит на челюсть, заставляя разомкнуть зубы и проталкивая внутрь рта пальцы. Девушка морщится от кисловатого вкуса и вязкой жидкости. Аято хмыкает, явно давая понять, что просто так он её не отпустит. Поэтому Сумико борется с отвращением, слизывая собственную смазку. Камисато подхватывает её, перенося на широкую кровать. Простыни холодят кожу, отчего Хасэгава покрывается мурашками. Глава Ясиро зубами подцепляет край перчаток, стаскивая их. Вновь смотрит на девушку, и во взгляде столько власти и самодовольства, что Сумико прячет глаза. Сначала Аято вводит головку, и Хасэгава даже не испытывает болезненных ощущений. Затем Камисато аккуратно проникает всё глубже и глубже, пока не констатирует факт: — Вот видишь, — с придыханием говорит глава Ясиро, — всё у тебя получилось. Девушка хнычет, дёргается, отчего Аято шипит, а Сумико морщится от ощущения натяжения. Камисато делает первый толчок: осторожный и нежный, но Хасэгава всё равно испытывает лёгкую боль. Но… Её сёстры рассказывали, что она невыносима, и что низ живота режет так, словно в него запустили тысячу иголок. Тут же ничего подобного не было: лёгкий дискомфорт и всё. — Почему?.. — Девушка озвучивает свой вопрос, — почему не больно? Глава Ясиро смеётся. Глухо и низко, проникая под самую кожу. Толчки усиливаются, а пальцы, на этот раз горячие, возвращаются к клитору: — Потому что ты создана для меня, — Аято смазано целует в губы, — а ещё потому что я неплохой любовник. Сумико не знает, верить словам Камисато или нет. Создана для него?.. Хасэгава ничего не смыслит в сексе. В доме на это было наложено табу, общение с соседскими мальчиками строго контролировалось. Может, так оно и есть? А она пыталась сбежать от своей судьбы?.. Аято сжимает талию, оставляя красные следы, целует грудь и зализывает укусы. Девушка теряется в ощущениях, вновь проваливаясь в иное измерение, где всё насыщеннее. Звуки постепенно возвращаются, когда она видит над собой довольного Камисато. Глава Ясиро быстро меняет их, устраивая Сумико у себя на груди. Внутри резко всё холодеет от осознания того, что только что был её первый раз. Отвращение к самой себе накрывает её с головой, застилая глаза пеленой слёз. — Разве ещё не смирилась? — Ласково вторит её мыслям Аято, — не накручивай себя. Камисато целует её волосы: — Ведь я — твоя судьба.***
Сумико возвращают обратно уже через день. Это уже её пятый побег. Юбилейный, можно сказать. Но Аято на шутки не настроен. Холодно говорит слугам оставить их наедине, после чего приглашает Хасэгаву присесть напротив. Девушка потирает счёсанные ладони и заправляет за плечи отросшие волосы. Камисато выглядит отстранённым, на губах у него нет этой извечной полуулыбки, отчего Сумико становится не по себе. Честно говоря, ей страшно до лёгкой дрожи в коленях, но слава Сёгуну, она сидит. — Ты сбежала, — цедит глава Ясиро, — опять. Хасэгава невольно вжимает голову в плечи. — Хотя я говорил этого не делать, — продолжает Аято, — не один десяток раз. У девушки спирает дыхание, она нервно мнёт ткань кимоно, не обращая внимание на кровь, проступившую на ладонях. — Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры, — вздыхает Камисато, — может, так ты научишься покорности. Сумико не задаёт лишних вопросов, когда мрачные слуги ведут её куда-то вглубь поместья, а затем и вовсе практически выводят прочь. Останавливаются на окраине, где стоит странный домик. Хасэгава думает, что её наказание — это лишение той роскоши поместья. Поэтому страх уходит. Ей плевать на богатое убранство, а долгие скитания приучили к тому, что под рукой не всегда есть тёплая ванна. Изнутри все окна заколочены, но в целом все удобства есть: небольшая комнатка с купальней, туалет чуть дальше по коридору, в спальне широкая кровать. Девушка думает, что попала в сказку — одна, и ни намёка на Аято. Первый день проходит достаточно весело. Сумико пытается прибраться в своём пристанище, попутно разыскивая тряпки и выясняя, есть ли тут ещё выходы. Второй день похож на первый: пыли в доме действительно много. Хасэгава постоянно прерывается на то, чтобы прочихаться. Окна забиты настолько плотно, что солнечные лучи не проникают через эту завесу. На третий день становится скучно. И голодно. Её не кормят все эти сутки, и девушка думает, что в этом и состоит её наказание. Но на четвёртый день она обнаруживает тарелку у порога. Значит, кто-то приходил, пока она спала. Занятно. Сумико пожимает плечами, аккуратно съедая выданную порцию. Не сказать, что она испытывала огромный стресс из-за отсутствия еды. На пятый день тишина давит на плечи. Хасэгава вслушивается в звуки улицы, но ни-че-го не слышно. Девушка вздыхает, опять берётся за тряпку, чтобы хоть как-то скрасить свои дни. На шестой день становится практически больно. Тишина кругом сводит с ума, а ещё Сумико не знает, который сейчас час и какой день наступает. Еда всё также появляется незаметно для Хасэгавы, поэтому она принимает решение не спать. Седьмой день плавно перетекает в восьмой, а восьмой в девятый. После суток без сна мозг начинает отключаться, а перед глазами всё плывёт, рисуя невообразимые образы. Девушка бросается на собственную тень, после чего решает всё-таки заснуть. Весь десятый и одиннадцатый она просыпает. Еда опять издевательски смотрит у порога. Сумико решает отказаться от пищи. На двенадцатый день Хасэгава царапает собственные руки, бессильно рыча в пустоту. Тишина оглушает. Тишина поглощает. На тринадцатый день девушка не встаёт с кровати. Просто сворачивается калачиком и плачет, потому что в голове всплывают образы тёплых материнских объятий и сестринский смех. На четырнадцатый день приходит он. — Слышал, ты отказалась от еды, — насмешливо тянет Аято, переступая через тарелки, — так плохо? Сумико вздрагивает, поднимает голову с подушки и неверяще смотрит на Камисато. Человек? Живой человек? Глава Ясиро присаживается на кровать, протягивает руку вперёд и удовлетворенно хмыкает, когда Хасэгава сама тянется к ладони. Умница. — Скучала по мне? — Усмехается Аято. Сумико вздрагивает, но от руки не отодвигается. — Да, господин Камисато. Глава Ясиро морщится, встаёт со своего места и властно приказывает «сиди». — Я ясно говорил, что мы переходим на «ты», — недовольно цедит Аято, — так что, пожалуй, перевоспитание ещё не завершилось. И пропадает ещё на пять дней. Хасэгаве кажется, что она сходит с ума, потому что в каждом углу слышатся звуки. Но стоит только прислушаться — как они исчезают. По стенам гуляют тени, есть теперь не хочется не потому что назло, а потому что просто нет сил. Девушка полностью истощена морально: может только лежать в кровати, периодически проваливаясь в сон после маниакальных приступов, в которых она зацикливается на уборке. Единственном занятии, которое Сумико может себе позволить. Из очередного сна её выводят слова: — Ну как? — Парень гладит её по голове, словно собачку, — теперь перевоспиталась? В Хасэгаве шевелится гнев, но его заглушает радость от присутствия человека. И всё равно, что это Аято. — Да. Камисато хмыкает, задавая тот же самый вопрос: — Скучала по мне? Сумико сглатывает, говорить тяжело из-за трехнедельного молчания, но всё же слышать чужой голос так неожиданно приятно. — Да, Аято, — выдыхает Хасэгава, — скучала. Камисато улыбается, стучит по коленям, а девушка послушно перебирается на них, обвивая руками мужскую шею. В нос опять ударяет запах закатников, отчего Сумико на мгновение становится плохо. Но она быстро справляется с приступом рвоты. Глава Ясиро продолжает гладить её по волосам, прижимая голову к собственной груди. — Да, ты и правда… — Он задумчиво прерывается, — можешь быть в положении. Но это была вынужденная мера, думаю, ты и сама понимаешь. Хасэгава хочет возмутиться. Хочет сказать, что тошнит её от него самого. Но девушка лишь утыкается носом в складки одежды, поглубже вдыхая терпкий аромат. Аято зажимает между пальцев лавандовые пряди, слегка их натягивает и пробует намотать на кулак. — Отлично, — вторит он своим мыслям, — хорошая длина. Будешь поддерживать её ради меня? Сумико кажется, что она сейчас завиляет хвостом. И лишь потом взорвётся. Это пугает до костей, вызывая табун мурашек. Камисато правда подчиняет её себе? Но как же мечты о путешествиях, как же уроки фехтования и пройденные сражения на катанах? Как же дурацкие мозоли и сбитые в кровь ступни? — Да, — опять соглашается Хасэгава, — раньше короткие волосы мне нужны были для путешествий, — девушка запинается, — но теперь об этом можно не думать. Глава Ясиро смеётся. Звонко и громко, а у Сумико всё внутри сжимается. Аято обнимает её крепче, лицом зарывается в изгибе шеи и громко вдыхает: — Отлично, — шепчет Камисато, — я тоже скучал. Хасэгава чувствует горячие пальцы на лобке и губы на коже. Выгибается, откликаясь на ласки, и тихо стонет сквозь зубы. Глава Ясиро действует грубее, чем в первый раз. Оказывается внутри быстрее, темп более рваный и отчаянный. Аято рычит на ухо, сжимает рукой грудь и кусает шею. Сумико тяжело дышит, вскрикивает не то от боли, не то от иррационального удовольствия. Камисато улыбается — у Хасэгавы прорезается голос. В девушке слишком горячо, узко и влажно, отчего улыбка с лица главы Ясиро быстро пропадает, сменяясь на нечитаемое выражение. Сумико сжимается, доходя до пика, а Аято следует за ней, загоняя член как можно глубже. Камисато выходит, сажает Хасэгаву обратно к себе на колени и ласково говорит: — Вот видишь, — мурчит парень, — всё же лучше, когда я не обижаюсь.***
Приём после её внезапной «болезни» проходит плавно. Большинство гостей поздравляют со скорым пополнением, но когда узнают, что это и в самом деле была «болезнь» — на этом моменте Сумико обычно крепче сжимает ладонь Аято, невольно впиваясь отросшими ногтями в перчатку — то быстро извиняются. И смеясь уходят, бросая Хасэгаву наедине с Камисато. Девушка пытается убедить себя в том, что ненавидит его. Пытается вызвать гнев, но ничего не получается. Кажется, что мозг на подсознательном уровне блокирует эти эмоции, не желая вновь попасть в комнату без света, часов и звуков. Одно только воспоминание вызывает животный страх, так, что у Сумико подкашиваются ноги. Глава Ясиро благородно её ловит, ставит обратно, словно куклу, и просит прощения у гостей. «Супруга всё ещё не в полном здравии». Хасэгава согласно кивает и точно по заказу бледнеет. На этот раз Аято выглядит взволнованным, а достопочтенные дамы окружают их, обдувая девушку разноцветными веерами. Проходит месяц после её освобождения и целая неделя после злополучного приёма. Теперь у Сумико дурацкий тик — всегда следить за временем. Хасэгава не понимает, почему Камисато откладывает свои дела средь бела дня и приходит в их общую комнату. За его плечами виднеется слегка полноватая женщина со смешной сумкой, откуда торчат всевозможные странные инструменты. Врач. И она поздравляет с беременностью. Срок около месяца, а Сумико складывает два и два, вычисляя приблизительный день зачатия. Вздыхает, когда понимает, что именно тогда произошло. Что в прошлом, то в прошлом, правильно? Хасэгава мельком проверяет календарь. Следующий приём посвящен радостной новости. Девушка вновь ходит под руку с Аято, слушает поздравления «молодой госпожи и господина Камисато», после чего окончательно смиряется со своим положением. Глава Ясиро вдруг вручает ей катану. Красивую, с резьбой и удивительно острым лезвием. Сумико некоторое время её держит в руках, понимая, что вес оружия вновь давит, как давил в первый раз. Хасэгава не смеет обратить катану против Аято, девушка просто восхищается эстетикой. Камисато словно ставит мысленную галочку, улыбнувшись уголком губ и доставая собственное оружие. На этот раз глава Ясиро выигрывает со счётом два: ноль, но в сапфировых глазах всё равно читается гордость. Он предлагает самостоятельно её обучить, ведь «госпожа Камисато должна уметь за себя постоять». Аяка тоже предлагает помощь. Освещает своей улыбкой тёмные закоулки души и счастливо восклицает, когда узнаёт о том, что станет тётей. Видишь, Сумико, все радуются. Так почему тебе так грустно? Аято берёт её с собой в свою деловую поездку в Ли Юэ. У Хасэгавы загораются глаза: новая страна, новые люди и даже новая еда. Живот уже заметно округляется, девушке всё сложнее делать обыденные дела: ходить на далёкие расстояния, заниматься фехтованием и, что самое постыдное, она уже с трудом может дотянуться до собственных пяток, чтобы натянуть носки. Камисато посмеивается каждое утро, забирая чулки и обувь из женских рук. Глава Ясиро не стесняется встать на колени перед любимой женщиной, но сама Сумико почему-то чувствует каждый раз смущение, ощущая на ступнях чужие пальцы. Аято обустраивает детскую заранее: заказывает по личному эскизу кроватку, вместе с Хасэгавой выбирает игрушки в Фонтейне и выписывает детские сказки из Сумеру. В Инадзуме середина зимы, и зацветает сакура, окутывая всё вокруг цветочным ароматом. Но Сумико чувствует лишь один — терпкий сладковатый запах закатников. Хасэгава смиряется. Теперь она «молодая госпожа Камисато».