Дорога, по которой я шёл один

      Луна, сиявшая над небесным царством в ночь праздника середины осени, была особенно яркой.       Се Лянь запомнит это и будет вспоминать впоследствии, потому что её свет упал на чашу с вином в его руке, отразившись от прозрачной жидкости. Он запомнит, потому что этот свет напомнил ему о порхании крошечных крылышек и мелодичном звоне серебряных цепочек. Потому что именно это побудило Се Ляня поднести чашу ко рту и опустошить её одним глотком.       Ледяной огонь обжёг язык одновременно сладостью и горечью. Он проигнорировал жжение, прокатившееся по горлу, и улыбнулся под радостные восклицания окружающих. Будто услышав воодушевлённые аплодисменты зрителей, занавес вокруг сцены медленно поднялся, одарив их первым проблеском грядущего события этого вечера.       Пустая чаша выпала из руки Се Ляня.       Повелительница Ветров заметила это и даже попыталась её поймать, но Се Лянь даже не ощутил, что разжал пальцы. Всё его тело застыло, будто погружённое в ледяную воду. Губы зашевелились, не издавая ни звука.       Опустите занавес.       Вокруг раздались смешки, и некоторые чиновники стали толкать друг друга под локти, а несколько из них бросили в его сторону смеющиеся взгляды. Только громкое фэнсиневское «КАКОГО ХРЕНА» наконец вырвало его из оцепенения.       Он вскочил на ноги:       — Опустите занавес!       Разумеется, занавес не опустился, и из толпы даже раздались насмешливые фырканья. Чтобы закрыть занавес, нужны сто тысяч добродетелей; как мог этого требовать с такой уверенностью мусорный бог, у которого за душой и сотни не найдётся?       Генерал Пэй рассмеялся:       — Ну, ну, ваше высочество, не волнуйтесь так! Конечно, вам может быть неловко, но мы же все здесь собрались, чтобы просто немного развлечься. Мы уже посмотрели на мою «интрижку» с Благородной Цзе, разве не?..              Слова застряли у него в горле, как только зажглись фонари, ярко осветившие представшую перед ними сцену. Пэй Мина и вправду нельзя было винить за его снисходительный тон. Перед глазами зрителей прежде была только залитая полумраком сцена, на которой видны были две тени: одна — лежащая — и вторая, которая, склонившись над первой, нежно обхватила ладонью её лицо, второй рукой поглаживая её по волосам. И только после того, как фонари внезапно вспыхнули и двусмысленная сцена наконец обрела ясность, зрители поняли, насколько ошибочным было их первое предположение.       Ранее, когда занавес только поднялся и сцена предстала перед их глазами, многие подумали, что события происходят в личных покоях. Но теперь они увидели, что то, что они посчитали «кроватью», на самом деле было каменным алтарём, и спящая на нём фигура на самом деле совсем не спала, а просто была связана так крепко, что вынуждена была застыть, будто погружённая в глубокий сон. И над ней стоял не нежный любовник, а существо в наполовину плачущей и наполовину улыбающейся маске.       Силуэт под ним бессильно дёргался, стирая в кровь запястья и лодыжки, и, несмотря на это, не мог сдвинуться ни на дюйм. Он резко повернул голову набок и, казалось, устремил отчаянный взгляд широко раскрытых глаз прямо на богов, собравшихся в саду.       Все ахнули. Это был Се Лянь!       Не просто актёр, изображавший Се Ляня, или даже кто-то, на него похожий. Он был словно зеркальным отражением самого Мусорного бога!       — ВЫ ЧТО, НЕ СЛЫШАЛИ ЕГО?! ОПУСТИТЕ ГРЁБАНЫЙ ЗАНАВЕС! — раздался знакомый рёв позади, гораздо ближе, чем должен был. Се Лянь обернулся и увидел, что Фэн Синь уже на полпути к сцене. Его бывший телохранитель вздрогнул, столкнувшись с ним взглядом, и отступил на шаг. Се Лянь сам того не знал, но его напуганный взгляд был чрезвычайно похож на взгляд его двойника на сцене.       — Д-да! Опустите занавес! Я всё оплачу! — присоединилась Ши Цинсюань, очнувшись от шока. Она поспешно вскочила на ноги и взмахнула рукой, чтобы передать добродетели, но ничего не произошло.       — Что?.. — нахмурилась она, пробуя ещё раз; но даже несмотря на то, что она явно выбрасывала более чем достаточно добродетелей, занавес остался открытым.              В павильоне свет от фонарей разгорелся ярче, открывая зрителям тесно скучившуюся на другом конце сцены толпу. Лица людей были бледны, и даже издалека было видно, как их бьёт дрожь. Ужас, который их охватывал, был очевиден при одном взгляде в их распахнутые глаза.       Где-то за пределами сцены раздался чей-то вой и безумный смех, крайне жутким эхом разнёсшийся по небесному царству. Многие почувствовали, как встают дыбом волоски на теле.       — Это они! — закричал в толпе мужчина с пепельно-серым лицом и расширившимися от страха зрачками. — Это больные поветрием ликов! Они вернулись!       Ругань Фэн Синя становилась громче с каждой секундой; он безуспешно пытался воспользоваться своими добродетелями, чтобы опустить занавес, и в заднем ряду Му Цин тоже несколько раз взмахнул рукой в похожем жесте; и всё же, кто бы ни предпринял такую попытку, результат оставался тем же. К ужасу Се Ляня, действие на сцене продолжилось.       — Мамочка, мне страшно…       — Что теперь с нами будет?!       — Судя по слухам, соседи легко могут заразить друг друга. Эта болезнь распространяется невероятно быстро… С тем, как близко мы стоим, это неизбежно!       — Есть способ избавиться от поветрия ликов, — прорезал шум толпы голос, ровный и приятный слуху. Для Се Ляня он звучал резче, чем скрежет когтей по стеклу. — Более того, здесь находится единственный, кому известен этот секрет. Почему бы не попросить его высочество поделиться этим знанием?       До этой секунды Се Лянь слышал проклятия Фэн Синя и редкие шепотки других богов, но теперь в саду стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает иголка. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что на нём сошлись взгляды сотен пар глаз.       Он не мог не почувствовать, что эта сцена была ему очень знакома; он уже испытывал подобное много веков назад, ещё до того, как Безликий Бай произнёс эти слова впервые. И действительно, в павильоне взгляды всех смертных метнулись к его связанному и беспомощному двойнику.       Се Лянь немедленно воспротивился:       — Я не знаю.       — Он лжёт.       — Нет! Я не лгу! Такого способа не существует!       — Ну хорошо, — покачал головой Безликий Бай, насмешливо похлопав Се Ляня по волосам. Он был похож на родителя, разговаривающего с ребёнком, уверяющим, что это не он съел всё печенье, несмотря на усыпанное крошками лицо. — Тогда давай я им расскажу.       — ЗАТКНИСЬ!       Следующее похлопывание внезапно превратилось в удар, вбивший голову Се Ляня в алтарь с такой силой, что камень треснул. Безликий Бай удерживал его так ещё секунду, а затем возобновил ласковые поглаживания.       — Знаете, какие люди в столице реже всего заражались поветрием ликов?       — Что… да ч-что не так с этим… с этим парнем?.. — пробормотала Ши Цинсюань, отчаянно сжимая в руках веер. Многие из богов вскрикнули от неожиданности при виде того внезапного удара — и Повелительница Ветров, наверное, громче всех. Она обернулась к Се Ляню с широко распахнутыми глазами: — Ваше… ваше высочество? Вы в порядке? То есть, я понимаю, что это просто постановка, но всё-таки… вам не тяжело смотреть на это?       — И… какие же?       — Солдаты.       — Конечно! Как вы и сказали, это всего лишь пьеса! С чего бы мне не быть в порядке, когда это всё не взаправду, ха-ха-ха? — Се Лянь неожиданно для себя издал громкий смех, полный паники — хотя должен был успокоить; оглушительный — хотя должен был утешить. Ши Цинсюань теперь выглядела ещё более обеспокоенной.       Безликий Бай продолжил:       — Почему именно солдаты? Потому что все они делали одну вещь, которую не делают мирные жители, и эта вещь спасла им жизни. Знаете, что это была за вещь?       Се Лянь бросился на него.       Многие боги снова вскрикнули, испуганные внезапным движением. Наследный принц, которого они знали, всегда был таким беззаботным, и его ласковая улыбка не меркла даже в самых унизительных обстоятельствах. Но сейчас Се Лянь на сцене выглядел совершенно иначе. Вечно приподнятые уголки губ растянулись в оскале, открывая острые клыки, которые не были заметны раньше за постоянной улыбкой. Он выглядел так, будто хотел разбить своей головой лицо одетого в белое непревзойдённого, загрызть его до смерти одними только зубами. Как будто хотел задушить его, вооружённый лишь ненавистью и силой воли.       Безликий Бай засмеялся, толкнув его вниз одной рукой. Его касание было лёгким, почти упрекающим, будто он слегка отталкивал небольшую собачку, которая чересчур разыгралась. Когда он произнёс следующее слово, его голос всё ещё теплился смехом, заставляя оцепенеть и богов, и смертных.       — Убийство.       Сад погрузился в мёртвое молчание: сотни богов потеряли дар речи, поражённые новым откровением. Однако, как и в прошлом, чтобы стряхнуть это первое оцепенение, не потребовалось много времени.       — Что?..       — Это правда?..       — Я с самого начала думал, что это странно; подумайте, слышал ли кто-нибудь, чтобы заражался кто-то из армии? Я вот нет!       — Это просто смешно…       — Я тоже…       — И я нет…       — О, небо! Эта пьеса такая безвкусная! Мы что, должны смотреть, как они избивают друг друга до смерти?!       — Это правда!       — Но это ведь значит, что, чтобы предотвратить заражение, нам нужно кого-то убить?       Голоса прошлого и настоящего смешались: слова богов и смертных, так похожие в своём недовольстве. Се Лянь закрыл глаза. Он знал, что будет дальше.       — Кого нам убить?       — Ч-что? — запнулась Ши Цинсюань, едва не сломав свой веер напополам. — Они же не могут… они же не могут и правда рассуждать об убийстве?! Что за чепуха!       Се Лянь успокаивающе положил свои руки на её, аккуратно заставляя её разжать железную хватку, которой она обхватила веер, пока она и вправду не сломала свой артефакт. Волна паники уже схлынула, сменившись равнодушным принятием. Теперь стало легче молчать, смирившись с тем, что пустые утешения не имеют смысла.       — Кого убить? — Ладони обхватили лицо Се Ляня, поворачивая его голову вбок, лицом к слушателям. — Вы видите это лицо и всё ещё не знаете, кого убить?       Раздался звук удара об пол. Се Лянь невольно обернулся и увидел, что через несколько рядов от него из рук Му Цина выпала чаша, разбившись о землю. Это была та же чаша, что ранее откатилась в сторону.       Безликий Бай тихо продолжил:       — Вы что, забыли? Он бог. А это значит…       Громкий вскрик прорезал ночь, заставляя многих шокированно отпрянуть. Боги как один повернулись к чиновнику, который стоял ближе всех к павильону и теперь в ужасе завопил.       Это выглядело довольно комично: взрослый мужчина ревёт белугой и хватает ртом воздух из-за простой «пьесы»; и всё же никто не засмеялся. Потому что лицо этого чиновника было почти полностью залито кровью.       На сцене Се Лянь лежал неподвижно, тупо уставившись на чёрный меч, торчащий из его живота.       — Его тело… бессмертно.       Тот, кто стоял к бедному чиновнику ближе всех, протянул к нему руку, пытаясь утешить:       — Спокойно, спокойно. Это просто чрезвычайно реалистичная бутафория! Видите? Она не насто… — Однако он тут же застыл, поднеся вымазанную алым руку ближе к лицу, и его успокаивающее выражение сменилось ужасом.       — ОНА НАСТОЯЩАЯ! — закричал он, отскочив в панике. — ЭТО НАСТОЯЩАЯ КРОВЬ!       В это же мгновение на сцену прыгнула тень.       Ругательства Фэн Синя давно затихли, и посреди всего этого хаоса Се Лянь почти забыл о нём. А теперь его бывший телохранитель с рёвом рванулся вперёд, пытаясь сбить Безликого Бая с ног.       Фонари вспыхнули, сменив огонь ярким белым сиянием духовных сил, и тут же вернулись к прежнему состоянию. Когда сцену вновь осветили неровные жёлтые блики пламени, на земле оказался не король призраков, а сам Фэн Синь.       Бога войны отбросило на пять, десять, двадцать футов; он приземлился прямо у ног своего бывшего хозяина. Вокруг павильона подёрнулся рябью защитный барьер, тут же снова ставший невидимым.       — Что… что это? — прошептала Повелительница Ветров трясущимся голосом. — Что это за… что это за извращение? Зачем кому-то писать такую… такую…       — Думаю, более важный вопрос — почему мы не можем её остановить, — мрачно сказал Пэй Мин, бросив взгляд на еле переводящего дух Фэн Синя. — Здесь определённо собралось достаточно тех, кто был готов пожертвовать добродетелей для его высочества; чёрт возьми, да я и сам попробовал, слишком мне было стыдно за свои слова в начале. Так почему же занавес не опустился? Как получилось, что кровь со сцены достигла небес, но Наньяна просто отбросило назад? Вы хотите сказать, что эти смертные смогли воздвигнуть барьер, остановивший бога войны?       — Это действительно странно, — согласился Цзюнь У, бросив на Се Ляня нечитаемый взгляд. Тот вскочил со своего места, чтобы помочь Фэн Синю подняться, как только он упал рядом с ним, но теперь, под взглядом императора, Се Лянь едва не отшатнулся. — Разве что это на самом деле не пьеса… не так ли, Сяньлэ? По мне, так это больше походит на воспоминание.       Какой-то отдалённой частью своего разума Се Лянь осознавал, что пьеса до сих пор продолжается. Он слышал обрывки: разрозненные реплики людей, обсуждающих, стоит ли последовать совету Безликого, и свой собственный голос, наивно утверждающий, что такого никогда не случится; насмешливый тон демона, называющего его глупым дитя. Он знал, что остальные тоже всё слышат; чувствовал спиной невыносимую тяжесть их взглядов. Но истинной причиной его оцепенения стало лицо Фэн Синя.       Взгляды, шёпот — всё это он мог вынести; но с Фэн Синем всё было иначе. Они оба всё ещё сидели, согнувшись, на земле: он пытался помочь подняться другу, который оперся спиной о его колено. Они находились так близко, что Се Ляню невозможно было спрятаться, а Фэн Синю — ещё невозможнее скрыть собственный ужас. Они находились так близко, что Се Лянь не мог притвориться, будто не видит на его лице вины.       В конце концов он больше не мог этого выносить и попытался отстраниться, но Фэн Синь схватил его за предплечье, сжав пальцы до синяков. Он открыл рот, будто пытаясь что-то сказать, но, какими бы ни были его слова, они утонули в новой волне криков.       На сцене меч снова вонзился в живот Се Ляня; только на этот раз пролившаяся кровь окропила не лицо небесного чиновника, а крошечные ручки младенца.       Две большие руки, тоже залитые кровью, помогли вынуть меч, которым они только что заставили своё дитя пронзить другого человека, и выронили его на землю. Чёрный металл с лязгом ударился о камень, невозможно громко по сравнению с молчанием Се Ляня.       — Прости… наше дитя ещё так мало. У нас правда… не было выбора. Прости, прости, прости…       Хватка Фэн Синя на его руке невыносимо сжалась.       Безликий Бай захихикал, и Се Лянь зарычал на него, обнажив вымазанные алым зубы. В небесном саду многие из богов вынуждены были отвести взгляд. Это был не наследный принц, которого они знали; это было дикое животное, готовое зубами и когтями биться с мясником.       — Над чем ты смеёшься?! Думаешь, получил то, чего хотел?! Это ты их вынудил!       Призрак закрыл Се Ляню рот ладонью, перекрыв поток крови, льющейся с каждым полным ярости словом.       — Тише, тише, — пожурил он. — Это был только первый; ты ведь не настолько бесполезен, чтобы сдаться так рано? Тут ещё много людей; все ждут, что их бог спасёт их.       — ТЫ!..       Призрак ласково похлопал Се Ляня по лицу:       — Ш-ш-ш. Веди себя смирно. Мне тоже немного любопытно, как работает твоё тело. Если ты всё ещё будешь в сознании, когда все закончат, я подарю тебе этот меч.       Громкий удар раздался с последних рядов.       Небесные чиновники обернулись, пытаясь обнаружить источник звука, и удивлённо округлили глаза, осознав, кто был виновником. Се Лянь упорно смотрел вперёд, не отводя взгляда от сцены. Он не хотел смотреть в лицо этому очередному богу.       — Фансинь… — проскрежетал сквозь зубы Лан Цяньцю, так и не достав кулак из стены каменного здания, которую он чуть не обрушил своим ударом. — ЭТО ТВОЙ МЕЧ! ЭТО ФАНСИНЬ!       Скрытый за этими словами смысл был достаточно жуток, чтобы заставить побледнеть даже таких божеств, как Линвэнь.       — Что… что это значит? — нарушила тишину Ши Цинсюань с ноткой истерики в голосе. Её руки водили по груди и животу Се Ляня, как будто она проверяла, нет ли в нём отверстий. Остальные смотрели на неё оторопев, не понимая, плакать или смеяться. — Ваше высочество, что это значит?! Вы же — вы же не могли и правда…       — Конечно, нет. — Ши Уду с мрачным лицом захлопнул свой веер. — Кто бы ни получил сотню смертельных ранений, будь он даже богом, ему не выжить! Его высочество в то время был простым смертным. Его, должно быть, спасли до того, как стало слишком поздно.       Повелительница Ветров немного успокоилась при этих словах, как всегда доверяя брату. И она никак не была готова к тому, что последовало дальше.       Очередная тень выступила вперёд:       — Мне очень жаль. Я не хочу этого делать. Я правда не хочу этого делать, но у меня нет выхода. Я только недавно женился, моя мать, моя жена, они все дома, ждут меня…       Он зажмурился, отвесив земной поклон и сложив руки в молитве. Не будь храм прогоревшим дочерна, не будь его «бог» привязан к алтарю, словно жертва на заклание, его можно было бы принять за верного прихожанина.       Не способный больше произнести ни слова, он рванулся вперёд и пронзил Се Ляня. А затем по какой-то причине вынул меч и ударил снова.       — Разве он не получил своё?! — выругалась Линвэнь. — Зачем он бьёт его ещё раз?       — О, это потому, что у него были закрыты глаза и он не задел ничего жизненно важного, так что ему пришлось попробовать ещё раз, — безучастно ответил Се Лянь, более обеспокоенный тем, чтобы не дать Повелительнице Ветров и Фэн Синю сломать его руки, в которые те вцепились мёртвой хваткой. Его ответ, похоже, не помог в этом отношении. — Если честно, я не уверен, что он и во второй раз попал куда нужн… почему вы все на меня так смотрите?       Его голос звучал так беззаботно, будто речь шла о ребёнке, который неправильно держал палочки и не смог ухватить желанный кусочек свинины. На этот раз, когда клинок выдернули с тошнотворно влажным звуком, никто не мог с уверенностью сказать, что пугало больше: вся эта кровь или безразличные комментарии самого Се Ляня.       Внезапно над толпой поднялся новый голос:       — Я не могу больше на это смотреть.       Все головы повернулись к нему: богов — с облегчением на лицах, смертных — с раздражением. При виде того, как его защищает уличный артист, лицо Се Ляня впервые за вечер приобрело горестное выражение.       Чем дольше тот говорил, тем больше рассеивалось напряжение в воздухе. Раздались облегчённые вздохи; по одному опустились напряжённые плечи — пока, наконец, все эти величественные небесные чиновники не развалились расслабленно на сиденьях. Казалось, большинство богов посчитали надругательство оконченным.       Однако, как и всё хорошее, эта передышка не длилась долго. Вскоре сцена снова взорвалась криками смертных:       — Оно переползает! Переползает! — закричал кто-то, указывая на уличного артиста. И действительно, неровные выпуклости начали быстро разрастаться на его лице.       Увидев это, многие боги вновь напряглись, но им не нужно было волноваться, что мужчина заберёт свои слова обратно. Как только артист нащупал вздувшиеся шишки на своей коже, он закричал и выбежал из храма.       Се Лянь не мог удержаться и выкрикнул ему вслед:       — Куда ты? Вернись! Если болезнь не вылечить, она разовьётся дальше!       — ЗАЧЕМ ВЫ ЗОВЁТЕ ЕГО НАЗАД?! — закричала Ши Цинсюань, тряся его за плечи. — ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ?! ЧТОБЫ ОН ПРОТКНУЛ ВАС МЕЧОМ, КАК ОСТАЛЬНЫЕ?!       Се Лянь позволил ей трясти себя, не найдясь, что ответить. Если честно, он и сам не знал, зачем просил уличного артиста вернуться. Через некоторое время заговорил ещё один голос.       — Можно я скажу?       Человек, задавший вопрос, был мужчиной среднего возраста, самым обыкновенным. Никто и не заметил бы его, не заговори он, но теперь, когда он произнёс эти слова, он неожиданно завладел вниманием и богов, и смертных. Человек прочистил горло и продолжил:       — Буду честен, однажды он пытался меня ограбить.       Толпа была потрясена.       — Ограбить?..       — Разве он не принц? Разве он не бог? Ограбил человека?       — Это истинная правда.       После этого люди на сцене замолчали, как будто нарочито давая небесным чиновникам время выразить своё недовольство и шок. И всё же не раздалось ни звука. Запах крови в воздухе стоял так густо, что никто не раскрыл рта, боясь расстаться с ужином.       (Запах наверняка был ещё сильнее в маленьком храме — такой вязкий, что в нём можно было задохнуться; и всё же люди из прошлого и глазом не моргнули, продолжая в панике переговариваться.)       — Постойте… моя нога, нога! Странное ощущение!       — У меня тоже! На спине! Кто-нибудь, пожалуйста, посмотрите, что с моей спиной!       — А-а-а-а-а! Это лицо! Там выросло настоящее лицо!       — Всё кончено… всё кончено. На нас всех оно уже, наверное, растёт.       — Быстро! Все проверьтесь! Внимательно осмотрите себя!       Се Лянь повернулся к Повелительнице Ветров; ласково отняв её руки от своего тела, он поднёс их к её ушам.       — Слушайте все, — сказал он, повысив голос, по-прежнему невероятно спокойным тоном. — Вам лучше закрыть глаза и уши.       С громким криком один из людей бросился вперёд. На его лице блестело не два, а четыре обезумевших глаза, и на месте, где должен был быть один скалящийся в вопле рот, виднелось два. Было легко угадать, что именно его так напугало.       — Ты… ты бог, ты принц, и ты всё равно посмел ограбить человека?       Его жертва взглянула на него круглыми глазами, не понимая, почему он решил заговорить об этом сейчас. Ему потребуется больше времени, больше боли, чтобы понять: этим людям нужно было оправдание, повод, чтобы его ранить, а вовсе не причины его поступка:       — Я…       — Мы тебе молимся, а ты что делаешь? Грабишь! Что ты нам принёс? Чуму!       — Я принёс чуму?.. — замешкался бывший наследный принц, больше похожий на ребёнка, чем на мужчину; больше похожий на человека, чем на бога. Было больно смотреть, как к нему всё не приходит понимание. — …Я? Это был не я! Я только…       Но никто не собирался слушать падшего бога — или принца, лишившегося короны; и люди ринулись вперёд, отчаянно толкаясь в стремлении оказаться ближе к нему. С невыносимо чёрными зрачками на фоне налитых кровью глаз они напоминали стаю волков, кружащую вокруг беспомощной связанной фигуры на алтаре.       Человек, стоявший к нему ближе всех, занёс меч трясущимися руками:       — Ты… ты должен молить о прощении, так? Ты должен искупить грехи, так?       Се Лянь закричал:       — НА ПО!..       Фонари снова вспыхнули белым, словно ослепительная молния, и, так же неожиданно, худощавую фигуру с силой отбросило в воздух.       Второй раз за ночь кто-то бросился на барьер.       Сперва Се Лянь подумал, что это снова Фэн Синь; но его бывший телохранитель по-прежнему лежал у его ног. И только тогда порыв ветра, рванувшийся прямо к сцене, пронёсся мимо него.       Се Лянь осознал ещё до того, как бога снова сшибло с ног, что это был Му Цин.       Острый, как бритва, меч грубо вырвали из тела. Следующий человек последовал за предыдущим без колебаний, и очередной удар с силой пришёлся в то же место. Звук, застрявший у Се Ляня в горле, наконец вырвался на свободу, и долгий, болезненный крик сотряс всё его тело.       На небесах все глаза обратились к закутанной в белое спине Се Ляня, будто никто не мог поверить, что он и мужчина на сцене были одним и тем же существом. Как такое возможно? Ведь, издай кто-то подобный звук, его горло было бы разорвано в клочья. Ведь уголки его рта порвались бы, лишив его способности улыбаться вновь. Ведь должен же остаться какой-то след, эхо этой боли, ощущаемое в каждом слове, произнесённом после этого его устами.       Не подозревая об их мыслях, Се Лянь выкрикнул вслед бывшему слуге:       — Му Цин! Хватит!       Му Цин врезался в барьер в третий раз и снова был отброшен назад.       — Не дайте ему кричать. Давайте пошевелимся и побыстрее с этим покончим!       Бог войны ринулся вперёд, готовый к четвёртой попытке.       — Му Цин! — закричал Се Лянь. — Пожалуйста, прекрати! Правда, достаточно! Ты же поранишься!       — ЗАКРОЙ. РОТ! — прокричал Му Цин в ответ.       Се Лянь в отчаянии повернулся к человеку, лежавшему у него на коленях:       — Фэн Синь, останови его! Ты же знаешь, что это бесполезно! Он так себе что-нибудь сломает!       Фэн Синь уже начал подниматься на ноги ещё до того, как Се Лянь к нему обратился, но эти слова, кажется, заставили что-то у него внутри щёлкнуть. Он молча оттолкнул руку Се Ляня и рванул вперёд. Но вместо того, чтобы остановить Му Цина, он тоже набросился на барьер!       Се Лянь прогнулся в спине над алтарём, но его тут же пригвоздил обратно очередной безжалостный удар в сердце, и даже его крик заглушила пара грубых рук, закрывших ему не только рот, но и нос. Се Лянь забился на холодном камне, умоляя их дать ему сплюнуть кровь, дать ему хотя бы вдохнуть — но ответом ему стал удар в горло.       Не обращая внимания на его мучения, люди продолжили говорить:       — Чёрт… да он извивается, как червь! Держите его и не давайте ему барахтаться! Я из-за него два раза промахнулся!       Ши Цинсюань в его руках визжала не переставая, обливаясь слезами и соплями, рыдая от одного только вида происходящего, хотя Се Лянь всеми силами закрывал ей уши. Он пытался утешить её, хотя его собственное тело бесконтрольно тряслось, и издавал бессмысленные баюкающие звуки, которых его подруга даже не слышала. Се Лянь был уже не уверен, кто кого пытается успокоить.              — Встаньте по одному, не лезьте без очереди! Я же сказал не лезть, я тут первый стоял!       Маленькая девочка взяла меч нежными ладошками:       — А какие места смертельные? Как понять, считается или нет?       Раздался оглушительный грохот бьющейся глины: это Фэн Синя отбросило назад, прямо на огромную вазу, тут же превращая изящное произведение искусства в тысячу острых обломков. Тот даже не остановился, чтобы хотя бы вырвать из тела застрявшие в нём крупные осколки, а тотчас же снова бросился вперёд.       — Бей как угодно, просто целься в сердце, горло и живот, — указал ей пожилой старик, водя рукой по изрезанному торсу Се Ляня. Тело под его рукой беспомощно подёргивалось.       — Почему просто не ударить ещё раз, если не уверен, что попал? — спросил ещё один детский голос.       Му Цин на полной скорости врезался в барьер, и его снова отбросило назад; на этот раз раздался отчётливый хруст ломающихся костей, и его рука бездвижно повисла у бока. Он немедленно бросился обратно.       — Ни в коем случае! — Се Лянь ощутил крохотный проблеск надежды, который у него тут же вырвали вместе с куском плоти. — Если тебе достанется несколько ударов, то останется ли от него вообще что-нибудь для нас?       — Что за чепуха… Эй, кто-нибудь, подержите вместо меня его рот. Я сделал больше, чем вы все. Моя очередь.       — Да оставь его. У него всё горло уже в клочья. Думаешь, он ещё может издавать звуки?       — Прекратите! Хватит! Вы же себя раните! Кто-нибудь, пожалуйста, остановите их!       Но ни у кого из богов не хватило смелости посмотреть на Се Ляня, и они отворачивались, будто увидели вместо него призрака. Се Лянь вертел головой, как безумец, пытаясь найти хоть одно знакомое лицо. Одно из них обнаружилось в дальнем конце двора.       — Цяньцю, пожалуйста! — прокричал он, умоляя бывшего воспитанника всем своим существом. — Помоги мне!       Широко распахнутые глаза Лан Цяньцю не отрывались от сцены, но, услышав крик бывшего наставника, он тут же перевёл взгляд на него. Может, в нём ещё осталось сострадание к убийце отца, или, возможно, он решил, что преступник перенёс достаточно страданий, чтобы заслужить мгновение пощады, — но, какой бы ни была причина, бывший наследный принц Юнани без колебаний ответил на зов учителя.       Однако он успел сделать лишь один шаг вперёд, и тут же очередной измученный крик пробрал небеса холодом до кости.       — Помогите мне.       И Лан Цяньцю, и Се Лянь замерли.       — Помогите мне, помогите мне, помогите мне.       Небесные чиновники медленно перевели взгляд на белую фигуру, стоявшую на коленях посреди сада. Его лицо было пепельно-серым, руки дрожали так сильно, что сотрясали всё тело Ши Цинсюань; но его губы были, без сомнения, сомкнуты. Звук исходил не от него.       Объятые ещё большим страхом, взгляды вернулись к фигуре на алтаре.       — Помогите мне, помогите мне, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите мне!       Лежавшее на алтаре тело давно должно было быть мертво. Его лицо было продавлено множеством отпечатков окровавленных рук, от рта остался только кровавый колодец. Его горло перерезали столько раз, что даже воздух больше не мог по нему пройти.       Этот человек никак не мог произносить слова. Он мог только… думать.       В этот момент Фэн Синя отбросило с особой силой, и одно из его запястий сломалось с громким хрустом. Се Лянь отчаянно выкрикнул в панике:       — Цяньцю! Пожалуйста!       Но эта мольба смешалась с голосом прошлого, и уже было не ясно, о чём просил его наставник — и о чём он просил, когда позвал его на помощь в первый раз, — и Лан Цяньцю лишь отпрянул в шоке, не уверенный, как ему поступить.       С каждым взмахом меча содрогающееся тело Се Ляня тащило по алтарю то вверх, то вниз; по его щекам катились слёзы. В углу Безликий Бай усмехнулся.       — Ты внимательно смотришь? — спросил он что-то, зажатое в его ладонях, и потряс ими, будто собрался метать кости. Крик, от которого кровь стыла в жилах, раздался из плена его рук.       — больно, больно, больно, больно, больно, больно… Больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО БОЛЬНО!!!       Му Цин упал на колени возле сцены, и его вырвало. Фэн Синь продолжал биться о барьер окровавленным плечом. Ни один из них уже давно не произносил ни звука.       — Почему я не могу умереть?       Фэн Синь переключился на другое плечо, когда первое отказало. Му Цин снова поднялся на ноги.       — ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ?!       У Се Ляня звенело в ушах; давно забытые воспоминания тут и там всплывали на поверхность, чтобы тут же быть похороненными под новыми волнами боли. Каждое слово было крюком: вонзалось в вещи, которые он пытался забыть, и вытаскивало их, дико сопротивляющиеся, из тёмных углов его подсознания. Сейчас он почти чувствовал то, что чувствовал тогда, извиваясь на алтаре, убиваемый снова и снова. Сейчас он вспомнил ненависть, которую чувствовал тогда; ярость, которую чувствовал после.       Он хотел закричать, свернуться в клубок и закрыть голову руками, но не мог отпустить Повелительницу Ветров, и без того задыхавшуюся в его объятиях. Он зажмурил глаза, кусая губы, чтобы заглушить вырывающиеся судорожные выдохи. Почему это никак не закончится?       Очередной грохот привлёк его внимание, и, подняв взгляд, он увидел, как Фэн Синь и Му Цин врезаются в один из праздничных столов. Они оба были покрыты синяками и залиты кровью, как будто прогулялись под кровавым дождём Сань Лана под зонтиком, усеянным прорехами. Их глаза горели знакомыми яростью и безумием, которые Се Лянь не хотел видеть в своей жизни больше никогда.       Видеть их такими — это просто делало всё более невыносимым.       Он повысил голос, прося тех, кто когда-то был его друзьями, вернуться, но они один из них не обратил на него внимания; оба снова бросились вперёд.       Се Лянь ощутил тошноту.       Кто-то кричал, но это был уже не сам принц. Казалось, рядом была отдельная душа, пронзаемая каждый раз вместе с телом на алтаре, чувствовавшая то же, что и он. Она издавала звуки, полные такой агонии и боли, что боги в саду не могли больше слушать и яростно царапали уши, пытаясь остановить эту пытку.       Внезапно две руки метнулись вперёд и схватили складки одеяний Му Цина и Фэн Синя, отбрасывая тех в центр сада, когда они уже были готовы в очередной раз врезаться в барьер.       — Вы что, не слышали его высочество? — спросил голос, ледяной от ярости. — Он сказал вам прекратить.       Каким-то образом, в разгар царящего хаоса, Хуа Чэн явился на небеса.