Monachopsis

Вероятно, Ян мог бы по пальцам сосчитать, сколько раз он говорил фразу "Я люблю тебя" кому-либо, когда на самом деле того желал. Но он этого не делал, потому что не хотел. Ян никогда по-настоящему не задумывался о чем-то, что ему казалось милым. Не бросал на кого-то долгих взглядов, не размышлял о чьих-то манерах и не улыбался до глубокой ночи, в отличие от своего легкомысленного брата, и он, по правде говоря, не очень много знает о... чувствах. О слезах, смехе и криках от страха. Сколько себя знает, Ян чувствовал лишь одну из двух вещей: гнев и злорадство. А иногда все вместе. Чаще всего. Он эмоционально неграмотен, а его вторая половина необычайно хорошо разбирается в людях. Не то чтобы это было особо трудным, у них буквально одно тело на двоих. Он не может вспомнить, когда впервые произнес эти три слова, это обычное, но в то же время очень уязвимое предложение, однако в голове закрадывалось подозрение, что, скорее всего это было сказано их матери, в детстве, на их родном языке. Где-то глубоко в их голове, если он оставит Иня за «главного» и пороется в своей «ментальной спальне» в поиске тех самых воспоминаний, и ухватится за одно самое наиболее выраженное. Оно, словно старая фотография - поблекло и пожелтело, но Ян помнит, что это точно было на кухне, ведь кастрюли бренчали, а в комнате пахло чоу мейном и фокаччей, такое не забыть. Они были весьма юны, да и комментарий так внезапно появился, будто из пустоты. В тот момент Инь даже удивился, когда внезапно услышал негромкое: "Ti amo, mamma". Это был первый раз, когда Ян проговорился о своих чувствах. Не зная почему, но ему не хотелось, чтобы это повторилось вновь, так как горящие щёки и смущенный хмурый взгляд – это то, чего вполне хватило для того, чтобы заставить себя запихнуть все свои уязвимые места в банку и плотно закрыть ее. Они еще присутствовали там, их было видно, однако так легче игнорировались. Он не знал, почему отреагировал так, как отреагировал. Будто эта единственная словесная ошибка стала началом большего цикла алекситимии. Очевидно, что именно это привело их двоих туда, где они находятся сейчас. Но именно так Ян и появился на этот свет. Поэтому, оказываясь в ситуациях, когда Инь не реагирует на умственные мольбы, а Тишьюс дарит в его сторону слишком много улыбок, Ян внезапно осознаёт, что чувствует свое учащенное сердцебиение. Неудивительно, что его рот не держится на замке, и их губы в очередной раз становятся ему не подвластны. Ян держит миску с супом, что приготовил Тишьюс, и чувствует себя слишком громким и тихим одновременно. Как будто одно его присутствие стало нарушением спокойствия. Чувство, что он не там, где должен был присутствовать. Не к месту, словно пресноводная рыба в соленой воде. На тарелке вырисовывался красный узор. Очень похожий на тот, который находился на посуде их матери. Такую она держала, когда им было семь лет, и наблюдала с восхищением. Может именно это вернуло его в реальность, или Тишьюс оказал на него такое влияние? - Тишьюс? - слова выдавливались хрипло, словно их трудно собрать и сформулировать. Тишьюс выдает вопросительное мычание в ответ. Своего рода приглашение. Негромкие звуки мягких шагов по полу над ними и часы на стене стали единственным шумом в комнате. Ощущение, что время замедлилось, не хотело покидать. Поэтому Ян схватился за первое предложение, которое в тот момент смогло прийти на ум. Единственное, что он поклялся сказать только тогда, когда действительно это имеет в виду, когда настанет именно тот момент. Был ли это тот самый момент прямо сейчас? Настало ли время для него? Он не знал. И вот обнадеживающее “Я люблю тебя” случайно превращается в бормотание: - ...grazie. Инь останавливает ложку, которую только-только хотел поднести ко рту, замирая от удивления, что стремительно превратилось в веселье, а затем в братскую нежность. Ян слышит, как тот хихикает над ним в их голове, поддразнивая, как любой брат или сестра, и Инь мог почувствовать нарастающее с каждой секундой смущение второй половины. Ян закрывает им глаза, проклиная себя за все, что он когда-либо говорил, хотя знает, что в любом случае не сможет долго держать рот на замке. Тишьюс наклоняет голову набок, глаза словно щенячьи, такие же милые. Грустные, чуть опущенные вниз. Но это были глаза Тишьюс, что в мгновение делало их чудесными. -... Что это было? - спрашивает он, с ощутимой ноткой веселья в голосе. Инь-Ян хотят что-то сказать, но они оба тут же приходят к выводу, что в легких совершенно не осталось воздуха. Инь медленно кладет ложку им в рот, совсем не торопясь ускорять процесс. В конце концов, Ян снова нарушит молчание. Ведь он постоянно должен делать все сам, верно? Инь всегда отдаёт последнюю копейку, потому что Ян - темная половина, плохая из двоих возможных. А потому он должен делать то, чего никто не хочет. Ян держит всех своих друзей и знакомых на безопасном расстоянии от себя, он всегда делал это не из-за неприязни или страха причинить боль близким, а скорее из-за собственного страха, что они сделают подобное именно с ним. Конечно, никто никогда не говорил ему этого в лицо, но подобное чувство не покидало никогда. Он уверен, что все думают или, по крайней мере, думали хотя бы раз о том, насколько он плох. Ян научился не обращать на это внимания, научился просто принимать это как часть своей жизни. Секундная стрелка на часах стала резким звуком, как свист летящего вниз лезвия гильотины, и Ян размышлял, действительно ли все этого стоит. Но лишь оглянувшись на Тишьюс, земля тут же уходит у него из под ног, как, в принципе, и каждый раз, когда тот видит его. На каждом завтраке, каждый день, когда их взгляды пересекались, а пальцы случайно соприкасались, желая дотянуться до одной кружки, Ян терял голову. С каждым днем он терял все сильнее, до такой степени, что был уверен - не почувствует ее снова на своих плечах. - Ээ... Это был итальянский, - Ян фыркнул, не отрывая глаз от пола. - Наш родной язык. Тишьюс захихикал. Смеялся, похрюкивая, и его светлые кудри подпрыгивали при каждом новом вдохе. Он удивительно нежный, проницательный, в отличие от своих косых взглядов. Обожает, когда Ян смущенно и язвительно бурчит себе под нос что-то похожее. Хотя, тот вполне имеет на это право. Будем честны, не все страдают от хронических болезней, как Тишьюс, и на таких обычно не смотрят очень снисходительно. Он не может ничего поделать с болезнью, конечно не может. И точно также Инь-Ян не может не влюбиться в него. Только они оба не знают, как сказать об этом. - Нет, это я понял. Но что это значит? - прошепелявил он, устало улыбаясь все той же ангельской улыбкой. Ян смутился. -...Это значит "спасибо". Тишьюс был озадачен. - Так... Ты поблагодарил меня? - Ян кивает с тяжелым чувством неловкости, давящим на его голову, как камень. - Зачем? И хоть он не знал что, но что-то все равно заставляло его говорить. Он уже говорил "я люблю тебя" раньше, и это была довольно простая фраза. Трудно не понять. Но "спасибо"? Благодарность могла значить намного больше, чем признание в любви. - За то, что ты здесь. Со мной. С нами, - Ян бормочет, возясь со столовым прибором. Тишьюс выглядит взволнованным, поначалу думая, что это шутка. Но вскоре они берутся за руки, переплетая пальцы в замок, даря тепло. Держат свои руки близко, так близко, как будто при малейшем желании могут превратиться в одно целое. Ян был рад, что это не объятия, ведь тогда его сердцебиение было бы слышно так громко, что Тишьюс наверняка бы услышал, как заставляет нервничать парня. И это было бы как кусочек головоломки, не совсем на своем месте, как тюлень на пляже.