Путешествуя по мирам ненастоящим, будь готов, что сам ненастоящим станешь.
Иб запомнила это навсегда. Не она ведь сейчас живёт своей жизнью. Не она, но фальшивка, что мазками акриловыми улыбается и говорит стихами. Фальшивка, сотворенная искажённой галереей. Часто Иб кажется, что она не должна была выжить, а Гарри. Гарри, который улыбался нервно, ведь боялся всего и вся, тот улыбчивый Гарри, который дал ей силы идти вперёд. Тот смешной, пугливый и ответственный Гарри, что обрёк себя на мучительную смерть, чтобы дать ей, Иб, шанс на жизнь нормальную. Жизнь, которую она тратит впустую. Иногда Иб говорит себе, что должна жить на полную, жить за двоих. Ведь часть Гарри навеки осталась в ней, а значит — она за неё ответственна. Но потом Иб давится чувством вины за то, что выжила она, а не Он. Ещё хуже ей становится от мысли, что она будет проживать отведённый ей срок за Гарри. Ведь этот срок должен был проживать он. Вина, вина и чувство опустошенности. Вся жизнь под откос пошла после галереи, сначала принимая вид красочных кошмаров, а потом и постоянной нервозности. Единственное, что спасало — зажигалка и лимонные конфеты. Иб выкидывает шуршащий фантик в мусорку и бросает в рот леденец. Она никогда не любила вкус лимона, но только он сейчас может её успокоить. Ведь тьма не дремлет. В комнате темно, в комнате нет зеркал, единственное, что есть в комнате из украшений — фигурки из дерева и искусственные синие розы. Мама Иб согласилась поставить их только после того, как увидела, насколько хорошо они фальшивку-Иб успокаивают. Лживые розы настоящей Иб успокоения не приносят — только напоминают ей о чувстве вины, которое, как удавка, сжимает горло и выдавливает слёзы. А ведь Гарри просил её не плакать. От осознания этого Иб рыдает ещё сильнее, пока лёд сковывает её сердце и душу, погружая девушку во тьму. А уже там её поджидают манекены без головы, Мэри с алой розой в руках и Гарри. Сходящий с ума, пытающийся оживить её, Иб, и отдавая при этом свою жизнь. Как только она вспоминает свои последние минуты в галерее, настоящая Иб успокаивается. Это то единственное, что видит её мама. И не знает женщина, что Иб впадает в ярость, что, как обжигающая лавина, смывает лёд из сердца и души. Только в полыхающих алых глазах её видна ярость эта. Но Иб прячет взор свой от матери. Иб нужна эта ярость, чтобы существовать. В минуты, когда девушка злится, она почти хочет, чтобы из тьмы вышли манекены и портреты. Она хочет их разорвать, убить, уничтожить, испепелить гуашью пламени, стереть с лица земли за то, что они сделали с Гарри. Постепенно Иб становится спокойней. Она закидывает в рот леденец и дотрагивается до зажигалки на шее, которая, будто талисман, висит у алоглазой на шнурке. Фальшивая Иб снова берет верх над настоящей, и девушка со своей обычной безэмоциональностью идёт в универ, потом на подработку и, в конце-концов, домой, к матери. Папа уже давно ушёл от них. В какой-то серый день из вереницы точно таких же дней к Иб подходит однокурсница. Говорит: — Хочешь присоединиться ко мне за ланчем? Фальшивая Иб еле заметно улыбается и кивает, идя с новой знакомой. Настоящая Иб глубоко внутри давится новым приступом чувства вины и плачет, заметив металлический значок в виде фиолетового макаруна на блузке девушки, назвавшей себя Сани. Настоящей Иб — всё ещё девять лет, она только вышла из галереи и тут же возненавидела фиолетовый цвет. Цвет вины. Цвет новой розы. И вроде время идёт, и уже одинадцать лет прошло с момента смерти Гарри, но она всё так же не пробовала макаруны, ведь Он ей пообещал, что они съедят их вместе! Когда Иб остаётся одна, ей кажется, что вместо слёз у неё по щеках течёт голубая краска. Такая же фальшивая, как и она сама. Он называл её «храброй лисичкой», улыбался даже в самых отчаянных ситуациях и всегда был настоящим. Её жизнь — не такая. Её жизнь — жизнь Гарри, что по ошибке перешла к ней. Ночью приходят кошмары, писанные разноцветным мелком.…
Иб теряется в тёмных коридорах сна. Хуже снов только воспоминания, которые давят не слабее наковальни. Почему она помнит то, что произошло, когда маленькая Иб была…
Эти воспоминания хуже всего, они есть дырой дыр, засасывающей в отчаяние и безумство, как в пучину чернильного океана без проблесков света. Они топят Иб, заливаются в уши и нос, вьедаются под кожу вытатуированной виной, и пусть кожа фальшивой Иб всего лишь тонкий и болезненно-бледный пергамент, кожа настоящей впитала всю черноту и сияет словами сожалений. Извини. При каждом воспоминании о Гарри, обрывающим лепестки своей розы ради призрачной надежды спасти розу Иб, девушка шепчет ночью в подушку извинения, как мантру. Извини, извини, извини. Иб рыдает надрывно, беззвучно. Нет в плаче ни надежды, ни злости — лишь оглушающее молчание забытых слов. Ей кажется, что лучше бы у Гарри ничего не получилось. Лучше бы он не смог поставить кое-как скрепленный стебель в вазу и не заметил, как вокруг лепестка выростают другие, как цветок оживает фиолетовым с нежно-синей сердцевиной и огненно-алыми краями. Извини-извини-извини-извини-извини… Ведь тогда у самого Гарри остался лишь один лепесток. Он тихо-вопросительно шептал имя девушки, и слёзы катились по мертвенно-белым щекам — нет, не те акварели, которыми плачет Иб, а самыми настоящими слезами. У Гарри не было сил подняться, встать, но он вложил в руку Иб зажигалку и, закашлявшись, лёг на пол рядом. На рваной майке гуашевой кляксой растекалась кровь. Когда Иб очнулась, последний лепесток синей розы опал на землю. Она никогда не простит себе то, что оставила его. Что бросила, спасаясь от Дамы в Синем, что совместно з другими Дамами прололомила стену и напала на Гарри, разрывая в клочья одежду и, скорее всего, кожу. Стена с дырой в ней вдруг показалась Иб бумажной, и, кто знает, может она такой и была… Может просто Иб видела её другой, как кроликов, что были куклами? Она его бросила. Он бросил её. Почему он отдал свою жизнь ради неё? Под утро Иб засыпает, и, как только звенит будильник, фальшивая Иб берёт верх. И так до следующей ночи.…
Иб не любит новости. Не любит разговоры о плохом. Но когда ведущая вещает из телевизора в гостиной, где сидит мама Иб, что-то заставляет девушку прислушаться к ленте слов. Она подходит к дверному проёму и вслушивается в сообщение, глядя поверх матери в экран. Иб ломается.…
Как она оказалась в центральной больнице? Палитра города скрывает чёткий маршрут. Перед глазами стоит мельком увиденный «Забытый портрет», на который Иб нашла в себе силы посмотреть лишь раз. Чувство вины, так долго сжиравшее её изнутри, притихло, выпуская наружу страх. Панику. Иб впервые за двенадцать лет чего-то боится. Но боится не того, что может случиться, а того, что может не случиться. Чудо. Из временной галереи Гуэртены на скорой привезли парня. Пробираясь сквозь толпу при входе Иб слышит обрывки разговоров полицейских и медиков. «Ужасно покалечен, но живой» «Пропал двенадцать лет назад» «Выглядит точно так же» «Из родственников никого» Фальшивая Иб спрашивает девушку у стойки регистрации, пока сердце настоящей ноет от тоски, отчаяния и слепой надежды. Фальшивая Иб представляется лучшим другом пострадавшего, пока настоящая всё ещё не верит в происходящее. Это просто совпадение. Ожидание смешивает время и окружение в один долгий грязный цвет. Всё проясняется, когда Иб видит палату, куда её привели. И время начинает бежать так же быстро, как и её сердце, которое увидело того, кто залез туда без спроса двенадцать лет назад. Гарри, который разговаривал как леди, лежит под капельницей в белоснежной койке. Гарри, который называл её «храброй лисичкой» умиротворенно спит в халате с нашивкой логотипа больницы. Гарри, который паниковал и дулся, как маленькая девочка, но при этом пытался защищать Иб от всех опасностей тут, живой. Внезапно воздух кажется насыщенным запахами — не то что воздух, которым Иб обычно дышит. Солнце очень сильно бьёт в глаза, впервые выйдя из-за туч за двенадцать лет. В груди ком, в содержании которого Иб не уверена. Она плачет в присутствии медсестры. Первый раз настоящая Иб плачет при ком-то. Медсестра что-то говорит и хлопает девушку по плечу. Отходит куда-то к двери? Иб не видит-слышит, у неё заложило уши, а взгляд поплыл, и только Гарри остался чётким пятном в мире с яркими размытыми красками. Иб осторожно подходит к спящему. На тумбочке рядом аккуратно сложена одежда, плащ тоже там, хотя, насколько видит Иб, от плаща там осталось от силы пару клочков ткани, да и от майки со штанами тоже… Иб медленно садится на стульчик, гипнотизируя Гарри. Ни на йоту не поменялся, понимает она. Всё так же арестократически бледен и по-домашнему взьерошен — вон, фиолетовые пряди совсем спутались. Только теперь ниже кажется, чем казалось девятилетней Иб. Всё такие же пушистые ресницы, тонкие длинные пальцы и даже полуулыбка, хоть он и спит. С немым вопросом Иб поворачивается к медсестре. Та согласно кивает, и девушка берёт за руку «лучшего друга» по версии фальшивой Иб и девушки у стойки регистрации. Но кто Гарри ей? Друг? Нечто большее? Человек, который на втором дне знакомства пожертвовал жизнью ради неё, шепчет вина и одиночество. У Иб на глазах опять слёзы. Даже слёзы уходят, но ожидание остаётся. Рука Гарри холодная и тонкая, очень хрупкая, и девушка боится, что если немного стиснет её, то рука просто сожмется, как бумага, и сломается. Теперь Иб просто ждёт, и время по крупинке падает из верхней чаши песочных часов в нижнюю, но так медленно-медленно-медленно, что Иб хочется выть от безысходности. Фальшивая Иб где-то потерялась. И когда медсестра подходит к девушке, чтобы сказать, что время посещений закончилось, она видит всего лишь сломанную, растерянную, надеющуюся настоящую Иб. Следующее, что помнит алоглазая — утро следующего дня, когда она приходит в палату снова. Иб не помнит, как провела время вне больницы. Она ходила домой? Уходила ли куда-то ещё? Уходила ли? Иб не знает, и это неважно. Снова солнце в палате, снова запах лекарств и всё такое чёткое и светлое, что Она плачет, не в силах держать в себе двенадцать лет одиночества и вины. Что-то изменилось в палате. Это Иб понимает запоздало и пытается понять, в чём отличие между вчера и сегодня. Рука Гарри снова в руке Иб, и девушка вглядывается в полуулыбку спящего. Когда холодные пальцы сжимают её руку в ответ, что-то внутри Иб ухает вниз. Гарри открывает глаза и осматривает Иб, пока она слышит такой родной полузабытый голос: — Иб, ты плачешь? Что случилось? — во взгляде Гарри заспанная тревога. В ответ она лишь мотает головой и улыбается сквозь слезы. Какой же он всё-таки идиот. Так много и одновременно так мало слов… — Придурок. — это единственное, на что хватает Иб, и Гарри сконфуженно смеётся. Смех у него такой же, как и двенадцать лет назад. — Ну право, Иб, моя храбрая лисичка… У нас ведь одна жизнь на двоих, как я мог умереть? Гарри виновато кивает в сторону тумбочки, где поверх одежды лежит одинокий фиолетовый лепесток. В его глазах Иб читает отчаянное желание облегчить ношу девушки, помочь, взять всё на себя… Фальшивая Иб потихоньку исчезает, пока настоящая хохочет сквозь слёзы, захлёбывается в рыданиях и боится даже моргнуть, чтобы Гарри внезапно не исчез и не рассеялся, как утренний сон. — Ты обещал поесть со мной макаруны…