Горе от души

- Александр Андреевич! Чацкий! - неприметный слуга стремительно вбегает и так же стремительно скрывается после исполнения своей должностной обязанности. Александр влетает в гостевую и тут же валится, но продолжает пронзительно смотреть на человека в кресле. Неутомимый ничем, Чацкий вскакивает на ноги и подлетает к небольшому столику, на котором уже подготовлены дополнительные столовые приборы и чай. В помещении стоял стойкий запах облепихи. Видимо, именно ее, человек, готовивший чай, не пожалел добавить. И, честно говоря, не прогодал. От кисло-сладкого запаха сводило скулы и хотелось поскорее присесть рядом, испить напиток, так кстати подготовленный и для него, Александра. Но сидеть за одним столом с Молчалиным Чацкий не то что не планировал, а прямо говоря, брезговал. Надменность, банальная глупость, подхалимство. Да наплевать уже на Молчалина, он давным-давно потерянный человек, но ведь и бедную Софью он тоже одурманил своей беспросветной глупостью. У Александра чесались руки, но как истинный человек, человек разумный, он держал все в себе, стараясь достучаться хоть до какого нибудь просвета в Молчалинском разуме, если таковой имелся. Молчалин смиренно сидел в кресле, без всякого зазрения совести разглядывая Чацкого. Теперь же, запах облепихи смешался с двумя другими: каменным спокойствием с нотками слоновьего безразличия и праведное пламя нескрываемой ненавистью. - Ну что же Вы стоите, мой милый друг, присаживайтесь, - Молчалин продолжал прожигать званного гостя взглядом. Ему до безумия, до ехидной улыбки, до трясучки нравилось изводить Чацкого. Чувствовать маломальское превосходство, думая, что Александру нечего ответить. А ответить было что. До недавнего времени, Александр тактично молчал. Молчал столько лет, надеясь на расположение Софьи, но всё было сломленно безвозвратно, растоптано и потерянно. Именно поэтому, сегодня Чацкий скажет всё, не размениваясь на благосклонность. Молчалин продолжал эту незамысловатую игру, опираясь на всё, что могло вызвать негодование у Чацкого. "Милый друг..." Милый. Настолько мил, что тошно. Чацкий, черт бы его побрал, с раньшенства был неглуп. Далеко неглуп и далеко не плох собой. Стайки маленьких сорных и не очень девиц могли кружить неподалеку от Александра, но он же всё что только мог отдавал Софье. Ни грамма своей любви и тепла юный Александр не собирался тратить на кого-то помимо. И сейчас, с прошествием стольких лет, Молчалин не мог понять даже для себя, были ли подобные мысли полны злобы или некой зависти. И если зависти, то точно ли Александру? Чацкий ждал, смиренно и терпеливо ждал звёздного часа, чтобы прорвать всю эту напыщенную спокойную оболочку противника. Теперь его очередь топтать и разрывать в клочья. - Скоро будет готов обед. Не окажете честь отобедать со мной? - Пожалуй откажусь, не хочу портить себе аппетит и Вам настроение, - мужчина выпрямился и только сейчас почувствовал, что левое бедро неприятно ноет. Но пока что это малая травма за сегодня, то ли ещё будет. - Ну что же Вы, мой дорогой, - хозяин встал, мимолетом поправляя лацканы *одежды* и, протягивая руку к Чацкому, проводит по плечу вниз, самыми кончиками пальцев обводя локоть, - Вы совсем перестали следить за своим внешним видом. Меня это разочаровывает, знаете? - Молчалин с ног до головы вновь осмотрел Александра, но взгляд его задержался на воротнике, который был в, мягко говоря, плачевном состоянии, - присядьте. Я настаиваю. Когда все же Чацкого получилось угомонить, он более послушно присел на свободное кресло. Бедро опять потянуло, но ёрзать и находить нужное положение не выходило, болело только сильнее. Пока Александр Андреевич был чрезвычайно занят поисками удобной позиции, Молчалин стоял и с нескрываемым удовольствием поправлял воротник несчастной Александровской рубашки. - Голубчик, чего ж вы ёрзаите? Иль кресло недостаточно мягко для Вас? Или наоборот? - В Вашем кресле только ёрзать. - Да Вы что? И какие по Вашему мнению должны быть кресла? Не те ли, что когда то были у вдовы Н.? - Хах, ну, те были просто волшебны. Особенно палки, которые торчали из них, как из голого дерева, - Чацкий позволил себе немного расслабиться и наконец то отпить облепихового чаю. - Раз разговор уже зашёл про вдову Н., значит стоит перейти к сути, чтобы не закончить поручиком К., - Молчалин тоже мягко сел в свое, уже насиженное место, - Вы же понимаете, дорогой друг, что Софья, - на ее имени Молчалин поперхнулся воздухом, столкнувшись с пронзительным взглядом Чацкого, - была достойна лучшего. Признаю, где-то я был низок в своих интересах, но Вы, выставляя себя как умного человека... - Это Вы выставляете, потому что иначе Вы и выеденного яйца не стоите, если не будете набивать себе цену. А тем кому надо, сами все узнают и увидят во мне. Софья была такой. Вы даже не представляете, какой она была и во что Вы ее превратили. Вы почти убили ее. Нет. Не почти. Вы убийца. Вы убили ее, отравили и сгноили ее разум, а вместе с Софьей Вы убили меня. Мне плевать на себя, плевать окончательно и бесповоротно, но то что Вы сделали с Софьей, я никогда не прощу, - Чацкий выседел, закончив свою короткую, но правдивую речь, уже собираясь вставать, чёртово бедро заныло нестерпимо и болью прошибло всю ногу. Издав тихий скулеж, Чацкий повадился бы кубарем на пол, если бы Молчалин не оказался совсем рядом. Неосознанно, будто боясь упасть окончательно, Александр ухватился руками на плечи и спину Молчалина, сжимая мягкую ткань сильнее. - Успокойтесь, мой милый.. друг. Что случилось? - Нога. Верно, когда упал при входе, повредил ногу. Ничего страшного, просто ушиб, - Чацкий начал потихоньку расслаблять руки, отпуская Молчалина и пытаясь встать нормально, но его продолжали держать все так же, сильно прижимая к чужому стану. - Прошу, сядьте, я позову врача, - он мягко опустил Александра в кресло, но продолжал придерживать за спину и плечи, боясь, что тот окончательно свалиться, как тряпичная кукла. - К черту Ваших врачей, я справлюсь, - молодой мужчина начал вставать, но его все равно усадили на место, надавив на плечи. - Я всего лишь хочу помочь. Дайте мне эту возможность и я клянусь, больше не притронусь к Вам, - и преданно заглянув в глаза напротив, так, что ноги подкосились уже сами собой, но чужие руки продолжали сжимать ослабевшее тело. - Хорошо, - Чацкий запнулся, продолжая держаться за плечи Алексея. Неимоверный жар исходил от рук Молчалина, который продолжал понемногу сжимать Александра в своеобразных объятьях, как змий искуситель будто окручиваясь вокруг, - на самом деле, я не буду против помощи. - Хорошо, подождите, я позову врача, - молодой мужчина стремительно выбежал из помещения громко тараторя, что то в глубь дома. Чацкий, который не планировал задерживаться здесь из-за своей же травмоопасной глупости. Что-то продолжало покалывать под мягкой тканью рубахи. Медленно проводя рукой по местам, где до этого лежали и сжимали чужие, горячие и мягкие. - Не волнуйтесь, милый друг, сейчас Вам помогут, - Молчалин встревоженно вбежал в гостевую ведя за собой врача. Хозяин встал в проходе сталкиваясь с усталым и тоскливым взглядом Александра. Доктор быстро замаячил вокруг Чацкого, расспрашивая его и уже доставая что-то из своей сумки. - Господин Молчалин, нужен осмотр полноценный, - врач из под очков взглянул на Алексея и выжидающе замолчал. - Ну так осматривайте, батенька, - Молчалин непонимающе и смешливо взглянул в ответ, пропуская взгляд Чацкого, говорящий: Все же Вы беспросветный идиот" Поразмыслив пару секунд, хозяин резко зарделся лёгкой красной и почти выплюнул: "можете туда пройти, пожалуйста" - Господин Молчалин, извините за прямоту, но не могли бы Вы помочь с больным, - врач медленно прошел в сторону указанной комнаты. Алексей залился ещё сильнее и подойдя к Чацкому взял того под руки и бок. - Нет, нет, уважаемый, ему категорически не стоит двигаться, пока я не осмотрю господина Чацкого, - врач резко прикрикнул, сорвавшись на фальцет. Косо переглянувшись, Алексей быстро перехватил одной рукой Чацкого под коленом и понёс, знатно ошалевшего от такого развития событий раненого гостя. В грудине, что-то сладко и томно заныло и непонятное волнение охватило тело, пока Молчанин прижимал Александра к себе ближе. Ощущение теплого тела в своих рука заставляло гореть, как когда-то в не такой далёкой юности. Молчалин трепетно хранил в своей душе то, как Александру, не нашедшему ничего интересного в приёме дальних гостей, пришло в голову пойти на прогулку в лес, где он конечно же провалился в один из старых высохших рвов, разодрав брюки до колена. Тогда Молчалин почувствовал это тепло в груди впервые. Когда Чацкий доверчиво и бессознательно прижимался ближе. Он помнил всё, каждую мелочь, и сейчас Алексей чувствовал то же самое, что и много лет назад, чувствовал намного острее и горячее с каждой секундой. Только внеся Александра в комнату, доктор сразу начал осмотр, прося Чацкого расстегнуть сперва верхнюю одежду, а потом и переходя на брюки. Молчалин смотрел завороженно и выжидающе, провожая каждую пуговицу на белой, как и сама кожа с созвездиями бледных родинок. Александр лежал на шелковой постели и казался невероятно правильным на этом месте. Как новое произведение искусства, живое и теплое. Чацкий старался отвлечься от изучающего взгляда Алексея, но не получалось. Он чувствовал себя загнанным зверем и Молчалин стоял напротив, возвышаясь над ним. Что говорить про ум, если его особо за столько лет не накопилось, но вот во внешних качествах к ему природа благосклонна. Не был он обделён, казалось, ничем. Наверное, именно поэтому Софья обратила внимание именно на Алексея. Хотя, что скрывать, был бы Александр девицей, сам бы не упустил возможности пококетничать. - Так, уважаемый, попрошу Вас избавиться от брюк, - врач бесстрастно встал рядом ожидая исполнения его просьбы. Александр сглотнул, поглядывая в сторону Молчалина. Алексей продолжал стоять, смотря на подёргивающиеся руки Александра. Переведя взгляд выше он столкнулся с расстеряными глазами Чацкого. Молчалина пробил озноб и он выскочил из комнаты, прижимаясь к стене около двери и переводя дух. Перед глазами представала картина, как с прямых как струна, ног, стаскивают шелковые струящиеся по коже брюки, как тело подрагивает от нажатий на больные места и как, запрокинув голову, Александр срывается на гортанный рык, сопровождаемый сжатием покрывала на постели. Жар растекался по телу, хотелось ворваться в комнату и вырвать молодого человека из рук доктора, самому прикоснуться к белёсой коже. Молчалин не испытывал за жизнь свою таких чувств к какой-нибудь юной девушке. Чацкий покорно снял брюки, внимательно слушая хлопочущего врача. - Ну, что ж, голубчик, ничего особо страшного. Неплохо ж Вы, видимо, приземлились. Больше главное не летайте, а коль надумаете, попросите господина Молчалина о помощи, он человек ловкий и сильными руками, - и раскатисто расхохотался, собирая все принадлежности для осмотра, - можете делать компрессы и некоторое время ещё полежите, я намазал мазью место ушиба. Скорейшего Вам выздоровления-с! Натянуть одежду было проблематично, бедро продолжало ныть. Оставалось только справиться с застрежкой на штанах и рубахе, все было бы готово. Со стороны двери послышался ритмичный стук. - Войдите! - отозвался Александр, пытаясь наспех застегнуть хотя бы штаны. - Врач сказал, что все не так плохо. Просто нужен временный покой... - молодой мужчина остановился в дверях, не в силах отвести глаз от того, как бестолково Чацкий пытается застегнуть брюки, - я Вам помогу, иначе ж Вы так испортите вещь, - подошёл, мягко убирая чужие руки, заменяя их на свои и быстро закончив с застрежкой задержал руки на чужих, полуоголённых боках. Сейчас его желание сбылось. Он прикасается к молочной коже, чувствуя жар и мягкость молодого тела. Пронзительные глаза смотрят на Молчалина выжидая чего-то, не в силясь и особо не желая прекращать то, что сейчас происходит. - Ваша рубашка... Я помогу, - снова тянется к телу, нарочито медленно застегивая каждую пуговицу. - Ваша тоже, - теперь взгляд гостя приковал воротник человека напротив. Теперь уже он намеревается исправить недочёты. Александр опирается на локоть одной руки, а другой уже поправляет ворот, тихо шипя и чертыхаясь от ноющей боли в бедре. - Вам больно? - зачем то шепча, спрашивает Алексей, быстро поднимая взгляд на искоженное от боли лицо напротив. - На самом деле, да. - И где же конкретно? - Молчалин невесомо провел рукой по чуть ниже пояса перебирая пальцами ткань. - Где то здесь, да. Чёрт! - Чацкий схватил Алексея за руку и сдал воротник сильнее его смяв. Он поднимает глаза и видит перед собой обеспокоенного Молчалина, который теперь предстает для него в совершенно другом свете. Сейчас он стоит, согнувшись в три погибели перед Александром, поглаживая и будто стараясь уменьшить его боль. И самое главное, что легче становится. Молчалин трепетно смотрит, окунаясь целиком и полностью в омут Александровских глаз, забывая всё. Какая к черту Софья, какая Лиза. К черту всех и вся, если ему, Молчалину, будет позволено и дальше смотреть в эти глаза, будь они неладны. Секунда, две, три и Чацкий не вытерпев игры хватает оппонента за ворот, притягивая ближе и отчаянно впиваясь в губы напротив. К черту, он слишком долго терпел это тупое какетство. Пришло время воздать сполна Молчалину за все его слова и действия. Алексей чувствовал, как мягко было на его губах, как сладко и тянуче. Как руки проходились по загривку, поднимаясь выше, зарываясь в темные волосы. Полностью уложив Александра на спину, мужчина твердо решил для себя, что если они сейчас и сегодня совершают ошибки, то пусть это будут те ошибки, которые запомнятся каждому по отдельности. Алексей нырнул руками под белую рубашку, желая снова ощутить то тепло. Как свободно и пусто было в голове и ни один не подумал о том, что они делают что-то неправильное. Чацкий чувствовал что перестает отдавать отчёт своим действиям. "Будь что будет" думал он и продолжал терзать губы Молчалина, руками обхватывая его шею. Они не знали сколько времени прошло, случилось ли в это время что-то, день или ночь сейчас спускается на мир, пока часы замирают для них, пока всё людское не волнует их мир, значит им светит только вечный рассвет.