ごめんね
И снова Тойя бежит из дома, спотыкаясь о ступени, задыхаясь в свинце. Ноги подростка вот-вот сломаются, он отчётливо чувствует это. Разрезы, сделанные на тонкой, бумажной коже с ритмичной точностью, демонстрируют всё, что находится внутри, — стоит только приподнять ткань рубашки. Пальцы цепляются за металлические прутья какого-то забора, а колени подкашиваются. Сил бежать дальше нет. Дыхание хрипит в холодной асфиксии улицы. В горло входит мерзкий, разрывающий трахею воздух.
Его ладони всё ещё ощущаются внутри. Они изучают, щупают кишечник, выбирая самую вкусную часть, чтобы безжалостно вцепиться зубами, удовлетворить себя желанным куском ещё нежного мяса.
— Оя, не ожидал увидеть тебя на улице так поздно. — Голос с оттенком мягкого лукавства привлекает внимание к своему владельцу. — Аояги-кун, что ты тут делаешь?
Прохладные руки притягивают Тойю ближе, давая плечи как опору. Янтарные глаза ненавязчиво, с шутливой строгостью смотрят в отливающие печальным серебром лунные зрачки.
— Камиширо-семпай...
Неудобно говорить правду.
"Не подставляй своего отца. Или твоя цель — опозорить всю семью?"
Руи, ожидая ответа, щурится так, словно уже зная кислотную истину. Будто бы он в курсе того, что именно происходит в доме Аояги. Камиширо чувствует, как Тойя дрожит, и вряд ли это просто холод ночи.
— Простите, Камиширо-семпай, я... Мне нужно торопиться домой.
И Руи с явным нежеланием отпускает, потрепав на прощание спутанные двухцветные волосы. Ему уже тогда казалось, что это ошибка, но даже не понимал, насколько она опасна для этого ломкого, как фарфор, парня.
(◡ ω ◡)
Скрип, звон, эхо и внезапно тишина. Шаг, стоп, шаг, стоп. Ровно шесть шагов, и Тойя уже стоит перед ним.
ごめんね
Отец, пожалуйста, послуша–
"Меня не волнуют оправдания. Куда ты убежал?"
Холод руки в момент ограничивает доступ к воздуху. В глазах напротив — уже давно застывший животный голод.
Мне нужно было увидеть друга.
Ответ без запинок, воздуха всё меньше. Мягкие, но такие же ледяные ладони Тойи отпускают грубую кожу запястья.
Я знаю, что Вам нужно, Отец.
Тонкие пальцы легко пробегаются по линии снежно-белых пластмассовых пуговиц, освобождая их из петель. Рубашка медленно скользит по плечам, оголяя. Вслед за ними обнажается и изрезанное им тело. Ткань бесшумно спадает на пол. Беспомощность. Воздуха почти не остаётся. Паника. Схватиться. Схватиться хоть за что-то и сжать это в руках.
Стальные пальцы разжимаются. Аояги опускается по стене, почти падая, судорожно дыша. Он знает, что сейчас произойдёт. Нужно просто не
сøпротuBЛяться.
Разрез. Его рука внутри. Больно, больно, больно. Зубы. Оторванный кусочек кожи. Лёд на теле. Стон. Удушье. Полуобморочное состояние.
Твоя плоть всё ещё недостаточно вкусная.
ごめんね
Дрожащие пальцы судорожно и испуганно сжимаются, впиваясь ногтями во внутренюю часть ладони, в "линию жизни".
"У тебя она довольно длинная", — сказала какая-то девочка из класса.
Fatal error.
Глаза закатываются. Чувствуется
мерзкое приятное тепло внизу.
— 愛してます。
Неужели это и есть настоящая любовь?
Конечно.
(ㆁωㆁ)
— Аояги-кун..!
Яркий холодный свет бьёт по глазам своей резкостью. Медпункт. Койка. Спиной можно почувствовать все жёсткие пружины. И, внезапно, Руи рядом. Янтарные глаза беспокойно блестят.
— У тебя была паническая атака, а потом ты потерял сознание, — Старшеклассник помогает Тойе принять положение сидя. — Как себя чувствуешь? Ничего не болит?
От присутствия Камиширо почему-то становится спокойнее. Аояги мотает головой. Осознание себя и реальности с трудом, но всё же приходит. Виски сжимает мигрень. Не такая сильная, как раньше. Как кошмарный сон мелькают в голове происшествия этой ночи.
Тойя ещё не привык к такой
/\юbБВu, но другую он уже вряд ли примет.
Всё повторяется, снова и снова, снова и снова, снова и снова. Дни идут кислотно-яркой смесью, сложно запоминать даже то, что говорят учителя. Нет ничего, кроме кошмара. Никто не придёт. Никто не поможет.
Разум легко разламывается в руках монстра, который был отцом.
* * *
Однажды Руи всё же удаётся остаться с Тойей наедине. Старшеклассник переплетает пальцы ладоней, ведёт за собой, улыбаясь. Маленькая каморка где-то рядом со школой. Миллионы мелких деталей, тысячи вскрытых игрушек с торчащими наружу механизмами, несколько роботов, напоминающих каких-то людей. Камиширо ловким движением оказывается за спиной Тойи, как только дверь захлопывается.
— Аояги-кун, — почти мурлычет Руи, обнимая парня и кладя голову на плечо. Пальцы осторожно скользят по торсу, поднимаясь к груди. Нежность больно царапает сердце. Дыхание перехватывает, словно
он здесь. —
Я люблю тебя.
Слова ударяют в мозг, вызывая триггер по всему телу. Разрезы, мерзко капающие при виде свежего мяса слюни, ледяные касания к пульсирующим органам.
Отвратительно ЧYдесн0. Скажи это вновь. Покажи, как сильно ты любишь меня. Ты скульптор, заливающий гипс внутрь живого организма. Пожалуйста, наслаждайся моими органами, сделав их слепок себе на память.
— Камиширо-семпай, — едва ли вдыхая воздух, шепчет Тойя, запинаясь чуть ли не на каждой букве. Дыхание сбивается то ли от паники, то ли от переполняющего возбуждения. Руи утыкается губами в шею. Кожа нежная, но до ужаса холодная. Хочется согреть. Камиширо оставляет лёгкий поцелуй на сонной артерии, чувствуя, как Тойя вновь дрожит в его руках. Прикосновение цветком тепла остаётся на следе от удушья.
Ещё один поцелуй. Тело Аояги заметно обмякает, и старшекласснику приходится перехватить его чуть более крепко. Пальцы неосторожно цепляют разрез.
— Ох, извини, я не нарочно, — спешно и виновато шепчет Руи, услышав болезненный вздох.
Не нарочно?
Камиширо-семпай, почему вы не хотите посмотреть на мои внутренности?
Старшеклассник, чуть отпрянув, обеспокоенно смотрит в серые, но теперь ещё более печальные глаза. Он надеется увидеть там намёк на шутку, хотя бы самую дохлую искру задорной похоти. Но лунные глаза, кажется, всё больше омрачаются и тухнут. Подбородок Тойи начинает дрожать. Руи осторожно сжимает предплечья, стараясь сохранять спокойствие в голосе.
— Аояги-кун,
я не хочу тебе вредить я ненавижу тебя.
Камиширо-семпай, пожалуйста...
— Аояги-кун,
всё хорошо, я рядом. ты мне противен.
Камиширо-семпай, умоляю...!
Руки, вновь и вновь охватываемые судорожной дрожью, хватают Руи за запястья, прикладывая его ладони к свежим разрезам. Камиширо видит эти омертвевшие, стеклянные глаза. Учащённое дыхание. Неужели всё зашло так далеко? Горло сдавливает сожаление.
Не уберёг.
"Просто согласись, согласись [ ], и он успокоится."
Нельзя. Руи противно даже допускать мысль, что он согласится причинять боль, пусть и желанную травмой, настолько любимому человеку.
—
Я НЕ ХОЧУ ДЕЛАТЬ ТЕБЕ БОЛЬНО. Ты отвратителен. Твоё тело отвратительное. Я ненавижу тебя. От одного твоего изуродованного вида меня тянет блевать.
ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ごめんね ご め ん ね ！！！
Ты так скоро вернулся? У нас гости.
Это замечательно, Отец. Пожалуйста, съешьте моё сердце, а остальное можете отдать Вашим друзьям. Я люблю Вас, Отец. Это ведь и есть настоящая любовь?
Конечно. Рад, что ты наконец это понял.
AGONYAGONYAGONYAGONYAGONYAGONYAGONYAGONYㅂGㅇNㅊ
Это мило, когда тебя вжимают поясницей в стол и выгибают до хруста?
Нескончаемый поток боли и [ПРИЯТНОГО] тепла. Ломаная улыбка сквозь слёзы, кажется, только ещё больше возбуждает
их аппетит. Отец, кажется, с циничным выражением лица неспешно поглощает сердце, разжевывая миокард. Кровь тонкими струйками стекает по холодному подбородку.
Моё мясо всё ещё не кажется Вам вкусным, Отец?
Глаза закатываются, остеклянев навсегда. Уродливый труп, никчёмная душа, ненужное тело, которое закопают в грунте под домом, даже не вспомнив после.
ごめんね。
