признаки катастрофы

Хост присылают в женский пансион александровской эпохи из соседнего парка в трех коробках. Механики соединяют все детали воедино, кропотливо чистят память, латают полученные в прошлой жизни шрамы и подгоняют новый наряд по фигуре, привычным движением затягивая корсет — Таня наблюдает за их работой, сидя по другую сторону стекла, а после перепроверяет, все ли воспоминания о предыдущих ролях тщательно стерты. Самосознание хоста выше некуда, и потому все поломки более чем объяснимы; Белая усмехается, видя, что показатель интеллекта у новоприбывшей равен десяти: в прошлой жизни та расследовала преступления, работая криминалисткой в парке России XXI века — должно быть, не так зря сейчас ей подобрали противоположную роль. Светлый локон выбивается из высокой прически, и механик рассеянно заправляет тот за ухо, а после проводит ладонью по шее спящего хоста, задерживая руку дольше, чем нужно; искусственная кожа под пальцами Тани мягкая и теплая, а глубоко под ней ходят поршни, которые порой можно принять за биение пульса (девушка давно привыкла к этому ощущению, но невольно вздрагивает). Пробудившаяся Оксана — механику почему-то хочется называть хост именно так — улыбается Белой в ответ, послушно говоря, что находится во сне; девушка кивает самой себе и не поднимает глаза от планшета, пока ее сердце лихорадочно прыгает где-то в горле. Напарник, занятый прочтением нового сценария, ничего не замечает. Мелкие камни на парковой дорожке хрустят под каблуками Тани, а короткая тень скользит за ней вслед. В женском пансионе ранним утром тихо и ни единой живой души — механик наблюдает за Оксаной, стоя у фортепиано в просторной комнате для музыкальных занятий, а хост настраивает инструмент перед сегодняшними уроками. «Вы не здешняя», — говорит та девушке, мягко улыбаясь фирменной улыбкой Джоконды «я вижу-тебя-насквозь»; Белая смеется в ответ: «верно, только что прибыла из Петербурга, с корабля на бал!», но понимает, что собеседница ей совершенно не верит, хотя и не спрашивает, зачем здесь гостья. Механик вдруг думает, что Оксана очень красивая в розоватом свете восходящего солнца, запутавшимся в ее волосах (Оксана просто очень красивая, и девушка ловит себя на мысли, что слишком уж часто ей хочется приказать: «остановить движение», чтобы лучше ту рассмотреть). Несмотря на запреты, Таня рассказывает ей про другие тематические парки — дореволюционную Россию, Советский союз и далекое (светлое) будущее; хост слушает ее внимательно, задумчиво склонив голову набок, а после насмешливо щурится: «что за сюжет!». Интеллект, равный десяти, хосту оставили лишь под личную ответственность Белой, и механик спрашивает саму себя: «верно, что за сюжет?». Где-то в глубине дома скрипят половицы и звенит колокольчик — в женском пансионе начинается новый день; Таня нежно сжимает руку хоста, прощаясь, и возвращается в реальный мир. Она спускается в парк слишком часто, чтобы это можно было оправдать поломками, подготовкой новых сюжетов или праздным любопытством — напарник смотрит на девушку хмуро, поджав губы, но ободряюще хлопает по плечу и обещает прикрыть перед начальством в случае чего (та с облегчением думает: кажется, он сам ни о чем не догадывается). Юное розоватое солнце заливает светом просторную комнату для музыкальных занятий и прячется в волосах Оксаны, как всегда в этот час настраивающей фортепиано. В женском пансионе ранним утром тихо и ни единой живой души; горло Белой болезненно сжимает спазм, когда хост поднимает голову и приветственно кивает механику, будто старой знакомой. У нее в лице — ни признака узнавания, просто вежливый интерес, и это хорошо, убеждает себя Таня, это правильно, ведь ее жизненный цикл ограничен только одним днем. Оксана смотрит механику прямо в глаза и мягко улыбается своим привычным «я-вижу тебя-насквозь», не говоря ни слова; ее указательный палец выбивает на клавише фортепиано ноту «до», нарушая звенящую тишину. Таня хочет кричать. Таня идет — почти бежит — по парковой дорожке прочь от пансиона, не оглядываясь.