***
Способности медленно впитываются в кожу, бьют ровно в цель и разливаются парализующим холодом, но Гамбиту теперь, как никогда, безразлично — контролирует она их или нет. Если бы чей-то злой язык сказал сейчас: «Зря, Лебо. Одно прикосновение к этой женщине убьёт тебя», он успел бы прикоснуться дважды, если бы это подарило ей счастье. Она так близко к нему, провокационно близко. И смотрит с прежней теплотой, словно всё, что он помнил до сего момента, было ничем иным, как дурным сном. Всего лишь. Сейчас она просто рядом, да? Она не проклинает его. Она ответит, если… Он накрывает её губы своими, целует по-французски страстно и интимно. Обнимает так бережно, будто самую хрупкую драгоценность в мире. Его драгоценность, ещё не веря, что она в руках. — Гамбит… Реми… Всё плывёт перед глазами от голоса, от собственного имени в её устах. Роуг никогда не верила в то, что ему хватало касаний и через мягкую ткань одежды. Он мог годами, как тигр, сидящий в засаде, дразнить себя близостью желанной цели. И всегда твердил: — Бери. Если хочешь забрать мою силу, у меня её достаточно. Если хочешь мою жизнь, она и так твоя. Роуг не верила. Он обожал, когда она не верила. Хмурила брови, смеялась, уходила, тихо ненавидела себя, наблюдающую за теми, кто мог просто так держаться за руки. Тогда он приходил и заставлял её заливаться краской смущения. Делал так, что она забывала обо всем на свете. Он любил в ней всё, а она думала — не за что.***
Из-под ног уходит пол. Вниз скользит застежка на платье. Роуг страшно. Он знает, как ей страшно. За него. И всё равно она тянет на себя, вынуждая со всего маху упасть вместе с ней на широкую постель. Гамбит упирается рукой, боясь навредить. Роуг водит ладонями по спине, забирается под рубашку, вынуждая снять, и сладко стонет, когда он осыпает поцелуями её обнаженную грудь и линию талии. Жадно. Целует так жадно, беспорядочно. Словно в первый и в последний раз. Каждая клеточка его тела дрожит мелкой дрожью под её длинными убийственными пальцами. Она чувствует тоже самое, он точно знает. И, должно быть, ненавидит за каждый миллиметр, которого он ещё не коснулся или от которого отстранился. Он придерживает за поясницу, припадает губами, вынуждая охнуть. Дразнит, заманивает, попутно избавляясь от остальной одежды. Она трепещет, или это его трепет. Она так любит его силу, в нетерпении сводит ноги, вонзается ногтями в спину и словно хочет пройти насквозь. Коснуться каждой клеточкой, каждым атомом. Он слушает её дыхание и чуть-ли не пьянеет. Она закидывает ногу ему на бедро, и он чувствует, насколько усилились её способности. Ничего. Он выдержит. Ради неё он всё выдержит. И может простить всё, включая расколотую надвое душу. Так тесно, так горячо. Искры в глазах. Сладкая боль возбуждения пульсирует по нарастающей. Ему хочется толкнуться как можно сильнее, но он даёт привыкнуть к себе внутри. Она сдерживает крик, сжимая зубы. В полузакрытых глазах светится гранат, спрятавший изумруд. Сердце колотится где-то в горле, когда набирает темп и ловит каждый её вздох, каждый стон, позыв тела, запрещающий останавливаться. Она обнимает его крепче обычного, впивается ногтями, запрокидывает голову, хватает ртом воздух и судорожно сглатывает. Вся. Она вся его. Но ему будто бы мало… и ей тоже. Он входит снова, нет, вонзается глубже и резче. Она закидывает вторую ногу и сводит их в замок. Теряет контроль. Почти теряет. Не важно. Всё не важно. Не важно, что взятая у него энергия разлилась по простыни, по подушке, по одеялу. — Гамбит… — она выдыхает так жарко, так отчаянно и блаженно, не в силах сфокусировать взгляд. Дрожит под его весом. — Тшш… — он целует её в шею, несильно сжимает ладонь и наблюдает, как энергия медленно угасает. Даже жаль, она так прекрасна на глубоком красном. Он задыхается. Всё сильнее плывёт перед глазами. Она прикусывает нижнюю губу и подавляет улыбку, довольно щурясь. Он отзеркаливает и льнёт к груди, поддаваясь волне новой дрожи. Толкается ещё несколько раз. Страстно целует, прикусывая кожу. Пусть говорит, сколько угодно… сколько угодно, что не нужна ему. Он готов до потери пульса ей доказывать обратное! Снова набирает темп. От нежности до какой-то дикой и в то же время бессильной страсти, почти не чувствуя, как сердцу подползает живая погибель. Пока на предательски дрогнувшем выдохе, с каким-то невнятным, но и без этого очень острым чувством, перемешанным со счастьем, с губ не срывается: — Mon Dieu… Они заканчивают одновременно. Он тяжело дышит ей в шею, а в горле завязывается горячий ком. Ему ещё упорно кажется, что всё, произошедшее между ними сегодня, больше никогда не случится. В его голове Роуг даже жестоко спросила: «Доволен?» Но она осторожно касается его спутавшихся волос. Боль отступает, становится теплее. Роуг медленно отодвигается, но он нежно обнимает её за талию. — Твои глаза, — шепчет она с полупечальной улыбкой. — Они… зелёные. Он молча ведёт по её щеке и сглатывает, жмурясь. Так далеко… зачем она была так далеко? — Прости меня, Реми… Он почти ничего не слышит, только читает по губам. Хитро подмигивает, намекая на то, какое же это преступление просить прощения в такой момент! — Ты любишь Гамбита? — улыбается, чувствуя, как к нему возвращаются силы, и любуется тем, как тает во взгляде Роуг гранат, обнажая изумруд. — Я люблю Реми Лебо, — смущается она. — Он никогда никого не любил до тебя. Прижимает к себе снова и переворачивается, позволяя оказаться сверху.***
Ей ещё кажется, что всё кончилось, особо и не начавшись. Она просто пришла сюда поиграть. К нему. С ним. Чтобы поступить с ним так же, как он с ней. Овладеть, солгать, исчезнуть, сыграть. Но каким же надрывным шепотом звучит в голове его «Господи»! И давно уж потерян момент, в котором игра ещё была игрой. Мари, Мари, Мари… Он ни разу не назвал её чужим именем. В тёмных глазах блестит огненный гранат, словно солнце упало за горизонт и взорвалось, обдав огнём всё, что попалось на пути. Реми, Реми, Реми… Она просто пришла сыграть. Просто пришла к нему. Глупо, глупо, глупо. И безразлично. Слова, больно ранящие действия. Это там, далеко за этими стенами была игра. В другом мире, времени, в другой Вселенной и вовсе не с ними. Сейчас он рядом, он просто рядом. Вокруг нет ничего и никого. И внутри тоже нет ни единого страха, ни единой мысли. Он любит её. Только её. Она знает, что он не уйдет. Он знает, что она останется. И внутри почти не печет от сомнений. Быстрее, глубже, до конца, без остатка. До иголок по всему телу, до сладкой дрожи и потери слуха. Не существует, не существует, не существует. Она не верит, что он существует. Касание мягких губ обдаёт огнем. Она почти теряет контроль над способностями, но ему все равно. До дна, до дна, до дна. Она выпивает его силу и чувствует знакомую пульсацию в висках. Она не хочет, не хочет, не хочет. Но впивается в шею чуть ли не зубами. Ведёт по груди, спускается к солнечному сплетению, очерчивает кубики пресса, обнимает в упор, сплетает руки под поясницей. Он слабо стонет, блаженно прикрыв глаза, прижимает сильнее. Какой же он тонкий, гибкий, крепкий и теплый! И как отчаянно пульсирует это тепло под нежной кожей. Холод, холод, холод. Она не хочет, чтобы ему было холодно… Не даёт, не даёт. Не даёт отстраниться. Он так слепо ей верит, что прижимает к сердцу. Жмурится. Она это знает. Она знает, что выпивает до дна. Но слышит, как он зовёт её в мыслях и умоляет остаться. Обнимает, целует в висок, жаром выдыхает в волосы. Контроль, контроль, контроль. Хватит, Роуг, хватит. Она толкается ещё раз. Чувство заполняет и глушит. Она держит его ещё миг, а потом замирает у Гамбита на груди, цепко обняв за пояс. Молчит и тяжело дышит, игнорируя бешеную пульсацию в висках и жадно поддаваясь каждому касанию. Гамбит гладит её по спине, устало ловит покрасневший от его способностей взгляд. Переживает. Но ей так хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо. Она держит себя в руках. Ей кажется, что достаточно. Гамбит припадает к губам, и почему-то хочется расплакаться. Он медленно отстраняется, словно чувствуя: перегибает. Обнимает так нежно, что воображение сразу выкидывает картинку, на которой они идут под дождем по пустому ночному тротуару, забегают под крышу кафе, и Гамбит обнимает её крыльями своего плаща. Так тепло. Непринужденно. Легко. Тогда он ещё раз сказал: — Гамбит любит тебя. Шёпотом, слитым с осенними грозами, из самого сердца. Она кажется самой себе птицей в клетке, но для него никогда не была ею. — Ты такой бледный, — шепчет она и неохотно отодвигается, укутав одеялом. — Это аристократическая бледность. — Ты выглядишь, как говорящий труп, а не как аристократ, — выдыхает она и не думая сопротивляться его совершенно бесстыдной улыбке и заигрывающему взгляду. — Даже сейчас — Гамбит… По одеялу льётся кинетическая энергия. Гамбит тихо стонет, поддаваясь теплу, и Роуг снова поражается тому, что чужие способности определённо слушаются её лучше собственных. И осторожно забирается под то же одеяло, но так, чтобы не касаться. Она просто пришла поиграть. И такая игра ей по сердцу.