Оговорки по Фреду

      За время обучения в частном университете «Хогвартс» Фред успевает побывать на куче вечеринок. Несколько из них помогает организовать, на некоторых становится почётным гостем, где-то напивается до беспамятства, а иногда вызывается растащить перебравших студентов по комнатам общежития. Но ни одну из них он не ждал так отчаянно, как эту. Задолго до того, как по коридорам корпусов, общежития и студенческих братств запускают пригласительные флаеры, Фред уже намекает Джинни о грядущем праздновании Хэллоуина и исподволь подводит к идее позвать с собой соседку по комнате.       Ох уж эта Гермиона Грейнджер! У него до сих пор вызывает улыбку воспоминание об их первой встрече. Случается это после очередной пьянки одного из студенческих братств — кажется, «Слизерина», когда он просыпается в женской спальне под возмущённые оклики кудрявой девушки, пытавшейся его разбудить.       — А ты, значит, парень? — требовательно спрашивает Гермиона, укрываясь одеялом до подбородка, точно нежданный гость, спавший на койке Джинни, может видеть её тело сквозь одежду.       Всё ещё сонный, Фред приподнимает край своего одеяла, заглядывает под него и утвердительно кивает.       — И что ты тут забыл?       — Ну, — зевает Фред, — мой сосед привёл подружку и они не пригласили меня быть третьим, а я не из тех, кто смотрит, оставаясь в стороне.       — И ты решил переночевать здесь?       — А что, ты возражаешь? Имею полное право — Джинни разрешила, да и мне некуда было идти.       — Кажется, стоит установить определённые правила, — цедит девчонка, которую он видит впервые и уже готов возненавидеть за громкий голос. — Никаких парней, ночующих в нашей комнате! И где, чёрт возьми, Джинни?       К счастью, Джинни вовремя возвращается из общей ванной и замирает, застав их перепалку. Пока Фред потягивается на её кровати, Гермиона налетает на соседку, грозно сверкая глазами и позабыв о том, что собиралась прятаться от его любопытных взглядов под одеялом, точно ворчливая гусеница. А уж Фред-то не отказывает себе в удовольствии полюбоваться. Тёплая пижама пастельных тонов облегает стройную фигурку, растрёпанные волосы вьются вокруг сердитого лица, точно грозовое облако, и, кажется, меж прядями трещит электричество, а в голосе звучит отточенная сталь.       — Ещё раз твой парень окажется в нашей комнате голым — неважно, при каких обстоятельствах — и я буду жаловаться коменданту!       — Вообще-то я почти одет, — подаёт голос Фред. — Присмотрись.       — Мой кто, прости? — округляет глаза Джинни.       — Твой парень. — Гермиону буквально передёргивает при этом словосочетании. — Я, знаешь ли, не для того съезжала от Лаванды, чтобы и здесь столкнуться с непрошенными гостями мужского пола.       — А ты бы не возражала, будь я девчонкой? — ухмыляется Фред.       — Да хоть потомком Мерлина в седьмом поколении! — не оборачиваясь, парирует Гермиона. — Знаешь, Джинни, твоя личная жизнь меня абсолютно не касается. Ты можешь встречаться с кем угодно, но за пределами нашей комнаты или в моё отсутствие. Хорошо?       — Вообще-то я ни с кем не встречаюсь…       Когда до Джинни доходит суть недоразумения, она прикусывает губу, чтобы не расхохотаться в голос.       — То есть ты решила, что вот это — мой парень?       — Эй-эй, попрошу без оскорблений!       — А что ещё я должна была подумать, застав его в твоей кровати?       — Ну, например, что это — мой брат. Один из них, — поясняет Джинни голосом, дрожащим от сдерживаемого смеха.       Гермиона молниеносно оборачивается к Фреду и с тихим вскриком отворачивается, не ожидая увидеть его в одних трусах, да ещё и с носком, который он кое-как успевает натянуть на ступню во время их перепалки.       — Твой брат? — тихонько повторяет она, вмиг лишившись твёрдой почвы под ногами.       — Ну, Джиннз, — тянет Фред, — согласись, было бы странно, если бы твоя соседка, увидев парня в твоей койке, сразу же решила, что это твой брат.       — Пф! — фыркает Джинни. — Ты такой же рыжий, как и я, а в универе нас таких немного. Легко сложить два и два.       Оказывается, для Гермионы это не настолько лёгкая задачка, и она в замешательстве бормочет:       — Но он же сказал, что он…       — Парень? — невинно спрашивает Фред. — Так и есть. Можешь проверить, если хочешь.       — Не хочу, — мигом отрезает Гермиона, приходя в себя. Она до комичного упрямо отказывается к нему поворачиваться, словно его обнажённый торс оскорбляет её в лучших чувствах. — Ты меня обманул. Сказал, что ты — парень Джинни.       — Нет, — мягко поправляет Фред. — Я лишь подтвердил свою половую принадлежность. Остальное — уже работа твоего живого воображения. Интересно, на что ещё оно способно?       — Так-так, пошли оговорки по Фреду, — веселится Джинни.       — По Фрейду, — машинально поправляет Гермиона.       — Нет-нет, всё верно, — возражает Фред и снисходительно прибавляет: — Не волнуйся, это частое явление.       Гермиона обречённо стонет, борясь с желанием придушить незваного гостя. Он же, поднявшись с места, протягивает ей ладонь и представляется:       — Фред Уизли к вашим услугам.       — Боюсь представить, при каких обстоятельствах я могу нуждаться в твоих услугах, — язвит Гермиона, даже не обернувшись.       — Не зарекайся, солнышко, — советует Фред, сделав шаг ближе. Вести разговор с её напряжённой спиной даже забавно: обычно у девушек он вызывает противоположную реакцию. — Теперь мы будем видеться так часто, что однажды ты сама обратишься ко мне за помощью. Скажем, если тебе захочется расслабиться или прогулять пары — я спец по таким делам, могу всё устроить на раз-два.       — Вряд ли, — вмешивается Джинни. — Это же Гермиона. Помнишь, я рассказывала тебе о ней?       — А-а, — понимающе тянет Фред, — так ты и есть та самая активистка, записавшаяся во все студенческие секции?       — Она просто ещё не определилась с тем, что ей по-настоящему интересно.       — Так, может, я смогу ей помочь?       — Перестаньте обсуждать меня так, словно меня здесь нет! — возмущается Гермиона. — Ты, — она указывает на полуголого Фреда, не потрудившегося надеть хоть что-то из кучи своих вещей на полу, — немедленно выметайся отсюда. А ты, — она поворачивается к Джинни, — сейчас же объяснишь мне, как этот наглец оказался в нашей комнате, и пообещаешь, что впредь такое не повторится.       — Только если ты сама не захочешь, чтобы я проснулся с тобой поутру, — поддразнивает Фред.       — Вон! — приказывает Гермиона.       Она застывает на месте, точно мраморное изваяние, пока Фред неторопливо натягивает одежду, а Джинни объясняет обстоятельства его появления.       — Понимаешь, мы пересеклись на вечеринке «Гриффиндора»…       — «Слизерина», — подсказывает Фред, застёгивая молнию на джинсах.       — Он собирался заночевать на диване посреди праздника, потому что его сосед решил переспать с одной из моих одногруппниц и выгнал его из комнаты…       — И Джиннз великодушно пригласила меня переночевать в вашем уютном гнёздышке, — прибавляет Фред. — Даже подсказала, где вы прячете ключ.       — Джинни!       — Что? Как я могла оставить своего брата в этом змеином логове?       — То есть пить и веселиться со слизеринцами — это нормально, а остаться у них на ночь — уже слишком? — уточняет Гермиона.       — Разве не помнишь, каким Невилл вернулся оттуда после того, как перебрал вискаря? Он не мог оттереть рисунки змеёнышей с лица ещё несколько дней! Забини постарался, — ядовито прибавляет Джинни.       Надевая университетскую толстовку, Фред тактично умалчивает о том, что именно его чудо-фломастер, попавший в руки Забини, оставил неприличные каракули на сонной мордашке Лонгботтома.       — Нечего было напиваться, — отрезает Гермиона, холодная и непреклонная сторонница правил.       — В общем, я отчаянно нуждался в спальном месте, потому и оказался здесь.       — Но где же тогда была ты? — интересуется Гермиона у Джинни.       Та с вызовом встряхивает головой.       — Тусила до утра. Только вот вернулась.       — Всю ночь мстила Забини? — поддевает Фред.       Его прожигают две пары злобно прищуренных девичьих глаз, и он считает за благо поскорее смыться из чужой комнаты, бросив напоследок:       — Увидимся после следующей вечеринки!       Видеться им приходится гораздо чаще, потому что Фреда как магнитом тянет в комнату 302, где можно часами разглядывать многочисленные заметки на пробковой доске, идеально застеленную постель и упорядоченно разложенные предметы на столе. Аккуратная стопка новеньких учебников, квадраты разноцветных стикеров, чётное количество маркеров, ручек и карандашей в прозрачном стаканчике, кактус на верхней полке между несколькими фотографиями и бюстом Шекспира. Одна фотокарточка с выпускного: какой-то угрюмый парень в военной форме и с короткой стрижкой держит под руку хрупкое создание в бледно-голубом платье, словно головорез, взявший в заложники принцессу. Ещё одно фото — с родителями во время какой-то поездки за границу: улыбка Гермионы Грейнджер сияет даже сквозь защитное стекло. Она умеет улыбаться — вот так открытие!       Кровать Джинни становится для Фреда наблюдательным пунктом, откуда он выводит Гермиону из состояния душевного равновесия. Она в основном пропадает на кампусе, но он удачно подгадывает время так, чтобы застать её в комнате — одну или же в присутствии Джинни. Ему нравится наблюдать за тем, как Гермиона правит свои конспекты и раздражённо вздыхает или кусает губы, игнорируя его присутствие и шутки, но ощущая спиной каждый пристальный взгляд, скользящий от затылка к пояснице вдоль позвонков, спрятанных под строгой одеждой. Ещё ему нравится, как она, будучи в настроении поболтать, начинает с ним препираться и читать нравоучения на тему его бесконечных прогулов. Как нехотя улыбается, когда его шутки попадают в цель. И как иногда роняет случайные факты о своей жизни, поддавшись на расспросы. Словом, в Гермионе ему нравится многое — и узнанное, и то, что она скрывает.       Вскоре Фред берёт её в осаду — шутливую и продолжительную. Оставляет на её столе цветы, сорванные на клумбах кампуса, подкладывает забавные записки меж страниц её учебников, зовёт на вечеринки, награждает сотней ласковых прозвищ и упрямо кладёт лицевой стороной вниз фотографию с Виктором Крамом — так зовут её ухажёра. Сам не замечает, как увязает по уши в этой девчонке, чьё нарочитое невнимание так раздражает и цепляет, в то время как она подхватывает шутку об оговорках и не относится к его словам и действиям серьёзно.       Однажды фотография с выпускного исчезает, и Виктор Крам больше не хмурит свои густые брови в его сторону, а Гермиона впервые соглашается пойти с Фредом и Джинни в паб, чтобы отметить конец своих первых отношений. Она поддерживает стаканом с содовой каждый тост в духе: «К чёрту парней!» и даже смеётся — впервые так явно! — шуткам Фреда Уизли. По-королевски спокойно избавляется от прошлого, но мнётся на месте, не желая делать шаг в будущее. Лечит разбитое сердце учёбой и активным участием в студенческих мероприятиях, а не слезами, алкоголем или беспорядочными половыми связями.       С тех пор его присутствие воспринимается как должное. Фред ненавязчив и присоединяется к девичьим посиделкам лишь изредка, но каждый раз отпечатывается в его сознании. Новая встреча — очередная попытка сдвинуть границы в их своеобразных взаимоотношениях хотя бы на дюйм ближе к её сердцу, что бьётся под форменными свитерами. Ведь Гермиона явно не возражает против его компании, пусть и ворчит по привычке, однако улыбается всё чаще и становится всё более открытой в общении. Словно бы осторожно подпускает его ближе, ослабляя натянутую цепь, а он снова и снова ползёт к ней с очередным подкатом наготове.       Все студентки «Хогвартса» исчезают из поля его зрения, не выдерживая конкуренции с самой строгой и неподатливой девчонкой на свете. А сам он всё чаще видит расплывчатый образ Гермионы Грейнджер, проваливаясь в полупьяное забытьё после очередной вечеринки и оставляя номер её телефона на быстром наборе.       Так пролетают сентябрь и октябрь, точно листья с деревьев, растущих вдоль парковых аллей, и приближается Хэллоуин, который в «Хогвартсе» по традиции отмечают с размахом, отсылающим к кельтским корням основателей. Фред и Гермиона входят в инициативную группу, втайне решающую вопросы организации праздника: спорят из-за украшений и закупки провизии, и их оживлённые дебаты собирают кучу зрителей из числа прочих помощников. Фред отметает скучные викторины и сложные квесты, предложенные Гермионой в качестве главного развлечения; она же вовсю возражает против конкурса мокрых маек и бочек пива, разгружаемых на задний двор братства «Гриффиндора». А когда понимает, что сдаёт позиции, решает и вовсе проигнорировать запланированный праздник.       Такой расклад Фреда не радует. Стараясь выглядеть максимально незаинтересованным, он то и дело рассыпает упоминания о том, как весело будет на вечеринке и что каждый просто обязан на ней побывать. Джинни сразу соглашается пойти; её соседка упрямо отказывается от каждого предложения несносных Уизли.       Ни на что особо не надеясь, Фред всё же надевает костюм, приходит на тусовку и методично прикладывается к бутылке виски, разглядывая разряженных студентов. Отшучивается от компании девчонок в провокационно откровенных нарядах медсестёр, кошечек и зайчиков, отказывается от поединка по опустошению пивной бочки вверх ногами. Даже Джордж веселится от души, увиваясь возле своей девушки: их парные костюмы пирата и русалки, предмет долгой совместной работы, сейчас раздражают.       Фреда вообще всё раздражает, учитывая, что этот Хэллоуин — его заслуга. Украшения — высший класс: паутина по углам комнат, неоновые призраки на стенах, алкогольный фонтан, дымовые установки и двигающиеся фигуры разной нечисти; в полумраке обстановка напоминает ведьминскую пещеру или особняк с привидениями и монстрами. Он сам помогал составлять плейлист, и теперь в огромном зале гриффиндорского братства народ отрывается под смесь из хитов рэп-исполнителей, поп и рок-музыки, расплёскивает алкоголь на пол и одежду, улюлюкает в перерывах между треками.       В этот раз виски не помогает забыться — наоборот, заставляет видеть в каждой проходящей мимо девушке одну, которая явно сюда не придёт. Меж стиснутых зубов застревает ощущение, что всё идёт не по плану, и на ход событий повлиять не удастся. И всё же Фред не покидает свой пост у барной стойки, откуда заметны все новоприбывшие гости, надеется непонятно на что. А когда часы близятся к полуночи, решает послать всё к чёрту.       Ситуация меняется с приходом Джинни. Сестра ловит его на заднем дворе, где Фред курит, разглядывая звёздное небо и ряд тыквенных рожиц вдоль забора общежития, и небрежно роняет за его плечом:       — Я всё-таки уговорила её прийти.       — Свою совесть? Вряд ли.       — Не прикидывайся: ты же понял, о ком я.       — Допустим. Но даже если и так, она здесь не задержится, — отмечает Фред, выпуская сизый дым в стылый воздух.       Пальцы, что держат сигарету, исходят мелкой дрожью.       — А вот это уже твоя задачка. Поколдуй немного — с этим у тебя никогда не было проблем.       — У меня много с чем нет проблем.       — Прибереги свои оговорочки для Гермионы, — советует Джинни.       — И как я её узнаю? — интересуется Фред вполоборота.       — Ты её сразу заметишь, — обещает Джинни и игриво прокручивает в руке дьявольские вилы — атрибут её костюма.       Звучит как вызов; Фред тушит сигарету об одну из тыкв и оборачивается к сестре.       — Ты ведь догадалась, да?       — О чём? — невинно спрашивает Джинни.       Вместо ответа Фред подмигивает, становясь собой прежним, и скрывается в полном людей помещении. Курсирует по залу, азартно вглядывается в каждое лицо, выискивая нужное под гримом или маской. И наконец-то находит, чтобы начать давно запланированную игру.       — Я знаю, кто ты, — раздаётся шёпот над ухом.       Гермиона безуспешно пробирается к выходу. Уже двенадцать, хэллоуинская вечеринка в самом разгаре, но ей приходится проглотить тысячу сожалений о том, что она пошла на поводу у Джинни. Платье, сшитое на манер белоснежного греческого хитона с одним открытым плечом, слишком короткое и на каждый шаг обнажает ноги, вьющиеся волосы лезут в глаза, десяток дешёвых золотистых браслетов мелодично скользит по запястьям в такт движению. А вокруг — разрисованные лица, яркие маски и пёстрые костюмы, раздражающий смех и громкая музыка. В груди же плещется горькое разочарование от того, что нужное лицо среди этой толпы так и не появилось, найдя себе развлечение получше.       И вдруг — этот обжигающий шёпот на ухо, заставивший остановиться. Обернувшись, Гермиона наконец-то видит его: дурацкая остроконечная шляпа на голове, на плечах поверх рубашки с полосатым галстуком болтается мантия — нечто вроде простыни, усеянной звёздами, круглые очки без линз ползут по веснушчатой переносице; и корявая волшебная палочка возникает из ниоткуда перед её глазами.       — Богиня, сошедшая с Олимпа? — иронизирует Гермиона, весь вечер слышавшая этот дешёвый подкат в разных вариациях.       Фред расплывается в ухмылке, поддевает палочкой один из каштановых локонов, змеящихся по её обнажённому плечу.       — Медуза Горгона. Того и гляди одним взглядом обратишь в камень и меня, и всех на этой вечеринке.       Гермиона и правда смотрит на него холодно и равнодушно. Слишком отчётливо чувствует алкогольные пары в его дыхании.       — Может, дашь пройти, волшебник-недоучка?       — А ты уже уходишь? — В его голосе слышится разочарование.       — Не вижу поводов остаться.       — Ну, один из них как раз у меня в запасе. Как раз для тебя.       Какое искушение! Кляня себя за глупость и любопытство, Гермиона всё же поддаётся на очевидную уловку.       — И какой же?       — Останься, тогда скажу, — дразнит Фред. — Мы ведь оба знаем, для чего созданы ночи вроде этой.       — Для пьянства и разврата студентов?       — Мне нравится ход твоих мыслей! Но в основном они созданы, чтобы говорить то, на что не решишься завтрашним днём.       Гермиона скрещивает руки на груди, надменно вскидывает брови. Золотистые браслеты тяжело скользят по запястьям, точно тюремные кандалы.       — Сомневаюсь.       — И зря. Просто дай мне… шанс. — Фред подаётся ближе к ней, средним пальцем поправляет съехавшие очки и протягивает тёплую ладонь.       — Твои оговорки не вдохновляют, — морщится Гермиона.       — Обещаю исправиться. — И опять, обманчиво-мягким тоном, ссылаясь на её собственные слова: — Ну же, пойдём со мной. Нас ждёт совсем немного пьянства.       — А что насчёт разврата?       — Ну, если тебе так хочется… — протяжно молвит Фред, вызывая возмущение у собеседницы.       — Ты отвратительно пьян!       — А ты возмутительно трезва, но это мы исправим.       Насчёт трезвости он неправ. Несколькими часами ранее, пока Джинни и Гермиона собирались на вечеринку, бутылка мартини гуляла по их комнате в общежитии, и приличный глоток из неё отмечал каждое удачное решение в макияже или подборе аксессуаров. Даже сейчас Гермиона ощущает на губах привкус лёгкого алкоголя под слоем тёмно-коричневой помады. Голова слегка кружится, но ощущение скорее приятное, снимающее с неё все предрассудки, точно слои строгой одежды. И сегодня она совсем непохожа на себя прежнюю — ответственную и скучную зануду. Долой тяжёлый портфель с учебниками и конспектами! При ней лишь маленькая сумочка, взятая у Джинни, как и платье, и браслеты; и в сумочке нет даже блокнота с ручкой — только зеркальце, расчёска, тюбик помады, пачка мятной жвачки и флакон сладковатых духов.       — Ты даже на вечеринку собираешься так, словно оттуда отправишься в поход, — смеётся Джинни, следя за попытками подруги впихнуть в ридикюль самое необходимое. — Расслабься! Всё, что тебе нужно — это несколько резинок.       — Я не собираюсь завершать этот вечер в чьей-то постели, — фыркает Гермиона, отпихивая пальцы подруги со сжатыми в них яркими упаковками.       — Сразу видно, что на вечеринках ты не бывала, — подкалывает Джинни.       В своём красном платье и с рожками в копне взбитых рыжих волос она напоминает маленького сексуального дьяволёнка. Каждая её ярко-алая улыбка могла бы совратить и святошу. Возможно, потому и Гермиона соглашается пойти с ней на празднование Хэллоуина? Ведь раньше она избегала студенческие вечеринки и обитала в основном на кампусе да в библиотеке. Но сегодня ни один ангел не сможет склонить чашу весов к привычному решению остаться в стороне от общего веселья.       Хватает лишь одной брошенной вскользь фразы: «Он тоже там будет». Уточнений не требуется. И вот Гермиона уже надевает неприлично короткое платье и позволяет заколоть вьющиеся волосы на греческий манер, прикладывается к бутылке и представляет, как будет задыхаться от каждого брошенного в её сторону лукавого взгляда. Вроде того, каким её сейчас испытывает Фред со своей протянутой рукой и заманчивым предложением.       Если бы его улыбки и взгляды могли что-то решать, Гермиона уже давно бы поддалась на каждую из провокаций Фреда Уизли.       Но она ещё держится с завидной стойкостью, которую стоило бы послать прямиком в ад. Это нетрудно, если учесть, что на учёбе они почти не пересекаются. Однако есть совместные студенческие секции, и очереди в столовой, и коридоры кампуса, в обычные дни достаточно широкие, но сужающиеся, стоит только Фреду появиться в поле зрения. Есть библиотечные ряды, которые он патрулирует всякий раз, когда Гермиона решает позаниматься. Есть общая комната, куда вечером не зайти за перекусом, если в общежитии решают закатить спонтанную вечеринку. И есть их с Джинни спальня, в которую он то и дело заглядывает под разными предлогами, чтобы развалиться на постели сестры и подшучивать над ними обеими, пока его оттуда не выгонят.       Порой Гермиона сожалеет о том, что согласилась делить быт с первокурсницей, ведь это существенно осложняет её жизнь. С другой стороны, в неё не входит — врывается Фред Уизли. Воцаряется на лучшем месте в её системе координат и сбивает к чертям, нахально сдвигает все важные точки и пускает в витки синусоиды график её размеренных будней. Теперь всюду, куда ни глянь — его веснушчатое лицо и улыбки, вызывающие трепет. Куда бы они с Джинни не направлялись — он тут как тут, флиртует со всем, что движется, рассыпает шутки и каждым жестом заставляет чувствовать себя особенной.       В обычай входят визиты в боулинг и бильярд, посиделки в кофейнях и в пабах студгородка, походы в кино; половина этих мероприятий делится на троих, вгоняет в дрожь волнения и остаётся приятными воспоминаниями на повторе в темноте под одеялом. Горячие ладони Фреда на её талии, когда он учит правильно отправлять шары в кегли, его рука небрежно заброшена к ней на плечо, когда они идут куда-то втроём, его длинные пальцы барабанят по столешнице, залитой пивом, пока его же глаза напротив прожигают даже сквозь дымовую завесу бара. На некоторых вещах остаётся запах его парфюма и сигарет, в женской спальне витают отзвуки его хриплого смеха, его взгляды словно целуют кожу всякий раз, стоит ему на неё посмотреть. Гермиона горит и плавится в его присутствии, но на поверхности держится непрочный лёд колких замечаний и саркастичных ответных реплик.       Потому что Фред такой со всеми. Каждый, кто оказывается у него на мушке, чувствует себя особенным — от официантов до однокурсниц. А Гермионе не хочется входить в число тех, кто легко попался на его обаяние и стал очередным трофеем в коллекции покорённых сердец.       И сейчас она изо всех сил убеждает себя не принимать его приглашающе протянутую руку, не поддаваться на опечаленный её уходом вид, не вестись на умоляющий мягкий голос, выстилающий кривую дорожку в его объятия.       — Так как, Гермиона? — напоминает Фред. — Задержишься ненадолго? Или мне придётся заколдовать тебя? — шутливо прибавляет он, помахивая волшебной палочкой.       Этого не потребуется, ведь его чары уже работают, раз уж она здесь вопреки здравому смыслу — и благодаря проклятому мартини.       Сегодня, находясь в расслабленном состоянии посреди хэллоуинского веселья, напоминающего древнегреческую вакханалию, удержаться попросту невозможно. А уж когда он смотрит на неё так, словно вокруг больше никого и нет… Это интригует. А неразрешимые загадки для Гермионы Грейнджер практически вызов, который нельзя игнорировать. В конце концов, если что-то пойдёт не так, она в самом деле сможет осадить его парой едких замечаний, которые не сумеет побить ни один козырь из его рукава. И в этот раз Персей не спасётся от Медузы Горгоны, лишённый щита и волшебных сандалий.       — Ты наверняка задумал что-то неприличное, — подозрительно щурится Гермиона.       — Каждый думает в меру своей распущенности, — парирует Фред.       Очаровательно зазывает её на очередной круг ада, сотканного из его подкатов на грани и шуток, лишающих контроля над ситуацией.       Отринув все сомнения, Гермиона позволяет взять себя за руку и очертя голову ныряет следом за Фредом в беснующуюся толпу студентов. Они лавируют среди монстров и сказочных героев всех мастей, почти ослепнув от мерцающих огней, с головой погружаются в причудливую смесь из запахов чужих духов, пота, алкоголя и сигарет, растворяются в звучании низких басов, рассыпающихся мурашками на коже и бьющих в низ живота. Минуют барную стойку, возле которой Джинни увлечённо флиртует с парнем в маске и костюме Диониса, направляются в укромный уголок подальше от общего веселья. Свет здесь приглушён, как и музыка, и шум студенческой вечеринки доносится к ним будто из-за завесы.       Разместившись друг напротив друга по разные стороны стола, они не привлекают внимания, и Фред как фокусник расставляет стопки с текилой возле красных пластиковых стаканов, выстроенных в форме треугольника. Он легко жонглирует шариками из полной корзинки, объясняя Гермионе правила пив-понга; мечет в неё лукавые взгляды, точно дротики в мишень.       — Мы сыграем на факты. За промах — шот текилы и правдивый факт о себе на закуску. Никакого криминала и ничего неприличного, кроме пары-тройки порций алкоголя. Ну как, нашей умнице хватит смелости принять вызов?       — Не проще было бы предложить «Я никогда не?..» — интересуется Гермиона.       — А я за небанальный подход, — поясняет Фред.       Его губы растягиваются в коварной усмешке, в точности как у Джинни несколькими часами ранее. В этот момент во Фреде плещется воистину демонический огонь, пляшет искрами в жгучих карих глазах и рыжей шевелюре под шляпой, отчего Гермиону охватывает сладкое предвкушение чего-то запретного, что может случиться между ними в этом уединённом местечке вдали от толпы.       Всё её возражения канут в Лету, позабытые на задворках взбудораженного сознания. Она прижимается бедром к столешнице, протягивает руку, чтобы забрать у Фреда шарик, нагретый тёплой ладонью. Легонько касается кончиками пальцев его кожи, будто случайно, и браслеты на её запястьях отзываются перезвоном спавших кандалов.       — Что ж, давай рискнём, — кивает Гермиона.       Ставит на кон свою репутацию и принципы ради получаса спонтанной игры по его правилам. Фред обводит её долгим взглядом, скользит от забранных на одно плечо волос вдоль обнажённого плеча и запястья, увитого браслетами, отмечает подчёркнутую талию и стройные ноги, которые Гермиона прячет за столом как за барьером. Снова поднимает глаза к её лицу и торжествующе улыбается, словно он уже выиграл в этом дурацком поединке.       — О, ты даже не представляешь, на что соглашаешься, — уверяет Фред.       — Я всегда могу уйти, — независимо отвечает Гермиона.       — Уже не получится: куда мы денем всю эту текилу?       — Уверена, найдётся немало желающих с тобой сыграть.       — А если я хочу сыграть только с тобой?       Гермиона закатывает глаза, и Фреда прошибает искрой, потому что воображение рисует ему другие ситуации, в которых этот жест был бы уместен. Тёмные кудри, рассыпанные по подушке, пальцы, впивающиеся в его плечи, и эти карие глаза, возведённые к потолку, лихорадочный взгляд мечется по его лицу и прячется под сомкнутыми веками…       Прочистив горло, Фред подворачивает рукава рубашки и идёт ва-банк на этот вечер.       — Позволь, я задам тон нашей партии.       Затем делает вид, что целится, но намеренно промахивается мимо красного стакана, цепляет стопку текилы и, опрокинув её, нахально заявляет:       — На этой неделе я мечтал о тебе почти каждую ночь.       Накрашенные тёмной помадой губы Гермионы округляются, она прерывисто вздыхает и нервно отбрасывает волосы с плеча. Смущена и дезориентирована буквально за секунду. Довольный произведённым эффектом, Фред вне очереди бросает мимо, чтобы уточнить:       — И на каждой неделе этого семестра.       — Не смешно, — хмурится Гермиона. — Вот, значит, какую игру ты затеял?       — Это румяна или ты покраснела? — насмешливо подмечает Фред, избегая прямого ответа.       — Здесь слишком душно.       Его пальцы нервно перекатывают шарик по поверхности стола. Как она может не верить, если он буквально проводит возле неё кучу времени? Любая другая уже бы догадалась, что это неспроста, а самая умная девчонка на своём курсе продолжает тупить и отрицать очевидное.       — Ты что, даже понятия не имеешь, как глубоко я влип?       Фред картинно прижимает ладонь к груди, а затем делает следующий бросок. Гермиона взволнованно следит за тем, как шарик задевает край стакана и… отскакивает на пол. Очередная стопка текилы вмиг опустошена с громким выдохом. Следующие слова Фреда летят на стол, словно карты из колоды — и все сплошь джокеры, смеющиеся, коварные лжецы.       — В общем, я нашёл одну мелодию, которая заставляет меня думать о тебе, и кручу её на повторе, пока не усну, залив диван алкоголем.       Снова дурачится! Гермиона раздражённо скрещивает руки на груди, не вполне уверенная, стоит ли воспринимать всерьёз это представление, и надменно отмечает:       — По-моему, тебе уже хватит пить. Даже прицелиться не можешь.       Фред вскидывает брови и бросает в цель не глядя.       — Мастерство не пропьёшь, — парирует он, сдвигая шляпу на затылок. Рыжина волос отвлекает внимание, её так и хочется ощутить на кончиках пальцев. И эта его лукавая усмешка…       Фред даже не скрывает своего удовольствия, потому что теперь следующий факт за ней, и он терпеливо ждёт. Улыбается чуть шире, подмечая струйку пота, скользящую по открытому участку её шеи. Как ей удаётся заводить его даже в таком нейтральном наряде?       Хотя нет в нём ничего нейтрального. Белизна ткани оттеняет бледную кожу и тёмные волосы, покрой хитона сужается к талии и открывает вид на изящную линию плеч к тонкой длинной руке с звенящими браслетами, а оттуда — вдоль изгиба бедра к отставленной в сторону ноге. Такой образ непривычен после повседневного, в котором Гермиона Грейнджер закрыта на все пуговицы блузок и прячется за тёплыми вязаными кардиганами и свободными брюками.       Его пальцы гипнотически кружат меж шотов, скользят по стеклу, чтобы позволить фантазиям хоть немного сбавить обороты. Но выступающая над верхом хитона ключица так и приковывает взгляд, вызывая желание приложиться к ней губами.       Опрокинув свою стопку, Гермиона раздумывает слишком долго, и соперник приходит ей на помощь:       — Выпив, ты хоть раз думала о том, чтобы звякнуть мне? — и добавляет на свой счёт внеочередной промах: — Потому что я — постоянно.       — И что тебя останавливает?       — Брось — и узнаешь. Но сначала ответь.       — Я не пью так много, чтобы кому-то звонить.       — А стоило бы.       Фред снимает очки, оставляет их на краю стола рядом с палочкой и пустыми стопками. Это глупо, но теперь Гермионе кажется, что его взгляды как рентген высвечивают каждую предательскую мысль о том, насколько он хорош даже в своём дурацком костюме волшебника и как ей хочется, чтобы всё происходящее не было всего лишь игрой.       — Бросай, — подталкивает Фред. — Ты слишком много думаешь. Просто наслаждайся процессом.       Преимущество в трезвости пока что на её стороне; бросок удачный, и Гермиона ждёт очередной факт, от которого сердце пропустит пару ударов. Ведь как давно между ними это напряжение, путающее мысли? Найдёт ли оно выход с последней выпитой стопкой, с последней сказанной правдой? Или останется висеть между ними, скручивая внутренности в узел от каждого мимолётного слова или жеста?       На руке Фреда играют вены, когда он ослабляет полосатый галстук и расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Гермиона невольно отмечает, что прежде никогда не видела его в чём-то более-менее официальном — всегда либо спортивные толстовки с эмблемой университета, либо футболки под свободной курткой. Само наличие застёгнутой под горло рубашки возбуждает контрастом, а теперь и вовсе пускает пульс в аритмию, потому что шея в расстёгнутом вороте окончательно приковывает её внимание вместо игрового стола. Гермиона концентрируется на точке в ямке его гладко выбритого подбородка и краем глаза ловит лёгкую усмешку на губах. Его пальцы теребят галстук, когда Фред произносит с ленцой в низком голосе:       — Мне интересно, открыто ли ещё твоё сердце, и если так, то я хочу знать, когда оно закроется.       В груди становится тесно, а щёки опаляет жаром, и мурашки покрывают каждый участок обнажённой кожи. Фред почти не дышит в ожидании ответа, а Гермиона упрямо вскидывает подбородок.       — Моё сердце, в отличие от твоего, открыто не для всех.       — Считаешь меня бабником?       — А разве это не так?       Фред отрицательно качает головой и приглашает к броску. Её следующий шарик, ставший почти свинцовым во вспотевшей ладони, снова попадает в цель. И он улыбается, не отводя прямой взгляд. Слишком уж долго ждал подходящей возможности, чтобы признаться:       — Может, я слишком занят тобой, чтобы влюбиться в другую?       У Гермионы перехватывает дыхание, обвитая браслетами рука дрожит, хотя сейчас так важно не промахнуться. И у неё получается. Фреда же радует каждый проигрыш; он опирается ладонью на стол и серьёзно заявляет:       — Просто я постоянно на грани того, чтобы попытаться тебя поцеловать.       Эти слова магическим образом приковывают её внимание к его губам. Она невольно облизывает свои, смазывая помаду, представляя, как это — целоваться с Фредом Уизли. Живое воображение подкидывает образы, что гонят ток по венам и вызывают дрожь в коленях. Гермиона жмётся животом к ребру стола, прикрывает веки от ощущений, обдавших тело жгучей волной.       Ни одно её движение не остаётся без внимания. Взгляд Фреда вольно гуляет по гибкой фигурке в лёгком белоснежном хитоне, проникает под одежду и в мысли, и он наслаждается увиденным. Чёрт возьми, этот вечер стоил почти двух месяцев ожидания. И он возьмёт всё от каждой проведённой вместе с ней минуты. Выдаст на её суд всю правду, в которой не решался признаться раньше, превозмогая волнение и ком в горле. Потому что сейчас они оба честны друг с другом. Никаких отвлекающих манёвров.       Его шарик снова летит мимо — лишь для того, чтобы Фред мог сказать:       — Не знаю, чувствуешь ли ты то же, что и я, но мы могли бы быть вместе… если бы ты захотела.       Эти слова за долю секунды возносят её к небесам и раскалывают его о землю. Дыхание учащается вслед за пульсом, выброс адреналина не даёт спокойно стоять на месте. И мысли окончательно несутся вскачь, не поспевая за ситуацией.       Что-то в его напряжённом взгляде подсказывает: больше Фред поддаваться не будет, а значит, ей придётся вывернуть душу наизнанку или же солгать. Но умница Гермиона не сильна во лжи и не хочет этому учиться. Особенно сейчас, когда от правды зависит столь многое.       Она задумчиво перекатывает в пальцах шарик, изводя Фреда ожиданием. Первый её промах в череде следующих — возможность признаться:       — Я немного выпила перед вечеринкой.       — Иначе бы ни за что не согласилась сыграть.       — И пришла из-за тебя.       — Как много секретов ты хранишь? — подмигивает Фред.       — Вот ещё один.       Решившись, Гермиона обходит стол и подходит вплотную, кладёт очередной шарик рядом с его стаканами и шепчет:       — Я хочу, чтобы ты доказал, что не шутишь.       Музыка становится слишком громкой, дыхание — жарким и тяжёлым, разрывающим лёгкие. Фред легко обводит костяшками пальцев контур её скулы, цепляет подбородок, слегка запрокидывая её голову.       — Это ведь не просто флирт? — спрашивает он, склоняясь ближе.       — Вот и мне интересно узнать. — Гермиона подаётся вперёд. — Так хватит ли тебе смелости? Или мы снова всё спишем на оговорки по Фреду?       Вместо ответа Фред долго изучает запрокинутое к нему лицо, а затем властно притягивает Гермиону к себе и целует, сводя общий счёт в ничью.

***

      Джинни предупреждала Гермиону не воспринимать всерьёз подкаты её братца, умевшего найти подход к любой девчонке. Джинни заставила Фреда поклясться, что ни с одной из её подруг он не станет встречаться, зная, что их не свяжут серьёзные отношения. И сейчас с удобной позиции на барном стуле Джинни наблюдает за тем, как её партия переходит в партию Фреда и Гермионы, начатую ими за столом в дальнем углу. Её дьявольские силки наконец-то ловят обеих жертв, и она отмечает это «Маргаритой», чокаясь с кем-то, кто прячется рядом под безликой греческой маской.       Венок из виноградных лоз и листьев сидит как венец на тёмных кудрях незнакомца, а греческая тога подчёркивает разворот плеч и длинные, аристократично тонкие руки. «Дионис» необычайно высок и без труда выпивает уже третий стакан виски, опираясь на стойку возле Джинни, возвышаясь над ней, но соблюдая дистанцию. Пальцы его свободной руки задумчиво скользят вверх-вниз по дьявольскому трезубцу прислонённому к стойке между ними, взгляд движется по той же траектории вдоль её скрещенных ног. Они коротают время за забавными историями из студенческой жизни, и Джинни почти уверена, что этот парень — само совершенство, кем бы он ни был. Умный и тактичный, с чувством юмора и ироничными комментариями в адрес однокурсников.       — Полночь — время срывать маски, — объявляет она, поддевая пальчиком край расписанного узорами картона.       Незнакомец без возражений снимает маску, и Джинни досадливо морщится, не в силах понять, кто же перед ней. Сжалившись, он поясняет:       — Теодор Нотт. Факультет искусств.       — Значит, творческая натура? — дразнит Джинни. — Думала, вы напиваетесь втихушку, а не на вечеринках.       — Я бы не пришёл, если бы не мой приятель. Может, знаешь его — Забини, капитан команды по лакроссу.       — Ещё бы! Он вечно хвастается, что перетрахал всю женскую команду.       — Скорее уж мужскую.       — Скандал! — ухмыляется Джинни.       — Ты ведь тоже в женской сборной? — вспоминает Теодор.       — Потому меня и бесят высказывания Забини.       — Вот это да: первая студентка на моей памяти, которая не поддалась на его подкаты.       Джинни закатывает глаза.       — Спать с кем-то вроде него — себя не уважать.       — Ну, не знаю. Буквально на днях он без усилий увёл мою девчонку, — отмечает Теодор.       Сочувствуя, Джинни тянется вбок и похлопывает собеседника по предплечью.       — И теперь ты поглощаешь вискарь вместо того, чтобы набить ему морду?       — В братстве «Слизерин» такие вопросы решают иначе.       Они оба замечают Блейза Забини, задремавшего на диване в обнимку с двумя початыми бутылками крепкого алкоголя, и, повернувшись друг к другу, обмениваются понимающими улыбками.       — Думаю, нам стоит отомстить Забини, — коварно предлагает Джинни.       — Не имею никаких возражений, — поддерживает Тео.       — Кажется, ты учишься на художественном факультете? Не хочешь поучаствовать в создании шедевра?       Покопавшись в сумочке, Джинни демонстрирует чудо-фломастер, который стащила у Фреда, и, к её восторгу, Теодор отвечает:       — В руках мастера что угодно может стать подходящим инструментом.       — Надеюсь, тебе хватит воображения, чтобы использовать его по назначению.       — Есть какие-то пожелания?       — Вообще-то есть, — кивает Джинни, бросив беглый взгляд в сторону стола, где Фред и Гермиона так и стоят, не в силах оторваться друг от друга. — Я хочу, чтобы он навсегда запомнил эту ночь. И все остальные — тоже.