О намёках и недопониманиях

— Что ты делаешь вечером? — Не твоё дело, тигр, — отмахивается уже скорее по привычке, и тут же добавляет: — Читаю книгу. — А я думаю сходить в новую чайную рядом с общежитием. Только одному идти не хочется. В ответ — лишь искреннее недоумение. — Позови Кёку. — Я бы хотел сходить… с кем-то, кто любит чай так же, как и я. — Ясно. Полный надежды взгляд остаётся непонятым и проигнорированным. Проходит достаточно времени и достаточно подобных разговоров, чтобы Накаджима уже чуть ли не в открытую начинал обсуждать с ним свою влюблённость, а Рюноске окончательно сбит с толку и немножко, самую малость, раздражён. — Влюблён, значит? — Ну, я так думаю. — Почему бы тебе не пойти с этим… — грубо начинает Акутагава, но осекается, встретив по-странному встревоженный взгляд тигра (и чего только разволновался?), и заканчивает иначе, — …к Кёке? Тревога в глазах Ацуши сменяется растерянностью. Он искренне не понимает, почему Рюноске опять сводит всё именно к ней. — Зачем? — Ну, она же девчонка? Наверное, понимает в этом больше. Чего ты хочешь от меня? — Я… — Ацуши заминается, нервно теребит в руках свисающий ремень, и в глаза не смотрит. — Я думаю, ты в данном случае поймёшь меня лучше. Акутагава вскидывает брови, явно переставая понимать вообще хоть что-либо, и, судя по всему, только сильнее злится. — Не знаю, что я должен понять из твоих бормотаний. Если так нужен совет в отношениях, могу дать контакты своей сестры, у неё в этом больше опыта. А ко мне с этим не лезь. Оказалось, Акутагава Гин действительно поняла его гораздо лучше. К тому же долго смеялась, когда Ацуши пересказывал ей свои бесплодные попытки и потрясающую твердолобость её старшего брата. — Ты не пробовал просто признаться ему? — спрашивает она с милой усмешкой. Ацуши нервно сглатывает. — Он же меня убьёт! — А что, как ты думаешь, он сделает, если наконец поймёт один из твоих бесчисленных намёков? Ацуши ничего не отвечает — об этом он как-то не подумал. Намёки кажутся ему безопасным способом сказать о своих чувствах, не давя при этом на самого Акутагаву и давая возможность уйти от ответа. Но проблема в том, что он действительно не понимал. — Слушай, я знаю, с Рю может быть сложно. Но таким подходом ты от него ничего не добьёшься, только раздраконишь ещё сильнее. Мне он недавно сказал, цитирую: «Этот тигр совсем из ума выжил, если считает, что я буду помогать ему завоёвывать девушек. Я ему что, подружка? Плечо, в которое можно поплакаться?». И весь вечер потом ходил по квартире коршуном. Он думает, ты влюблён в кого-то другого, а ему уготована участь свидетеля твоего счастья. Вот он и отстраняется от тебя, чтобы не видеть этого и не делать себе ещё больнее. — Но я же… я никогда ничего не говорил о девушке! — Но ты говорил с ним так, будто интересный тебе человек — кто-то другой, а не он, — Гин пожала плечами. — Поставь себя на его место. С чего ему было думать иначе? Он и без того уверен, что недостоин любви. Ацуши осекается и замолкает. Его чувства кажутся ему настолько очевидными, что не увидеть их способен только слепой. Но, быть может, он судил по прозорливому Рампо и проницательному Дазаю, для которых его влюблённость — ни разу не новость. Да и со стороны обычно виднее. «— Ацуши-кун, я бы попросил тебя сделать отчёт, но ты же на свидание торопишься. — Дазай-сан, перестаньте называть так наши с Акутагавой задания…» — Признайся ему, — Гин, внимательно наблюдавшая за ним всё это время, наконец выдёргивает его из собственных мыслей. — Ты ничего не потеряешь. «Ну да, — думает Ацуши с истерическим смешком. — Кроме пары конечностей, или как повезёт». Он откладывает прямое признание каждый день. «Момент не тот». «У него явно плохое настроение…» «Мы на задании, не признаваться же прямо так». «Здесь слишком много людей, скажу потом, когда останемся одни». Акутагава вопросительно смотрит на него, а Ацуши чувствует себя последним трусом, отводя взгляд, но ничего поделать не может — ему действительно страшно. Когда он не знает ответа, у него ещё остаётся призрачная надежда на взаимность. И она испарится, стоит ему услышать твёрдое «нет». — То есть тебе приятнее находиться в неведении? — заключает Гин, ставя перед ним уже вторую чашку чая за вечер. Их посиделки становились довольно частыми, хотя Ацуши было немного стыдно, что говорят они в основном о нём и его отношениях с братом девушки. — Ну… да? Так я могу хотя бы представить, что мы можем быть вместе. — А если бы признался, могли бы уже целоваться в реальности. — Г-гин-чан! Может быть, он бы и дальше мирился с ежедневными отговорками и своими неозвученными чувствами, если бы не этот вечер. Ацуши засиделся в агентстве допоздна, доделывая документы, которые нужно было сегодня же передать в мафию. И он не придумал ничего лучше, кроме как позвонить Акутагаве, морально готовясь к очередному пропесочиванию. Вопреки всему, фразы «тигр, я тебе что, посыльный?» он не услышал. Вместо этого ему вполне спокойно говорят подъехать к одному из ресторанов в центре города, потому что Рюноске скоро будет там на ужине. Ацуши кладёт трубку, с тоской вспоминая, что не ел с самого обеда, и на пути к дому нужно будет сделать здоровый крюк, чтобы заскочить в магазин. А ещё в голове мелькает колющая мысль, что Рюноске наверняка ужинает не один. Акутагава встречает его у входа, как всегда нахмуренный и как никогда приодетый. Ацуши застывает в паре шагов от него и бессовестно разглядывает, поражённый этой разницей между обычным мафиози и тем мужчиной, что стоит сейчас перед ним. Чёрный костюм — это ещё ничего, но чёрная рубашка выбивает из лёгких весь воздух. Это действительно его напарник? Рюноске от такого внимания почему-то не в восторге. — Что уставился, тигр? — Я… ты… просто непривычно видеть тебя таким. — Каким «таким»? «Ещё более красивым», — думает Ацуши, но вслух говорит другое. — Без плаща. Акутагава заметно расслабляется, чем вызывает ещё большую озадаченность Накаджимы. Он что, ожидал от него каких-то насмешек? — Пришлось сегодня отказаться от него. Но Расёмон всё равно со мной, если ты об этом, — на этих словах пиджак Акутагавы красноречиво завибрировал, на мгновение загоревшись красным. Ацуши закатил глаза. — Давай свои документы, меня ждут. — А… ты здесь не один? Мафиози небрежно пожимает плечами. — Не только ты ходишь на свидания, тигр. Сердце Ацуши неприятно опускается. Встречаться лицом к лицу с реальностью оказалось ещё больнее, чем он предполагал. Конечно, он здесь не один. Кто вообще ужинает в одиночестве в подобных местах в пятницу вечером? И наивно было вообще предполагать, что у Рюноске нет личной жизни, о которой ему ничего не известно. И всё-таки новость оказалась для него слишком неожиданной. Чтобы не выглядеть совсем потерянным идиотом, Ацуши старается взять себя в руки и тихо отвечает: — Я не хожу на свидания. — Правда? — Акутагава усмехается, но выходит у него это натянуто. — Разве не ты говорил про свои чувства к кому-то? — Я не… не признался ещё. — Моя сестра тебе не помогла? — Помогла. Она сказала, что стоит сказать прямо, и плевать, что будет. Только я всё равно не решился. И вообще… Ацуши бросает ещё один короткий взгляд на одетого как на свадьбу Акутагаву. Костюм явно сшит на заказ и стоит больших денег — с кем попало в таком не встречаются, ещё и в дорогущем ресторане. — У него явно уже кто-то есть. — Тогда ты ещё трусливее, чем я думал, — Рюноске фыркает и отводит глаза в сторону, но тут же резко поворачивается обратно. — У него? — У него, — кивает Ацуши, наконец отрывая взгляд от тёмного ворота рубашки. На удивление страха больше нет — самое ужасное для него уже произошло. Слова срываются с губ прежде, чем он успевает подумать. — У тебя. Теперь дороги назад нет. Лицо напротив медленно вытягивается. Будь ситуация не такой болезненно-неприятной, Ацуши бы наверняка засмеялся и даже сделал попытку достать телефон — видеть Акутагаву таким изумлённым ему ещё не доводилось. Вдобавок его щёки будто покрылись лёгким румянцем, но это вполне можно было списать на плохое освещение — всё же был поздний вечер. Рюноске ничего не отвечал, и каждая секунда этого молчания наотмашь била Ацуши по лицу. Он надеялся на что-то даже после слов о свидании, но теперь окончательно почувствовал себя здесь ненужным и неуместным. Стоило избавить Акутагаву от необходимости выходить из такой ситуации или, упаси господи, говорить то, что уже и так было понятно. Ацуши натянул на лицо лёгкую улыбку, будто всё произошедшее не заставило рухнуть все настроенные в его голове замки, и протянул застывшему мафиози папку. — Документы. Хорошего вечера, Акутагава. Губы нехорошо дрожали, и Ацуши поспешил отвернуться, сходу срываясь на быстрый шаг. Гин всё же была не права — легче оставаться в неведении. Он изо всех сил жмурится, чтобы не зарыдать позорно прямо на улице, и в момент, когда он почти сдаётся, его резко хватают за локоть и затаскивают в первый попавшийся проём между зданиями. Акутагава бесцеремонно пихает его к стене, используя разницу в росте, чтобы нависнуть сверху, и хватает его за подтяжки, выглядя ещё более взбешённым, чем раньше. — Ты не смеешь уходить, бросив такое мне в лицо. Ацуши сильно закусывает губу, стараясь перебороть эмоции. Ему не хотелось выглядеть так жалко, и ещё меньше хотелось выглядеть жалко перед Акутагавой. Но тому, видимо, было глубоко плевать на скапливающуюся в уголках глаз влагу и нервно подрагивающие пальцы. Уйти красиво уже явно не получится. — Ну? Я жду. — Т-ты же и сам всё понимаешь. — Нет, ни черта я не понимаю, — отвечает Акутагава сквозь зубы, яростно сверкнув глазами. — Ты не потрудился ничего объяснить и просто сбежал, вильнув хвостом. Говори всё нормально, или я тебя прямо здесь придушу, не дожидаясь нашего поединка. Может, дело в этом раздражающем тоне, или сказывалась накатывающая истерика, но внезапно для себя Ацуши начинает злиться в ответ. Акутагава что, совсем дурак, или решил поиздеваться над ним напоследок? Что он вообще делает здесь, с ним, если там его ждут? И он срывается. — Ладно, я влюблён в тебя! — кричит Акутагаве прямо в лицо и тоже хватает его, но за воротник рубашки. — Так понятнее?! В этот раз Акутагава теряет самообладание совсем ненадолго и почти мгновенно отзеркаливает злость, встряхивая Накаджиму за подтяжки. — Нет, не понятнее! Какого чёрта ты устраивал этот театр одного актёра, рассказывая мне про какие-то чувства непонятно к кому? — Я всё это время говорил о тебе, но ты слишком придурок, чтобы это понять! — Заткнись, тигр, пока я тебе не врезал! — Сам заткнись! Они сталкиваются лбами, прожигая друг друга испепеляющими взглядами и тяжело дыша. Редкие прохожие наверняка смотрели на них как на идиотов, но они были слишком увлечены друг другом, чтобы это заметить. Ацуши думает, что сейчас они действительно подерутся, пока его взгляд медленно не опускается на чужие тонкие губы — и в голове становится до приятного пусто. Все мучающие его мысли — взаимно, невзаимно — отступают перед единственным желанием поцеловать. Акутагава замечает это и, не желая уступать первенство хоть в чём-либо, порывисто целует сам. В который раз за вечер сердце Ацуши дёргается в груди. Он отвечает очень неумело, даже примерно не понимая, что нужно делать. Он знал о поцелуях только из книг и редких фильмов, на которые ходил вместе с Кёкой, но никогда не задумывался, каково будет испытать это на себе. Акутагава, впрочем, недалеко ушёл, но уступать тигру ни в чём не хотелось, поэтому он целует уверенно и напористо, жадно сминая мягкие губы. Эта неопытность нисколько не мешает им обоим отчаянно цепляться друг за друга до тех пор, пока не станет нечем дышать. Ацуши так и не выпускает из пальцев чужой воротник, притягивая к себе ещё ближе, и Рюноске, кажется, не против, ведь его рука неожиданно сильно сжимает талию, не позволяя отстраняться. Поцелуй не длится долго — Акутагава отстраняется сам, кашлянув в ладонь — и Ацуши пользуется этой паузой, чтобы всё-таки спросить то, что не давало ему покоя даже в такой момент. — У тебя же свидание… Мафиози лишь вскидывает брови, будто напрочь забыв, что говорил такое. Затем его лицо проясняется, и он хмыкает: — Вовсе нет. Я здесь с сестрой. Она собирается представить мне свою девушку и, видимо, полагает, что я не в курсе, что это моя собственная помощница. Теперь настала очередь Ацуши удивляться. Нервная дрожь всё никак не желает проходить, даже несмотря на приятный жар от прикосновений Акутагавы и будоражащей близости к нему. Голову ведёт от переизбытка эмоций, поэтому соображает он долго. Ему ещё предстоит осознать, что его только что жадно целовали, отвечая на все его незаданные вопросы. — Так ты… соврал мне? — А ты — мне, — Акутагава вновь прижимается к нему вплотную, нос к носу, — когда не говорил всё то, что хотел сказать. — Это вообще не одно и то же! Я тебе намекал. — А сам при этом намёков не понимаешь, тигр. — О чём ты? — О том, что сейчас, — Рюноске останавливается в жалких миллиметрах от его губ, задевая их при каждом слове, — тебе лучше заткнуться. На ужин Рюноске заявляется уже не один, и Гин изо всех сил старается не усмехаться, замечая взъерошенный вид и припухлые губы его спутника.