Предсказание

*Повествование ведётся от лица Гефестиона* Утром я почувствовал себя плохо. Сейчас я лежал под тремя одеялами, дрожа от холода, глаза слезились, а дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Сквозь слезы мне чудилось, что чернокрылая тень Танатоса (прим. – Др. греч. божество смерти) уже притаилась в одном из темных углов, куда не проникал солнечный свет. Но я не хотел тревожить Александра. Он, наверное, вручает венки на спортивных состязаниях. А потом будет обсуждать с Птолемеем устройство библиотек в новых городах. Ах, Александр, всегда такой решительный и целеустремлённый, он завораживал меня ещё со школьных лет, когда мы вместе практиковались в борьбе на песчаной арене. Я вспомнил, как бесстрашно он вскочил на непокорного Буцефала, и конь подчинился ему, ещё неопытному мальчишке. Тогда я понял, что Александр будет великим, и я хочу во чтобы то ни стало быть рядом с ним. Нет, не из тщеславия, а чтобы стать свидетелем его грядущих побед, чтобы почувствовать дыхание вечности на своих щеках. Чтобы подставить ему плечо. Некоторые завидовали мне. Но я был всего лишь медным диском, который отражает сияние небесного светила. Александр действительно был подобен солнцу. В минуты гнева его пылающий жар обжигал всех вокруг. А потом он вдруг смотрел на меня с такой теплотой, которую я почти мог чувствовать физически, будто бы солнечные лучи согревали мое лицо. Его тепла, его любви и энергии хватило бы на все покоренные народы, на все города, на весь мир. Когда он смотрел на меня, я был готов на любые подвиги. Вспомнил я и заговор телохранителей против Александра, когда подозрение пало на нашего друга Филоту. И я сам пытал его, пока он не сознался в своем участии. Потом Филоту казнили, и мне было противно от самого себя. Но я ни о чем не жалею. Вдруг он и впрямь убил бы Александра. Я бы совершил и более ужасные поступки. Лишь бы Александр прожил ещё один день. Как сжималось мое сердце, когда он бросался в атаку в первых рядах, во главе гетайров. Мне всегда хотелось сказать Александру, чтобы он поберег себя, что он наш царь, и, если он умрет, некому будет вдохновлять нас, и некому будет согревать весь мир своим теплом. Но я прекрасно знал, что он ответит: - Если я погибну, то умрет всего лишь один македонец. Однажды я спросил его: - А если ты дойдешь до края мира, что ты будешь делать тогда? Он засмеялся: - Поверну обратно и постараюсь дойти до другого края. Мои глаза расширились от восхищения: - Клянусь Афродитой, я пойду за тобой хоть на край мира, хоть за край, куда угодно… В Азии мы были во фригийском храме, где хранился знаменитый гордиев узел. Тому, кто развяжет его, по легенде суждено было стать правителем всей Азии. Многие пытались, но никому не удалось. Я опустился на колени и почтительно рассматривал эту реликвию. Александр долго стоял за моим плечом, потом хмыкнул, и вдруг в воздухе просвистел его меч. Я не поверил своим глазам – он разрубил гордиев узел пополам! Я думал, что жрецы будут в ярости, но они склонили перед Александром колени, сказав, что он и есть истинный царь всей Азии. Я восхищался им и, как мне казалось, не заслуживал его любви. Я был совсем не таким, как Александр, я был самым обычным человеком. И не понимал, за что он так любит меня, ведь у меня было множество пороков, например, я не умел усмирять собственный гнев, как в тот раз. Кратер всегда говорил то, что думал. Мне следовало бы тогда просто промолчать и уйти. Но Кратер, раздраженный долгим ночным переходом (признаться, я и сам был изрядно вымотан), видимо, решил в тот день высказать мне всё. - Ты потакаешь всем его персидским замашкам! Это ты завел Александра и нас всех сюда, он идёт лишь за твоими стройными бедрами и сладкими речами, иначе как объяснить это безумие! – кричал он, размахивая руками перед моим лицом. - Не смей так говорить про него! – я не выдержал и обнажил меч. - Да что ты мне приказываешь, - Кратер тоже выхватил меч, - кто ты такой вообще, никудышный полководец, мы здесь все за военные заслуги. А тебя Александр протащил через пол света лишь из-за твоей задницы, красивой, я не спорю. Но ты знаешь, этого как-то маловато, чтобы читать его личные письма через плечо. Что он только в тебе нашел… - Замолчи, немедленно замолчи! – я бросился на него. Это было обидно, потому что слова его были не так уж далеки от истины. Мои военные успехи меркли в сравнении с успехами Кратера, хотя должности наши были равны. Тут откуда ни возьмись появился Александр и оттащил меня в сторону. - Как ты смеешь! Я сделал тебя тем, кто ты есть. Ты никто без меня! – он перевел дух и добавил уже тише: - Ты подумал вообще, если… Я осмелился перебить его. Александр никогда прежде не повышал на меня голос. Я, понимая, что в пылу гнева совершил что-то страшное, преклонил перед ним колени, как это делали персы, и произнес, глотая слезы: - Да, я никто. Все мы были бы никем без тебя, о великий царь. Видимо, слова мои тронули его, и уже вечером того же дня Александр был ласков со мной, как всегда. Я до сих пор стыжусь своего поступка. Но я простой смертный, лишь Александр мог быть идеальным, подобно богу… Вокруг меня суетились рабы и врач, поправляли одеяло, смешивали какие-то лекарства, протирали влажной тканью мой лоб. Я чувствовал, что все это уже не поможет мне удержаться среди живых. Я слабо улыбнулся, вспоминая тот вечер, после свадьбы Александра и дочери бактрийского вождя. Тогда, прокравшись в шатер Александра, я подарил ему древний перстень, найденный мной на одном из египетских базаров. Вручив подарок, я обнял его и простодушно произнёс то, что казалось мне самым подходящим в такой день: - Я желаю тебе сына. К моему удивлению, в глазах Александра блеснули слезы: - О Гефестион, многие желали мне это сегодня, но никто так искренне, как ты. Я знаю, что могу довериться лишь тебе. Как жаль, что ты не можешь подарить мне сына. Я помотал головой: - Что ты такое говоришь, если бы только это было возможно, я бы подарил тебе троих, нет, лучше пятерых… - смущённый, я опустил глаза. - Но если ты хочешь обладать моим телом, только скажи. - Нет, - Александр бережно приподнял мой подбородок своими тёплыми пальцами и посмотрел мне прямо в глаза. - Я никогда не осмелюсь причинить тебе эту боль. - Но во имя Афродиты… - Я всего лишь хочу чтобы ты и только ты обладал моим сердцем. Лишь ты никогда не разобьешь его. Ах, пустые мечты! – Александр махнул рукой и откинул полог, за которым его ждала новоиспечённая жена. А на следующей вечер он пришел в мой шатёр и сбросил одежду, едва оказавшись внутри: - Вчера ты сказал… - Я твой, - дрожащими руками я снял хитон, не веря своему счастью. Той ночью он перебирал мои волосы, целовал мои колени и нахваливал мои бедра, нисколько не стесняясь в выражениях, словно я был мальчишкой для утех, выставленным на рыночной площади. Раскрасневшийся от его слов, я повернулся к Александру спиной, подставляя то, что он так хвалил: - Прошу, не медли больше. - Афродита щедро одарила тебя и теперь, наверное, сама завидует, - Александр схватился за мои ягодицы обеими руками. - Твое прекрасное тело не создано для боли. - Но как ты можешь говорить о боли, когда речь идёт о любви, - взмолился я. - Я все придумал, - Александр усмехнулся, повернул меня лицом к себе, а сам встал на колени. - Пусть это случится со мной, а не с тобой. Вот так, в ту ночь я обладал тем, кто обладал всем известным мне миром. И в этом благородстве был весь Александр. После битвы, израненный, он утешал умирающих солдат. В горах, если в нашем отряде был хоть один пеший воин, он сам спешивался, чтобы первым пройти по глубокому снегу. В пустыне он не соглашался выпить ни глотка воды, пока окружавшие его все ещё страдали от жажды. Я был счастлив уже оттого, что судьба подарила мне возможность быть свидетелем его свершений… Тут дверь открылась, и в комнату вошёл Александр. Сначала он бросил испуганный взгляд на меня, а потом набросился на лекаря: - Как так, ведь он почти поправился! Что ты с ним сделал?! - Александр, - тихо прошептал я. – Мне лучше, уже лучше. - Пошли вон, - он махнул рукой, и мы остались вдвоем. Александр встал на колени перед кроватью и взял меня за руку: - Гефестион, как же так, мой милый Гефестион, - по щекам его потекли слезы. - Не оставляй меня. - Я всегда буду с тобой, - я улыбнулся. - Как же так… - он сжал губы. - Ты знаешь, о чем я тогда спросил оракула в Сиве? Я покачал головой. Я никогда не спрашивал у него об этом и не обсуждал с другими, полагая, что есть вещи, которые навеки останутся между Александром и богами. - Все думали, я так тщеславен, - он всхлипнул, - что спросил, правда ли я сын Зевса. Или так не уверен в себе, что спросил, смогу ли я завоевать весь мир. А я всего лишь спросил, суждено ли мне потерять тебя на поле битвы! И вышел оттуда, сияя, потому что получил отрицательный ответ. Но как же глуп я был! Теперь болезнь забирает тебя у меня. Я был поражен. - Я не стою того, чтобы спрашивать обо мне у богов, Александр. - Стоишь, - он сжал мою руку. - Ты стоишь всего золота мира. И тогда, когда ты ссорился с Кратером, он мог бы убить тебя. И это было бы не поле битвы. Я испугался за тебя. Я не могу без тебя, Гефестион. Я никто без тебя. Зачем мне жить, если тебя не будет? - Чтобы увидеть, как люди будут счастливы в твоей империи, как будет богатеть Вавилон, как прекрасны будут построенные тобой Александрии. Чтобы дойти до края мира… - Без твоего восхищённого взгляда все это не будет иметь никакого значения. - Нет, ты как солнце, даже если я умру, ты будешь светить людям вечно, - я уже мог услышать, как мойры наматывают последние дактили (прим. - др.греч. мера длины, примерно 1,85см) нити моей жизни на свое веретено. – Но я волнуюсь, как ты будешь… - Лишь ты всегда был честен со мною, лишь ты любишь во мне меня, а не царя, - Александр поцеловал меня в пересохшие губы, и слезы его размазались по моим щекам. – Если ты умрёшь, я потеряю все. - Если я умру, армия потеряет лишь одного македонца, - я улыбнулся ему, чувствуя, что это в последний раз. – Александр, отец гордился бы тобой. А я благодарю богов, что мне выпал жребий разделить эту жизнь с тобой. Я вечно буду любить те… Дальше я наблюдал за ним из царства Аида. Александр был безутешен. Он три дня не выходил из комнаты, никому не отдавал мое тело, отказывался от еды. Мне было так жаль его, и как бы я хотел накормить его, ведь из моих рук он всегда соглашался хоть немного поесть. Но именно мои почерневшие, окоченевшие ладони он сейчас целовал. Через несколько ночей он зажёг на одной из площадей огромный огонь, какого я не видел никогда прежде – то был огонь моего погребального костра. Он приказал остричь гривы и хвосты всем лошадям и мулам в городе, снять зубцы с крепостных стен и погасить священные огни в храмах – персы делали это только, если умирал их царь. К оракулу в Сиве были посланы гонцы с вопросом, следует ли почитать меня (меня, простого смертного!) как бога. Хуже того, все храмы империи, посвященные Асклепию, богу медицины, он приказал посвятить мне. Я боялся, что боги никогда не простят Александру такого богохульства. Через пару недель он снова сделался весел и беспечен, но я видел, что это лишь маска, за которой он скрывает собственное одиночество. Мне было больно смотреть, какой несчастной вдруг сделалась его жизнь. В положенный час мойра Атропос щёлкнула ножницами – Танатос пришел и за Александром. Когда он умер, я принялся искать его в царстве Аида, но не нашел ни у переправы через Стикс, ни на болотах, заросших желтыми цветами, ни на Елисейских полях. Тогда безумная улыбка заиграла на моих губах – это могло значить лишь одно: боги сочли его равным себе и вознесли на Олимп, подобно Гераклу. Моего Александра. Даже в печальном царстве Аида эта мысль будет вечно согревать мое сердце.