колыбельная на одной струне

вера замирает перед широкой дубовой дверью — будто впервые видит, будто ноги случайно её сюда привели, будто и не хочет переступать порог. с такой же ненавязчивой расслабленностью — будущее в будущем, а настоящее легче птичьего пера — филипп ломбард встретит её на пороге. у него будет улыбка острая и уверенная, с которой он искал ответы в особняке — и обязательно находил. но сквозняк касается её оголённого плеча, и всё впервые кажется нелепо вычурным, чрезмерно пафосным, таким глупым, когда рядом смерть и волны бьются об отвесные скалы. впервые за этот долгий-долгий день вера прикусывает губу, чтобы не разрыдаться, и, наконец, касается рукой двери. настоящее в настоящем — и это мгновение висит на тонкой нитке. раз. два. три. — кто там? — когда ломбард серьёзен, его голос больше всего напоминает резкость выстрела. — это вера. клейторн. вряд ли он запомнил её фамилию. вряд ли он по-настоящему её увидел и запомнил, вряд ли для него хоть что-то имеет значение, но он — первое и последнее знакомое лицо на утопающем корабле. и вере отчаянно хочется в него, как в трос, вцепиться. — что такое? — его голос меняется для неё — оттенок медовой осени с прелой листвой. что-то тёплое и игривое одновременно. — почему госпожа клейторн почтила меня столь поздним визитом? вера хочет ответить, но вместо этого продолжает по-детски грызть собственную губу. её-то голос сейчас точно сиплый от подступающих слёз. глупо. некрасиво. страшно. — ну что вы стоите на пороге, проходите, — ломбард не шутит, только отступает вглубь комнаты, позволяя вере сделать шаг. она подбирает подол шикарного, вычурного, ненужного платья и дарит ему за это благодарный взгляд из-под ресниц. он дарит усмешку. — что-то случилось? вера садится в кресло — совершенно такое же, как в её собственной комнате — и складывает руки на коленях. никто не рассказывал ей, как говорить о страхах. — в общем-то, ничего не случилось. так. мелочи. марстон… имя этого человека — молодого, бойкого и мёртвого — застревает в горле. на кончике языка растворяется морская соль. ломбард подходит ближе и присаживается на край кровати. от улыбки вокруг его серьёзных тёмных глаз собираются морщинки. — вы напуганы? — он говорит это как ребёнку, будто вот-вот конфету протянет. вера цепляется пальцами за подол платья — и всё-таки не может соврать. — да, — резкий выдох, и будто весь воздух выбило ударом между лопаток. — очень страшно. так… ужасно. она хочет добавить ещё что-то, будто можно описать в нескольких словах трагедию смерти, но лёгкие будто сжимает чья-то рука. ломбард следит за ней внимательно, будто за пешкой, но вместо осуждения или тычка подаёт чистый стакан с виски. — спокойно. выпейте. вера обжигает горло, только бы не думать, не говорить, не выковыривать это воспоминание. (тело дёргается, точно кукла без ниток.) — не подавитесь, — ломбард снова усмехается, но несмотря на всё это самодовольство, рядом с ним становится спокойнее. — почему же вы не пошли к блору? в конце концов, он у нас полицейский. — потому что с вами я лучше знакома, — спустя несколько минут молчания наконец признаётся вера, будто в какой-то жуткой тайне, опустив взгляд. тёплая и широкая ладонь ломбарда сначала мягко ложится на её предплечье, а потом забирает пустой стакан. — я шучу, вера. это неважно. ложитесь в кровать — я её даже не касался ещё, если это вас беспокоит. чем больше вера задумывается, тем сильнее хочется сохранить остатки гордости и отвернуться. вместо этого она поднимает взгляд и в который раз изучает его глаза. цепкие. хитрые. умные. — а вы? — я здесь, в кресле посижу. посторожу ваш сон, — ломбард тут же свою серьёзность с несерьёзным лицом демонстрирует — падает во второе кресло и вытягивает длинные ноги. — вы же за этим сюда пришли? — я, — вера давится тысячей оправданий, для которых было уже поздно. — ну. да, пожалуй, если бы вы проследили за тем, чтобы меня не отравили, было бы приятно. — всегда к вашим услугам, госпожа клейторн. она ложится на кровать прямо в платье, подгибает ноги и утыкается носом в пуховую подушку. пахнет лавандой — успокаивающе и приятно. так же спокойно, с полупрозрачным равнодушием смотрит на неё из своего кресла ломбард, и это не ощущается подглядыванием. скорее надзор во благо. но сколько бы вера ни дышала ровно и глубоко, сон не шёл. — как вы думаете… это ведь не случайность? смерть марстона? и не последняя?.. — она говорит шёпотом, сжимая подушку подрагивающей рукой, на случай, если ломбард уснул. но он отвечает сразу же, будто ждал её: — точно не случайность. и точно не последняя. но если вы хотите уснуть, лучше об этом не думать. — что, просто бросить всё на самотёк? — я бы назвал это не «бросанием», а… выжиданием, — легко представить, как ломбард при этом поигрывает пустым стаканом из-под виски в руке и глядит сквозь него на пышное убранство особняка. — от волнения вы не осознаете вдруг все тайны и не узнаете, что будет дальше. но когда беда придёт — надо успеть на неё ответить. поэтому спите. это полезно для здоровья. вера прислушивается к ровному, тёплому голосу и прикрывает глаза. наверное, этот необычный человек с развязными простыми манерами и острой улыбкой, похожей на заточенный кинжал, прав. хотелось в это верить. хотелось ему верить. спустя несколько минут она проваливается в беспокойный сон.