… …darkness falls in time…
꧁♛꧂
Пока сквозь хранящий молчание словно высеченный из мрамора коридор проплывали две фигуры, с потолка, который слегка терял свои очертания в лиловой дымке, по обе стороны прохода капали хрустальные капли, чтобы затем немедленно разбиться о гладь прозрачной воды, которая наполняла узенькие дорожки, смахивающие на своеобразные бассейны. Но не только этот капающий и тут же успокаивающий нарушенное внутреннее равновесие хрусталь привлекал внимание выбитого из колеи мальчишку. Его внимание захватывали и инкрустированная резьба на стенах, изображавшая сонм существ явно мифической наружности, и блики, также находящих своё местечко на всех поверхностях, чтобы зайтись в бесшумном танце. Но больше всего все непрошенные мысли отгонял запах лотосов, всех чудесных форм и окрасов, качающихся по прозрачной водной глади. Если снаружи фасад этого монументального сооружения давил одним своим гротескным воплощением, то изнутри не было никакой вычурности. Глазу было приятно скользить по сказочным элементам внутреннего декора, отдающего белизной не пронзительной, а убаюкивающей, сжимающейся вокруг точно брешь в ледниках, формы которого напоминали гигантские комнаты замка. Неуверенная поступь слегка шероховатых босых ступней мальчика еле поспевала за долговязой фигурой незнакомца, закутанного в грузные сапоги и сумеречного покрова плащ. Само его присутствие было единственным препятствием на пути к выяснению, куда попал юноша, что тут происходит, чего ждать от этого места. Так что Сора закатал губу, когда пронзительные как у коршуна глаза серьёзного молодого человека въелись в него при первой же попытке издать хотя бы писк. По правде говоря, Сора уже успел отойти от шока, вот только всё ещё был потерян, словно был не от мира сего. Его одежда промокла под дождём, скрашивающего эту ночь за неприступными стенами, но к счастью с неё на пол не упало ни капли. Будучи переданным в руки обитателя местной резиденции, после резкой просьбы мальчик избавился от громоздкой чудаковатой обуви. Чем дальше они двигались по коридору, тем охотнее Сора впадал несвойственную для него прострацию. Даже после пережитого на днях шока. Руки просто опускались, а мраморная гладь пола под уже согревшейся кожей впивалась в пятки как акупунктурные иглы, нещадно вгрызаясь в само сознание заострёнными лезвиями, усыпляя бдительность. Настолько виртуозно, что Сора и не заметил, как предстал в некой овалообразной комнате перед ещё одним живым обитателем этого светлого огромного места. — Оставь нас, Сайкс. — Из-за туманной завесы, в которой в тугой комок сбились хаотичные мысли, Сору словно на свет ослепительных прожекторов вытолкнул низкий властный голос, ударивший по перепонкам как нечто инородное для этого места и всего человеческого рода в целом. — Да. — Коротко и бесстрастно ответил тот, кто уже через секунду затворил за спиной мальчика тяжёлую высоченную дверь. Сора нервно сглотнул и невидящими выпученными глазами — в которых плескался очаровательный жидкий аквамарин — посмотрел перед собой, но увидел лишь размытые вымазанные в тёмных красках очертания привычных вещей. — А ты, — напротив кто-то был, стройная фигура высеченная из мрачного обелиска как в замедленной сьёмке вытянула руку и поманила мальчика к себе, — подойди. Выглядело это довольно жутко, однако Сора подчинился, нервно захрустев пальцами и глубоко выдыхая. Эта фигура в тёмном плаще, как могло показаться на первый взгляд, походила на сошедшую репродукцию с картины, рассказывающей об эпичном сражении во всех депрессивных красках и агрессивных мазках. — Вот мы и встретились. — Протянул со злобным удовольствием мужской низкий голос, заполняющий весь разум мальчика своим эхом. Внутри Соры всё содрогнулось как высушенная пустынная земля от удара молнии. Мальчик нахмурился, как только под кожу закралось ощущение, что от этого человека исходит одновременно щекочущая нервы аура, но не лишённая жестокой, деспотичной сердцевины. Движения губ незнакомца были обманчиво и намеренно медлительны, но циничная улыбка подсказывала о наличии манипулятивных намерений. Мужчина изваянием ждал, когда любопытство юноши возьмёт вверх, когда его взор чистых синих глаз, блуждающих с секунду по стенам и панорамой за окнами, скользнёт наконец по тени, которая никогда не сходила с лица мужчины. Сору как током ударило, когда их взгляды столкнулись. Перекрестились точно шпаги. В этот миг мальчишка был готов уверовать, что незнакомец был способен превратить хоть плоть, хоть кровь в лёд, а самую смертоносную гадюку — в бездыханное насекомое. Подобного рода дискомфорта Сора ещё не ощущал в своей жизни ни разу: на него точно надели смирительную рубашку и запихнули в раскалённую печь с выключенным светом, чтобы он познал все прелести скованности тела и разума, жгучего пламени и ужасов кромешной тьмы. Последней по нескромным расчётам Соры в этом человеке было столько, что хватило бы на целый потусторонний мир, спрятанный во мраке. — Юноша… — почти ласково позвал низкий голос, оседая пеплом на промокшей одежде, каштановых волосах и покрывшейся гусиной кожей плоти. Сора, чтобы хоть как-то отгородиться, ушёл в себя, погрузился кротом в землистую упругую почву своего сердца дабы ни свет ни тьма не дотянулись до него, отводя от себя тяжёлое наваждение. Хоть мальчик и закрылся в себе, озвучить свои догадки не спешил, да и — стоит отдать ему должное — взгляда не отвёл, хотя было, от чего передёрнуться или даже зайтись в истерике: мир точно схлопывался вокруг, жаля и сплющивая каждую живую крупицу в теле ребёнка, покуда всевластие так и плескалось в недружелюбном чуждом взоре напротив, способным одним своим существованием заставить пойти на дно хоть военный линкор. В воздухе повисло жгучее напряжение, если не обжигающее. Новая величавая фигура на шахматной доске сделала шаг и ещё один в сторону более мелкой, подрагивающей на босых ногах перед страхом свалиться заживо и уткнуться стыдливо лицом в неприятельский подол. — Отныне ты останешься здесь, — незнакомец кивнул на белоснежный диван из несвойственного для мебели материала, и у которого были не углы, а скорее шипи. Сора хмуро проигнорировал жест, а человек напротив добавил бесцветно: — пока я не разрешу покинуть эту залу. Говорить с тобой буду я. — Кто вы? — Скоро тебе всё будет ясно. Присядешь? Сора подавил накатившее на него волной желание облизнуть губы. Человек напротив, казалось, смотрел и в самую душу, и сквозь неё на нечто куда сильнее его интересующее. Больше из-за подступающей к глотке нервозности Сора аккуратно отступил — шаг назад не заставил себя ждать, пока перед глазами как перед броском замерло жадное до крови существо. Однако мальчику было некуда идти, некуда отступать. Губы беззвучно сжались в тонкую линию, но с них успел слететь лишь сиплый вопросительный стон. За окном на глазах разрасталась и без того гигантских размеров луна, в этом месте до боли напоминающая сердце. Безликий мегаполис спал, не издавая ни звука, пока под облаками и над мокрой землёй шуршал дождь. Этот шелест, похожий на шёпот, всегда успокаивал Сору в детстве. Тогда капли скользили по крышам маленьких домиков и по сочной зелени, сейчас же его грудь наполняла уверенность в приближении цунами. С каждой каплей сорвавшейся с сизых разгневанных небес. Сора любил океан всем своим сердцем, но он не был готов к тому, что может вот так вот утонуть. Запросто и бесследно сгинуть в пучине. Тело пронизывала слабость, хотелось просто дать всему этому кошмару закончиться поскорее. Наконец Сора взял себя в руки, потому что была пора уже перестать вести себя как маленький ребёнок и научиться апеллировать к стрессоустойчивости и самоконтролю. Сора заставил себя открыть рот, когда осознал, что между ним и незнакомцем повисла неприлично долгая тишина. К несчастью, ему пришлось по слову вытягивать из себя чуть ли не силком. Горло першило, пятки заледенели, хотя лоб и ладони, по ощущениям, пропитали галлоны пота. Контроль постепенно возвращался в багаж умений мальчика, способного перебороть пронзивший тело мандраж. — Я пожалуй постою… — Выдавил из себя наконец Сора, когда ответом послужила снисходительная ухмылка в оглушительном безмолвии. Гляделки уже начинали подбешивать: Сора был не совсем не уверен, что обладатель безукоризненных длинных серебристых волос с глазами ягуара, в которых сверкал янтарь, вот-вот не броситься на него хищной горгульей, у которой тут же вырастет по шесть голов и лап для пущего устрашения. Этот человек совершенно ничего не сделал, а юноше уже было тошно находится рядом с ним. Ощущение было омерзительным. Его можно было бы сравнить с ноющий тупой болью во всём теле и ядерным кислым привкусом во рту после пробуждения ото сна, длинной в тысячелетие. А самое главное, — и что не менее сбивало с толку — в мальчике по прошествии, казалось, бесконечности, пробудилась та самая неукрощённая пылкость темперамента юного сорвиголовы. Сора был готов поклясться, что вся буря эмоций прошла сквозь него за считанные мгновения. Вот они волновали душу минуту назад, а теперь — и следа не осталось. Может, Соре не показалось, и его сердце действительно срезонировало на один кульбит, стоило этому человеку ворваться в его жизнь, перевернуть всё вверх-дном, пройтись грубой безмолвной усмешкой по оголённым нервам, плотно укоренившись в сознании всеми покинутого юноши… Вздох. Короткий смешок. Блеск чистого горящего словно заходящее солнце янтаря. Высеченная со времён сотворения мира на гордом августейшем лице бесстрастная зловещая полуулыбка. И низкий голос, не скрывающий еле ощутимых ноток раздражения. — Хм, любопытно. — Короткий смешок потонул в пренеприятнейшем звуке. Это был скрип сжавшейся в кулак перчатки из жёсткой эластичной кожи. — М-м… что-что? — Здесь нет таких дорог, как там, откуда ты. На том забытом всеми святыми острове даже главные в ухабах и выбоинах. По ним рассекают как плотники, посыльные, так и учителя, коммивояжёры, моряки, может, даже исследователи! И их дети, вот совсем как ты. Так как вышло, что ты оказался так далеко от дома, мальчик? Путь неблизкий. Из глотки совершенно чужого для мальчика человека лился ледяной поток, чопорно отскакивал от надраенных до ослепительного блеска поверхностей, оседал на одежде и забивал каждую пору юного тела не столь хорошо развитого для своих лет ребёнка. Услышанное осело в неокрепшем сердце мёртвым грузом. — Когда тебя привёл сюда мужчина не самой подтянутой фигуры с сигаретой в одной шишковатой руке, одному из моих подчинённых картина показалась более чем обескураживающей. Вы оба держались особняком. И вот он исчез, передав тебя нам в руки. Ты имеешь представление, по какой причине тот охотный до резких речей оборванец обрёк несовершеннолетнее дитя на столь незавидное заключение? Небесно-голубые глаза задрожали, как если бы сами по себе начали трястись от страха. Сора только сейчас, безвольно заглядывая в голодные янтарные глаза, осознал, что уже как вечность падал в один из своих самых гротескных вычурных кошмаров. Вот-вот был близок момент, когда он разобьётся оземь. Либо же его заглотит бездонная бездна, оставив после его существования лишь пережиток тёмного прошлого, который каждый будет силиться забыть. — Ты ненормален в его глазах? Сора упрямо не хотел найтись с ответом, хмурясь и кривя в искренней детской обиде губы. Он замотал головой в отчаянной попытке избавиться от прокажённых мыслей, которые никогда не заморочили бы Соре голову, если бы он не дал себя привести в это ненормальное место. Всё ещё повторяя себе, что раз этот человек в чёрном плаще — взрослый, мальчик со слабой надеждой хотел надеяться, что тот то рано или поздно сменит тактику. А может совсем отправит на все четыре стороны. И может тогда потеряет интерес да перестанет в голову лезть… — При любой попытке выпросить у мужчины разного рода информацию, уголки его рта заметно поддёргивались, отчего затем его пунцовое от нетерпения лицо исказила гримаса. Знаешь, что мой подчинённый увидел в ней и нежелании что-либо прояснять? Отчуждение. Отвращение. Нервозность. Как мы и предположили, а затем наши догадки подтвердились. Тебя бросили здесь, а тот человек не был твоим родственником. Совсем. Вероятно, он был с ними близок, раз спровадил тебя. Пальцы закутанные в кожу запорхали по воздуху и лишь слегка коснулись плеча мальчика. Это потрясло Сору с той же неотвратимой мощью как и чужие мысли вслух, каждый раз впивающиеся в мальчика заострённым лезвием тесака всё глубже. По венам пустилось раскалённое электричество. А янтарный блеск тошнотворных глаз напротив покрывался кроваво-рубиновой пеленой, за которой Сора в панике прочитал ненасытную алчность прогнившего но уже остановившегося сердца. Сора понятия не имел, с чего вдруг уверовал в настолько шокирующее предположение. Он открыл было рот, но крик застрял где-то в глотке, а затем ухнул в желудок. Незнакомец отдёрнул пальцы, ехидно наградив ребёнка невинным и лицемерным до боли любопытством: — Скажи, а тот напыщенный оборванец не выказывал страха? Будучи на острове ты сделал нечто экстраординарное, что другие могли не так понять? Мужчине было в радость даже наблюдать за поведением этого тихого поникшего мальчика, для которого последние дни превратились в самое настоящее испытание, если не пытку. Он взмахнул рукой, словно поймал что-то в воздухе двумя пальцами. Его жест ничего не сказал бы постороннему человеку, однако глаза маленького мальчика тут же загорелись яркой лазурью, теперь заворожённо следящие за пальцами, точно те принадлежали волшебнику. — Это… это карта? — Сказать, что Сора обомлел, значит ничего не сказать. Голубизна его глаз теперь переливалась точно поверхность чистейшего океана в солнечный день. — Вы… фокусник? — Хах, это навряд ли. — Сору обдал серьёзный ледяной тон, словно собеседник силился дать пощёчину. — Откуда тогда это у вас? — Соре уже было всё равно. Он решил для себя, что получил ответ хотя бы на этот вопрос. — Этот секрет остаётся со мной. Но ты погоди приравнивать это к посредственным фокусам, на которые горазды даже уличные актёры. Я верю, что ты найдёшь этой вещице применение. — Э-э… — в голубизне юных глаз теперь поселилась тоска и неуверенность, мальчик сиротливо осел на диван, — это обычная картинка с изображением острова… ну… чёрно-белого… — Твоего? — Что вы… Нет конечно! — А что ты чувствуешь, когда смотришь на этот? — Мало чего, наверное… — Тебя не захлёстывают чувства? Ничего не удручает? Не ощущаешь тревоги или тоски? — Нет… ничего такого… правда… — Ох, я верю. — Это правда! Я не чувствую, что принадлежу этому месту, совсем! — В твоём сердце нет места приятным, согревающим воспоминаниям? — Э-э… дайте чуток подумать… а почему я должен с вами откровенничать? — Вспылил Сора, но голос не повысил, упрямо вернув себе вертикальное положение и почти смехотворное упрямое выражение лица. — Вам не всё ли равно? Моё прошлое — это только мои воспоминания, тем более когда они самые светлые. Знаете? Как путеводный огонёк в кромешной тьме, когда гаснет свет или во всём мире по-настоящему становится темно, холодно? Так тоскливо, что кажется, словно всю радость выкачивают из тебя? — Очень хорошо, я ни в коем случае не настаиваю. — У меня все конечности зудят, мне бы размяться. — Забавно, тебя никто не скручивал шершавыми, точно корабельными, верёвками. Опасный заточеный ум неродивого мальчишки, от которого было больше вреда, чем пользы, вернулся прямиком в ипостась обворожительного безвинного лучика. — А? Что, простите?! Какого чёрта… — Ты был обузой, в некотором роде, м? Тебя не было бы здесь, не навреди ты кому-то. Не вздумай меня провести, мальчик с острова. До меня дошли слухи, что дети из твоей школы хоть и были на пару футов выше, но их родителям посчастливилось узреть их с лилово-бардовыми потёками на лицах и засохшей кровью на распухших губах. Часто встревали в драки? Ты был к ним причастен? — Нет… нет… я… я этого не делал… — Правда? Тогда если ты и палец о палец не ударил, тогда явно послужил причиной возникновения у них благоговейного страха и в тоже время исключительного ужаса. Такое случилось и с твоими родственниками? — Я… не знал… я не думал об этом. Мне казалось, вы хотите мне помочь, но сейчас я думаю, что вы напрасно сотрясаете воздух! Я ничего не сделал, я не лгу. — Тогда что же? Виноваты те, кто тебя отослал из дома? — Трудно поверишь… я не знаю. Сначала мои близкие просто не обращали внимания, а потом точно это я стал для них незнакомцем, от меня отвернулся чуть ли не весь городок! Как от чумы… Меня тошнило от собственной беспомощности и ненужности, я даже не помню, что сделал не так. От меня решили избавиться. Да, как от больного чумой, прямо как от пятна. — Сора, — удовлетворёно кивнул мужчина в чёрном как смоль плаще, тихо пророним низким голосом, в котором звенела сталь, — закончим на сегодня. … … Внутренний мир воспоминаний мальчика дал трещину, затем появился первый призрак паутинки размером с горошину. Этот мир вокруг молниеносно скручивался до размера лакричной палочки, разноцветной и грозящий вызвать нечто похуже сахарного диабета или кислородного голодания. Соре было плохо, но даже позови он на помощь, никто бы не откликнулся. В особенности, когда все попытки сходили на нет за завесой тревожного продолжительного сна, превращающегося в кошмарную приторную пытку. По закатному небу проплывали кучерявые лиловые и пунцовые облака, пряча небесный сверкающий диск за флёром невидимости. Стаи резвящихся ласточек проплывали то над площадью и черепичными крышами, то над видной из любой точки города башней, увенчанной четырьмя колоколами и двумя менее приметными циферблатами, больше выполнявшими декоративную функцию. С башни городок был виден как на ладони с его хаотичным рельефом, вырезанным рукой гигантского скульптора почти у самых низовий гор. Город. Солнце. Закат. Щебет птиц. Звонкий смех. Тёплый ветерок. Вкус любимого мороженого. Только это имело значения. После череды насыщенных событий, Соре наконец позволили отдохнуть в просторной, но обделённой атмосферой обжитости, комнате, которая могла похвастаться гигантским панорамным окном, в которое в любое время суток стучалась приветливая полная луна. Глубоко погрузившись в сон, после продолжительного часа или двух мальчик содрогнулся перед свалившимся на него как снег на голову призраком одного города, закутанного в вечные сумерки. Этот фантом незаметно прокрался в его сновидение, вызвав за закрытыми веками невиданной красоты калейдоскоп: то были воспоминания, в которых в диком танце вертелись золото мощённых узких улиц, похожих на лабиринты, багрянец на вечно сумеречном небосводе, тёмно-пунцовую тень гор и сочную зелень полей, раскинутых за границами города далеко-далеко… Это был совершенно незнакомый город, но так легко заставляющий спящее сердце ничего не подозоевающего мальчика кровоточить словно от самой болезненной утраты. Во сне ему привидились запах самого вкусного в мире солёно-сладкого мороженого и детский смех, заполняющий все-все улицы, окутанных уютной вечерней позолотой. … — Ей, Сайфер, слышал новость? — Крепкого телосложения парень стукнул незадачливо своего лучшего друга по плечу, разглядев за его плечом два пергамента, на которых красовалась подозрительного вида карта туннелей города и новенькая афиша, извещающая об открытии нового сезона всеми любимого боевого соревнования Struggle. — Хм? Какую из? — С энтузиазмом проговорил подросток, что был в молодёжной шапке и приглушил играющее в комнате радио. — Выкладывай, брат. — Ты слышал, что того мелкого снова принесло в наш городок? Того самого, с которым Роксас и его приятели как-то шныряли по городу в поисках всяких баек. — Нездешний. — Тихий девчачий голос отозвался со стороны толикой не то презрения, не то пофигизма. — Со смешной физиономией. — Таскался везде за этим мелким выскочкой с белобрысой макушкой. — Высокий парень пожал плечами и выхватил из коробки с забытыми вещами йо-йо. — Ему как-то удалось в тот раз вырвать у тебя победу. — Тоже мне, молокососы друг друга стоят. А в чём проблема собственно? Что с тем, что постоянно хихикал? Как там его имя? — А я помню? Роксас затеял потягаться с ним на… скейте. — Гонка? — Оу, а вот это уже куда интереснее, чем корпеть над сомнительной картой, которую для Сайфера откопали ребята с переферии. — Похоже на то, хах, мы ещё можем успеть. — Йо-йо тут же был спрятан в карман — его обладатель отдал предпочтение сладкой газировке-шипучке с земленичным вкусом. — Сайф, думаю, ты бы потягался с ними. Особенно с этим со странной причёской. Давайте к Закатному Холму! — Это было бы эффектно, я тоже поучаствовую, — проронила девушка с короткими лиловыми волосами, секунду назад читавшая развалившись на диване сборник жутких стихотворений в очках с разноцветными вставными стёклами. Очки, книга и все пергаменты тут же были убраны в стол, заваленный всякими приблудами, которые могли заинтересовать любого уважающего себя подростка, падкого на паранормальные истории и охоту за сокровищами. В распахнутое настежь окно задувал согревающий ветерок последних дней летних каникул. На улицах сейчас было очень оживлённо, они так и манили выйти на мощённые дорожи запутанных улиц, уходящих то вниз, то вверх по склонам. — Пф-ф, их ребяческие фокусы на этот раз не прокатят, бро. — Сайфер захватил свой расписной со вкусом скейт, — ни один день лета не был потрачен впустую. Девушка последовала его примеру, откинув длинную чёлку со лба. Последний штрих — и Сайфер натянул новые специально прибережённые для такого случая перчатки. Где-то снаружи на рыночной улице играла музыка и развивались флажки в честь очередного дня рождения. Даже пахло на улице суховытым летним ветерком и печёными булочками с вареньем. Парень последовал за своими товарищами на встречу атмосфере, прекрасно располагающей к вечерней прогулке, ослепительному закатному солнцу и пурпурно-фиалковому небу с бегущими резвыми облаками, похожих на сбежавшее молоко. — А-айда, ребята! … — Хей! Да это же Сам Сайфер, — воскликнул мальчонка со сверкающими жадными до знаний тёмными глазами и самой дружелюбной наружностью в городе, приложив к своей бандане два пальца и шуточно отдав честь трио извечных соперников, — что ты тут делаешь, дружище? — Вас не приглашали, ребята. — Прямо за ним стоял чуть ссутулившийся блондин, новенький скейт которого маняще поблёскивал в свете закатного солнца. На дне его больших глаз, похожих на два крошечных океана, наполненных чистейшей лазурью, зажёгся упрямый язвительный огонёк. — Не зазнавайся, Роксас. — Бросил весело крепкий паренёк, не выпускающий из рук шипучку. — Будет нечестно, если всё веселье достанется тебе и… твоему приятелю. Эй, выскочка, как твоё ничего? — Хей! Меня зовут ---! — Только сейчас прибывшее трио заметило, насколько было поразительно сходство так хорошо знакомого им Роксаса и его близкого друга. Рост, телосложение, даже глаза. А вот улыбкой до ушей природа явно наградила только одного. Нездешнего. Наконец, этот парень с забавно торчащими коричневыми волосами издал смешок, вынул изо рта леденец и показал язык. Актёр был из него никакой, зато обаяния и энтузиазма хватило бы на добрую сотню. — Забыли, ребята? — Пф, хорош трепаться, считайте мой вызов вам реваншем. Готовьтесь проиграть, малышня. — Нет уж дудки, — потянулся приятель Роксаса, проглотив последние кусочки лакомства. Чего-чего, а самоуверенности ему было также не занимать, но вот только сколько бы он ни выпендривался, всё равно оставался безобиднее кузнечика, — ей, Роксас, готов? Блондин одарил своего товарища самой тёплой улыбкой, которую он разглядел в голубизне таких знакомых ему глаз. Он словно заглянул в душу своего же отражения: — Ты ещё спрашиваешь, ---? — Решено! Продувший покупает всем мороженое! — Не унимался паренёк с растрёпанными коричневатыми волосами, уже победно вскинув палец к закатному небу, и звонко заразительно засмеялся. Прямо сейчас он выглядил в глазах Роксаса совсем как беззаботный мальчишка, которому только исполнилось десять и которому удалось улизнуть незаметно из дома на его первое серьёзное взрослое соревнование. — Хах! Решено! — Хм… — Да, неплохо придумано! Кажется, эти времена, когда --- и Роксас выросли достаточно, чтобы постоять за себя и даже отправляться в долгие поездки на поездах дабы только увидеть друг друга, могли с лёгкостью навеять даже самые далёкие воспоминания из их детства, которого… … — Хм, ей-ей, а как вы определили победителя? … — Тот парень же пришёл первым, видали, как он крутился вокруг своей оси? … — Н-да… Постойте, пришёл? Он умудрился проскочить Сайфа и Роксаса?! Но это было безумие! Кто вообще так на скейте катается?! Как того мелкого звали? — Его звали ---, точно? — Ты про кого вообще? Завязывай языком трепать, я голоден. — Эй, Роксас, не напомнишь его имя? Вы, вроде, как близкие приятели. — М? — Может, тебя сильно головой приложило? … — Эй! Сайфер! Ты же был рядом, когда сюда ещё какой-то огроменный шар прилетел, он тебя правда ушиб так сильно? Дети его уже забрали. — Н-да, на тебя Роксас и наша подруга чуть не налетели, пришлось им резко затормозить, а то эти мелкие так и норовили броситься под колёса. … — Ну, значит ничья, дамы и господа! — Пф, отстой… — Это твоя вина, Роксас! — А-а? Ничего себе, нашёл козла отпущения! В каком таком месте моя? — Хах, ну-ну, что есть, может в другой раз свезёт. Может, по мороженому? В знак примирения на сегодня, конечно… — Ох, л-ладно-о, но только потому, что и правда детишки влезли. Считайте, что это был дружеский матч. В нём победителей не бывает, ну, кроме товарищества. — Неплохо сказано, ладно, так уж и быть! … …по правде говоря, и не было, или, по крайней мере, оно было не более чем просто шумным фасадом или сверкающей декорацией. … … Проснулся Сора в пустой как клетка комнате, свет в которой был наполовину приглушён. Задыхаясь, он отбросил в сторону тонюсенькое одеяло, точно это оно тянуло его к морской впадине всё то время, пока он спал. Ресницы слипались от солёной влаги, пока в голове жужжала тишина, не уступающая по ярости пойманному в банку рою шмелей, а в глотке застрял душераздирающий крик перепуганного до смерти невинного ребёнка. — Ты только взгляни на себя… Сердце мальчика чуть не выпрыгнуло из груди, стоило только некой фигуре покинуть дальний угол и еле касаясь пола приблизиться к кровати, позволив лунному свету зачаровывающе заиграть на его коже, оттенка жжёной карамели. Зрелище проглоченного собственным кошмаром сломанного ребёнка, попавшего в свою же ловушку сладких точно мёд сновидений, заставила ночного визитёра искривить тонкие линии губ в презрительной, но злорадной ухмылке. — Это пройдёт, — протянул он нарочито успокаивающе, норовя заглянуть в некогда безмятежную ярчайшую голубизну юных глаз, сейчас дрожащую за солёной мокротой. Мужчина бесшумно опустился на кровать возле трясущегося как осиновый лист мальчика и грубовато начертил большим пальцем, спрятанного в перчатке из кожи, на заплаканном лице дорожку невидимых линий, точь-в-точь повторяя путь бегущих по щекам горьких слёз. — Это то… чего ты страшишься? — А-ах?! Стоило только Соре ощутить на коже чужое прикосновение, лишённое всякой совести или сострадания, как внутри всё похолодело, съёжилось. Под рёбра забрался страх, но он был куда могущественнее и темнее, чем тот, который Сора пережил будучи буквально сосланным со своего родного острова. Этот ужас всколыхнул в нём все животные инстинкты. — П-пустите… Что… что вы т… тако…е… — Хм… Зависит от того, что ты во мне видишь. Именно тогда мальчик осознал, что перед ним был не человек, в этом он был абсолютно уверен. Пусть он и выглядил как оный, но вот только от него разило почти физически ощущаемой волной мрака. От которой волосы встают на затылке, желудок скручивается, а листья и цветы увядают, немедленно превращаясь в лишённую былых красоты и аромата крошку. Из глотки вырвалась беспомощная трель всхлипов, стоило пятипалому пауку болезненно и почти механическим движением прихватить кожу на затылке и сжать большим пальцем по-юношески но не слишком заметно выступающий кадык. Сора зажмурился и замер, изо всех сил стараясь выровнись дыхание, чувствуя, что близок момент, когда он вот-вот задохнётся. «Путь это прекратиться, пожалуйста!» Его внутренний голос заголосил, что если он что-то не сделает с этой чёртовой болью, вонзившейся в его кожу градом ядовитых игл, в районе кадыка, то озвереет. — Боишься? Напрасно. Я дам подсказку, как тебе освободиться из своего капкана, в который ты сам же и угодил. — Нет… Когда всё перед глазами померкло, этот голос, сродни густоте настоящего мрака загробного мира, просочился в самые удалённые уголки его сознания, заставляя переживать болезненные моменты вновь и вновь. Сознание Соры оказалось на самом днище — если это было на самом деле днищем — беспросветной пучины, пока где-то там над коркой льда на его терзания взирали оголодалые глаза тирана в чёрном как космос плаще. Сора мог поклясться, что даже уловил кожей его дыхание, похожее на вздох жерла спящего вулкана, пусть в глубине его сознания их и разделяла целая бесконечность бездонного тёмного и полного хаоса океана. В комнате под покровом ночи мужчина, закутанный в служащий ему верой и правдой угольный плащ, всё никак не мог позволить себе оборвать эту возникшую между ними связь, самую тончайшую — которая только могла существовать во всех возможных реальностях — на его памяти, но от этого не менее роковую. Сору хотелось сберечь незапятнённым, совершенным, именно живым и наполненным этой жизнью. Каждым вздохом, каждой каплей крови, каждой искрой таинственной могущественной силы, до которой не добраться другим. И в тоже самое время бессердечный мужчина жаждал разобраться с этим мальчиком раз и навсегда, расколов его воинственное по-юношески невинное сердце, дабы наконец ощутить на кончиках пальцев эту силу стало далёкого бросающего в дрожь света. Сора наконец обмяк в чужих руках. Его астральное тело всё глубже погружалось в бездну неконтролируемого хаоса, пока в комнате звенела точно тёмное заклинание колыбельная, в которую складывались тоскливые и ранящие слова: — Вот так. Падай. И запомни. Ничего не возникает из ничего. Но если ты вырежишь дыру в своём сердце, пустота обязательно заполниться. Всё, что обретёшь — потеряешь, а потеряешь — обретёшь. Всё едино благодаря тьме внутри сердца, возвращайся во тьму, она покажет тебе истину. Твои истинные воспоминания. И помни, что у тебя есть козырь. Он и твоё проклятье. Уничтожь карту. Иначе она тебя погубит.꧁♛꧂
…fate somehow brings me hope inside my heart… …