***
— Тебе точно не холодно? Может, мне дать тебе куртку? — посреди очередной довольно долгой тишины со скамейки внезапно подскакивает высокий юноша, подсаживаясь поближе к фигуре низенького робота, довольно легко располагая свои ладони на его до неприличия холодные плечах, наконец обращая на себя внимание задумавшегося геолога. Карл плавно поворачивается в его сторону, изучает чуть взволнованную фигуру возлюбленного, выпрямившегося и выглядевшего действительно решительно, настолько, что даже отвлёкся от наслаждения своей клубничной конфетой, после чего нежно хихикает, так мило прикрыв глазки и чуть наклонив голову вбок. — Я очень благодарен тебе, Леон, но в этом нет необходимости, — шепелявый голос так приятно вкрадчив и мягок, вызывая мурашки по коже хамелеона и сдавая с потрохами влюблённую улыбку, которая крайне нелепо сочеталась с нахмуренными мальчишескими бровями и серьёзным выражением лица, с которым Леон спустя короткую паузу тянет шахтёра на себя и вовлекает в непринуждённые объятия, как бы желая приласкать и согреть своей пылкой любовью, которая явно не ограничивалась робкими улыбками и прикосновениями. — Я чувствую себя неловко из-за того, что ты в одной кофточке, — с печальной улыбкой и жалобными щенячьими глазками проговаривает мальчик, указывая на внешний вид своего возлюбленного, хоть и крайне опрятный и очаровательный, но всё равно не подходящий для суровых мартовских холодов. Медленно и нехотя отстранившись от механического тела и немного просидев в неловком молчании, со стороны Леона раздаётся тихий вздох — и он шустро тянется к молнии своей куртки, пока геолог снова тянется к нему, обхватывает своими большими металлическими ладонями тёплые загорелые ладони и тянет их на себя, с чуть покрасневшими щеками и блестящими глазами останавливая подростка от уверенных действий. — Золотко, я же робот! Моя конструкция специально обустроена так, чтобы низкая температура никак не влияла на мою работоспособность и я был способен функционировать даже на научно-исследовательской станции в Антарктиде! Хоть я и ставлю под сомнение то, что там нуждаются в моём профессионализме, — смущённо ухмыляется Карл, чуть прикрывая широкую улыбку освободившейся ладонью, но быстро приходит в чувства и поднимает взгляд на своего парня. Заметив, что Леон с трудом понял его слова, робот хотел было продолжить свой монолог о своём функционале, но лишь поджал губы и наклонил голову, чувствуя, как к его щёчке прикасаются тёплые пальцы парнишки, всё-таки очевидно выбивая большую часть его мыслей из головы и сводя попытки объяснить Леону, что ему вовсе не холодно, на ноль. — А с чего это ты вдруг собрался в Антарктиду? — игриво спрашивает хамелеон, прикасаясь к тёплому металлу всей жилистой ладонью, позволяя себе ещё сильнее приблизиться к механическому любимому телу и наклониться, заглядывая в ярко-жёлтые глазки с детским любопытством и небольшим желанием подколоть геолога. В вопросе не было какой-то издёвки или попытки придраться к словам, лишь искреннее невинное желание поддержать разговор с очень умным и таким образованным возлюбленным, что и так довольно часто давалось Леону с трудом не только из-за непонимания многих вещей, но и простой подростковой замкнутости и смущённости, из-за которой ящер вечно боялся ляпнуть глупость, вынуждая себя просто молчать и слушать Карла. Однако этот вопрос дался удивительно легко, это встрепенуло и немного утихомирило волнение, хоть мальчик и твёрдо понимал, что всё-таки задал очень глупый вопрос. — Я выразился образно, — спокойно парирует шахтёр, ещё сильнее прижимая к себе загорелую ладонь. От него веет приятным умиротворением и размеренностью, которую редко увидишь на его лице — и Леон был в сильном восторге от мыслей, что чаще всего именно он вгоняет свою пассию в такое состояние лишь прикосновениями и тёплыми словами… хоть мальчишке и казалось, что этого недостаточно и геолог заслуживает большего. Тем не менее, сейчас механические глазки блестят чуть ярче и робот немного выпрямляется, оказываясь почти что на одном уровне с лицом хамелеона, специально сделав более серьёзную мордочку, — изначально я хотел донести до тебя мысль о том, что, невзирая на то, что в меня встроены некоторые, скажем так, датчики, я всё равно не ощущаю перепады температуры так, как их ощущают живые существа, — в этот момент Карл прикрывает лицо своей покрытой перчаткой ладонью и немного трёт оправу своих окуляров, тихо проворчав, в итоге немного даже повысив голос, хотя и без какой-либо злобы, — мне не холодно! Всё хорошо, Леон… Немного просидев в абсолютно тишине, прерываемой лишь абсолютно соответсвующему шуму малолюдного вечернего парка и рёвом машин где-то совсем далеко, юноша глупо хихикает и опускает взгляд. — Так мне давать куртку? — робко, хоть и наигранно уверенно осторожничает Леон, даже немного загадочно вскинув бровь со слабой улыбкой. Но встретившись с выражением лица робота, выражавшим зачатки раздражения, который так по-милому скрестил руки на груди, как бы «угрожая» мальчику перед собой, хамелеон всё-таки заставляет себя отступить, с чуть покрасневшими щеками и глуповатой улыбкой отворачиваясь, зарываясь лицом в вытащенный из весенней куртки капюшон, лишь бы смотреть куда угодно, но не на Карла, лишь бы не выдавать своё влюблённое смущение, — Понял… — совсем тихо и неуверенно добавляет мальчик, наконец положив до этого покоившуюся конфету за другую щёку и очень громко сглатывая. Хоть ящер и чувствовал себя теперь очень глупым, всё равно в голове вертелась лишь одна мысль — Карл очень милый. Однако, так и не решившись что-либо добавить и не дождавшись того же от геолога, они продолжили сидеть в умиротворённой тишине, явившейся вместе с противоречивым ощущением неловкости на фоне полного спокойства от невинно прижавшегося к Леону механического плечика, да и от присутствия этого восхитительного чуда тоже.***
— Леон, всё точно хорошо? — тихо спрашивает шахтёр, одновременно немного сбавляя ход своей вагонетки и ухватываясь за рукав куртки мальчишки, который уже чуть ли не бежал и обгонял Карла, видимо, погрузившись в свои мысли и совсем забыв о том, что они просто непринуждённо гуляют по парку. Однако от ощущения того, как металлические пальцы аккуратно прикасаются к собственным, хамелеон тотчас останавливается, едва ли не споткнувшись, только для того, чтобы озадаченно взглянуть на немного грустного робота и всё-таки прикоснуться к его по неведомой причине горячим пальцам. Взгляд бегло изучает глаза-фонарики, в которых читалось лёгкое беспокойство, красивый опрятный внешний вид геолога, деревянную вагонетку, из которой тот постоянно стеснялся вылезать, его большую ладонь, скромно державшую за рукав — и Леон не сдерживает себя от того, чтобы слабо улыбнуться и ненадолго отвлечься от дурацких мыслей. — Ну… да, да, конечно, — мальчишка немного запутывается в своих словах, но это не мешает ему вкрадчиво скользнуть рукой и прикоснуться к ладони механического возлюбленного. Леон невольно поджимает губы, чувствуя укол вины за то, что по какой-то причине заставил геолога усомниться в том, что у хамелеона всё хорошо — казалось бы, такая глупая причина, но это лишь сильнее заставляет юношу переживать! Тем не менее, недолго сверля взглядом землю под ногами и край рядом стоящей вагонетки, ящерка тихо вздыхает и поднимает взгляд обратно, решившись задать вопрос, сопровождаемый небольшой хриплостью в голосе, — а чего спрашиваешь? — Ты больше ничего не произносил после того, как предложил мне свою куртку! — растерянно и практически мгновенно восклицает робот, так прелестно сжимая загорелую ладонь и так незаметно прижимая сжатый кулачок к собственной груди, что выглядело даже не мило или очаровательно, а просто невыносимо прекрасно, настолько, что дыхание Леона ненадолго перехватывает, а сердце начинает биться чаще, совсем не слушаясь неспособного контролировать свои эмоции влюблённого подростка, испытывающего такие светлые и контрастные чувства с таких одновременно давних и недавних пор, и это так его путает, так досаждает, но хочется лишь больше, больше, больше, хоть и терзают мысли о том, что Леон должен дать что-то в ответ, не только принимать это беспокойство, любовь и ласку, он должен сделать хоть что-нибудь, сделать… — Обычно ты сообщаешь о том, как прошёл твой день, но сегодня… ты не произнёс ни слова о себе после того, как мы покинули арену… — но что он может сделать? Он не может поддерживать разговор, ему всегда становится неловко и подозрительно жарко, он даже не может шутить так же, как шутит с остальными, ведь перед ним не остальные, перед ним Карл, самый лучший и нежный, идеал, его восхитительная пассия, которой хочется принести к ногам весь мир, но в итоге хамелеон даже не знает, как сделать приятно, что можно преподнести ему, что можно подарить, ведь Леон уверен в том, что сделает это ужасно, что это лишь расстроит его механическое чудо, что тот с неловкой улыбкой скажет, что не нуждался в этом, что вынужден отказаться, и он так смотрит прямо сейчас, словно слышит все эти мысли, словно что-то скажет, может, высмеет, и… — Леон, ты меня слышишь?! — А-а?! Да, я тебя слышу, — скомканно выпаливает мальчишка, покрепче сжимая любимые металлические пальцы и смущённо отводя взгляд, шмыгнув носом напоследок. Чувствуя себя окончательно поставленным в тупик, хамелеон мычит, вздыхает, мучается в попытке сказать что-то в свою защиту, но попросту не успевает сказать хоть что-нибудь, как робот прерывает его поток мыслей, продолжая сверлить его выжидающим взглядом, в котором по-прежнему так восхитительно и очень умилительно блестело искреннее волнение. — Ну и в чём проблема, дорогой? — тихо и загадочно начинает геолог, не умудрившись скрыть свою слабую улыбку на последнем слове, прошедшимся по телу мальчишки в капюшоне лёгкими и едва бьющимися током мурашками, так и искушавшими улыбнуться в ответ. Пальцы Карла требовательно ластятся к ладони, окончательно переплетаясь с чужими пальцами, пока робот неловко поправляет свой галстук-бабочку свободной рукой и вновь поднимает свой взгляд на молчаливого ящера, с его точки зрения казавшийся даже немного слезливым, — У тебя… что-то произошло? Ты же знаешь, я никогда не позволю себе отказать в предоставлении помощи, ты всегда имеешь возможность обратиться ко мне, а я… постараюсь конструктивно оценить ситуацию, дать совет… — в своей привычной манере затараторил Карл, и, возможно, так и продолжил бы тараторить о своей отзывчивости, которую, несомненно, юноша очень ценил, но сейчас он просто вынужден перебить слишком доброго шахтёра, ведь это всё не то, у Леона ничего не приключилось, он просто поставил себя в тупик одной-единственной проблемой… — Нет, Карл, всё правда нормально. Даже круто, ну… из-за того, что мы гуляем вместе, — рыжеволосый подросток не отказывает себе в небольшой любимой привычке, поэтому во время того, как пытался хоть как-нибудь оправдаться, пиная ногой воздух и покусывая губу, он легонько прикоснулся к нагретому под каской металлу щеки, поглаживая твёрдую поверхность привычными движениями свободной рукой, потому что это правда немного отвлекало от сумбурных боязливых мыслей, помогало вернуться к самой сути и просто наслаждаться такой желанной близостью, от существования которой ящеру всегда казалось, что он лишь влюбляется сильнее. Но сейчас он не ловит себя на мыслях о том, как ему повезло встречаться с таким восхитительным роботом, сейчас Леон лишь начинает дышать глубже и тяжелее от противного осознания того, что совсем немного нервничает, пока его взгляд бегает по озадаченному лицу напротив в жалких попытках произнести что-то внятное, — ничего не случилось, наверное, просто, эм… я сегодня очень много думал… — слишком неуверенно и тихо для самого себя начинает хамелеон, стоя перед своей пассией, как виноватый щенок, лишь чудом не путая звуки и слова. Только от одних мыслей ему было стыдно, неловко и даже страшно, всё внутри юноши сжималось от осознания того, что Карл очень внимательно слушает его, всё сильнее и нежнее прижимаясь к тёплым рукам с такой пылкой невинностью, которая лишь сильнее сбивала Леона с толку, всё-таки окончательно ставя перед ним выбор. Он чувствовал, что просто умрёт со стыда, если произнесёт хоть слово правды о недавно возникшей, но уже наболевшей теме, но врать, особенно своему любимому и всегда принимающему его любым геологу будет, как ему всегда казалось, ещё позорнее. Взгляды непроизвольно пересекаются — и мальчик тяжело вздыхает, чувствуя, что жалобная речь сама вытягивается из него просто под надзором этих опечаленно-внимательных ярко-жёлтых глаз, — я с-сегодня очень много думал о том, что хочу сделать хоть что-нибудь… для тебя. Типа, что-то приятное, может, подарить… — ему очень сложно говорить такие, казалось бы, простые вещи, из-за чего ящер сбивается на середине предложения и раздосадованно ворчит, опустив взгляд. Он ожидает, что шахтёр поступит примерно таким же образом, ответит негативом или просто посмеётся, но слышит только тихий скрип вагонетки и ощущает, как Карл приподнимается на месте. — Я не понимаю, что ты подразумеваешь под этими словами. Разве в этом заключается какая-то дилемма? — крайне спокойно и без какого-либо недоумения спрашивает робот, лишь такой умиротворённой и ласковой интонацией шепелявого голоса словно вовлекая юношу в большие тёплые объятия, в которых утопает всё буйство и волнение… но, увы, прямо сейчас от такого простого вопроса буря в голове подростка не утихает, наоборот, становится лишь мрачнее и непросветнее, начинает мешать попросту сделать лишний глоток воздуха — и это даже пугает, что очень отчётливо отражается на лице хамелеона и его интонации, с которой он чуть ли не выплёвывал следующие слова. — Всё, о чём я д-думал, казалось мне… очень тупым и идиотским, я не знаю, как будто только я такую глупость могу сделать, — чересчур эмоционально мямлит Леон, покрепче сжимая в своей ладони тёплую щёчку и не сдерживая громких вздохов. Не до конца понимая, почему эти мысли так жестоко унижают перед механическим возлюбленным именно сейчас, будто выждав самый удобный момент для мальчишеских смущений и страданий, хамелеон просто молчит, собираясь с мыслями. Холодный весенний воздух уже неприятно обжигает губы и щипает влажные глаза, но сейчас его это вовсе не волнует, сейчас он с той же опаской подаёт голос, выговаривая почти что самую главную и всегда терзавшую его мысль, — я… слишком мало делаю для тебя, мне иногда кажется… чт-то я просто не достоин тебя, ведь ты такой хороший, такой добрый, такой… такой… блин… — Леон вынуждает себя срочно прекратить этот разговор с самим собой попросту из-за того, что почувствовал противную влагу на щеках, от которой нужно было срочно избавиться. И растерянный мальчишка это делает, убрав ладонь с щеки геолога и пытаясь стереть лишнюю жидкость с лица с тихими шмыгами, совершенно не понимая, почему эти мысли так задели его прямо сейчас. Он не понимает, почему ему больно от осознания того, что он действительно говорит это вслух прямо сейчас, когда, казалось бы, ещё пять минут назад они мирно гуляли, наслаждаясь компанией друг друга, и всё было хорошо, говорит вслух, а не вновь прячет где-то на задворках сознания, не осмеливаясь озвучить это даже самому себе. И это так трудно, отворачиваясь, он уже жаждет отступить, если не вовсе убежать, оставив и себя, и Карла с этими мыслями наедине, — прости… Но ящер остаётся на месте, чувствуя, как металлические пальцы, схватившиеся за загорелую ладонь ещё сильнее и отчаяннее, попросту не позволят это, чувствуя, что его любовь просто не позволит хамелеону сбежать от этих чувств. Ещё некоторое время утирая первые раздражающие слёзы рукавом, Леон всё-таки решается опустить руку и взглянуть на робота — и на собственное же удивление сталкивается с широкой улыбкой и глазами, имитировавшими вскинутые брови. Карл выглядел так, будто тот расхохочется прямо сейчас, насколько странным и неуместным юноше бы это не казалось, и это правда происходит — до ушей хамелеона доносится несколько негромких и довольно энергичных смешков, быстро перетёкших в заливной смех до слёз. — И ты серьёзно так дезориентирован из-за этого? Боже! Леон, будь добр, скажи мне, как ты вообще построил у себя в голове такую логическую цепочку? — чуть отдышавшись, геолог громко выдыхает и задаёт всего два вопроса с такой интонацией, словно в его словах было даже некоторое осуждение, хоть и прыкрытое редкими смешками. Но, заметив, что подросток не веселеет вместе с ним, робот-шахтёр становится серьёзнее на глазах и тотчас окончательно встаёт с места, оказавшись примерно на уровне плеч хамелеона. Чувствуя так легко расположившуюся тёплую руку у себя на лице, Леон невольно прикрывает глаза и даже непроизвольно трётся навстречу мягкой ласке, никак не сопротивляясь заботливой и немного затихшей интонации, — Ну же, не печалься, мой алмаз. Меня просто очень выбили из колеи твои слова… серьёзно, почему ты так внезапно решил, что ты не достоин моей любви? — чуть ли не шепчет Карл, приближаясь к чужому лицу неимоверно близко, из-за чего подросток слабо приоткрывает глаза, часто моргает и ещё сильнее прижимается к металлической руке. — Я думал… что бы я не предложил — всё тебе не интересно, тебе всё это не нужно, — раздаётся тихий шмыг, после которого Леон непроизвольно выдыхает горячий воздух прямо в механичегое лицо, ощущая, что паника вновь подступает к горлу, — м-мы такие разные, и я думал, что просто слишком скучный для тебя, что… может, я просто не умею правильно любить или типа того, — ящер окончательно опускает взгляд, чувствуя, что мыслей в голове слишком много, они словно прилипают комьями к его горлу, и он уже не сможет выдохнуть нормально, чувствуя, как часто бьётся сердце — чувствуя, как оно внезапно пропускает удар, когда его ладонь отпускают и вторую щеку тотчас начинает обжигать приятным теплом. У него просто нет возможности смотреть куда-либо ещё и куда-то уйти, ведь прямо сейчас его придерживает любимый робот — совсем легонько, но Леон уже подсознательно считает это хорошим поводом никуда не деваться от этого любящего взгляда, просто стоять на месте, видя перед собой всё ещё недоумевающую улыбку, видеть, как геолог часто моргает, анализируя информацию, но по-прежнему не отпуская мальчишку. — Это нонсенс! Не позволяй дезинформации заполнять твои мыслительные процессы, — довольно энергично спустя короткую паузу заявляет Карл, лениво бегая своим взглядом от губ до карих глаз напротив. До юноши доносится лёгкий вольный смешок, выражавший всю платоническую любовь робота к такому нестабильному и эмоциональному подростку, ещё не умеющему правильно выражать свои чувства и сильно загоняющемуся по этому поводу, несомненно, только этим спокойным и красиво поставленным голосом успокаивая мальчика, показывая, что ему нечего бояться и нечего терять, — я могу подтвердить только то, что я не нуждаюсь в твоих подарках. Но я чувствую себя так не потому, что проявляю, как ты, я полагаю, подумал, высокомерие, а… — немного растерявшись, геолог слишком быстро находит выход и ещё сильнее приближается к чуть раскрасневшемуся загорелому лицу, совсем немного не дотягиваясь до чуть поджатых губ. На лице Карла видна добрая влюблённая улыбка, и ничего более, — у меня нет необходимости в материальных ценностях из-за того, что только твои забота и внимание заставляют мои процессоры… очень, очень, о-очень нагреваться, — на щеках шахтёра возникает приятный и такой очаровательный румянец, пока его глазки начинают непродолжительно бегать туда-сюда, выражая сильное смущение. Леон чувствует, как теперь его щёки обжигаются не слезами или прикосновениями, а собственными чувствами, своей горячей влюблённостью, сопровождаемой лёгким непринуждённым возбуждением. Чувствуя, как уголки губ сами непроизвольно ползут вверх из-за таких приятных ощущений, мальчишка как бы вопросительно уставляется на свою пассию, — грубо говоря, то, как ты уделяешь мне внимание, твоё знание моих интересов, твоё умение утешить меня в нетривиальных ситуациях… всё это делает меня очень счастливым. И мне нужны не твои подарки, — шахтёр загадочно улыбается, отводя взгляд, но быстро возвращается в прежнее состояние, таким уверенным и страстным выражением лица вызывая мурашки, очень много мурашек, заставляя хамелеона задержать дыхание, — Леон, мне нужен ты. Приятный шелест юной зелёной листвы ласкает слух, пока влюблённые стояли смирно, смотря только друг на друга, слушая только друг друга, думая только друг о друге и посвящая себя целиком только друг другу. Руки юноши каким-то непонятным образом оказались на плечах геолога, пока тот, смущённо уставившись в механические глаза, снова ощущал слёзы на своих глазах, хоть и твёрдо зная, что на этот раз они не от запутанности или печали, а совершенно из-за другого, такого приятного и очень сладкого другого. — Правда?.. Различив довольно чёткий кивок, ящер несколько раз слишком громко хихикает, не веря своим чувствам и мыслям, преисполняясь ничего не требующим взамен счастьем, пока его руки соскальзывают на спину его возлюбленного, и он довольно смело вовлекает шахтёра в любящие объятия. Он продолжает громко вздыхать, усмехаться и всхлипывать в любимое плечо даже после того, как механические руки, отпустив мягкие мальчишеские щёки, неспешно обвили грудь Леона, прижимая его к себе ещё сильнее, позволяя ящеру слушать размеренное дыхание, облегчая его мысли, помогая осознать то, что всё правда в порядке, что большего ему, впрочем, и не нужно, ровно как и его любимому Карлу, который сначала поглаживал спину подростка, затем тихо хихикнул и, произнеся тихое мечтательное «дурачок», оставил свой лёгкий поцелуй где-то возле основания шеи.