до мурашек

Вылетая в Москву на личном самолете, нанятом Московским, Саша размышлял о том, как они проведут время с вечно занятой столицей. Обычно Михаил Юрьевич по неизвестным для остальных причинам каждые выходные навещал Петербург. Обычно, но не сейчас. Обычно они в выходные греются в Сашиной кровати, но не в необжитой башне Москва-сити! И от этого Саша уже который раз заламывает подточенные ногти, еле сдерживая себя от того, чтобы не начать царапать кожу. Поэтому берет газировку и делает пару глотков. За облаками уже проглядывалась желаемая для любого приезжего из периферии столица Российской Федерации. Романов нервно кладет ногу на ногу и покачивает в такт классической музыке туфлей. И все же он скучал. После предложения Миши приехать к нему, Саша не мялся и как настоящий мужчина согласился. Подумывая о том, что такое бывает крайне редко, Романов более-менее успокаивался. Хотя где-то в подкорках его сознания отчетливо была слышна фраза: «Это же Московский. Оказал ему раз услугу, придется и вторую, и третью, и… ужас. Ну не любил он ездить в Москву… Куда комфортнее Петербург. Родные улицы, историческая архитектура, навсегда отраженная в сердцах коренных петербуржцев. Русский музей, Эрмитаж, Спас на Крови, Нева… У него все по-другому, не как в стеклянных башнях. Отчего-то невольно вспоминается, как в Питере Саша иногда любил играться с уставшим Московским под свет, исходящий из чужих окон в ночи. Саша, будучи нежным и покладистым по своей натуре, всматривался в родные голубые глаза, находя в них только свое отражение. Часто в такие моменты с его плеч сползала большая рубашка Московского, особенно, когда Питер игрался с подушками, из которых вылетали в романтичном танце перья под теплый смех. Романов смотрел на него так, как не смотрит ни на кого другого и никогда не смотрел. Никогда по его телу не пробегали мурашки от чужих касаний, а только от тех, что дарил ему Миша. Той самой ладонью, что властно пробегалась по мягким бедрам, выглядывающим из-под белой ткани. Романов любил во время своей игры ластиться, пока когда-то взлетевшие к потолку перья, медленно опадали на шелковую простыню. Садиться на него и медленно притираться бедрами. Любил гладить его мощное тело своими ладонями и, наклонившись, шептать в покрасневшее ушко: Mon sexe est le diable. Чтобы нежно посмеяться. Шептать, рассматривая его лучики морщин: «Mon pouvoir». Перебирать золотые волосы, с редкими прядками седины: «Mon trésor». Касаться его выразительного лица, оглаживал щеки и считать на них россыпь веснушек: «Ma vie». Ощущать на себе его широкие ладони, скользящие от груди: «Ma tendresse», между бедер… «Ma foi». Оказаться под ним, сжимая простынь в своих ладонях от приятной ласки внутри: «Mon amour». Когда Саша посещал Париж, конечно, подобное могло произойти только после одобрения Москвой и только при сопровождении личной охраны Московского, Пьер часто подводил юношу к тому, насколько такие мужчины, как Миша, ветреные и непостоянные, подливая масло в огонь. « — Алекс, Mon âme, уйти, даже не посмотреть назад, — раскинувшись вальяжной позой в кресле, закинув ногу на ногу и попивая игристого, рассуждал с точностью уверенным выражением лица француз. — Неужели? Oh, mon Dieu, Pierre, — Саша удивленно поднимает брови, пригубив шампанское. — Точно тебе говорить. Такие, как Moscva, я хорошо знать таких cavaliers. Пока мужчина влюбленно поправляет прическу, Саша уходит в свои мысли, прикладывая пальцы к губам. — Я понимать, что ты не можешь говорить со своими коллегами в стране на эту тему. Но я мог бы помогать тебе, как удержать мужчину здесь, — мужчина знающий себе цену лучезарно улыбается, пару раз покачивая ногой и отодвинув руку так, будто держит поводок. — Ты не изменим. Действительно думаешь, что Миша похож на кого-то? — Саша невольно мягко улыбается, отчего густые брови француза приподнимаются в удивлении. От подобного бесстыдного поведение столь статного юноши! — Non, chéri. Les gens comme lui n'existent pas. Удивление Пьера длится недолго. И когда его сопернический огонь проявляется в глазах, мужчина побеждено улыбается, принимая правду юного Петербурга. Без шансов. — Oui, il est le plus effrayant. Un vrai monstre. Vous avez l'air bien. Tu es comme un agneau innocent, et c'est un méchant loup.. — Si tu continues, je pense que tu es jaloux de lui. Pierre, — шепчет Саша, смотря на мужчину из-под длинных ресниц. Уголки его губ томно приподняты, а взгляд, очевидно, бесстыдно наполнен открытой любовью при упоминании Москвы. Но разве Московский может быть ветреным, ведь их отношения длятся не один десяток лет? Кажется, Саша любит его столько, сколько знает себя. Питер давно отдал свое сердце Москве. Только порой все равно страшно. Саша отдает ему всего себя, смотрит так, будто в мире больше никого не существует кроме Московского, подставляет свои щеки для его поцелуев так преданно, словно сам Саша — жалкий щенок, в руках и под властным взглядом опытного мужчины. Дыхание перехватывает, а внизу образуется приятный узел. Кстати, после этой поездки, они поехали отдыхать в Эмираты, а Саша еще долго размышлял на тему, почему Московский так внезапно решил сорваться на отдых. Но где-то про себя точно знал причину, от которой мурашки приятно пробегали по телу. Ночная Москва прекрасна. Блестит, переливаясь разными цветами. Зеленый, розовый, фиолетовый, переливающийся в чистый синий и красный — цвет столицы. Саша кладет очки на столик, потирая глаза. А вот и Москва-река, по ней он тоже успел соскучиться. Все-таки стоит почаще ее навещать и Неву с собой брать. И как их можно было разлучить? В заключение, в своих размышлениях Саша приходит к тому, что лучше времяпрепровождение — время, проведенное в Питере, но не в Москве. Ну, какие у них могут быть радостные воспоминания в Москве? Миша ему как-то сказал: «А раньше ты часто рвался в Москву». Раньше было другое время! И Саша был ребенком, да и в Москве москвичи были достаточно культурными и вежливыми людьми! А сейчас… сейчас! Тьфу! Романов преодолевает вспышки города. Бесконечный поток людей и машин. Привычная для всех спешка, огромные вывески и рекламные блоки. Все это прекрасно может описать столицу. Когда они преодолевают мост, ведущий в Москва-Сити, Романов поднимает свой взгляд на небоскребы, невольно думая, что в башне «Федерация» его уже ожидает Михаил Юрьевич. И когда он с помощью пропуска заходит в их апартаменты, в комнате автоматически включается свет, отчего Саша раздраженно цокает. Может, сюрприз хотел сделать? Но в квартире вроде тихо, поэтому Романов подумал, что у него еще есть шанс... Хотя, почему-то Саша думал, что Миша будет дома. Отчего-то в его голове появились неприятные мысли. Комната за комнатой, ни в одной из них даже свет не горел. Пока Романов не поднялся на второй этаж, где был расположен кабинет Миши. Именно откуда и проглядывался свет. Саша, сжав вспотевшие ладони в кулаки, не спешно проходит туда. Мягко улыбнувшись на увиденное, Романов расслабленно выдыхает. Его мужчина, клявшийся и божившийся, что дождется, сейчас так по-детски уснул за столом, уложив под голову руку так, что от каждого умеренного вздоха и выдоха невесомо покачивался. Романов предположил, что Миша как приехал из кремля домой, так сразу же снова сел работать уже в своем кабинете. А потом все по московской классике. Организм не выдержал, так он и остался в таком положении. О чем-то думал? Очевидно, раз занял такую позу, даже ручку отложил в сторону. Саша тихо смеется, когда подходит к нему и осматривает стол. Романов, почти не касаясь, обводит широкие плечи ладонями, а затем опускается ниже по спине, отчего вздрагивает вместе с тем, кто только что пробудился. Миша резко разлепляет глаза и поворачивается к улыбающемуся Саше, еле сдерживающегося, чтобы не засмеяться от вида своего мужчины. Поняв, что перед ним Романов, Московский начинает просыпаться и расслаблять хмурые брови, моргая. — Михаил Юрьевич, так было интересно перебирать отчеты Газпрома, что Вы решили немного поспать? — пока Миша потирает глаза, Саша хватает его за руку и ловко садится ему на колени. — А как же «Москва никогда не спит»? Теряете хватку, господин Московский, — Саша снимает очки, а после кладет свои руки на плечи Миши, выравнивая осанку. Они смотрят друг другу в глаза, отчего у Саши мурашки пробегают по телу. Ну почему эти всегда такие красивые? Даже еще когда полностью не проснулись. — Думал, ты все-таки не приедешь, — Миша устало улыбается, кладя свои широкие ладони на тонкую талию. — Как грубо, Михаил Юрьевич. Разве это не дурной тон спящим встречать своего гостя? — Ты не гость. Это тоже твой дом, — Московский усмехается, ближе придвигая к себе Сашу. — Как и тот, что в твоей любимой сталинке? На Арбате? А где еще? А-ах, — когда Миша сжимает Сашины ягодицы, Романов хватает его ладони, продолжая играть: — На Рублевке? В Геленджике? Миша, каждый твой дворец… ох! Тоже мой? Где же мне хранить такую огромную связку ключей… — Ты уже давно решил этот вопрос. Миша целует его висок, расстегивая змейку штанов Саши, чтобы полностью проникнуть теплыми ладонями под одежду и коснуться мягких ягодиц. Романов солжет самому себе, если не признается, что получает неописуемое удовольствие от подобного внимания со стороны Миши и, конечно же, его ласк. Потому дышит шумно, сбивчиво и томно. — Ты голоден? Саша, честно признаться, не ожидал именно в такой момент услышать подобный вопрос от своего возлюбленного, а потому минуту молчал обескураженный. Несильно отстранившись, потому что по-другому просто не дали, он возбужденно смотрит в глаза Мише, затем тихо шепчет: — Безумно. Его мягкая ладонь ложится на щеку Московского, нежно оглаживая пальцами небольшие трещинки, а затем и внезапно проявившуюся улыбку. Саша поднимает ожидающий взгляд серых глаз на Мишу, рассматривая голубизну его зрачков, пытаясь хотя бы немного понять то, о чем сейчас думала его столица. Но чаще всего находил неописуемое желание, наряду с усталостью. Поддавшись вперед, Саша соприкасается с Мишей лбами и мягко улыбается, продолжая ласкать его кожу на лице. Он знает, что нужно его мужчине. — Я безумно голоден. Накормите меня, Михаил Юрьевич? У Саши самого горят от стыда щеки, когда он так бесстыдно произносит эти слова, а затем открывает свой рот для властного пальца с перстнем его Москвы. Ведь не этому! Не этому его учил его Петр! Но какие интригующие истории рассказывала Елизавета Петровна… Он берет в рот его постепенно, подстраивая язык под формы. А когда погружает до конца, не кусает, только соблазнительно играет языком внутри, смотря в глаза Миши. Миша чувствует нарастающее возбуждение, а Саша под своим задом его стояк. У самого уже мало места в штанах от таких движений, да и вообще на рот Питер был очень чувствительным. И Миша это прекрасно знал. Пока Миша играл с ротиком Петербурга, руки Саши, зная, что нужно его столице, спешно расстегивают пуговицу за пуговицей на белоснежной рубашке. Когда Миша надавливает подушечкой пальца на нижние зубы Романова, внутри Саши все сжимается, а рот раскрывается шире. Наконец, заменяя палец своими губами, Московский целует его жадно. Жадно настолько, что Сашей кажется, будто его губы буквально поглощают, сейчас съедят! Миша сжимает его челюсть, полностью взяв контроль в свои руки, пока Сашины уже спустились на его пах и запросто расстегивают пуговицу, припускают змейку. Отчего Миша хрипло выдыхает, обжигая нежную кожу своим дыханием. — Скажи еще. Московский целует открытую шею Саши, удерживая ладонью его голову. Вбирает болезненно, из-за чего Романов приятно поскуливает, сжимая губы в тонкую полосу. Он кладет руки на мощную грудь, оббегая ее своими длинными пальцами и жалобно шепчет: — Je ne suis que le tien… Когда Романову удается остановить своего льва и заглянуть в глаза друг друга, его сердцебиение безумно ускоряется, а дыхание учащается. Миша и сам чувствует, что уже не в силах себя контролировать, а потому выжидающе смотрит, дабы скорее решить внезапный вопрос Романова. Саша выдыхает: «— Mon amour». Миша тут же подхватывает его и кладет на стол, жадно целуя припухшие губы. Хватая тонкие запястья, Московский прижимает их к дубовому столу, вбирая и оттягивая искусанные губы. А кусаться они оба любят. Только Миша всегда делает это аккуратно, а Саша без тормозов. Приятное воспоминание — это то, что появляется внезапно. Миша точно помнит, как пребывая в усталом состоянии, у рядом лежавшего Петербурга резко проявлялась активность и тот нападал на Московского, кусая так, что у Миши неделями сходили синяки. Это так называемый порыв нежности? Московский под тяжестью своего тела сильнее прижимает Александра к столу, бедрами касаясь его возбужденного бугорка. — Сука. — Ч-что? Что такое? — Саша на шипение Московского удивляется, хотя у самого голова кружится. — Подожди пару минут. — Что случилось? — встревоженный взгляд Питера не сулит ничего хорошего. — Спину защемило. В комнате становится тихо, из-за чего уши Московского краснеют, да также и под обескураженным взглядом Романова, который вот-вот три… два… один. Смеется на весь кабинет! — Боже, Московский! Питер никак не может перестать смеяться. И его нежный звонкий голос заполняет просторы апартаментов. У Московского тоже прорывается смех, только вот от него еще сильнее все болеть начинает. Саша гогочет и одновременно массирует спину Миши, поговаривая: «Моя старенькая Москва. Ну ничего-ничего, пройдет. Годы берут свое. Ха-ха!» — Ах, ты, Шайтан! — Миша мягко улыбается, рассматривая искреннюю счастливую улыбку своего Петербурга, пока внутри разливалось приятное тепло. Он редко видел настолько счастливую улыбку его Сашеньки, а когда видел, старался как можно лучше запомнить эти минуты. И если честно, после такого Миша был готов перевернуть в секунду весь мир ради него. По щелчку пальцев. — Ну как, старичок? Тебе легче? Саша смотрит на него выжидающе из-под длинных завитков ресниц, на что Миша показательно снимает рубашку и откидывает ее в сторону. — Ого… Ах! Рубашка Саши уже давно расстегнута, поэтому широкие ладони Москвы так легко могут блуждать по вздымающейся груди, а рот страстно вбирать чувствительные горошины. Саша может позволить себе сегодня не сдерживаться и громко стонать. Не всегда он радовал Московского подобным, предпочитал сдерживаться, все-таки как же это стыдно! В его доме живут очень хорошие бабушки, с которыми Саша очень хорошо знаком, не хотелось бы потом краснеть перед ними. Но здесь, в их апартаментах все было иначе. Их уж точно никто не услышит и ничего не скажет… Миша опускается поцелуями на живот, подхватывает Сашу за бедра и ощущает на своих ладонях появляющийся прогиб в пояснице Романова, подставляющего свой живот для приятных ласк. Тонкие пальцы погружаются в золотые локоны, оббегают рельефные плечи, спешат обратно. Саша шумно дышит, прикрывает глаза и чувствует, как глаза наполняются слезами. Хотелось бы остаться в этом мгновении навсегда. Ведь они созданы друг для друга. И кажется, будто целого мира не существует. А там, где мир — куча проблем, войн, разрухи и боли. Саша хорошо выучил урок. — Возьми меня… Его томный шепотом после длительной подготовки — сигнал о том, что уже можно. Саша сильнее прижимает Мишу к себе, а Миша снова нависает над ним, прижимая запястья к столу. Смотрит в глаза, рассматривает лицо, а у Саши в голове: «О чем же ты все-таки думаешь?». — О том, что люблю тебя, — шепчет Миша. Отпустив запястья, Московский переплетает с ним пальцы пока одной рукой, другой подставляя головку к смазанному колечку мышц. И пока Саша, не отошедший еще от самого трепетного признания, громко стонет, находя свой взгляд где-то в потолке, где-то, где он утонул, ощущая судорогу во всем теле… Миша уже наполовину вошел в него и хрипит от приятного ощущения. Липкая жидкость пачкает живот, пока Миша что-то басисто говорит, продолжая погружаться уже до самого конца. А Саша прогибается под него. От ощущения наполненности внутри льются слезы на отполированный стол. Романов надрывисто стонет, метаясь то в одну сторону, то в другую, будучи прижатым к поверхности стола. Каждый толчок отдаётся неприятной болью, каждый также приносит неописуемое удовольствие. Миша сразу находит его чувствительную точку и знает, как входить. Московский рассматривает влюбленный взгляд, ощущая, как внутри все переверчивается. Саша так трепетно сжимает его внутри, так горько плачет, давясь собственными слезами, выгибаясь от каждого толчка так, что у Миши еще несколько заходов на подходе. Он ощущает его на себе, теплоту романовского тела, оббегает широкими ладонями чувствительное тело, заставляет бедра двигаться в такт толчкам. А Саша пользуется возможностью и снова обвивает тело руками, царапает спину, задыхаясь в их любви. Миша знает его как облупленного. И был уверен, что Питер не навестит его в эти выходные. А как только увидел, ощутил, так сразу захотел. Взять, прямо здесь и сейчас. Приворожил, прилюбил, нашел слабые места и приручил! Приподнимаясь, Московский закидывает стройные ноги Саши на плечи, а сам держит его талию и подгоняет его под свои толчки. Каждый раз все глубже, жестче и быстрее. Набирая скорость, Московский все быстрее погружался в податливое тело, отчего Саша кричал, не зная, куда себя деть. Страстные шлепки заполняли полупустой кабинет и сладкие стоны, приносившие неописуемое удовольствие. Романов все свое детство представляя сказочную жизнь в постоянной романтике, где нет места подобной пошлости, краснел, млел и таял от подобной грубости, а сейчас же сам насаживался на толстый член своего мужчины, задыхаясь от ощущений. — Мишенька, — рвано дышит Саша, заходясь слезами. — Иди… ха-а, ко мне! Прошу! Миша приостанавливается, осознав, что только что чуть не кончил. И, приходя в себя, тут же склоняется к Питеру, целуя любимые губы. Под таким наклоном Московский двигался медленнее, но достаточно глубоко, отчего при каждом проникновении, Саша взвизгивал и просил еще. Когда приближающее наслаждение подступает, Московский сильнее сжимает Сашу в своих объятьях и заходит достаточно глубоко, густо изливаясь в него спермой. Саша же, привыкший к подобного исходу, кончает вместе с ним, выгибаясь так, чтобы подстроиться под толчки Московского, ощущая, как внутри все заполняется их любовью. Его сладкий, хриплый стон раздается эхом по длинным коридорам. Сладкий и нежный, наряду с Московским рыком, вызывающему у Питера мурашки по коже. Судороги не перестают проходить, и стоит Московскому еще раз войти в Сашу, как Романова тут же накрывает вторым оргазмом. — Г-господи, п-подож-ди! — пищит Романов впиваясь ногтями в кожу Московского, пытаясь прийти в себя. Перед глазами все плыло, а тело безудержно трясло. — Такое бывает. Все хорошо, — Миша тихо смеется, не выпуская Сашу из своих объятий. Дождавшись, когда чувствительный Питер отойдет, Миша выходит из него и, подхватив, падает в кресло, сажая на себя восстанавливающего дыхание Сашу. — Если я когда-нибудь умру во время этого… — Ха-ха! Что?! — Миша заметно становится бодрее, а вот Саша… — Саш, это невозможно. Тем более, для нас. — Ты невыносим, — закатывая глаза, Саша какое-то время обижается под улыбчивым взглядом Москвы, но через несколько секунд тает. Приобнимает его за шею и смотрит в глаза. От его касаний мурашки пробегают по коже… — Я скучал…