* * * *
Грозное войско облаков обступает остров со всех сторон. Кажется, что отсюда, со смотровой башни замка, до них можно дотянуться рукой. В глубине серых громадин вспыхивают отсветы сражения, рваный ветер доносит грохот взрывов и кислый запах магии. Колдуны и колдуньи из отряда поддержки стоят молча, ожидая, когда наступит их черёд действовать. Раздаётся победный рёв, и из брюха тучи вырывается дракон, пробившийся сквозь нашу оборону. Свернув змеевидное тело в клубок, он на миг замирает, окидывая взглядом остров — и этого мгновения вполне достаточно. Тревожно поют горны, навстречу дракону взмывают боевые феи резерва, приготовленные специально на случай прорыва неприятеля. Дракон скалится, расправляет крылья, которые тут же вспыхивают неистовым пламенем. Один взмах отправляет навстречу феям сокрушительную стену огня. Они поспешно раздувают радужные пузыри магических барьеров… кто-то не успевает, и до меня доносится страдальческий вопль. Я тоже кричу, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони — но вовсе не от боли. Морель склоняется надо мной, нежно улыбаясь, её пальцы легко проникают в мою беззащитную, влажную глубину. В приливе нежности я протягиваю руку, касаюсь её груди. Она запечатлевает горько-солёный поцелуй на моих губах. Я утираю лицо, смотрю на ладонь. Кровь. Моя кровь. Я не чувствую боли, но кровь стекает из сломанного носа, с рассечённого лба, оставляя терпкий привкус во рту. Поднимаю взгляд на архонта, который возвышается надо мною, его расшитая металлическими нитями парадная мантия искрит от накапливаемой магии. — Это ересь, дитя моё, — звучит чеканный голос архонта, в котором слышится сдержанная ярость. — А ересь должна быть покарана. Хорошенько запомни, что каждая еретическая мысль повлечёт за собой боль, сильную боль и ничего, кроме боли. И страх этих терзаний станет твоим верным спутником, который оградит твой разум от отступничества. — Истина сильнее, чем страх, сильнее, чем боль… Голова кружится, и я не знаю точно, произношу я эти слова вслух или же повторяю про себя, как пароль, как молитву. Наверное, всё же они достигают слуха архонта, потому что огненная плеть хлещет по телу, разрывая в клочья одежду. Объятая карающим пламенем, я падаю, падаю долго, будто не на пол, а с вершины самой высокой башни, лечу вниз, ветер завывает в ушах, треплет волосы…
* * * *
Ветер завывает в ушах, треплет волосы, пытается проскользнуть под комбинезон. — Ну разве не прекрасно? — восторженно кричит Морель мне прямо в ухо. — Прекрасно, но для первого раза хватит! — кричу в ответ. Морель смеётся, закладывает ещё один вираж напоследок и мягко опускает меня на булыжную набережную, потом приземляется рядом. Переливчатые крылья феи распадаются на множество маленьких искр, которые гаснут в вечернем воздухе. На подгибающихся ногах я делаю несколько шагов к парапету, опираюсь о шершавые камни, вглядываюсь в горизонт, в ту точку, где земля сходится с небом. То есть, конечно, не земля, а вода. Насколько хватает глаз, во все стороны простирается гладь океана, покрывшего всю планету. За все свои жизни я всего несколько раз видела сушу — угрюмые голые скалы, выступающие из волн только во время отлива. Над морем раздаётся протяжный свист. Он не утихает, набирает силу, превращается в могучий рёв. Я поворачиваю голову на звук. Соседний летающий остров, такой же, как и наш, снизился к самой воде и развернул жерла накопителей. Созданные магией смерчи засасывают воду вместе со всеми её обитателями. Всё пойдёт в дело: рыба и водоросли станут пищей, растворённые соли — сырьём для алхимических лабораторий, а очищенная, опреснённая вода потечёт по трубам в дома простых жителей. Над накопителями вьются фигурки фей, которые прикрывают опасно опустившийся остров от нападения морских чудищ. Морель подходит ко мне со спины, обвивает руками мои плечи, и мы вместе молчим, отдавшись нахлынувшим чувствам, глядим со щемящей грустью на догорающий закат. Этот день был счастливым, но он уже не вернётся к нам.
* * * *
Прерывистый писк сигнализации грубо нарушает моё медитативное настроение. Трясу головой, но он не исчезает. Приходится встать со стула и протиснуться к проржавевшему пульту. Там зажглась оранжевая лампочка, криво подписанная «Контроль системы». Конечно, в норме она должна светиться зелёным, вот только я за всё время, что работаю здесь, такого не наблюдала. Оборудование изношено, держится лишь благодаря постоянным ремонтам. Поворачиваю тугой переключатель, и сигнализация смолкает — до следующего цикла контроля. Но это, к счастью, будет уже не моя смена. Возвращаться за стол не хочется. Я забираю рукопись, над которой работала весь день, и направляюсь в ритуальный зал. Ванны форсированной эволюции — большие, в два человеческих роста, металлические сосуды пурпурного цвета, в которых совершается ритуал «Река времён». Сейчас активна только одна из них. Если заглянуть в смотровое окошко, то можно увидеть, как в мутном белом тумане буферной жидкости что-то постепенно движется. Примерно через сутки станет различим сформировавшийся скелет, к которому добавятся внутренние органы, мускулы, кожа… — Красавица будет, правда? — едкий Фюме не упускает случая подпустить мне шпильку. Дежурно улыбнувшись, протягиваю ему свою рукопись: — Я тут разбиралась, почему фея Морель на себя не похожа. И. кажется, совершила маленькое открытие. — Зачем останавливаться, делай сразу большое, — Фюме перелистывает страницы с крайне недоверчивой гримасой. — Хм, можешь вкратце пересказать, что мы там такого натворили? После смены уже глаза набекрень, зато уши ещё ого-го. — Всё началось с того, что наш остров зашёл далеко на юг. Туда, где ещё никто не бывал. — А потом приплыли морские змеи и вломили нам так, что пришлось валить обратно на север. Помню-помню, не так уж давно это было. — Так вот, помнишь, заполняли накопители на коралловом рифе? Вышло так, что вместе с водой всосало одного необычного морского обитателя… — Ну, ты, может быть, не вникала в тонкости моей работы, но как раз так действует наша система. Получаем биомассу, пропускаем через «Реку времён», получаем тело человека-плюс, то есть феи. — Не настолько я тёмная, — ворчу я. — Ты забыл одну деталь: обычно мы берём низкоорганизованную биомассу, которая по уровню развития намного ниже человека. Ни разума, ни сознания, ни тем более души. Однако можешь себе представить, что в пурпурной ванне окажется как раз высокоорганизованное существо? — Откуда оно там возьмётся? Дельфины да киты даже не пролезут в приёмник накопителя. Разумные рыбы? Это сказки. Ну а про прочих и говорить нечего. — Ты не учитываешь, какой прыжок сделала эволюция после затопления. Те же драконы, которые умеют использовать магию, пусть примитивную, но магию. Им ты в разуме тоже откажешь? — Даже если бы попался карликовый дракон, который пролез бы через фильтры, на нём я бы не смог запустить ритуал. Как раз магия бы и помешала, она несовместима с нашей. — Тогда остаётся один вариант, — победно улыбаюсь я. — Иное существо, из другой эволюционной ветки, высокоразвитое и разумное.* * * *
— И красивое? — подмигивает Морель — Напрашиваешься на комплимент, так нечестно, — протестую я. Морель смеётся, потом оборачивается ко мне: — А вот мы и пришли, это и есть мой дом! Хотя ты же, наверное, и так знаешь, да? Я глупо улыбаюсь и киваю. Для фей отведён целый склон центрального холма, того самого, на котором воздвигнут замок. Аккуратные деревянные домики громоздятся уступами среди камней. Внутреннее устройство у жилищ одинаковое — кажется, изначально вообще была одна постройка, которую с помощью магии размножили на нужное количество точных копий — поэтому феи по своему вкусу всячески украшают их внутри и снаружи. Добираться до ползущих ввысь домиков помогают лестницы самого разного вида, от вырубленных в камне ступеней до верёвочных стремянок. Но есть места, где обходятся и без них — ведь феи могут летать. К счастью, Морель живёт невысоко, так что я без лишних трудностей оказываюсь у неё в гостиной. Не помню, была ли я здесь раньше. Скорее всего, нет. По крайней мере, незнакомыми кажутся и вьющиеся по стенам цветы, и этажерка, на полках которой выстроились странные безделушки из цветного стекла, и потёртый диванчик, достаточно широкий, чтобы двое могли там разместиться и целоваться. Сама не замечаю, как это вышло, но — вот, горький вкус губ Морель уже перекатывается у меня на языке, её голые колени касаются моих, её ловкие пальцы побеждают застёжки моего платья. Несколько поцелуев спустя я решаюсь протянуть руку и заняться её пуговицами. Когда одежда, наконец, сброшена, я нахожу в себе силы отстраниться и окинуть Морель взглядом. Обычное тело, как у всех фей, сколько их я уже видела на медосмотрах. Но почему так тянет ласкать эту маленькую грудь, прижаться к этой обманчиво хрупкой шее? Что за тайная алхимия чувств непреодолимо влечёт, парализует волю? Совершенство тела Морель нарушает лишь грубый шрам над левой ключицей. Ничего страшного, просто небольшой сбой регенерации. Я зажигаю в руке огонёк исцеляющего заклинания и тянусь стереть след порчи с холста загорелой кожи. Но Морель перехватывает мои пальцы, стискивает их до боли, до хруста. С того самого момента, как мы вошли в дом, она молчит, но я читаю в её глазах напряжение и страх. И тогда я, подавшись вперёд, покрываю шрам лёгкими поцелуями. Под моими губами Морель расслабляется всем телом, отпускает мои пальцы и нежно обнимает меня. И я понимаю, что её опасения развеялись как дым, и дальше всё будет хорошо.
* * * *
«Всё будет хорошо, всё не напрасно», — приходится повторять себе, осматривая раненых. Ещё один день, ещё одно сражение с морскими чудищами позади, ещё раз удалось отстоять остров — но не слишком ли дорогой ценой? Увы, об этом судить разве что архонту, а не мне, дежурному целителю. А эта фея, Эглантина, к сожалению, не в порядке. Слишком серьёзно потрепал её кракен. Особо мощные исцеляющие заклятья смогут восстановить её тело — но это вызовет столько бессмысленных мучений её души… Тяжело вздохнув, я надеваю ей на голову Венец Вечности. Эглантина, до сих пор напряжённая, почти сразу засыпает, на её губах расцветает мирная улыбка. Дыхание становится всё реже, реже — и вот смолкает совсем. Я выхожу из лазарета, поднимаюсь в лабораторию. Усталый Фюме развалился на стуле, пьёт ту бурду, которую называет чаем. — У нас минус одна фея, — говорю я. — Кто? — без особого интереса спрашивает он. — Эглантина. Обширные травмы, нет смысла её мучить. — А меня, значит, мучить можно, — ворчит Фюме. — Вот так выкладываешься, бьёшься как муха о стекло, а они так и норовят героинями стать. И всё по новой. — Я просто целитель, — коротко отвечаю я. Фюме тяжко вздыхает, допивает чай и встаёт: — Пока ты там исцеляла направо и налево, «Река времён» принесла нам ещё двоих. Пошли, запустим их. Кто это будет? — Камомиль и Отри, наверное. — Отри? А не лучше Непету взять? Во второй линии много повыбило, такой сильный боец будет кстати. — Непета терпеть не может Камомиль, если они вместе будут расти, головная боль инструкторам обеспечена. Фюме бормочет себе под нос что-то вроде «Ох уж эти девки», но я предпочитаю сделать вид, что ничего не слышала, и выхожу в реанимационный зал. На манипуляционных столах уже лежат два тела фей, ещё влажные от буферной жидкости. Проверяю дыхание, пульс — всё в норме, можно заняться и душами. — Ах да, чуть не забыл, — говорит вдруг Фюме. — Там забегали инструкторы, жаловались, говорят, одна фея из последнего пополнения показывает нестандартные реакции на обычных тестах. Боятся, как бы психическое отторжение не вылезло. — Сколько раз им повторять, феи это не големы какие-то. У них есть душа, а душа со временем меняется. Конечно, армейцам бы спокойнее жилось, если б реакции всегда оставались неизменными, но так не бывает. — Ты кругом права, но и они не первый год девок обкатывают, — Фюме неловко трёт затылок. — Лучше принять меры, а то свалят всё на нас, напортачили, мол, целители хреновы… — Хорошо, я посмотрю. Как зовут фею? — Как-то на Рэ. Или нет… А, Морель, точно, Морель.
* * * *
— Морель! Морель! Отзовись, пожалуйста! Морель! Я бегу, себя не помня, сквозь ночную мглу, карабкаюсь, срывая пальцы в кровь, на одинокую скалу, которая высится на крайней оконечности острова — если его считать кораблём, то здесь была корма. Сюда не достигал свет прожекторов замка, поэтому здесь можно было в уединении любоваться звёздным небом — и назначать свидания драконам. — Морель! — кричу я, взобравшись наконец наверх, и слышу то ли стон, то ли хрип. Бегу на звук и понимаю, что могла бы ориентироваться и по запаху. Пахнет водорослями и горелой плотью, тошнотворная смесь. Снова слышится стон, теперь у самых ног. Я торопливо зажигаю магический свет и вижу Морель. Или то, что от неё осталось. Её тело побывало в убийственном огне, ниже пояса всё обуглено, выше — одежда сгорела полностью, и я в ужасе гляжу, как пузырится её плоть, подстёгиваемая регенерацией, но уже неспособная восстановиться. Я готовлюсь перелить ей энергию, поддержать еле теплящийся огонёк жизни, но она перехватывает мою руку. — Ты можешь только продлить эту муку, — говорит Морель неожиданно крепким голосом. Непохоже, что она чувствует боль… видимо, разрушен крайний предел в напряжении нервных волокон. Больно и плохо ей уже больше не будет. — Не надо. Дай мне уйти такою, как есть… со своими глупыми мыслями… — Они не глупые, — я прикасаюсь к её лицу. Оно на удивление не пострадало, лишь запачкалось сажей. — Возможно, только они смогут нас спасти. — Не в этот раз, — печально усмехается Морель. — Я оказалась недостаточно убедительной. Драконы и их союзники не хотят иметь дел с наземными существами, которые причиняют им столько бед. Мой собеседник, не знаю уж, какое положение у него в драконьем обществе, показал это недвусмысленно. — Ничего, отыщем другого, более сговорчивого! — слёзы струятся из моих глаз прямо на её обгоревшие плечи, я отшатываюсь и торопливо вытираю такие бесполезные солёные капли. — А у тебя что-то вышло? — по тону Морель можно понять, что она уже догадывается об ответе. Врать бессмысленно, и глупо, и невозможно. — Я оказалась недостаточно убедительной, — повторяю её слова. — Архонт объявил меня еретичкой и… в общем, если бы Фюме не подстраховал, меня бы здесь не было. Что думали его советники, не знаю, я-то всем написала. Может, когда буря уляжется, они обдумают мои слова и смогут отказаться от утешительных иллюзий, но… — Но даже если такое чудо свершится, всегда остаётся другой вариант, — Морель устало закрывает глаза. — Вместо переговоров безнадёжная война до последней капли крови. Ещё и моим сородичам достанется от обеих сторон, просто из вредности. — Мы что-нибудь придумаем, — беспомощно говорю я, запуская пальцы в её обгоревшие на концах волосы. — Нет, ты что-нибудь придумаешь, — Морель смотрит на меня сквозь слёзы. — А я… я снова стану всего лишь ещё одной одинокой морской звездой… — Нет, ты станешь самой прекрасной морской звездой!.. Морель улыбается, что-то шепчет. Я наклоняюсь к ней, пытаясь расслышать, а она из последних сил приподнимает голову — и я успеваю забрать её последний поцелуй, солёный от слёз и горький от гари. И последний вздох. Я молча падаю на колени, поднимаю глаза к равнодушному небу. В моих неподвижных зрачках отражается вечность. Ни грубость, ни нежность уже не имеют значения.* * * *
Даже грубый голос Фюме. — …Это называется «не до жиру», слышала такое выражение? Нам бы просто выжить! А под водой не только красивенькие кораллы. Там драконы! Там кракены! Там, сука, обычные немагические акулы, которые могут тебя целиком заглотать, а их ещё и хрен убьёшь! Сколько лет ушло на то, чтобы фей натаскать на драку, а под водой все их таланты бесполезны, нужно с нуля что-то изобретать, знать бы что! — Значит, Морель всё-таки права, — вздыхаю я. — Человечество в тупике. И если ничего не делать, так в этом тупике и вымрет. — Так это тебе всё Морель насвистела, про неизвестные науке цивилизации коралловых рифов? Может, ей нужно занятие сменить, не чудищ бить, а книжки писать? Такой талант сказочницы пропадает! — Да выслушай меня наконец! — моё терпение глубоко, как дно океана, но Фюме умудряется исчерпать даже его. — У меня есть доказательства. Записи системы контроля ванн форсированной эволюции. Там отмечено появление существа неизвестного класса с признаками мощной психической деятельности. Но показателей явной несовместимости не было, поэтому система просто сделала отметку и продолжила процесс. А теперь скажи, что будет, если существо, обладающее сознанием, погрузится в «Реку времён»? — Ничего хорошего. У мелких млекопитающих, вроде кошек-собак, сознанию придёт каюк. Человек получит массу впечатлений, пока его психику будет комкать, словно пластилин, но имеет шанс остаться в своём уме. А что случилось с твоей актинией? — Она не актиния, она скорее похожа на морскую звезду, только гораздо более сложно устроенную… Неважно, в общем, её оболочка изменилась по заданному нами шаблону, а вот сознание сохранилось в целости, только впало в спячку. Или, скорее, ушло в мечты и грёзы, трудно это описать на нашем языке. Но я-то об этом не знала, и поместила в это тело душу Морель… — Мама моя каракатица, хочешь сказать, мы профукали душу феи?! — подскочил на месте Фюме. — Да нас сейчас под трибунал отдадут! — Нет, не всё так просто. Душа Морель успешно закрепилась, все признаки были налицо — знание языка, мышечная память, ориентация в пространстве и в собственной личности… Но это только до тех пор, пока не проснулось изначальное сознание. Оно быстро вернуло тело под свой контроль. А душа Морель отступила на задний план, тоже в некотором роде заснула, разве что доступ к своей памяти открыла. — Ещё лучше! Две души в одной тушке! Ты разве не знаешь, чем такое заканчивается? Психотическая диссоциация, сумасшествие, смерть, высокий риск необратимого повреждения обеих душ! — Это уже моя специальность, господин реаниматор! — фыркнула я. — И как специалист, могу гарантировать: никаких нарушений в психике нет. Я регулярно провожу наблюдения, и если начнутся какие-то сдвиги, успею принять меры. — А, так вот почему ты последнее время в замке не ночуешь, наблюдения проводишь, конечно-конечно, — выдал дежурную порцию яда Фюме, но как-то вяло, без огонька, чувствовалось, что его мысли заняты совсем другим. Всё же он был далеко не дурак, хотя и упрямец ещё тот. — Совершенно верно, две человеческих души в одном теле — это смертельно опасно, — продолжила я, не отвлекаясь на подколки. — Однако тут мы имеем человеческую с явно нечеловеческой, и, очевидно, это в корне меняет дело. В конце концов, о душах мы знаем не больше, чем о глубинах океана. Исследования наших предшественников, которые нащупали какие-то самые общие закономерности, но не смогли добраться до фундаментальных принципов — вот и всё, что у нас есть… — Напомню, что во времена, когда была суша, все манипуляции с душами считались чёрной магией, и, соответственно, за них можно было неслабо огрести, — нравоучительно заметил Фюме. — Да и сейчас архонт и его компания смотрят на наши опыты очень и очень косо, как на необходимое зло… Лучше скажи, что ты предлагаешь? Разобрать Морель на части и посмотреть, как она устроена внутри? — Нет, я никому не позволю ей навредить, — подчёркнуто серьёзно говорю я. — Вернуться к рифу и наловить ещё актиний? — Не актиний, а морских звёзд. — Да хоть голотурий. Думаю, что этого не позволит сама Морель, или как там её зовут на самом деле. Что ещё остаётся, просто внести поправки в настройки контрольной системы, чтоб такая ерунда не повторилась, и жить дальше? А вот этого, господа, уже не позволю я. — На самом деле у Морель есть предложение, как использовать её необычный статус, — я достаю ещё одну рукопись. — Знаешь, что её больше всего потрясло, когда она только осознавала своё положение? — То, что у неё теперь руки-ноги образовались? — Фюме задумчиво теребит подбородок. — Хотя нет, даже у звёзд конечности есть, это не новость. А, точно! Сиськи выросли! Они только у млекопитающих бывают, так что потрясение ещё то! Он откровенно напрашивается на ответную грубость вроде «Мужлан, только о сиськах и думаешь!» и последующую размолвку, а раз так, значит, хочет уйти от темы, а раз так, значит, я его не отпущу. — Её больше взволновало, — вкрадчиво говорю я, — как люди, такие прекрасные по сути, тратят все силы на войну, на убийства и разрушения. Она и сама вынуждена сражаться с драконами, которые ей, в общем-то, биологически ближе. — Ей что, двенадцать лет, что она таким примитивным пацифизмом страдает? Или там, на рифах, никто никого не ест? — Разумные разумных не едят. И нет, её душе не двенадцать лет, а раз в десять больше. Трудно сказать точнее, у них, в тёплом море, почти нет сезонных колебаний, по которым можно отсчитывать время, плюс их привычка впадать в спячку. Так или иначе, сознание её вполне зрелое, не меньше, чем у наших фей, — «И тело тоже», оставляю я невысказанным, чтоб не подставляться под очередные насмешки. Тем более, Фюме-то отлично знает, что из пурпурной ванны выходят вполне сформировавшиеся тела, уже прошедшие все стадии созревания и роста. Иначе толку от них в бою будет немного… — И её зрелое сознание предлагает помириться с драконами? Приглашать их на заседания совета островов, платить им дань девственницами? — Мы же даже не пытаемся наладить какие-то связи с водным миром, — говорю я устало. — Наши острова — крохотные песчинки по сравнению с океаном, а мы всё ещё мечтаем его завоевать. Может, честней будет признать, что мы часть этого огромного мира? Фюме вдруг наклоняется ко мне, стискивает плечо до боли. — Запомни хорошенько, девочка, — шипит он совершенно серьёзно. — Можешь обсуждать это со мной, можешь со своей ненаглядной звёздочкой, но не вздумай заявлять такое архонту. Вся жизнь борьба, выживает сильнейший — такова официальная доктрина. Идти против неё — это не просто рискованно, это самоубийство. — Насколько я помню, выживает не сильнейший, а наиболее приспособленный, — огрызаюсь я. Фюме вздыхает и отпускает меня: — Вот ты ещё архонта эволюционной теории поучи… Может, какое-то рациональное зерно в ваших сочинениях и присутствует — ма-а-ахонькое такое зёрнышко, как песчинка, но если не хочешь себе обеспечить досрочное перерождение, эту песчинку нужно покрыть несколькими слоями перламутра. Понимаешь, о чём я? — Понимаю, — я тоже вздыхаю. — Что ж, никто не говорил, что будет просто… Но мы, по крайней мере, дожили до утра, это уже немало.
* * * *
— Уже утро… Морель вспархивает с кровати, идёт, обнажённая, к окну — в её тесной спаленке для этого нужно сделать всего шаг — отдёргивает штору. Я смотрю на её спину, на новые шрамы, змеящиеся по гладкой коже, и бессильно стискиваю зубы. Их можно убрать почти без усилий, но Морель упрямо отказывается. Она оглядывается — и, должно быть, читает всё по моему лицу. С мягкой улыбкой садится на кровать, берёт мою руку, нежно проводит кончиками моих пальцев по грубому рубцу на своём бедре. — Для меня все эти отметины — напоминания о том, что это тело принадлежит человеку. Регенерация делает людей похожими на морских обитателей, у которых вы её и позаимствовали. Человеческое несовершенство — вот что делает это тело красивым, на мой пристрастный взгляд. — Тебе нужно познакомиться с Фюме, нашим реаниматором, — невольно улыбаюсь я. — Он тебе про человеческую красоту всё расскажет, в подробностях. Про то, что мы рождаемся только для того, чтобы гнить, разлагаться заживо и заражать всех вокруг таким же разложением. — Да он настоящий поэт! — прыскает от смеха Морель, но снова становится серьёзной. — Хотя согласись, в главном-то он прав. Человечество сейчас в тупике. Оно отчаянно цепляется за прошлое, не пытаясь приспособиться к новой реальности. — Не пытаемся приспособиться? — удивляюсь я. — А как же та самая регенерация, которую, как ты сказала, мы взяли из моря? Как же психотехнологии? — Может, ты не замечала, но это всё предназначено только для фей, — терпеливо объясняет Морель. — Феи лишь живое оружие, расходный материал, игрушки в руках колдунов. А настоящие люди — те, кто не владеет магией, кто ловит рыбу, работает в теплицах, чинит дома, кто, наконец, управляет всем обществом — они остаются такими же, как были в те времена, когда существовала суша. Да, они благодарны феям, но считают их уродами, чем-то противоестественным. Да и тех, кто с ними работает, тоже. Скажи, ты давно была в городе? Давно общалась с кем-то, кроме своих коллег? — Маги всегда были замкнутой гильдией, мало с кем водят компанию, — мямлю я, отводя глаза. — Да и некогда, я же всё время на работе занята… — Всё с тобой ясно, — Морель утешительно гладит меня по голове. — Наверное, я должна радоваться, что ты вообще снизошла до встречи со мной… — Сейчас укушу, — угроза звучит неубедительно, Морель только фыркает и проводит пальцами по моим зубам, будто пробуя их остроту. — Человек, бесспорно, красив, — продолжает она, когда становится ясно, что я не поддамся на провокацию, — но красота сама по себе ещё никого не спасла. В океанских глубинах зарождается новая жизнь. Надеяться на то, что люди задавят её, подчинят себе, сделают лишь источником ресурсов — неразумно. Новым островам ведь взяться неоткуда? — Возможно, там, на севере, за зоной штормов, есть ещё земля… — повторяю я те успокоительные фразы, что не сходят с языка архонта и его подручных. — Может быть, может быть, — кивает Морель. — Да вот только кто будет жить на этих новых островах, даже если они и возникнут. Когда я пролетаю над городом, то вижу, что некоторые дома как опустели, так и остаются пустыми. То есть население уменьшается, и мне так кажется, что это не от хорошей жизни. — Вот же хрень, — говорю я потолку. — Надо мне всё-таки чаще интересоваться миром за стенами лаборатории. — Да ладно, что там такого интересного, — игриво улыбается Морель. — Например, ты, — я пытаюсь обнять её, она со смехом вскакивает, я тянусь следом, теряю равновесие и падаю с кровати.* * * *
Нет, это не падение, это парение. Буферная жидкость поддерживает меня на плаву. Я бросилась в «Реку времён», и она уносит меня всё дальше.
* * * *
— Пока идёт процесс форсированной эволюции, твоё сознание будет заперто в плену твоих воспоминаний, в будто бы вечном переплетении прошлого и будущего, — предупреждает Фюме. — Помни свою цель, не теряй себя! Я помню. Я вернусь из этой реки обновлённым, другим существом — тем самым, чьи параметры сохранились в записях контрольной системы. Я отыщу Морель, и вместе мы сумеем найти новый путь в будущее. Вряд ли я сумею вернуться на этот остров — и ладно, и пусть. Главное, что мы храним в себе память о каждом своём воплощении, и узнаем друг друга по первому прикосновению. Ради этого можно плыть сквозь океаны забвения — и сквозь сумятицу собственных воспоминаний.