***
Луч закатного солнца скользил по шёлковому ковру, медленно переползая от голубого подола Глинделейн к золотому подолу, разложенному под ногами Финдуилас. Глинделейн укуталась в шаль, хотя на балконе было тепло. Разговор зашел в тупик. Дела обстояли гораздо хуже, чем она предполагала. Фаэливрин настолько поглощена чувствами к человеку, что судьба Нарготронда и эльдар её вовсе не волнует. — Твоё молчание звучит осуждающе. — сказала принцесса. — Я не Мандос, чтобы осуждать, госпожа. А ты, кажется совсем позабыла, что я всегда любила тебя. — Глинделейн отложила свою нетронутую работу, и опустилась возле ног подруги. — То, что я сказала… — Ты всегда была против Мормегиля, — перебила ее принцесса — Искала подвох в каждом его слове, только потому что он — не эльф! — Агарваэн, без сомнения, достоин твоего внимания. Все говорят только о нём, что в швейных, что в кузнях, что в салонах твоего отца. Но… как бы ни был хорош Аданэдель, он — смертен. — Глинделейн вдохнула поглубже, чувствуя, как напряглись в ее руке пальцы подруги, но кто если не она должна сказать это, ведь больше ни с кем принцесса не может поговорить о своих чувствах к человеку. — Ты очень молода, Фаэливрин. Он ещё моложе, но твоя молодость будет длиться и тогда, когда волосы Мормегиля станут бесцветными, а кожа сморщиться; когда прах его раствориться в земле, ты всё ещё будешь, как вишня в цвету, и много лет спустя тоже. Она замолкла, видя темнеющие глаза, наполняющиеся слезами. — И что мне делать, Глинделейн? Ждать, пока сбудутся твои слова? — Горлинка моя золотая… — что-то поднялось и опустилось за грудиной, Глинделейн. Если даже сам король отдал этому юному человеку и сердце и разум, то как может быть тяжко юной деве, неопытной ни умом ни сердцем. — А потом, когда сбудутся, проклинать свою трусость?! Пусть жизнь адана коротка, зато память эльдар вечна! И Мормегиль в ней обретёт бессмертие. Я знаю, ты хочешь, чтобы я надела кольцо Гвиндора… Раз уж я увела твою любовь… — уколола она снова. — Ну зачем ты так? Я хочу чтобы ты была счастлива. — Даже несмотря на то, что отняла твоё счастье? — Завтра ты будешь жалеть об этих обидных словах. — А я думала, мы говорим откровенно и без обид. — Хорошо. Давай. Я никогда не винила тебя. Думала, ты знаешь. — Смогла бы ты сейчас любить Гвиндора? Остались бы твои чувства неизменными к такому, — она искала подходящее определение, — …каков он сейчас? Скажи честно. Глинделейн так и сидела на полу, потупившись, не зная, солгать ли, ведь правда может нанести Фаэливрин ещё одну рану. Жалость принцессы к бывшему жениху была вернее любви, и обоим доставляла одно страдание. — Я люблю Гвиндора. — выбрала Глинделейн правду. — Ослабевшее роа и увечье добытое в доблести, не вызывает у меня отвращение, даже наоборот, Гвиндор теперь стал мне ещё дороже. Много ли мужей смогли найти в себе силы сбежать из застенков Ангбанда? Думается мне, только великая сила духа способна на это. Роа восстановить можно даже после смерти, была бы сильна фэа. И я верю, что Гвиндор исцелится от своих ран, даже тех которые не видны глазу. Финдуилас горько расплакалась, уронив голову на руки. Глинделейн встала и обняла её, принимая собой сотрясающую подругу скорбь. —Так утешь его. — услышала она сквозь всхлипы — я буду тебе благодарна до Последнего хора, если ты сможешь исцелить боль, на которую я обрекла Гвиндора. Глинделейн и рада была бы. Вот только не всем дано полюбить дважды, как Финдуилас. Гвиндор давно сделал свой выбор. Малыми детьми они росли вместе. Глинделейн была чуть старше обоих, но вскоре эта разница почти сгладилась, Гвиндор превратился в прекрасного юношу и однажды на празднике в честь Новолетия, Глинделейн танцевала с другом и заметила в себе необыкновенный трепет от его близости. Его же отношение к ней оставалось ровным и дружеским. Но всё чаще Глинделейн замечала их с принцессой наедине, увлечёнными друг другом. Потому она скрыла свои чувства, чтобы не смущать влюблённых, но женщины в сердечных делах проницательнее, однажды Фаэливрин заметила, и лгать было бессмысленно. — Что ты будешь делать, милая? — она нежно подняла мокрое лицо принцессы, и своим платком бережно осушила её слёзы. — Как думаешь, Мормегиль питает к тебе ответную любовь? Фаэливрин выпрямилась, и убрав волосы с лица, вздохнула. — Пока я не могу понять. Он — человек, к тому же очень горд. Если бы у нас было больше времени наедине… — Давай, я займу Гвиндора, а ты попробуй понять Мормегиля. — О, Лейнель! — осела Финдуилас на колени. — Не надо. — Финдуилас выглядела совсем ослабевшей. Глинделейн усадила подругу обратно на скамью и сама, сев рядом, обняла страдалицу. Значит уже поздно. И спасение одно — любовь Мормегиля и свадьба… Правда, это только до времени, пока адан не примет свой Дар Илуватара. Но если и эта любовь принцессы проживёт не дольше человеческой жизни, может не так всё и плохо? — Скажи, Финдуилас, ты уверена, что любовь к Гвиндору ушла совсем? Быть может надо подождать и она вернётся? — Если бы у меня была хоть крошечная надежда, поверь, я бы сейчас шила свадебное платье, а не пачкала слезами твоё.***
Подходя к мосту Гвиндор увидел Глинделейн, она была одна и как всегда встречала его приветливой улыбкой. Гвиндор смотрел в сияющие глаза прямо, не отводя взгляд, потому что это были редкие девичьи глаза, не выражавшие сожаление и брезгливость, и его спина согбенная тяжёлым рабским трудом, словно сама собой распрямилась. — Финдуилас просила передать, что не сможет прийти, отец позвал ее. — сказала подруга. Гвиндор предчувствовал что-то подобное, и это наверное к лучшему, потому что сегодня он был себе особенно отвратителен. Но отсутствие Фаэливрин, огорчило больше, чем Гвиндор хотел бы. Он не нашёл что сказать, только натянуто улыбнулся, снова оказавшись в тени того Гвиндора, на которого заглядывались юные красавицы, кого не перебивая слушали друзья, с кем делился мыслями сам владыка. Этот блестящий Гвиндор из прошлого терзал его настоящего с жестокостью Валарауко. — Гвиндор. Ты огорчился. Не хочешь со мной гулять? — в голосе Глинделейн не было ни укора ни обиды, только вопрос. — О, прости… я задумался кое о чём. В такой день нет ничего лучше прогулки, верно? К тому же, гляжу, ты серьёзно подготовилась, — кивнул он на корзинку, покрытую полотенцем, в руках подруги. — Я слышала, ты сегодня ходил на Совет, наверное твои мысли ещё там. Совет, ещё одно поприще, где Гвиндор потерпел поражение. Он надеялся послужить королю и Нарготронду своими знаниями о силах и устройстве Ангбанда. Но, если калека против новшеств, требующих риска и доблести, все смотрят снисходительно и ещё больше склоняются к такому новшеству. Гвиндору совсем не хотелось обсуждать это с Глинделейн, потому что любое его негодование больше походило бы на нытьё. Когда ты не согласен с кем-то вроде Турина, это выглядит как зависть. Потому что для эльдар красота — самое сильное доказательство. — Да. Ходил. В шуме потока тонули их шаги и неловкость молчания. — Мормегиль так пылко ратует за открытую борьбу лишь из-за своей молодости. Иногда прыткая уверенность производит большее впечатление, чем благоразумие, даже на опытные умы. А наш государь, истосковавшийся без супруги, так очарован юным человеком, что позволяет его играм выходить за пределы королевских кулуаров. Гвиндор невольно замедлил шаг и остановился, опешив от услышанного. — Иногда мне кажется, владыка Ородрет так ветренен лишь потому, что не он вынашивал замысел и строил тайный великий град Нарготронд. Что сказал бы достопамятный владыка Финрод на все эти ребяческие заявления Турина? Как мудрый отец упредил бы резвость юнца, я уверена. Народ встревожен, и в то же время многие готовы довериться Турину, особенно потому что король благоволит ему во всём. И ради чего? Только ради юного пыла и красоты? Но волосы цвета воронова крыла и глаза, пылающие звёздами, не сделают его сыном дома Финголфина и тем более, мудрым мужем. Воистину, красота — слабость нашего народа. Не возьму в толк, почему мудрые советники предпочитают лебезить перед фаворитом короля, вместо того, чтобы подумать о будущем Нарготронда и рода эльдар! Заподозришь здесь и колдовство или злой рок. — Тише… Что ты говоришь, Глинделейн?! — стал Гвиндор озираться по сторонам, вдруг кто мог услышать речи подруги и доложить королю. — Прости. Вот я дурёха! Хотела на прогулке отвлечь тебя от мрачных мыслей, а сама туда же. — она сошла с тропы, перешагнула бурелом и села на него, спиной к Гвиндору. Он сел рядом, и думать позабыв о своих терзаниях возле зеркала и о том, что Финдуилас вновь и вновь избегает, находя разные предлоги. Он осторожно коснулся рукой плеча подруги, понимая волнение Лейнель и одновременно удивлённый ее осведомленностью и заинтересованностью в вопросе, который волновал его больше всего. — Мне страшно, Гвиндор. Разве не забота высокого владыки — блюсти безопасность своего народа? Ах, как жаль, что владыка Финрод пал в Минас Тирите. Без него Нарготронд осиротел. Человек не должен хозяйничать здесь, будь он трижды умён и прекрасен. — Я с тобой полностью согласен. Владыка Финрод всегда смотрел ясно и широко, сердцем, а не только глазами. Меня мало кто слушает и точно не король Ородрет… Ты наполовину синдэ, насколько я знаю, если попросишься к Тинголу, думаю, он не откажет принять тебя. Да и Кирдан, слышал, всех желающих эльдар привечает. Глинделейн обернулась к Гвиндору и ее серо-зелёные глаза гневно потемнели. — Извини. Я обидел тебя? Она вздохнула и взгляд ее смягчился. — Я не о себе только волнуюсь. И зачем, скажи мне, бежать к кому-то, если мудростью можно сохранить своё? Ладно, — встала она, — идём к озерцу, срежем здесь, хочу уже перекусить поскорее. — Отлично. Я тоже проголодался. До Совета не успел поесть и потом тоже… — Гвиндор соврал, что не успел, просто у него редко появлялся аппетит, то ли от привычки в плену мало есть, то ли от хандры. Но сейчас даже заурчало в животе, так приятны были ему слова подруги. Вот только он никак не мог это толком выразить, со стороны могло показаться, что его вообще мало тронула речь Лейнель и он, путаясь взглядом в складках серого плаща, развевающегося перед ним, судорожно думал, как бы подбодрить Глинделейн, как ее успокоить. Подруга тем временем облюбовала место под молодыми вязами и хлопотала над обедом. Солнце припекало и тени тощеньких крон, подёрнутых молодой зеленью, не хватало. Глинделейн скинула плащ, Гвиндор поморщился от ослепительного света и уставился в пол, а оглянулся наверх только услышав подозрительный шелест. Всё произошло так быстро, что он не мог понять как подруга очутилась на нём. Сердце учащенно колотилось, руки обнимали мягкий стан, чувствовали его трепет, оживляющий ночные грёзы. — Прости. — сказала она, избавляя Гвиндора от своей приятной, почти неощутимой тяжести — Я…хотела сделать навес. — Давай …я помогу. — Гвиндор вдруг вспомнил телом, что он — мужчина, как уже было сегодня при встрече с у моста. На дерево он взобрался ловко, как белка, так ему показалось — Подержи вот здесь, а я привяжу. — сказала с улыбкой Глинделейн и, быстро управившись, спрыгнула на покрывало, похлопав место рядом с собой. — Там у тебя вино? — заглянул Гвиндор в корзину, принимая приглашение. Глинделейн, улыбнувшись, отломила кусочек пышной сдобы, макнула в мёд и поднесла к губам Гвиндора. Он смущённо открыл рот стараясь взять кусочек, не коснувшись губами нежных пальцев. — Сначала молоко — сказала она, облизывая палец, испачканный мёдом. — Спасибо. — вымолвил он, принимая маленькую крынку — А ты? — Можешь оставить мне половину. Гвиндор удивился. Это было для него необычно, волнующе, неловко, но и приятно. Обычно они гуляли втроём с Финдуилас, ещё реже в четвертом с Турином, и таких интимных ситуаций не возникало, да и вообще он был обычно слишком напряжён, чтобы хоть что-то заметить, всегда сосредоточенный на Финдуилас. А сейчас… Даже навес не спасал от весеннего солнца. Гвиндор слышал движение сока в деревьях, смолистый запах юных побегов и листьев щекотал обоняние. Разгорячённая Глинделейн обмахивалась салфеткой, яркий румянец очень шёл её лицу, а испарина делала её грудь, сияющую в вырезе небесно-голубой котты такой аппетитной, что Гвиндору захотелось лизнуть сливочно-белую кожу. — Какое уютное местечко. — подскочил он, испугавшись своего желания и ощущения, что он как дерево набухает соками, особенно в одном месте. — Кадется, в детстве мы всю округу облазазали в играх, но я не моню этого места. Гвиндор подошёл к озеру, зачерпнул воды, чтобы освежиться и застыл. Из успокаивающейся водной глади на него смотрел совсем не тот нолдо, которого он видел сегодня в зеркале. — Нет, этого просто не может быть! — воскликнул он, забыв о неловкости. — На озере лежат чары? Глинделейн, подойди сюда, посмотри! — Что ты там такое интересное нашёл? — подхватилась дева и с озорством подскочила к берегу, наклоняясь к воде, придерживая подол своего небесно-голубого платья. — Посмотри. — Смотрю! — смеялась она — Скажи, что я должна увидеть? — Гвиндор посмотрел на её отражение в озере, потом на деву. В воде немного приглушалась свежесть её разгорячённой кожи, блеск глаз и волос. — Скажи… В отражении я такой же, как ты видишь меня лицом к лицу? Глинделейн шагнула ближе и внимательно осматривала лицо Гвиндора, а он смотрел на подругу, словно впервые. Красота действительна необходима эльдар не меньше воздуха. Пульсирующая боль в руке, на которую Гвиндор уже даже не обращал внимания, вдруг стихла, он чувствовал как наполняется лёгкостью и годы убегают назад, далеко-далеко, когда ему приходилось краснеть, читая робкие любовные послания неизвестных дев. — Гвиндор, я вижу то же, что и в озере. Он снова заглянул в озеро, серо-зелёное с лазурными бликами, словно глаза Глинделейн. Но как возможно? Этот Гвиндор совсем не плох собой, даже хорош, можно сказать; осанистый, глаза блестят, кожа гладкая, без этих досадных теней и морщин, губы полные жизни, а волосы, он провёл рукой по волосам, на ощупь они были жестковаты, но вид не портили. — Я что на самом деле такой? Глинделейн провела рукой по щеке Гвиндора. Он вздрогнул, с трудом припоминая, когда его так особенно нежно трогали в последний раз. В этом прикосновении было послание, но Гвиндор слишком смутился, чтобы его понять. — Смотря что для тебя значит «на самом деле». Это озеро действительно зачарованно. Мной. Каждый, кто смотрит в него, видит то, что видит моё сердце.