stay right here forever (pretty please)

Если есть что-то, что Ли Минхо мог бы сказать о своем любимом клиенте (не обращая внимания на совершенно неуместный факт, что Джисон — его единственный клиент), так это то, что Хан Джисон лоялен к недостаткам — по крайней мере, когда дело касается его обуви. Независимо от того, сколько пар ботинок Минхо надевает на концерт, выстраивая их в ряд вдоль стены под стеллажом с предметами гардероба Джисона, Джисон выберет свои любимые ботинки на платформе в девяти случаях из десяти. Это как часовой механизм, более надежный, чем почти все остальное в работе Минхо как стилиста; вряд ли есть смысл стилизовать Джисона, не продумав образ под его любимые ботинки на данный момент. Он стилизует Джисона уже почти год, отпустив нескольких других своих клиентов, чтобы иметь возможность работать на кого-то с таким плотным графиком, чтобы иметь возможность гастролировать с Джисоном по всей стране и миру. Он довольно быстро разобрался с нагрузкой, может быть, за два месяца. Тем не менее, он все еще не совсем понимает свои отношения с Джисоном. Если бы только это было так же ясно, как предпочтения Джисона в гардеробе. Наверное, неправильно трахаться с клиентом — не трахай руку, которая тебя кормит, как говорится, — особенно с его единственным клиентом, особенно с таким известным и широко разрекламированным клиентом, как Хан Джисон, но Минхо не может найти в себе сил, чтобы беспокоиться. Иногда он рационализирует все это, напоминая себе, что Джисон был тем, кто искал его в первую очередь, что Джисон всегда тот, кто ищет его, но они оба одинаково замешаны в том, что они делают. Сегодняшнее шоу ничем не отличается от обычного для них. Еще одно переполненное место, полное кричащих фанатов, еще одна слишком маленькая гримерная, еще один шанс для Джисона свести с ума своего менеджера, когда он невинно улыбается Минхо и просит помочь ему надеть ботинки. Прическа и макияж Джисона уже сделаны, Феликс уже вернулся к туристическому автобусу в полном изнеможении, оставив их троих одних в гримерке. Чан вздыхает и закрывает за собой дверь, уходя, но не без напоминания Джисону, что он один из десяти. Минхо слышит, как в коридоре потрескивает радио Чанбина, когда закрывается дверь. — Ну? Минхо поднимает взгляд от пола, отрывается от ряда обуви, аккуратно выстроенных вдоль стены, и смотрит на Джисона, который развалился на диване в зеленой комнате. Он сдерживает улыбку от того, как Джисон смотрит на него, его глаза темнеют от знакомого голода, и возвращается к обуви. — Какая пара? — Не задавай вопросов, на которые ты уже знаешь ответ, Минхо. Минхо с легкостью находит ботинки Джисона, вытаскивает их из состава и несет к дивану. Не то чтобы он никогда раньше не стоял на коленях перед Джисоном, но что-то в том, как Джисон так пристально наблюдает за ним, когда он падает на пол, заставляет жар подниматься по щекам Минхо и по задней части шеи. Ботинки надеваются достаточно легко; Джисон носит их так часто, что они сидят идеально, но, несмотря на то, как часто он их носит, они все равно выглядят почти новыми, почти в идеальном состоянии благодаря добросовестной заботе Минхо о каждой вещи в обширном гардеробе Джисона. Кожа гладкая под пальцами Минхо, когда он сосредотачивается на шнуровке ботинок, сначала одного, а затем другого, всё время борясь с искушением поднять глаза и встретиться взглядом с Джисоном. Закончив, Джисон подталкивает носком ботинка внутреннюю часть бедра Минхо, потирая кожу по внутреннему шву темных джинсов Минхо. У Минхо перехватывает дыхание, но Джисон опускает ногу, прежде чем он действительно надавит туда, куда хочет Минхо. Когда он, наконец, встречается взглядом с Джисоном, Джисон ухмыляется, явно забавляясь. — Джисон. Он игнорирует Минхо, поднимаясь с дивана, чтобы встать между раздвинутых бедер Минхо. Джисон не крупнее Минхо, не совсем, но с бутсами ему это удается, и вот так— Вот так он возвышается над Минхо, заставляя его чувствовать себя таким маленьким. Знакомый коктейль эмоций бурлит в организме Минхо, смесь желания и стыда, которые он испытывает слишком сильно, чтобы это было нормально. Он чувствует, что Джисон может делать с ним все, что захочет, и ему это нравится. Джисон может делать все, что захочет, а Минхо, вероятно, будет умолять о большем. Черт возьми, он так и делал, и не один раз. Правая рука Джисона обвивается вокруг челюсти Минхо, все кольца, которые он носит, холодят разгоряченную кожу Минхо, когда он заставляет Минхо посмотреть ему в глаза. — Позже, банни. Минхо кивает и позволяет Джисону поднять его на ноги. Раньше он ненавидел это прозвище — Джисон прокомментировал, какие милые у него были зубы, когда они впервые встретились, и оно прижилось, но теперь от него Минхо становится только теплее. Может быть, это потому, что только Джисон называет его так, или потому, что никто другой не знает, что Джисон так его называет. Это что-то секретное, только для них, просто еще один способ, которым Джисон заставляет сердце Минхо биться быстрее, даже не пытаясь. Пальцы Джисона на секунду сжимаются на челюсти Минхо, а затем он наклоняется и целует уголок губ Минхо. Кто-то — то ли Чан, то ли Чанбин — стучит костяшками пальцев в дверь прямо по сигналу, заставляя их отпрянуть друг от друга. Джисон только тихо смеется, когда Минхо хмурится из-за того, что его прерывают. — Я вернусь, прежде чем ты это узнаешь, милый. Минхо притворяется беззаботным; он и так слишком много отдает Джисону от себя, чтобы дать ему понять, что делает с ним такая случайная привязанность. Джисон называет всех малышами, использует каждое ласкательное имя в книге о Минхо на ежедневной основе. Это ничего не значит. Он не может облажаться со своими… чувствами. Он слишком сильно любит Джисона, чтобы потерять то, что у них есть. Их рабочие отношения и, что более важно, их дружба — это слишком ценно для Минхо, чтобы даже подумать о том, чтобы испортить их, позволив Джисону понять, насколько сильно Минхо заботится о нем. Легче просто отложить все это, когда он отворачивается от Джисона и начинает убирать в гримерке, складывая запасные рубашки и куртки Джисона обратно в сумки для одежды, в которых они путешествуют. Он слышит, как открывается дверь, звуки с площадки усиливаются — толпа, вступительный акт, завершающий сет, разговор по радио между Чанбином и службой безопасности площадки — а затем все снова закрывается, оставляя Минхо одного в маленьком кармане тишины. Он уже скучает по Джисону, что, откровенно говоря, чушь собачья; они почти все живут вместе, запихиваясь в гастрольный автобус каждый раз, когда не на концерте. Так или иначе, это не имеет значения для Минхо, и хмурая гримаса неосознанно искажает его лицо, когда он заканчивает собирать вещи. То, что он не должен скучать по Джисону, не значит, что он может перестать чувствовать то, что он чувствует. 🎸 Наблюдать за Джисоном на сцене почему-то никогда не надоедает. Зал забит фанатами, они прижаты к баррикаде и тянутся назад по всему этажу первого уровня. Два верхних этажа тоже заполнены; весь тур Джисона распродан. Минхо не нужно бороться с толпой. Все, что требуется, это кивок Чанбину, и Минхо оказывается за кулисами, задерживаясь возле гитар Джисона и запаса воды в бутылках и полотенец, которые Чан любит держать под рукой для Джисона и группы. Сынмин не обращает на него внимания, регулируя уровень звука, пока группа занимает свои места под покровом темноты. Минхо может просто увидеть Джисона, если прищурится, ожидающего на дальней стороне сцены, его любимая гитара уже перекинута через его тело. Чонин считает первую песню своими барабанными палочками; с того места, где Енхен покачивается на затемненной сцене, начинается рокочущая басовая партия. Толпа приходит в ярость, а затем каким-то образом становится еще громче, когда загорается свет. Минхо не уверен, как Джисон делает это ночь за ночью. Мысль о том, что на него направлено столько внимания, столько беззастенчивого обожания? Это ужасно. Джисон воспринимает это спокойно, наслаждается этим, впитывает это, как губка, а затем отражает обратно в десятикратном размере, пока не начинает сиять так ярко, что на него трудно смотреть прямо. Есть причина, по которой люди падают к его ногам, спотыкаясь о человека, которого они даже не знают. Хуже всего то, что они даже не знают всех лучших сторон Джисона, какой он мягкий, какой блестящий, какой непринужденно смешной, насколько он заботится обо всех вокруг, какой он, когда думает, пишет или целуется. Они не знают, какой он в пять утра в особенно напряженную ночь, когда солнце встает над шоссе, по которому они несутся, заползает на койку Минхо и сворачивается вокруг него, прижимается лицом к шее Минхо и просто дышит, позволяя вздыматься и опускаться груди Минхо, наконец-то усыпив его. Они не знают, какой он любит кофе, или что он носит очки, или что в настоящего Джисона так же невозможно не влюбиться, как и в того, кого они видят на сцене. Сердце Минхо болезненно колотится в груди. Боль только усиливается, когда Джисон выходит на сцену, умноженная на кипящий жар, оставшийся в венах Минхо от Джисона, который всего несколько минут назад заставил его хотеть. Он всегда так сексуален, но что-то в сценическом Джисоне сводит Минхо с ума. Может быть, это отношение; может быть, это то, как отношение имеет тенденцию переноситься на то, что они обычно делают после окончания шоу. Что бы это ни было, он почувствует это сегодня вечером. Он одел Джисона в темные джинсы, идеально скроенные по фигуре, с достаточно высоким вырезом, чтобы подчеркнуть талию и сделать плечи еще более широкими. На его талии болтается цепочка, натянутая от одной петли ремня к другой, в тон всем кольцам, которые он носит, и серьгам, поблескивающим в обоих ушах. Рубашка, которую Минхо заправил в джинсы, искусно порвана, ровно настолько, чтобы показать его грудь здесь или ребра там, когда он прыгает по сцене, хотя проблески кожи труднее заметить под укороченной курткой, которую он надел, из кроваво-красной кожи, которая особенно хорошо смотрится с пепельно-светлыми волосами Джисона. Легче увидеть разрывы на его рубашке, когда он снимает куртку в середине шоу, на мгновение заходит за кулисы, чтобы передать ее Минхо и подмигнуть после того, как снял ее просто для того, чтобы устроить сцену. Минхо помнит, как сел и отрезал воротник и рукава этой конкретной рубашки своими самыми острыми ножницами, убедившись, что края были обрезаны достаточно низко, чтобы показать ребра Джисона. Почему он сделал это с собой, он на самом деле не уверен. Джисон выглядит фантастически; Минхо с минуту не может отдышаться. Пот стекает по линии роста волос Джисона, затемняя его корни; он стекает по шее и блестит на груди и руках, и Минхо загипнотизирован. Он хочет высосать соль с кожи Джисона, хочет провести пальцами по каждому дюйму обнаженной плоти, пока Джисон не станет тем, кто хоть раз умоляет, его глаза темные, когда он произносит имя Минхо. Минхо открывает бутылку воды для себя и отхлебывает из нее, как будто это его охладит. Неудивительно, что это не работает, и он только больше волнуется каждый раз, когда Джисон смотрит в его сторону со сцены или заходит за кулисы достаточно далеко, чтобы взять себе выпить или взять чистое полотенце, чтобы протереть лицо. Оставшаяся часть шоу — это, по сути, пытка для Минхо, смотреть на Джисона, так сильно хотеть его и ждать этого. Ожидание никогда не было сильной стороной Минхо, но он потерпит ради Джисона. 🎸 Минхо намеревается улизнуть между последней песней выступления Джисона и выходом на бис, но затем свет гаснет, и Джисон влетает за сцену и прижимает Минхо спиной к стене, чтобы без предупреждения впиться губами в его шею. Сынмин тут как тут — не то чтобы кто-то из команды даже притворяется, что знает, что они больше не спят вместе, — но Минхо слаб, и он позволяет этому случиться, пальцы заползают под рубашку Джисона, чтобы скользнуть по его ребрам. Гитара Джисона зажата между ними, резко вдавливаясь в живот Минхо, но он едва замечает это ощущение, не тогда, когда Джисон покусывает всю кожу, которую не прикрывает свитер Минхо. Он может слышать, как толпа скандирует имя Джисона в темноте зала, может слышать металлический голос из радио Сынмина, техник с другой стороны сцены говорит ему, что Чонин и Енхен готовы выйти на бис, когда Джисон будет готов. Сынмин многозначительно прочищает горло, но Джисон игнорирует его, предпочитая прижаться губами к губам Минхо. Порыв, который испытывает Минхо, не имеет себе равных. Мысль о том, что поцелуй с ним важнее для Джисона, чем что-либо еще, чем тысячи людей, выкрикивающих его имя… Это не похоже ни на что, что Минхо когда-либо испытывал раньше. Потребность в искрах в его животе, раскаленных добела, распространяющихся по его телу с каждым скользким скольжением губ Джисона по его губам, пока не почувствуешь, что он раскаляется, каждый дюйм его тела горит огнем, который может потушить только Джисон. Сынмин многозначительно вздыхает, и Джисон, наконец, отстраняется, улыбаясь так широко, что Минхо с трудом вспоминает, что они в темноте. — Скоро вернусь, детка, — напевает он, а затем уходит, возвращаясь на сцену. Снова зажигается свет; шум толпы разрастается до чего-то, граничащего с оглушительным. Минхо ждет первого завывания голоса Джисона из динамиков, а затем он, наконец, заставляет себя двигаться, возвращаясь в гримерку на трясущихся ногах. У него есть несколько минут — в конце концов, их выступление на бис длится три песни — и он использует их, чтобы перевести дыхание, а затем начать уборку, убедившись, что сумки и чемоданы, в которых они хранят весь гардероб Джисона, разложены и выстроены в коридоре, чтобы команда могла забрать их обратно к автобусу. Там Джисона ждет чистое полотенце и еще вода в бутылках, а также сумка с предметами первой необходимости Минхо, его телефоном, кошельком и всем остальным, что ему может понадобиться. Феликс забрал свой набор с собой, когда уходил, так что ничего другого не остается, как ждать. Итак, Минхо ждет. Очень нетерпеливо. По крайней мере, никто не видит, как он ерзает на диване, а кожаная обивка скрипит под ним при каждом движении. Он мог бы включить монитор в комнате, чтобы послушать, что происходит на сцене, но это, вероятно, только заставило бы его еще больше волноваться. Однако, в конце концов, он может сказать, что они действительно закончили играть, слышит, как тысячи людей одновременно выбегают из зала, шум людей в коридоре снаружи, вся команда начинает действовать, хорошо смазанный механизм. А потом Джисон возвращается, врывается в дверь, его переполняет адреналин от успешного шоу. Минхо чувствует, что глупо улыбается, но он не может остановить это, и с тем, как Джисон улыбается в ответ, он действительно не хочет. Он мгновенно набрасывается на Минхо, буквально забираясь на него сверху и вдавливая его в диван, утыкаясь лицом в изгиб шеи Минхо и обнимая его за талию. Минхо проводит рукой по волосам на затылке, влажным от пота и липким от лака для волос, которым пользуется Феликс, другая опускается на спину Джисона, чтобы наносить круги на его лопатку. — Хорошее шоу? — Джисон кивает в шею Минхо, а затем прижимается долгим поцелуем к коже там, прежде чем он отстраняется. Минхо практически видит, как дерзкий сценический персонаж возвращается на место после кратковременной оплошности Джисона, блеск в его глазах вызывает дрожь по спине Минхо. — Я видел, как ты смотрел, банни. Ты мне скажи. — Джисон ухмыляется; он ужасен, и Минхо он очень, очень нравится. — Это было хорошее шоу? — Ты знаешь, что это было. — Это все было ради тебя, куколка. — Минхо знает, что это неправда, и он отчаянно пытается не верить Джисону на слово, но он знает, что он пылает красным, его пульс ускоряется, когда его тело реагирует без его разрешения. Он даже не может смотреть в глаза Джисону; он смотрит вниз, наблюдая, как его собственные руки вместо этого опускаются на грудь Джисона, его пальцы впиваются в облегающую ткань рубашки. — Остановись. Слово выходит, как непреднамеренный скулеж, и Джисон хихикает, но затем одна из его рук крепко сжимает подбородок Минхо, заставляя Минхо снова посмотреть на него. — Я серьезно, ты знаешь, — он звучит так искренне, что ему трудно не поверить, но Минхо все еще пытается держать свои чувства под контролем. — Мне лучше, когда ты смотришь на меня. Это слишком много. У Минхо сводит живот, а Джисон смотрит на него так, словно видит его насквозь, и в груди нарастает всхлип, который он изо всех сил пытается сдержать, и— Джисон, наконец, сжалился над ним, отпустил его подбородок и поднялся с дивана. Однако облегчение Минхо недолговечно. Это всегда с Джисоном. — Я думаю, — говорит он, возвращая самодовольный сценический голос Джисона и определенно переводя Минхо из эмоционально подавленного состояния в просто подавленное, — кто-то чего-то хотел, прежде чем я вышел на сцену. Глаза Минхо бессознательно опускаются на ботинки Джисона. По ухмылке на лице Джисона, когда он оглядывается, он понимает, что его поймали. Жар обжигает его затылок и кончики ушей. Долгое время никто из них ничего не говорит, а затем улыбка Джисона становится еще острее. Черт. — У нас, наверное, есть минут двадцать. Тридцать, если повезет. — Джисон протягивает руку, проводит пальцем по лицу Минхо, явно довольный, когда он не может подавить дрожь. — Если ты чего-то хочешь, тебе придется сказать мне. Черт. — Я— я хочу— Джисон выглядит положительно довольным тем, что ему удалось превратить Минхо в беспорядок, даже не прикоснувшись к нему, и Минхо изо всех сил пытается успокоиться, чтобы выдавить из себя слова. Но стыд и возбуждение сжигают его, и он не может этого сделать, не может озвучить то, что ему нужно. — Черт возьми, Джисон, ты знаешь, чего я хочу. Пожалуйста. Глаза Джисона сужаются, а затем он усмехается. Рука, обхватившая лицо Минхо, перемещается к его затылку, затем запутывается в волосах и тянет, заставляя Минхо вскочить с дивана на пол. Минхо приземляется кучей у ног Джисона, инстинктивно хватаясь руками за бедра Джисона, просто чтобы удержаться в вертикальном положении. Джисон отпускает его, кончиками пальцев нежно поглаживая кожу головы Минхо на мгновение, прежде чем они отступают; обе руки перемещаются к его поясу, и у Минхо начинает течь слюна. Он даже не может найти в себе силы устыдиться того, как сильно он этого хочет, как сильно он хотел этого всю ночь. Он облизывает губы, когда Джисон расстегивает пуговицу на джинсах и расстегивает молнию. Минхо любит руки Джисона, кольца, которые он всегда носит, черный лак, который он неаккуратно нанес на свои ногти всего за день до этого. Ему нравится ощущать их на своем теле и смотреть, как они бренчат на гитарах Джисона или летают над блокнотом, пока он пишет тексты. Как будто Джисон следит за ходом мыслей Минхо, он тянет за нижнюю губу Минхо одним большим пальцем, вдавливая палец в рот, когда он автоматически открывается. Минхо счастливо мурлычет, скользя языком по коже Джисона, ресницы трепещут на его скулах. — Посмотри на себя, — напевает Джисон, его голос только подстегивает Минхо, щеки впадают, когда он сосет большой палец Джисона, — банни практически давится этим. Минхо кивает, и он не понимает, что практически задыхается, пока Джисон не убирает большой палец от губ Минхо. Он почти скулит от потери, но у него нет на это времени; Джисон без колебаний прижимает головку члена к губам, улыбаясь ему, когда Минхо стонет. — Это то, чего ты ждал, милый? Минхо снова пытается кивнуть, но его попытка пресекается тем, что Джисон толкается вперед, набивает ему рот и толкает в заднюю часть горла. Он не может остановить жалобный звук, который вырывается из него, только приглушенный благодаря тому факту, что его рот в данный момент очень полон членом Джисона. А потом ботинок Джисона скользит между бедер Минхо, и он не может ничего сделать, кроме как хныкать, руки царапают бедра Джисона, тупые ногти царапают джинсовую ткань. Джисон обхватывает голову Минхо обеими руками и отводит свои бедра назад, выскальзывая наружу, пока только кончик его члена не оказывается на языке Минхо. Носок ботинка Джисона подталкивает член Минхо туда, где он застрял в его собственных штанах, и он хнычет высоко в горле, достаточно громко, чтобы он знал, что кто-нибудь снаружи наверняка может его услышать. Эта мысль только усиливает узел возбуждения в его животе, и он не может удержать свои бедра от подергивания, не может остановить себя от едва заметных прикосновений, которые Джисон соизволил ему подарить. А затем Джисон отводит ногу назад, чтобы жесткая резиновая подошва его ботинка полностью уперлась в член Минхо. Минхо чувствует, как его трясет от предвкушения, он умоляюще смотрит на Джисона остекленевшими глазами, его рот непристойно открыт, язык обхватывает член Джисона. Джисон долгое время ничего не делает, держась так неподвижно, что Минхо не может этого понять. Это похоже на пытку, и он чувствует, как слезы наворачиваются на глаза, даже когда он пытается их сморгнуть. Как только Минхо подумывает о том, чтобы попрошайничать, Джисон сразу же начинает двигаться, насаживая Минхо обратно на свой член и вдавливая ботинок в член Минхо с идеальным давлением, удовольствие-боль раскаляет тело Минхо добела. Он цепляется за ноги Джисона, как может, но хорошо, что Джисон держит его за голову. Это так много, на грани слишком многого, и он чувствует слабость от желания, настолько сильного, что ему больно. Это только ухудшается, чем дольше Джисон входит и выходит изо рта, сгибая ногу и вращая лодыжкой, натирая ботинком член Минхо в такт движениям его бедер. Минхо не уверен, сколько у них времени. Он может слышать людей в коридоре, передвигающихся, собирающих вещи, все звуки приглушены приливом крови в ушах и непристойными звуками, исходящими из его рта, когда Джисон трахается в него, но надвигающаяся угроза того, что время истекает, все равно присутствует. Он впивается пальцами в бедра Джисона с новой силой, и Джисон отстраняется, выскальзывая изо рта Минхо и ослабляя давление своего ботинка настолько, что Минхо начинает задыхаться. В первый раз, когда он пытается заговорить, ничего не выходит, кроме искаженного звука, который может быть именем Джисона; он чувствует, как слезы в его глазах угрожают пролиться при мысли о том, что Джисон потеряет шанс нагнуть его и трахнуть в этой совершенно посредственной гримерке. Одна из рук Джисона перемещается к подбородку Минхо, большим пальцем проводя взад-вперед по его нижней губе. — В чем дело, банни? — Я хочу —, — голос Минхо грубый, уже надломленный, звук, исходящий из его рта, вызывает дрожь по всему телу. Джисон сделал это с ним. Блять. — Хочу, чтобы ты трахнул меня. Пожалуйста, Джисон, мне это нужно. Джисон выглядит невыносимо самодовольным. Он надавливает ботинком, внезапно и без предупреждения, резко ухмыляясь, когда Минхо кричит. Его бедра двигаются сами по себе, и он на мгновение натыкается на подошву ботинка Джисона, прежде чем ему удается остановить себя. — Ты уверен, что это то, чего ты хочешь? Минхо кивает с таким энтузиазмом, что ему должно быть стыдно, но стыд давным-давно вылетел в окно. — Пожалуйста, ты мне нужен. Выражение лица Джисона смягчается, едва заметно, и Минхо внезапно обнаруживает, что ошеломлен, не в силах разобрать выражение его глаз. Кончики его пальцев вдавливаются в челюсть Минхо, большой палец останавливается на подбородке Минхо. — Не волнуйся, детка. У тебя есть я. Минхо не знает, что на это ответить, но Джисон избавляет его от необходимости отвечать, когда он поднимает Минхо с пола. Он не теряет времени даром, вероятно, потому, что у них его нет, разворачивает Минхо и прижимает его к туалетному столику, наклоняя его твердой рукой между лопаток. Минхо охотно идет, падая грудью на прохладный ламинат, подперев одну щеку руками. Руки Джисона скользят по его телу, расстегивая и снимая джинсы. Он быстро раздевает Минхо до пояса, оставляя его штаны и трусы сбившимися вокруг бедер. Ему не нужно спрашивать, где смазка; он прекрасно знает, что в сумке Минхо есть бутылка с ней и запас презервативов. Он слышит, как Джисон роется в сумке, а затем снова оказывается позади Минхо, руки задирают свитер Минхо и почти благоговейно пробегают по его коже. Минхо дрожит, зажатый между теплом Джисона и столешницей, ему некуда спрятаться или убежать. Знакомый звук открывающейся бутылки со смазкой заставляет Минхо выгибаться в предвкушении, а затем два скользких пальца прижимаются к нему, проскальзывая в его тело почти без сопротивления, когда Джисон стонет. — Черт, Мин. Как будто ты был создан для этого. Минхо ахает, когда Джисон направляется прямо к его простате, надавливая на нее пальцами в течение долгого времени, прежде чем он отстраняется, а затем добавляет третий палец. — Ты трахнул меня, как… э— э. как четыре часа назад, Сони. Минхо безуспешно пытается не представлять, как Джисон прижимается к нему в тесном маленьком пузыре его койки в туристическом автобусе, пока все остальные ужинают, его бедра прижаты к груди, рот Джисона на его шее. Призрачное удовольствие от этого основывается на ощущении пальцев Джисона внутри него, пока Минхо почти не задыхается от этого. — Н-не притворяйся таким удивленным. — Это не значит, что мне не нравится видеть, как ты так хорошо ко мне относишься, — говорит Джисон низким голосом, и Минхо приходится прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться от очень неловкого звука. — Боже, блядь, просто, пожалуйста, Джисон, перестань дразнить меня. К счастью, Джисон слушается, прекращая свою кратковременную атаку на простату Минхо и выскальзывая из него. Минхо слышит шуршание фольги и поднимает лицо, чтобы посмотреть в зеркало. Джисон смотрит на него в ответ, улыбка растягивает уголок его рта, как будто он знает, что Минхо собирается сказать. — Ты не— я хочу— — Чего ты хочешь, милый? — Голос Джисона приторно сладкий, такой снисходительный, что у Минхо скручивает живот. Минхо находит в себе силы нахмуриться, глядя на отражение Джисона. — Отвали, Джисон. — Нет, детка, я не думаю, что смогу. Ты не хочешь, чтобы я использовал это, верно? — Он размахивает презервативом между двумя пальцами, прежде чем наклониться над телом Минхо, прижимая его к туалетному столику, его глаза сосредоточены на лице Минхо в зеркале. — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя грубо, не так ли, хочешь, чтобы я наполнил тебя так, чтобы из тебя текло? Хочешь, я выведу тебя, как хорошего маленького кролика, которым ты и являешься? Минхо зажмуривает глаза, все его тело горит, в горле поднимается жалобный стон. Джисон знает его слишком хорошо. Он не понимает, что на самом деле повторяет слово «пожалуйста» вслух, пока Джисон не отвечает. — Такой вежливый, не так ли? Всегда так хорош для меня. Джисон бросает презерватив на туалетный столик и целует Минхо в щеку, а затем уходит. Минхо паникует, распахивая глаза, чтобы посмотреть в зеркало, но Джисон стоит прямо за ним, намазывая себя еще большим количеством смазки. Он еще сильнее раздвигает ноги Минхо, и тогда Минхо чувствует его, головка его члена толкается в его дырочку. Пальцы Джисона обвиваются вокруг его бедер, а затем он продвигается вперед, достигая дна одним плавным толчком, который заставляет Минхо цепляться за туалетный столик. — Черт, Мин. Минхо не может ответить, кроме сдавленного шума, который Джисон выбивает из него, когда он вращает бедрами. Это так приятно, когда Джисон наконец начинает трахать его всерьез, почти слишком хорошо, как будто Минхо горит изнутри. Он не может найти, за что ухватиться, поэтому довольствуется тем, что прижимает вспотевшие ладони к столешнице, в то время как Джисон усиливает хватку на бедрах Минхо до такой степени, что это граничит с синяками. Он едва держится на волоске, когда Джисон отпускает одно бедро, чтобы вместо этого запустить руку в волосы Минхо, резко потянув и заставив Минхо поднять голову. — Открой глаза, куколка, — тон голоса Джисона не оставляет места для споров, поэтому Минхо подчиняется, как и всегда. — Да, это оно, — напевает Джисон, не сводя глаз с лица Минхо в зеркале, пока он делает снимок того, чем они занимаются. — Мой хороший зайчик, ты так хорошо ко мне относишься. Хочу, чтобы ты посмотрел, как ты разваливаешься на моем члене, ты можешь сделать это для меня? Минхо скулит, у него скручивает живот, но он все равно пытается подтянуть под себя предплечья, чтобы удержаться достаточно высоко, чтобы смотреть в зеркало. Все, чего он хочет, это быть хорошим для Джисона, делать все, что Джисон просит от него. Джисон тоже это знает, знает, что Минхо сделает все, что он попросит, без вопросов. Хуже всего то, что он использует свое влияние на Минхо только для того, чтобы заставить его чувствовать себя так, как будто ничто и никогда не будет лучше, чем Джисон, трахающий его в какой-нибудь дерьмовой гримерке после шоу, как будто ничто и никогда не сравнится с пальцами Джисона в его волосах, рукой Джисона на его бедре и наполняющим его Джисоном до тех пор, пока единственное слово, оставшееся у него во рту и в его мозгу, не будет джисонджисонджисон. Джисон отпускает волосы, но не без того, чтобы провести пальцами по голове Минхо и вниз по задней части шеи, что-то в выражении его лица в зеркале настолько мягкое, что у Минхо болит в груди. Он хочет снова закрыть глаза, хочет сделать что угодно, чтобы избежать того, как Джисон смотрит на него. Похоже, Джисон знает, что чувствует Минхо. Хуже того, похоже, что Джисон чувствует то же самое. Это ужасно, и с непрошеной надеждой, вспыхнувшей в сердце Минхо, слишком трудно справиться, поэтому он уклоняется наилучшим известным ему способом. Он умоляет. — Джисон, пожалуйста. Джисон резко выставляет бедра вперед, и Минхо вопит, слишком громко для того места, где они находятся, спеша засунуть тыльную сторону ладони в рот, насколько это возможно, чтобы заглушить звук. Джисон ухмыляется в зеркале и трахает Минхо еще сильнее. — Это то, чего ты хотел, детка? Минхо кивает, впиваясь зубами в свою руку, выгибая спину, когда Джисон ускоряется. Его ноги начинают дрожать, мышцы бедер и икр кричат, и он знает, что утром у него будет болеть всё, но он не может найти в себе сил беспокоиться, когда сейчас ему так хорошо. Он так близко, каждое прикосновение к его простате подтягивает его все ближе и ближе к концу. Джисон наклоняется над ним, обхватывая его руками с обеих сторон, его руки хватают Минхо за запястья. Минхо позволяет ему вытащить руку изо рта, позволяет Джисону прижать его руки к туалетному столику, их пальцы переплетены. Губы Джисона скользят по задней части шеи Минхо, горячие и влажные, зубы царапают его челюсть и покусывают ухо. Его толчки не прекращаются. Во всяком случае, он трахает Минхо быстрее, жестче, они оба тяжело дышат, их дыхание затуманивает зеркало перед ними. Глаза Минхо закрываются, удовольствие наполняет его организм и перекрывает все остальные инстинкты; он знает, что Джисон тоже должен быть близко, потому что он даже не пытается сказать Минхо, чтобы он держал их открытыми. Джисон целует шею Минхо, линию волос, спускается вниз по всей длине шеи. Минхо корчится, скулит, изо всех сил сжимая слабую хватку на руках Джисона. — Ах, черт, Минхо, — голос Джисона грубый, низкое рычание на ухо Минхо, и он подавляет стон костяшками пальцев Джисона. — Тебе так хорошо, детка, я наполню тебя, хочу смотреть, как это вытекает из тебя, хочу— Оргазм настигает Минхо без предупреждения, сильно и быстро, заставляя его задыхаться и дрожать, пока Джисон трахает его. Каждый толчок бедер Джисона затягивает, пока он не начинает скулить от чрезмерной чувствительности, а край боли только усиливает его. Джисону требуется еще минута, чтобы последовать за ним, выкрикивая проклятия в плечо Минхо и наполняя его по полной, как и хотел Минхо. Минхо обмякает, зажатый между тщеславием и приятной тяжестью тела Джисона, сердце колотится, а грудь вздымается в такт Джисону, когда они оба пытаются отдышаться. В конце концов он поднимает голову и смотрит в зеркало, чтобы оценить, насколько они в беспорядке. Джисон отрывает лоб от спины Минхо и встречается с его взглядом в зеркале. Он сжимает пальцы Минхо в своих и улыбается, когда Минхо сжимает их в ответ. Он открывает рот, между его бровями образуется морщинка, которую Минхо хочет разгладить, хотя его сердце бьется сильнее, задаваясь вопросом, что именно Джисон собирается сказать. — Мин, я— Кто-то стучит в дверь гримерки, возможно, сильнее, чем нужно, не то чтобы Минхо мог винить кого бы то ни было. — Черт. Джисон вырывается, и Минхо стонет от того, как он уже чувствует, как сперма стекает по его бедру. Тот, кто находится в коридоре, снова стучит, во второй раз громче. Если стук может быть расстроен, это так. Через мгновение из-за двери доносится голос Чана, более измученный, чем что-либо еще. — Давай, Хан, нам пора. — Да, да, — отвечает Джисон, натягивая штаны Минхо обратно на задницу, — дай нам пять минут. Минхо застегивает джинсы обратно, наблюдая, как Джисон делает то же самое в зеркале. — В моей сумке салфетки для макияжа— Джисон держит их в руках прежде, чем Минхо успевает закончить, и отдает их, чтобы он мог навести порядок в том беспорядке, который они натворили. Минхо может только надеяться, что место проведения дезинфицирует все между выступлениями; салфетки для макияжа, которые предпочитает Джисон, сделают только так много для бедного испорченного туалетного столика и уже липкой плитки пола в шахматном порядке. Им удается привести себя в хотя бы наполовину презентабельный вид, прежде чем Чан может вернуться, следуя за звуком раций службы безопасности по коридору и через черный ход к автобусу. Минхо неловко переминается на ходу, хмурясь, когда Джисон смеется над его затруднительным положением, как будто это не вина Джисона, что он в беспорядке в первую очередь. — Ты в порядке, детка? — его голос низкий, несмотря на то, что парковка за местом проведения огромная и практически пустынная, только Чанбин помогает технику загружать последнее оборудование в фургон, а Чан стоит у автобуса и разговаривает с Чонином. — Я помогу тебе убраться, не волнуйся. — Отвали, Джисон. — Минхо вырывает руку из хватки Джисона, чтобы ударить его по руке. — Мы не подходим друг другу в душе. Джисон многозначительно шевелит бровями. — Мы делали это раньше. Минхо знает, что он покраснел, только по тому, как Джисон хихикает. — Заткнись. Он удивлен, когда Джисон снова хватает его за руку, останавливая, пока они не подошли слишком близко к автобусу, и разворачивает Минхо лицом к себе. Его ботинки делают его достаточно высоким, чтобы Минхо пришлось откинуть голову назад, чтобы встретиться с ним взглядом, его пульс замедляется и замедляется от того, как Джисон смотрит на него. — Останешься в моей комнате на ночь? Минхо колеблется. Всегда кажется, что он вторгается в личное пространство Джисона, когда заходит в хозяйскую спальню в задней части автобуса или спит в кровати Джисона, даже если Джисон каждый раз просит его об этом. Последнее, чего он хочет, это быть навязчивым, высасывать все ограниченное свободное время Джисона и вторгаться в минимальное личное пространство, которое у него есть. И все же, как бы сильно он не хотел быть обузой, что-то в глазах Джисона заставляет его хотеть сказать «да», помимо его собственного эгоистичного желания проводить как можно больше времени с Джисоном, засыпать в его объятиях и просыпаться там же. — Пожалуйста, Мин. Как будто Джисон чувствует его слабость, и он опирается на нее, дуясь на Минхо в темноте парковки, пробираясь под кожу Минхо, как он всегда делает. — Ты не обязан, — добавляет он, и его надутые губы превращаются в самодовольную ухмылку, — но ты знаешь, что я просто проберусь к тебе в койку посреди ночи, если ты этого не сделаешь. Минхо закатывает глаза, но они оба знают, что он не скажет «нет». Не для Джисона. Вероятно, никогда. Джисон знает, что он победил, еще до того, как Минхо успевает открыть рот. В мгновение ока он тащит Минхо к автобусу, протискиваясь мимо Чонина и практически спотыкаясь о ступеньки с Минхо на буксире. Минхо не уверен, как он все еще так энергичен, но к тому времени, как они оба принимают душ, адреналин спадает. Он заставляет Джисона идти первым, что, оказывается, было правильным решением; он практически зомби, когда Минхо, наконец, вползает в его комнату, только что приняв душ и в чистой пижаме. Из-под одеяла торчит только его голова, волосы взъерошены, глаза полуприкрыты в мерцающем свете какого-то документального фильма, который показывают по телевизору. Он выглядит таким мягким, сонным, когда откидывает одеяло, чтобы дотянуться до Минхо. Джисон цепляется, когда устает, но Минхо не может найти в себе сил слишком сильно беспокоиться, не может обращать внимания на их переплетенные конечности, или дыхание Джисона на его шее, или мозолистые пальцы, пробирающиеся под рубашку и скользящие по позвоночнику. Не обращая внимания на бормотание «спокойной ночи, банни», которое пробегает по его коже. Он будет беспокоиться о том, что Джисон собирался сказать ему в гримерке в другой раз. Чувства могут подождать. Им не нужно ничего усложнять. На данный момент достаточно чувствовать, как Джисон засыпает в его объятиях.