Доктор ненавидит красивые сказки.
Джек живет пять миллиардов лет. Джек любит многое, очень многое - Джек любит кофе, любит штаны в обтяжку, любит пиццу, плащи, солнечную погоду, весну, штормящее море, тиканье часов, умные слова, книги, фрукты. Джек любит быть крутым, любит понимать сложные вещи, любит копаться в непонятных устройствах, любит гулять, любит рассказывать истории и махать руками, любит болтать и располагать к себе людей. Людей Джек любит ярких, а в остальном, в общем-то, всех подряд: мужчины, женщины, кудрявые, рыжие, сероглазые, с множеством родинок или вообще без них - Джеку нравятся все, и даже те, кто не совсем люди. Джек кажется всем веселым, дерзким и умным, а у Джека вместо души - струна, ржавая и закрепленная плохо. Джек точно знает, что его душе нужен мастер-наладчик, но таких рядом нет, и тогда Джек невольно смотрит на небо - в миллиардах звезд и километрах вселенных, в их холоде и в их огне Джек находит свое упокоение, и пускай, что оно лишь временное. Джек живет пять миллиардов лет. Джек многое не любит. Джек не любит холод, не любит страх, не любит ананасы, потому что они щиплют рот, не любит пыль, не любит наглых и беспросветных идиотов, не любит выкидывать вещи, не любит тупики, не любит одиночество и песок. Джек не любит звезды - Джек знает, какого быть где-то там, между них. Джек знает, как больно они могут обжигать и как сильно могут ослеплять, знает, что каждая звезда дарит кому-то жизнь. Он знает, и ему больно, потому что он не такой. Он не звезда - он аферист. Живет чужую жизнь в чужом веке на чужой планете, а должен, должен-то был скитаться где-то там, между звезд, с Доктором и Роуз. В крайнем случае - должен был умереть там, на Пятом Спутнике. А он здесь, на Земле двадцать первого века. О, как бы он хотел совсем умереть тогда, на Спутнике! О, как бы он хотел умереть хотя бы прямо сейчас. Или сейчас. Или, может, хотя бы завтра? Главное, чтобы насовсем. Но завтра Джек тоже не умрет, и знает это прекрасно. Так же прекрасно, как и то, что Доктор однажды вернется за ним.Джек верит в красивые сказки.
Роуз больше не девятнадцать, но она не может сказать, сколько точно. С точки зрения ее матери ей, пожалуй, все двадцать пять. С точки зрения Доктора ее возраст совершенно незначителен. А она потерялась где-то во времени и даже не знает, сколько ей лет. Роуз тоже бывает страшно. Когда-то давно она боялась пауков, еще раньше - темноты, а сейчас она ничего не боится. Ей только иногда бывает страшно от того, насколько огромна Вселенная и насколько мала в ней сама Роуз - когда она думает об этом, где-то в локтях что-то сжимается и руки трясутся сами по себе, а что-то в груди дрожит и звенит, будто гитарная струна. Тогда она сжимает покрепче рукава, закрывает глаза, делает глубокий вдох и медленный выдох, а потом открывает их и продолжает жить, беспорядочно двигаясь во времени вместе с Доктором. За Доктора Роуз тоже бывает страшно. Например, тогда, когда он думает, что она не смотрит на него, и улыбка сползает с его лица так резко и неаккуратно, меняя его до неузнаваемости, оставляя на его лице новые шрамы-морщины и забирая блеск глаз, оставляя в нем на секунду лишь бесконечную пустоту и холод, озаряемые слабым свечением времени откуда-то из его души. Роуз тогда думает, что он очень, очень старый. И он тоже не знает свой возраст. Тогда Роуз становится чуточку спокойнее, и она подходит и сжимает его руку в своей ладошке, видя, как возвращаются краски на его лицо. Она, конечно, знает, что он врет ей и про возраст, и про краски на лице - точно так же, как Доктор знает, что она врет ему про свое спокойствие и беззаботность. И пусть это всего лишь ложь, Роуз думает, что главное то, что они все равно верят друг другу - и им обоим приходится меньше бояться.Роуз любит красивые сказки.
Доктор, кажется, счастлив. Все из-за нее - рядом с ней он чувствует себя будто бы легче. Живее, моложе, ярче. Потом, когда он умрет и снова воскреснет, это будет видно по его лицу - буквально, пропадут глубокие морщины, добавится живости в глазах и плавности в движениях, и весь он будто обновится и научится заново дышать. Но пока что он сидит с книгой в маленькой гостиной и исподтишка то и дело поглядывает на Роуз, задремавшую на диване. Его золотая девочка, его лучик солнца, его вера и его сила, его надежда на будущее прямо сейчас перед ним, и на душе становится легче. На секунду что-то оборвется в груди, когда он вспомнит о том, как было без нее. Пусто, холодно, блекло, и тишина текла по венам так болезненно, будто бы вместо тишины по вене пустили ледяную родниковую воду, и даже гул планет не мог успокоить его мечущуюся душу. Если, конечно, концепт душ вообще уместен в его случае - сколько разных масок, сколько лиц он надевал на себя? Сколько лжи в его жизни было раньше, сколько осталось сейчас? Если была у него душа, она истощилась уже очень давно, так что даже тонкой ниточки от нее уже и не осталось, и Доктор не знает, что же тогда каждый раз рвется где-то внутри, а потом так долго заживает. Может быть, это нервы пошли в расход? Доктор не любит красивые концепты - он в них не верит. Он пережил все сказки, что рассказывали ему разные звезды, видел своими глазами истории, о которых пели ему планеты, знал наизусть мечты миллионов существ - и врал, врал всем, врал им и себе, врал Роуз и Джеку, врал о том, что все, конечно, будет так, как они захотят, как они пожелают. Врал, будто не знал каждый шаг и каждое слово всех, кто окружает его. Будто не слышал их и им подобных бессчетное множество раз. Будто хоть что-то еще в этой Вселенной можно изменить. Доктор уходит с Пятого Спутника с новым лицом и с новой ложью самому себе - он был полезен. Он спас себя и Роуз. Спас ту женщину. Спас... Спас ли он Джека? Время покажет. Пока что, до тех пор, пока они не встретятся снова, он будет считать, что спас и Джека тоже. Время покажет. Время покажет Доктору, что он слишком много врет самому себе.