прощальный поцелуй в шаурмечной за углом

Боязнь прийти в ярость, разозлиться до вздутых на висках вен – это есть ангрофобия. Связка звенящих ключей летит к ногам, разрушая вакуумную тишину. Налитые свинцом тела пересекают порог московской квартиры и отдаляются на неопределенную дистанцию друг от друга. Закрытые окна – изнуряющая духота. Перегоревшая лампа в нешироком коридоре – бездонный мрак давит со всех сторон вместо бетонных стен. Но переключатель срабатывает в гостиной, освещая центральную часть помещения и потрепанных злополучным днем парней. — Прекращай. — Ты мне не указ. На этом сухой диалог сворачивается. Временно, правда. Дима, предаваясь гнетущему молчанию, тыльной стороной ладони утирает багровую жидкость под носом. Во рту он ощущает привкус крови, а боль в области солнечного сплетения практически сошла на «нет». Минутами ранее ему приходилось восстанавливать дыхание из-за спазм в диафрагме и сдерживать рвотный позыв, чтобы не проблеваться рядом с вонючими мусорными баками. Но это все цветочки – дальше будут ягодки. — Что с лицом? — А что с твоим ебальником, м? Ответишь? Мученический вздох бьётся о стены. Дима не желает приписывать себя к раздражающим Антона факторам, но ответить на вопрос спокойно, без гнильцы, и стать послушным мальчиком – нет, прерогатива явно не Побрацкого. Он сам выбирает, кем ему быть – и Звёздочкин не смеет его упрекать и осуждать. — Кажется, ты не понимаешь. Антон целенаправленно движется в сторону Димы и пальцами давит на его щеки, пока студент скалится в собственной защите бродячим щенком. Множество царапин, ссадин и синяков – и это малая часть того, чем могла одарить Росгвардия. Складывалось ощущение, что магистрант сейчас взорвется атомной бомбой, по крайней мере в глазах его – камни вопиют. — Что это, я спрашиваю? – цедит Антон сквозь стиснутые зубы и, ощутимо сдавливая щеки в неконтролируемом порыве поведать о возникшем негодовании, отпускает. Перегибает палку. — Ты осознаешь, Дмитрий, что тебе повезло? Рвешься оказаться в автозаке? Значит, я повторюсь, но в более грубой форме, как любишь: сиди на жопе ровно и не суйся, куда не просят, балбес. Дима не собирается отвечать на ряд дотошных вопросов, даже если большинство риторических. В юношеской душе разгорается неукротимым пламенем желание заехать сжатым кулаком в бочину собеседника, но, к счастью или сожалению, угасает оно даже быстрее. Чувства вкупе со смешанными эмоциями бурлят котлом адским до острого жжения – и терпение лопается воздушным шариком. — Я не собираюсь молчать! Я желаю бороться за свое будущее вместе с другими гражданами! — Ты студент, Дмитрий. Последний курс. Акцентируй свое внимание на учебе, а не на внутренних проблемах страны. Антону хочется выпить. Нет, не дистиллированную или минеральную воду. Ему хочется прочистить горло дорогостоящим виски – и магистрант тянется за бутылкой крепкого алкогольного напитка, чтобы заполнить наполовину граненый стакан. Диме тоже много, чего хочется: к примеру, продолжить натягивать тонкие струны, пока те не порвутся. — Чем я хуже!? Меня еще ни разу не поймали! Я быстро бегаю и не задерживаюсь, если слышу сигналки! Почему я не могу поддержать тебя, как оппозиционера!? — Потому что нельзя! Ладонь смахивает стеклянный объект, и режущий слух звук биения посуды разносится по квартире. Антону кажется, что стенка какого-нибудь сосуда в головном мозге разрывается невыносимо медленно. Если в далеком или ближайшем будущем ему светит сдохнуть от инсульта, то удивлению не бывать. Их отношения можно сравнивать с качелями: Антон постоянно на взводе, Дима – зачастую на пределе. — Это не ответ. Коротко и по существу. Дима не виноват в том, что Антон однажды проебался и спалил свою дипломаторскую натуру. И он имеет право на подсознательное беспокойство и на добровольную помощь, которую он не в состоянии сдерживать внутри себя. Это Антон виноват в том, что бессмысленная ненависть переросла в пылкую влюбленность. Пусть сам разбирается с тем, что посеял. Пусть подавляет безграничный хаос, зародившийся в Диме. — Ты подвергаешь себя опасности, Дмитрий. Свое здоровье и будущее. Ты висишь на соплях, тебе поступало предупреждение об отчислении, и не раз. Ты жаждешь боя, похвально, я рад, что ты разделяешь мои взгляды и хочешь противостоять коррупционерам, но ты не в том положении, слышишь? – леденящий голос, назидательный тон – и даже при всем при этом Дима продолжает сводить брови к переносице, стойко держась на границе разумного. — Не принимай опрометчивых решений, если мозг не способен сложить дважды два. Тайфун негативных эмоций поглощает Побрацкого с головой. Младший расщепляется на мелкие кусочки, пока приятные воспоминания пытаются пришивать заплатки. Зачем огрызаться ответно или язвить, когда черная дыра в грудной клетке ломает ребра и разрывает кожный покров? Ему настолько противно, что харкаться ядом - худший из вариантов. Проще взрастить в себе кактусы и захлебнуться в крови, чем быть беспомощным ссыклом в глазах Антона Звёздочкина. — Ты не смеешь решать за меня, что мне делать. Я в курсе, что с учебой не в ладах, в курсе, что меня могут нахуй послать с документами из института, - его губы подрагивают не от мороза вовсе, а от накаленной обстановки. Костяшки пальцев бледнеют, а челюсть сжимается до крошеных клыков. — Вот только из нас двоих тупишь именно ты, Антон. Призываешь, блять, народ, а меня уберечь хочешь? От кого? От ментов? А нахуя это все тогда, скажи? Перестану ходить я, потом кто-нибудь еще, пока..пока никого не останется. Цель оправдает средства, Антон? Или блядское бездействие? Антон давится кислородом. Немного потрясенный, слегка ошарашенный любитель «поговорить» не имеет возможности выдавить из себя хотя бы что-то. А ведь его сила в слове, так что же случилось? Неужели Дмитрий Побрацкий загнал его в угол, сам того не ожидая? — Слушай, Антон, - Дима не смотрит на него, убирая руки в карманы пыльной и грязноватой местами куртки, — может ты и наши отношения готов на второе место поставить? Или что у нас вообще? Сумасброд, как по мне. Не ангрофобия – скорее, атихифобия. В ответ – тишина. Дима отсчитывает мысленно секунду за секундой, но ему не отвечают. Он молится хотя бы на сухое «нет», но и его не удостоился заполучить. Затишье перед бурей. — Ясно. Я услышал, что хотел, Антон. И Побрацкий незамедлительно разворачивается, шагая к выходу. У Антона только сейчас срабатывает предупреждающий звоночек. — Дмитрий..Дима, погоди! И Дима тормозит на пороге квартиры. Обводит зеркало взглядом и кисло усмехается. — Хотя, знаешь, у меня есть кое-что для тебя. Дима включает свет в ванной комнате, присаживается на миг на корточки, чтобы под раковиной отыскать ярко-красную помаду. Только ему одному известно, где Антон хранит дипломаторские вещи. Только ему известно, что Антон – герой современности, о котором говорят в новостях и в общественных местах. Даже под дулом пистолета Побрацкий бы не раскрыл его личность. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Дима откладывает колпачок и выводит буквы на стекле. Антон до последнего не понимает, что происходит. — Нет смысла его скрывать. Теперь, - Дима кидает ему помаду в руку и смотрит в последний раз: на его физиономии ни-че-го – и Антона это пугает, как ничто иное. — Прощай. Дверь закрывается с громким хлопком. Звёздочкин пялится на пропавший из поля зрения силуэт Побрацкого, пока не решается взглянуть на зеркало. В его сердце вбивают ржавую иглу. «— Слушай, Антон, тут какое дело.. – парень выбрасывает окурок сигареты и делает глоток холодненького пива. Он рад, на самом деле, что Антон приехал к нему в общежитие по зову, узнав, что Димка в драбадан. Одежда раскидана, на столе вселенский бардак, а в руках студента – гитара, но.. пальцы не спешат бренчать по струнам. — Знаю, что год наших..ээ, отношений не так уж и скоро, но..бляха, короче, я такую песню тебе готовлю, а название у нее – просто зашибись! Я отвечаю, ты будешь в восторге! — Скажи, интриган! Дима смеётся и лезет к Антону целоваться, покрывая лицо магистранта мелкими трепетными поцелуями. Сейчас он не стыдится, алкоголь по истине творит чудеса. — Не-а, я лишь подогрел твой интерес! Просто я в эту песню всю свою душу вложу и хочу, чтобы ты узнал о ней только в знаменательный день, идет? Антон смотрит заворожено и улыбается мягко. Чем он заслуживает чудо в лице Дмитрия Побрацкого? Чем? — Хорошо. Буду ждать этот день с нетерпением.» Старший содрогается всем телом и балластом падает на колени. Он так боялся допустить ошибку, что позволил чуду уйти. Антон Звёздочкин познал опустошение. «Прощальный поцелуй в шаурмечной за углом» гласило название так и неспетой песни.