О том, почему бессонница может оказаться полезной

      Дождь, мерно отбивающий по крыше бамбукового домика, неловкими струйками стекается по кровле вниз на землю, на траву, покачивающейся на ветру, и звук капель смазывается ее шелестом. Где-то вдалеке слышны раскаты грома, грохочущего с ощутимой силой, громкостью. Сбоку слабо сверкает молния.       В подобную погоду ни один разумный человек ни за что бы не высунулся из теплого дома и мягких объятий одеяла. А если учитывать, что почти прошел час свиньи и время близилось к часу ранней крысы, все разумные люди в такое время уже спали.       Вероятно, Шан Цинхуа никак не мог считаться разумным человеком. Потому что сейчас он совсем не спал и даже дома не был. Стоя неподалеку от бамбуковой хижины и не решаясь подойти к ней ближе, он ощущал себя невозможно глупым человеком и все раздумывал вернуться назад, но сделать это ему все что-то мешало. И вот он, стоя под дождем около двух кэ, промокший до нитки, дрожал и пялился на дом.       Заснуть в своей комнате на пике Аньдин он не мог еще с начала часа свиньи. Цинхуа устал, безумно устал, работа с бумагами, разборки с главой пика Байчжань, что закончились очередными оскорблениями со стороны последнего и с отказом как-либо говорить со своими учениками по поводу количества разрушений, посещение пика Сяньшу, не то чтобы сложное, скорее изнурительно долгое, и снова работа с бумагами. Настроения у Шан Цинхуа не было еще с утра, но к концу дня хотелось послать все к черту, бросить главенство над пиком и свалить куда подальше.       Почему он вообще решил, что прийти к братцу Огурцу было хорошей идеей, он так и не понял. Просто в один момент встал на меч, не обратив особого внимания на ливень, и полетел к пику Цинцзин. Лишь когда он приземлился на грязь, что некрасивыми брызгами запачкала подол его одежд, Цинхуа понял, что вообще-то… это было отвратной идеей.       С чего он вообще взял, что Шэнь Цинцю вообще его пустит к себе? Он, возможно, уже спит и только разозлится, если его разбудят, и Шан Цинхуа полетит с порога вместе с пинком под зад. А если и не спит, вряд ли будет рад такому гостю в подобное время. Посмотрит на его одежду, скривит лицо, через пару мяо закрыв его веером и захлопнет дверь перед его носом, даже слушать не станет. А может посмотрит в окно, и после его захлопнет, даже дверь открывать не станет. А может…       Вариантов было много, и какой из них случится с большей вероятностью, думать совершенно не хотелось.       Цинхуа кусает тонкую кожу на нижней губе, уже точно посиневшей от холода и жмурится, чтобы разогнать навязчивые мысли и наконец взять себя в руки. Он задеревеневшей ногой делает шаг, отдаленно осознавая, что продрог так сильно, что почти не чувствует конечностей, и ступая по мокрой траве, выходит на тропинку из камня, проложенную к бамбуковому домику Шэнь Цинцю.       Если уж он пришел сюда, значит, ему все же стоит попробовать.       Он шумно делает вдох и так же шумно выдыхает, продолжая идти и останавливаясь перед самой дверью в дом главы пика Цинцзин.       Шан Цинхуа все еще убежден, что его не пустят, он знает, как относится к нему братец Огурец. Он его ненавидит всей душой, ведь после смерти, вместо упокоения, он попал сюда, в свою самую ненавистную книгу, автором которой являлся как раз Самолет. И, как бы не было это обидно, Цинхуа может признать, что ненависть к нему полностью заслужена. Более того, он сам себя ненавидит.       Он замирает, подняв руку для того чтобы постучаться внутрь, и дверь в тот же момент распахивается, являя перед главой пика Аньдин хмурого Шэнь Цинцю.       Ну вот и все. Сейчас ему либо выскажут все, что о нем думают, в лицо, или просто захлопнут дверь.       Но к изумлению Цинхуа, его буквально хватают за ворот ханьфу и втягивают внутрь дома, после захлопывая дверь.       Он ошеломленно молчит, смотрит широко раскрытыми глазами на Шэнь Цинцю, чувствуя разливающееся тепло в груди и то, как он медленно согревается, теперь каждым нервом ощущая тяжесть и прохладу мокрой одежды. Шан Цинхуа продолжает молчать, дрожа, и глава пика Цинцзин решает взять начало разговора на себя.       — Ты так долго стоял там, что я решил сразу открыть тебе дверь, не дожидаясь стука. Учитывая, как долго ты стоял под тем деревом и как медленно шел к моей двери, стука я бы ждал целый век, — говорит с хмыканьем тот. Заметив молчаливый вопрос, он вздыхает, продолжая, — Я видел тебя. Все это время наблюдал за тем, как ты там стоишь. Сначала даже страшно стало, ты таким пустым взглядом пялился.       Цинхуа дрожит от холода, смотря на него. То есть, его прихода в какой-то степени даже ждали? И не были против?       — Точно, ты же замерз, — внезапно спохватился заклинатель, — Погоди немного, я сейчас приду.       На лице Шан Цинхуа отпечатывается явное непонимание происходящего, но он послушно ждет, обнимая себя за плечи. Поведение Шэнь Цинцю вводит его в ступор. Так себя тот никогда не вел, и это пугает Цинхуа.       Он не может позволить своим чувствам к Цинцю расцвести сильнее, он должен замять их, у него нет никакого шанса, но… Цинхуа просто не может. Не может сопротивляться им, не может отрицать, что…       Шан Цинхуа безнадежно влюблен в Шэнь Цинцю.       Пока он витает в своих не самых веселых мыслях, глава пика Цинцзин уже успевает вернуться с стопкой вещей и окликнуть его несколько раз.       — …Шан Цинхуа! — раздается около его уха, и он вздрагивает. Голос звучит очень раздраженно. — Ты меня слушаешь вообще?       — Я… Я пропустил все мимо ушей, извини, братец Огурец, — он чувствует, как стыдливо горят его щеки, хотя и уверен, что покраснел он разве только совсем чуть-чуть. Шэнь Цинцю хмуро сводит брови, прикрывает глаза и вздыхает.       — Вот нижние одеяния, переоденься. Я сомневаюсь, что они будут тебе по размеру, но другого выбора нет, держи, — он протягивает ему серую нательную рубашку и такие же серые штаны. Цинхуа принимает это с большим удовольствием и с таким же большим недоверием ко всей ситуации. — Вот еще накидка, ты совсем продрог, хотя бы так согреешься. А теперь переодевайся, потом отдашь свое… тряпье. Его постирать надо и высушить. Смотреть даже страшно.       После этих слов он разворачивается и куда-то уходит, начиная чем-то греметь. Шан Цинхуа, медленно раздеваясь, чувствовал, как сильнее и сильнее печет щеки и греет в груди.       Одежда, сказать честно, действительно не по размеру. Шан Цинхуа буквально тонул в ней. Но выбора не было, да и надеть одежды Шэнь Цинцю было приятно, он даже мечтать об этом не мог.       Вскоре, прервав мысли Цинхуа, в комнату вернулся владелец бамбукового домика.       — Переоделся? Отлично. Теперь прошу за мной, чай ждать не будет, остынет. А тебе надо бы согреться.       — Чай? — с удивлением переспросил глава пика Аньдин. Его пригласили даже за стол?       — Ну, время ужина уже давно прошло, так что, обойдемся и чаем. Чего застыл? Идем.       И Шан Цинхуа послушно последовал за ним, по пути рассматривая бамбуковую хижину изнутри. Он помнил, как скромно и уныло описывал ее, и то, что он видит сейчас — отличается от этого почти всем. Комнаты обставлены различной мебелью, полками, на которых стояли какие-то безделушки и веера. На стенах было как минимум по одной картине.       Дом Шэнь Цинцю выглядел… очень уютно. Цинхуа очень бы хотелось остаться здесь насовсем, но размышлять себе об этом больше он не позволит, отгонит мысли куда подальше.       Он аккуратно присел за стол, сев в правильную позу и выпрямив спину, но подумав еще немного, немного сгорбился. Сейчас он может позволить себе расслабиться.       В тишине распивали они чай около одной цзы, после чего, не выдержав, Шан Цинхуа начал диалог.       — Спасибо, что впустил. Я, если честно, даже не ожидал этого, — неловко хихикнул в конце глава пика Аньдин, не заметив хмурого взгляда, — А ты даже одеждой поделился и чаем угостил.       Шэнь Цинцю некоторое время молчит, и Шан Цинхуа с ужасом пытается понять, не сказал ли он что-то не то. — Почему ты думал, что я не впущу тебя? — через фэнь начал он, — С чего бы мне вообще так поступать? — он хмурится, внимательным взглядом смотря на него. — Ну… — он даже немного опешил от такого вопроса, — Это же понятно, что ты меня терпишь кое-как, разве нет?       Взгляд главы пика Цинцзин в одно мгновение изменяется, наполняется обидой и толикой грусти. Вот теперь он напортачил, с ужасом понимает Шан Цинхуа.       Видимо, по его виду все становится понятно, потому что Шэнь Цинцю вздыхает, качает головой и продолжает диалог уже более спокойно:       — Я, может, часто на тебя злюсь, причем даже заслуженно, но я не зверь и ты мне точно не просто знакомый, с которым мы застряли в одном мире. Я считаю тебя близким другом, я дорожу тобой и ты можешь быть уверен, что если случилось что-то серьезное, ты можешь обратиться ко мне.       Шан Цинхуа замирает от этих слов и уже не выглядит таким испуганным, как будто он олень в свете фар. В его груди расцветает от этих слов и он с трудом давит улыбку, приподнимаются лишь уголки его губ.       — Я, возможно, пожалею об этом, и ты тогда точно прогонишь меня, но позволь мне кое-что сделать один раз, — тихо говорит он и садится ближе к нему.       — Я же сказал, что не…       Шэнь Цинцю прерывается, теплые и слегка мокрые, искусанные губы Шан Цинхуа прижимаются к его собственным.       Цинхуа прикрывает глаза, целоваться он не умеет, у него совершенно нет никакого опыта, но он отчаянно двигает губами, целует, пока может, пока его не ударили, не прогнали…       И замирает, когда чувствует ответные движения, теплую ладонь на своей руке, его переплетающиеся пальцы другой руки с рукой Шэнь Цинцю.       А пока он пребывает в шоке, Цинцю продолжает, целует уверенно, проводит языком по небу и кромке зубов, тянет его на себя. И Шан Цинхуа, отмерев, продолжает, улыбаясь уголками губ, насколько позволяла ситуация.       Когда они отодвигаются друг от друга, тяжело дыша, они оба улыбаются.       — Близкий друг, говоришь? — немного ехидно спрашивает Цинхуа.       — Возможно, я немного ошибся, говоря «мой возлюбленный», — не менее ехидно отвечает ему Цинцю, вводя его в краску.       Они около десяти мяо смотрят друг на друга и заходятся смехом.       Шан Цинхуа чувствует, как его отвратительное настроение уходит, и с счастливой улыбкой утыкается Шэнь Цинцю в плечо.       Он до чертиков счастлив.

***

      Шэнь Цинцю слушает его со всем вниманием, аккуратно прочесывая влажные волосы Шан Цинхуа.       Тот уже почти сяоши жалуется на все подряд, но Шэнь Юань совсем не против. Он отвечает на все, что тот ему говорит, не пропуская ни одного слова.       Он аккуратно плетет ему ночную косу, перевязывает синей лентой и улыбается.       Синий Шан Цинхуа к лицу. Улыбка ему тоже к лицу. Цинцю готов делать все, чтобы Цинхуа улыбался всегда. И он будет. Он себе обещает.       Спать укладываются они уже когда начинается час быка, вместе, на одной подушке, под одним одеялом.       — Спокойной ночи, А-Юань, — шепчет Цинхуа. А-Юань. Его реальное, принадлежащее ему имя греет его душу, заставляя улыбаться без конца.       — Спокойной ночи, А-Хуа, — шепчет в ответ Цинцю. Шан Хуа звучит красиво по его мнению. Ему подходит.       И они оба проваливаются в сон, улыбаясь и прижимаясь ближе к друг другу.