***
— Ну-ка, брысь! — разгоняет Ёнджун путающихся под ногами Чонгука волчат, из-за которых тот спотыкается и едва не падает. — Чонгук, куда несёшься? — Домой, — бурчит он в ответ. — Да подожди ты! — тот хватает его под локоть, из-за чего ему приходится замедлиться. — Совет уже прошёл? Что сказал мой отец? — Уже все что ли в курсе? — всхлипывает Чонгук, не сдержавшись, и встаёт посреди дороги, глядя на друга. — Не знаю насчёт всех, но мне Намджун сказал, когда утром приходил за отцом. Но его ещё не было дома. Он же это, к людям ходил. Дела свои важные решал. Так что с Советом? — Они решили, что Тэхён должен найти мне альфу. До того, как выпадет первый снег. — Вот как. — Ёнджун озадаченно запускает ладонь в волосы, взъерошив их. — А… Ходжун точно не вернётся? Ну, может, он… — Не вернётся, — обрывает его Чонгук. — Ему теперь сюда путь заказан. И я не хочу его больше видеть при любом раскладе. Ёнджун опускает взгляд на его живот. Тот ещё почти совсем плоский, незаметный, никак не выдающий его положение. Но уже является существенной проблемой, из-за которой теперь на ушах вожак и весь Совет. — Ладно. Я понял. Он вздыхает и плетётся следом за Чонгуком, разгоняя играющую малышню, так и норовящую запутаться в ногах. Чонгук, собственно, и не против, ведь возвращаться одному в пустой дом не слишком хочется. Он и обжиться-то там не успел толком. Ещё не создал там свой собственный уют, не навёл собственные порядки. Они с Ходжуном едва только успели въехать и обосноваться. И нескольких недель не прошло. Чонгук не думал, что переживёт предательство и останется в этом доме один. Ещё утром он думал о том, что вернётся в родительский дом, под крыло Намджуна, в свою комнату, где провёл счастливые тринадцать лет. Но теперь, после Совета, стало ясно, что его никто там не ждёт. Чонгук теперь взрослый и самостоятельный, у него свой собственный дом, скоро будет ребёнок, а альфу ему сейчас быстренько найдут. От одной только мысли становится противно. Будто он неживой, словно нет у него никаких чувств. Сказано — значит, надо. Что у него там на душе и хочет ли он вообще какого-то там альфу — это никому не интересно. У них Заветы. И никто от них не отступится. А ещё Чонгук трезво понимает, что альфа, которого ему найдут, скорее всего будет взрослым, гораздо старше него. Скорее всего, это будет кто-то из вдовцов. Кому ещё нужен омега на сносях от другого альфы? Молодые волки создают свои собственные семьи с ровесниками, по любви, и именно с ними желают обзавестись своим первенцем. Никто из них не захочет воспитывать волчонка от другого альфы. И пусть все они в стае — одна большая семья, но это — другое. Совершенно другое. Домик Чонгука небольшой, деревянный, в два этажа, на втором из которых только спальня, и с красивой верандой. Её он сам попросил у Намджуна. Намджун вообще по большей части потакает всем его желаниями на протяжении того времени, что Чонгук живёт в его семье, а сам он трепетно считает его отцом, хотя на самом деле их не связывают никакие кровные узы. Чонгук для них с Джином приёмный, но это не мешает ему любить их, как своих родных и самых настоящих родителей. И в ответ он получает такое же огромное количество любви и заботы. Именно поэтому позиция Намджуна касательно его нынешней ситуации особенно болезненно режет по сердцу. Они ведь даже не спросили, чего он сам хочет. Его просто привели на Совет, усадили и огорошили. — Есть чего пожрать? — Ёнджун, скинув кеды прямо на веранде и войдя в дом как в свой собственный, направляется сразу на кухню, шлёпая по деревянному полу босыми ногами. — В подполье что-то было, — устало бросает Чонгук, плетясь в спальню, чтобы переодеться. Ёнджун, открыв деревянный люк в полу на кухне, резво спускается вниз на поиски провизии, и к тому моменту, когда Чонгук возвращается в домашних футболке и шортах, выбирается со куском вяленого мяса и банкой компота в руках. Он принимается хозяйничать, нарезая мясо, выкладывая его на мятый пергамент, ломая найденную свежую лепешку и разливая по кружкам крыжовниковый компот, сваренный Джином. — Жуй, — кивает он Чонгуку. — Спасибо за гостеприимство, — выдавливает он из себя усмешку, — но не хочется. — А чего? Вкусно. Мясо тоже Сокджин готовил? — Ага, — кивает Чонгук. — Тошнит просто. — О, — округляет рот Ёнджун, снова мельком глянув на его живот, скрытый тканью. Он и не скрывает, что ему всё это интересно, ведь Чонгук — его первый беременный друг. А Ёнджун любопытный. — Ты вообще не ешь? От всего тошнит? — Нет, только от сырого мяса. — Но оно же вяленое. — Могу есть только отварное или запечённое, или жареное. — Хочешь, я чего-нибудь сбацаю? Я могу. — Я не больной, Ёнджун. Не нужно со мной носиться. То, что Ходжун ушёл, ещё не значит, что я собираюсь сейчас лечь и убиваться, отказываться от еды и круглосуточно рыдать. — Такой настрой мне нравится, — кивает он в ответ с набитым ртом, с удовольствием прихлёбывая компот. — Хочу доказать всем, что я могу справиться один и никакой альфа мне для этого не нужен. — Я буду помогать! — воодушевлённо откликается тот. — Я могу колоть дрова, топить печь, носить воду, что-то отремонтировать, если надо, так, по мелочи. Что там ещё? — Всё это я и сам могу делать. — Так тебе же нельзя. — Ну, пока живота нет. — Зачем делать самому, если есть, кому сделать вместо тебя? — В этом и смысл, Ёнджун, чтобы не зависеть от кого-то. Я хочу, чтобы все знали, что я прекрасно справляюсь сам. — Колоть дрова и носить воду тебе никто не даст, и не надейся. — Я всё равно буду просить, чтобы Совет оставил эту идиотскую мысль искать мне пару. Я не собираюсь выходить замуж. Особенно за человека, которого не люблю. — Надеюсь, что они пойдут тебе навстречу. Тем более, что ты ведь не один. У тебя есть я, есть мой отец, Намджун с Сокджином. Мы все будем и помогать, и с малым няньчиться. Или с малой. Чонгук тепло улыбается другу, который, несмотря на их разницу в возрасте, самый понимающий и чуткий человек на свете.***
К вечеру к Чонгуку приходят Намджун и Сокджин. К этому времени он успевает немного позаниматься своим маленьким садом на заднем дворе, собрав несколько корзин груш и алычи. Сад — ещё одна вещь, за которую он благодарен родителям. Он с самого начала просил дом, рядом с которым росли бы плодовые деревья или ягодные кусты. И вот у него за домом есть алыча, груша, два куста дикой вишни и рябина. Родители приходят, когда он как раз достаёт из печи дымящийся, ароматно пахнущий грушевый пирог. Не то чтобы ему хотелось сладкого, но выпечка здорово занимает голову и руки, поэтому он провозился с фруктами большую часть дня после того, как Ёнджун ушёл. — Привет, милый. — Джин подходит сзади и целует его в макушку. — Привет, — бубнит в ответ Чонгук. Поставив пирог на деревянную дощечку, он принимается посыпать его сахарной пудрой. — Выглядит умопомрачительно и пахнет так же, — отмечает Джин. Следом в дом заходит Намджун, и Чонгук держит обиженную оборону, всем своим видом показывая, что отец его сегодня расстроил. Тот сначала будто не замечает его настроения, даже залезает пальцем в горячий пирог, отламывая кусочек от самого края, и закидывает его в рот, довольно улыбаясь. — Чай скоро заварится, — хмуро говорит ему Чонгук, отодвигая пирог подальше. — Ну, как ты? — Джин усаживается напротив него за стол и наблюдает за его хлопотами. — У отца спроси. — Чонгук… — вздыхает папа. — Чонгук. Ты же сам понимаешь, — вмиг подобравшись, строго говорит Намджун, усаживаясь рядом с Джином. — Ты даже не спросил, чего хочу я! — Послушай. Ты прекрасно осведомлён, что, согласно Заветам, ни один омега в поселении, будучи в положении или с маленьким ребёнком на руках, не может оставаться один. Да, подобных прецедентов давно не случалось, но теперь случился, и мы будем действовать согласно Заветам. Вожак выберет для тебя хорошую пару. Я уверен, что Тэхён позаботится о тебе и его выбор будет достойным. — Да не нужен мне никто! — Чонгук с грохотом бросает на стол нож, которым собирался нарезать пирог. — Это несправедливо! В первую очередь вы должны были спросить, что нужно мне! Нужен ли мне другой альфа! А мне он не нужен, понимаешь? Я хочу быть один, я не хочу, чтобы меня выдавали замуж, будто у нас прошлый век на дворе! Никто так уже не женится! Все встречаются, влюбляются, вступают в брак по собственному желанию, а я должен следовать каким-то там Заветам! — Твоя ситуация совершенно иная, Чонгук. В этом случае мы будем следовать установленному порядку и никак иначе, — сжимает челюсть Намджун, будто еле сдерживаясь. Ладонь Джина ложится на его предплечье, успокаивая. — Может, ты просто не хочешь, чтобы я возвращался в ваш дом? Или думаешь, что я повешу на вас своего ребенка? — Чонгук, ну что ты такое говоришь? — Джин вздыхает, прикрыв на мгновение глаза. — Ты прекрасно знаешь, что наш дом — твой дом тоже. И мы очень ждём нашего внука. Не говори глупостей, пожалуйста. Я знаю, что ты подавлен сейчас, что ты расстроен предательством Ходжуна, но мы хотим для тебя только лучшего. Никто не выдаст тебя замуж насильно за кого-то, кто тебе не будет нравиться. Тэхён хороший вожак, и он относится к тебе как к младшему брату, тебе это тоже известно. Он не оставит тебя несчастливым. Доверься ему и включи рациональную часть в своей голове. Ты теперь отвечаешь не только за себя. На тебе ответственность за твоего волчонка. Тебе тяжело будет справляться одному. К тому же, Заветы не дураками писались, Чонгук. Это традиции, сложенные веками. И созданы они были не забавы ради. — Да как вы не понимаете? Уже давным-давно другие времена! У нас, вон, электричество уже в домах! Холодильники! Мы сотрудничаем с людьми, медицина продвинулась вперед! В других стаях ребята даже работают среди людей, получают образование! На машинах даже ездят! У них есть компьютеры! А мы как в прошлом застряли! Традиционное поселение! — кривится Чонгук, выкрикивая аргументы. — Никому не нужны уже эти ваши Заветы! Они только душат! Стул Намджуна с громким скрежетом отодвигается. — Если тебя, Чонгук, не устраивают традиции резервации и её уклад, — холодно произносит он, вставая из-за стола, — тогда тебе стоило уйти вместе с Ходжуном. Чонгук потерянно смотрит в спину удаляющемуся отцу. На глазах незамедлительно собираются слёзы. Он прокручивает услышанное ещё несколько раз, убеждаясь, что ему не показалось, и вздрагивает, когда слышит, как закрылась входная дверь. Джин подскакивает со своего стула, в два шага обходит стол и заключает его в объятья. — Он не хотел тебя обидеть, Чонгук, он не хотел, — шепчет папа. — Ты просто устал, у тебя стресс, и он очень за тебя переживает. Он хочет, чтобы ты был счастлив и чтобы рядом с тобой был кто-то надёжный. — Это вряд ли смахивает на пожелание мне счастья, — говорит в ответ Чонгук и шмыгает носом. Джин вздыхает, гладя сына по голове.***
Тэхён возвращается домой вечером с гудящей головой. Целый день он разбирался с делами резервации, накопившимся за двое суток его отсутствия, а из головы всё никак не выходило расстроенное заплаканное лицо Чонгука. В какой-то момент он даже словил себя на чувстве дежавю, вспомнив его, Чонгука, шестилетним волчонком, таким же напуганным, потерянным и беззащитным, и больше не смог избавиться от мыслей о нём. Сказывалась ещё и бессонная ночь, и всё, чего ему хотелось, это отдохнуть уже, наконец, дома, и выспаться. — Отец, привет! — выглядывает из кухни Ёнджун. — Ужинать будешь? — Привет, — устало улыбается он. — Не откажусь. В их маленькой семье, состоящей только из них двоих вот уже как восемь лет, готовка давно легла на плечи сына. Тому ничего не стоит сварганить что-нибудь простое и незамысловатое, и у него действительно вкусно получается, в то время как у Тэхёна вечно всё то пригорит, то полусырое, то пересоленное. Он плюхается за стол, вытягивает вперёд ноги и наблюдает за сыном, уже вымахавшим на два сантиметра выше него. — Я был сегодня у Чонгука, — между прочим говорит тот, раскладывая приборы. — Как он? — Вроде держится, — жмёт он одним плечом. — Ты что-нибудь уже решил насчет него? — Это не делается так, с бухты-барахты, Ёнджун. — Тэхён двигает к себе тарелку и берёт вилку в руку. — Нужно хорошо подумать, поговорить с самим Чонгуком. — Ну, какие-то мысли же у тебя есть? — не унимается сын. — Варианты? — Я думал о Хосоке и о Юнги. У них нет пары, насколько мне известно. Надо будет встретиться, переговорить. — У Хосока есть пара. Он ухаживает за Чимином. — Я никого ещё не рассматриваю всерьёз. Мне всё равно нужно сначала увидеться с Чонгуком. — Я хочу на нём жениться, — выдаёт вдруг Ёнджун. У Тэхёна весело приподнимаются вверх брови. — Женилка ещё не выросла, — посмеивается он, откусывая от лепёшки. — Уже выросла! Сейчас покажу! — Он подскакивает на ноги и хватается за пояс брюк. — Нет-нет, я поверю на слово! — Тэхён смеётся, махая руками. — Ну я серьёзно, отец. Я могу жениться на Чонгуке. Тэхён, перестав смеяться, хмурится и прекращает жевать. — Ты влюблён в Чонгука? — Что? Нет! Он мой друг, я просто хочу помочь! — Ёнджун, мне кажется, ты не совсем понимаешь. — Ну, что я не понимаю? — подпирает он щёку кулаком, уставляясь на отца. — Всё же просто. Я предлагаю отличный выход. — Это всё не игра и не забава. Это не просто свадебный обряд в качестве формальности для соблюдения Заветов. Чонгуку нужен альфа, который будет нести за них с малышом ответственность, станет опорой. Я в тебе, конечно, ни секунды не сомневаюсь, но ты всё же ещё слишком мал для брака. К тому же, ты будущий вожак. Не забывай, что на тебе особая ответственность. — Хочешь сказать, что Чонгук не подходит для вожака как пара? — Нет, я не это хочу сказать, Ёнджун. Чонгук замечательный парень. Я уверен, что он мог бы стать прекрасной парой вожаку в иной ситуации. Но я говорю о том, что ты должен будешь создать свою собственную семью, и твой первенец, твой первый волчонок, потом также станет вожаком после тебя. А если Чонгук для тебя только лишь друг и ты просто хочешь ему помочь, то о каких волчатах речь? Ёнджун вздыхает. — Ну, я не знаю. Вдруг что-нибудь бы вышло. — Лучше просто пока помогай, чем сможешь. Думаю, ему будет важна твоя поддержка. А с остальным я разберусь. Сын молча согласно кивает, и остаток ужина они говорят о стае, о делах вожака, Тэхён рассказывает о его встрече с людьми, о заключённом договоре. Чем старше Ёнджун становится, тем больше и больше начинает интересоваться делами, пытается вникать, задаёт вопросы. Тэхёна это не может не радовать — знание, что он передаст свою стаю в надёжные руки, греет душу. Из города Тэхён прихватил для Ёнджуна книги, и тот после ужина заваливается на ковёр в гостиной, чтобы почитать. Сам Тэхён быстро ополаскивается в бане, а потом проваливается в долгожданный сон, едва только укрывается одеялом в родной постели.***
— Чонгук! — окликает его Тэхён. С самого утра он решил отправиться к нему, чтобы обо всём поговорить, и, к удивлению, не обнаружил его дома. Зная, что Чонгука отстранили от работы сразу же, как только выяснилось, что он ждёт волчонка, он был уверен, что застанет его дома в восемь часов утра, когда в поселении только начинается трудовой день. Он видит его издалека: Чонгук вытаскивает из колодца ведро воды. Рядом с ним стоит второе, уже набранное. Он оборачивается на своё имя, а Тэхён спешит к нему. — Ну, и куда ты с вёдрами? — возмущается он. — Мой оболтус что, не мог тебе вчера воды натаскать? — Он натаскал. Я просто всё истратил. Фрукты перебирал и мыл. — Идём. — Тэхён подхватывает оба ведра, по двенадцать литров каждое, и подбородком указывает в сторону дома Чонгука, расположенного в конце улицы. Чонгук, не возражая, ведёт его к себе домой, шагая чуть впереди, а Тэхён всю их короткую дорогу разглядывает его, отмечая ссутулившиеся плечи и молчаливость. Обычно Чонгук улыбчивый и лёгкий рядом с теми, с кем он близок: с родителями, с Ёнджуном, с ним самим, и теперь видеть его таким почти физически больно. Снова у Тэхёна в голове возникают те первые дни Чонгука в их стае, когда он был запуганным и постоянно жался к нему, трясясь и ища защиты. И, казалось бы, те дни давно уже в прошлом, и Тэхён искренне надеется, что их совсем не осталось в памяти Чонгука. Но вот он снова брошен. В доме приятно пахнет фруктами и выпечкой. Уже жарко из-за августовского зноя, хоть ещё и раннее утро, а окошки все распахнуты. Тэхён несёт воду на кухню, сливает в большую пятидесятилитровую флягу и обещает Чонгуку позже принести ещё воды, чтобы хватило на несколько дней. — Сам только вёдра не таскай, ладно? — просит он. — Да я же привыкший. На полях и не такие тяжести носить приходится. — От полей тебя давно уже отстранили. Кстати, насколько мне известно, как раз из-за плохого самочувствия. — Просто было очень жарко, а я ещё не знал, что жду волчонка, — оправдывается Чонгук, ставя на печку чайник. — И всё-таки. У тебя тут помощников целая куча, а ты воду решил таскать. Побереги себя, хорошо? Ты всегда можешь обратиться ко мне и Ёнджуну, и мы с удовольствием поможем. Чонгук опускает взгляд. Тэхён внимательно скользит по его лицу, видит, как характерно дёргается его губа, предвещая слёзы, и в пару быстрых шагов пересекает кухню, чтобы заключить Чонгука в объятья. Как и ожидалось, тут же слышен первый всхлип. Затем ещё и ещё, пока спина Чонгука под его ладонью не начинает дрожать от плача, а сам он не утыкается ему в грудь носом. Тэхён не просит успокоиться, не уговаривает перестать распускать нюни и не говорит, что всё будет хорошо. Чонгука предали уже дважды. Он имеет право плакать и страдать. Всё, что Тэхён может — это подставить ему своё плечо и быть рядом. — Давай, я налью тебе воды, и ты всё мне расскажешь, хорошо? — Он гладит Чонгука по трясущейся спине, и тот едва различимо кивает, продолжая рыдать. Вот так он держится. Никому не показывает, как плохо и больно на самом деле. И только Тэхёну совершенно не умеет врать. Усадив Чонгука на стул, он достаёт кружку из подвесного деревянного шкафчика, наливает воды и протягивает. Лицо Чонгука раскраснелось, как и влажные печальные глаза. Он обхватывает кружку ладонями и делает несколько маленьких глотков, начиная понемногу успокаиваться, пока Тэхён усаживается напротив. Он продолжает его разглядывать, а тот стеснительно прячет взгляд, будто Тэхён его никогда таким прежде не видел. Видел, ещё как. И коленки с ладошками ему обрабатывал после их с Ёнджуном сумасшедших игр, и первую его несчастную влюблённость помнит, когда Чонгуку было двенадцать. У Тэхёна этих воспоминаний целый чемодан с тех пор, как маленький волчонок Чонгук вдруг оказался членом его стаи. Самым беззащитным и самым нуждающимся в заботе и ласке. — Получше? — интересуется он, когда Чонгук почти перестает плакать, только шмыгает носом и вытирает щёки рукавом рубахи. — Я хотел сделать нам чай, — сипит он. — Я сам сделаю. — Там земляника и смородина. — Чонгук пальцем указывает на шкафчик, и Тэхён без труда находит в нём банку засушенных листьев с кусочками ягод. Пока он заваривает чай, разливает его по кружкам, немного разбавляет холодной водой для Чонгука, чтобы не так горячо было, тот уже успокаивается. — Ну, рассказывай, что этот крендель натворил и какого чёрта вообще произошло. Чонгук вздыхает, видимо, собираясь с мыслями. — Он давно начал эти разговоры. Ну, ты же знаешь, ему никогда не нравились наши уставы, традиции. Наша… закрытость. Он стал говорить о том, чтобы покинуть стаю, ещё до того, как я узнал, что беременный. Я знаю, что во время охоты он часто виделся с кем-то из другой стаи. С кем-то начал общаться. Прости, что не говорил тебе об этом. Мне просто было страшно, что ты… что ты выгонишь его из стаи. А мы ведь с ним хотели пожениться. Прости, я должен был сказать тебе сразу, — всхлипывает Чонгук. — Здесь нет твоей вины. — Тэхён протягивает руку и сжимает его ладонь. — Ты что, думаешь, что я, зная, что в моей стае есть кто-то, кто открыто выражает несогласие, не следил за ним? Разумеется, я знаю, что у него были связи с другими стаями. Иначе откуда бы в нём были все эти идеи, которые он пытался продвигать. Вопрос в том, почему он поступил так с тобой. Не просто оставил тебя, а оставил тебя одного с ещё не родившимся щенком, зная, что если он покинет стаю, то вход обратно ему будет закрыт. Он же понимал, что больше не увидит ни тебя, ни ребёнка. — Понимал, — кивает он. — Он с самого начала предлагал уйти вдвоём. Говорил, что наша стая мне не родная, что меня здесь ничего не держит. А я… да как же она мне не родная? У меня же здесь родители, Ёнджун. Ты. Ты знаешь… — Чонгук снова вздыхает, опуская ресницы. — Я иногда думаю, что я даже к родителям не привязан так, как к тебе. У меня паника каждый раз, когда я думаю о том, каково это — уйти из твоей стаи, от тебя. Я даже не могу себе этого представить. И Ходжун раздражался из-за этого. Мы часто ругались. Ему не нравилось, что я слепо тебе доверяю. А как я могу не доверять тому, кто спас меня, кто грел меня от морозов, принёс в свою семью и дал мне всё, что у меня сейчас есть? Я бы никогда не смог уйти. И вот… он поставил ультиматум. Либо я ухожу с ним, либо он идёт без меня. Всё. Тэхён не сдерживает очередного порыва. Он обходит стол и обнимает Чонгука снова, прижав к себе. — Ты сделал правильный выбор, Чонгук. Мы все — твоя семья, и ничто этого не изменит. И нам всем плевать, чья в тебе кровь и где ты родился, потому что ты наш. И ты не один. Мы все тебе будем помогать. И волчонка твоего с нетерпением ждём. — Но тебе всё равно придётся найти мне кого-то. — Да, придётся, — кивает Тэхён. — Таковы правила. — А если я не хочу? — с надеждой поднимает голову Чонгук. — Никто не будет давить на тебя прямо сейчас. У нас есть немного времени до первых снегов. Но я должен буду, Чонгук. И я буду рад, если ты облегчишь задачу и скажешь мне, в сторону кого мне хотя бы смотреть. Мне важно, чтобы ты был счастлив, чтобы о тебе заботились должным образом. Я не отдам тебя кому-то, кто этого недостоин или кто тебе не понравится. — Я вообще не хочу, понимаешь? — Понимаю. Я правда всё понимаю. Мы вернёмся к этому разговору позже, хорошо? У нас пока есть время, чтобы с этим не спешить. Снег не выпадет в августе. Чонгук смиренно кивает, снова утыкаясь в кружку. Тэхён уже заранее знает, что будет сложно.***
Первая половина сентября радует теплом. Зной сошёл на нет, на улице стало словно уютнее, и теперь Чонгук каждый день наслаждается своей верандой, для которой Намджун принёс два деревянных шезлонга, на которых лежать — одно удовольствие. Он устраивается на одном из них под тонким пледом, укрывающим ноги, с книгой, принесённой Ёнджуном, и проводит так целый день, отвлекаясь на проносящуюся мимо дома ребятню и периодически махая рукой идущим на работу или с неё соплеменникам. Книги очень здорово помогают отвлекаться, ведь чего скрывать — Чонгуку одиноко. Раньше его утро начиналось в родительском доме, где они все вместе завтракали. После Намджун уходил в Совет, Сокджин занимался вопросами снабжения стаи, зарываясь по самую макушку в свои бумаги, списки и отчёты, а Чонгук шёл с другими омегами на поля или в сады. Во второй половине дня он усаживался за учебники. У него была мечта стать учителем в их школе и обучать волчат. Вечера он проводил с Ходжуном или виделся с Ёнджуном. С тех пор многое изменилось. Сначала он узнал о своём положении, после чего ему запретили работать на полях. Затем он переехал с Ходжуном в новый дом, подаренный им стаей, ведь они вскоре должны были обвенчаться. А теперь он и вовсе остался в этом доме совсем один, в то время как у остальных продолжается их обычная жизнь: отец каждый день в своём Совете, папа — в бумагах, а Ёнджун либо в школе, либо хвостиком ходит за отцом, впитывая информацию и учась, и лишь изредка бывает у него в гостях. Перевернув очередную страницу, глядя сквозь неё, Чонгук вздыхает и опускает взгляд на живот. Его уже немного видно. Совсем чуточку. Чонгука теперь только и греет мысль, что вот-вот появится волчонок и скучать ему не придётся. Надо просто подождать. — Чонгук, привет! — окликает его знакомый голос. Он поднимает голову и замечает улыбающегося Тэхёна, остановившегося у калитки. — Привет, — напряжённо улыбается он в ответ. Он рад видеть Тэхёна, всегда рад, но теперь его появление напоминает Чонгуку о том, что тот обязан найти для него альфу. И это не может не нервировать. — К тебе можно? — Конечно, заходи, — кивает он. — Зачем спрашиваешь? Тэхён заходит в калитку, прикрывая её за собой, и оглядывает веранду, на которой с его последнего визита появились шезлонги и большие кашпо с каламондинами. — Обживаешься, — одобрительно кивает он. — Стараюсь. Присаживайся. — Чонгук показывается ладонью на второй шезлонг. — Ты просто заглянул или по делу? — Вообще по делу, но и увидеть тебя тоже. Давно не заходил. Дел много в стае, скоро зима. Чонгук напрягается ещё больше и откладывает книгу в сторону, загнув край страницы, на которой остановился. — Ты про мою пару пришёл поговорить? — Вообще нет, но если ты хочешь поговорить об этом, то мы можем. — Моё мнение не поменялось. Я не хочу вступать в брак. — Чонгук, мне придётся, — вздыхает вожак. — Я должен буду найти тебе пару. И ты очень облегчишь мою участь, если я смогу советоваться с тобой. Я всё ещё не хочу, чтобы этот брак стал пыткой для тебя. — И какие у тебя варианты? — Я говорил с Хосоком. Оказалось, что он уже ухаживает за кое-кем. — Да, Чимин, — коротко кивает Чонгук. — Они давно друг в друга влюблены. — Ещё Юнги. Он конечно сильно тебя старше, но был бы достойной парой. Чонгук пытается вспомнить, обмолвился ли когда-нибудь с Юнги больше чем двумя-тремя словами во время каких-нибудь праздников или собраний в стае, и не может. Да и знает он о нём не много, лишь то, что ему слегка за тридцать, а его жена-омега, как и у Тэхёна, слишком рано покинула этот мир. Только у Тэхёна остался сын, горячо им любимый, а у Юнги — никого. Ещё Чонгук знает, что он молчалив и угрюм, невесел и по большей части обособлен. И своей закрытостью он немного пугает. Пока Чонгук, провалившись в свои мысли, думает о нём, Тэхён из кармана свободных хлопковых штанов достает листок и карандаш. Чонгук тут же переключает внимание на него. — Что это? — То, зачем я пришёл. Так как пока что о тебе забочусь я, как вожак стаи, я решил заняться этим самостоятельно. Мне нужен список того, что нужно для тебя, для ребёнка и для дома. — Папа мог сам это сделать, — хмурит лоб Чонгук. — Это же его работа. Тэхён переводит на Чонгука насмешливо-укоризненный взгляд: — Мне нужен был предлог, чтобы увидеть тебя, ладно? — издаёт он смешок. — Ты мог бы не подавать виду! — Хорошо, — начинает глупо и смущённо улыбаться Чонгук, розовея щеками и отводя взгляд. — Итак, — откашливается Тэхён, приготовившись писать. — Что тебе необходимо? Я тут немного прикинул из самого важного, вроде кроватки, комода, детского стульчика. — Да, это всё нужно. — Что ещё? Всё что угодно. — Я не знаю, честно говоря. У меня никакого опыта в этом. Я думал, что папа сам решит. — Ну, смотри. Одежда для младенца, много пелёнок, тёплые вещи. Тебе, кстати, тоже. Ты же зимой будешь дохаживать беременность. — Ну, получается, да, — сцепляет он ладони на животе. — Ты подумай, что нужно ещё, и если что, скажешь Джину или мне передашь, хорошо? Я тоже, если вспомню что-то важное, внесу в список. Главное — успеть до того, как к нам поедут фуры из города, потому что следующие по договору придут только весной. Эти немного задерживаются, поэтому время ещё есть. — Пряжа, — вдруг осеняет Чонгука. — Пряжа? — Да, пряжа. Я хочу вязать. Свяжу пинетки или шапочки. Или кофточки. Может даже одеялко. Хоть будет, чем заняться. Я же скоро тут взвою. — Понимаю. — Тэхён со вздохом кивает и записывает пряжу в список. — А ты не хотел бы пока вернуться к Намджуну и Джину? — Нет, — качает головой Чонгук, вспомнив разговор с родителями после того, как Ходжун ушёл, и невольно ёжится. Он теперь должен стать самостоятельным. — Уже нет. Теперь мой дом здесь. — Заглядывай к нам, если совсем скучно станет. — Лучше вы ко мне, — сияет Чонгук. Он любит гостей. — Ёнджун, по-моему, и так ошивается у тебя постоянно, — посмеивается Тэхён. — Вовсе нет! У него то занятия в школе, то ещё какие дела. Он только по вечерам теперь заглядывает, и то не всегда. Он сюда, похоже, вообще только поесть и ходит! — Я передам ему твои возмущения, — обещает Тэхён.***
Урожай плодовых деревьев в этом году большой во всей резервации. Чонгук только и успевает бегать на задний двор с корзинами, не желая, чтобы его груши осыпались на землю и сгнили. Это его первый урожай в собственном доме, а впереди длинная зима, и он старается наготовить всего, что только может: варенье, повидло, компоты. Из тех груш, что уже не годятся для консервирования, он старается печь пироги, угощая всех, кто заходит в гости. Сегодня помочь с урожаем вызвался папа, и вдвоём они уже закатали несколько банок компота, спустив их в подпол. Близится вечер, в печи стоят два открытых грушевых пирога, в чайнике настаивается чай из мяты и лимона. Джин зажигает керосиновые лампы в доме, а Чонгук накрывает на стол. В калитку кто-то стучится, и Чонгук, замерев со скатертью в руках, удивлённо вытягивает голову, пытаясь разглядеть через окно, кого могло к нему принести. Отец и Ёнджун обычно не стучат в калитку, сразу заходят во двор. — Ты кого-то ждёшь? — Джин возвращается из зала, принеся на кухню последнюю незажжённую лампу. — Нет, никого. Пойду, посмотрю, кто там пришёл. — Оденься только, — по-родительски ворчит Джин. Чонгук хватает со спинки дивана в зале тёплый кардиган, натягивает его на себя, запахнув спереди, и выходит на крыльцо. Вечерним гостем оказывается Юнги. Он что-то держит в руках, мнётся у калитки, и Чонгук спешит навстречу. — Привет, — сухо здоровается тот. — Извини, что так поздно. Тэхён попросил передать тебе это. — Привет, — неловко кивает Чонгук и опускает взгляд на его руки, держащие что-то объёмное, свёрнутое несколько раз. — Это тёплое одеяло и подушка для беременных, — объясняет Юнги. — Тэхён сказал, что ты начал мёрзнуть по ночам и тебе становится неудобно спать. — Подушка для беременных?.. — Вожак так сказал. Я не шибко разбираюсь, если честно. — А… хорошо. Спасибо. — Чонгук тупит взгляд, не зная, куда себя деть. — Я занесу в дом? — Юнги подбородком указывает на двери. — Да. Да, конечно, заходи. — Чонгук отступает в сторону и пропускает Юнги, позволяя ему пройти по тропинке от калитки к дому. Юнги заносит одеяло и подушку, оставляя их на скамейке в сенях, и уже поворачивается к выходу, как Чонгук, опомнившись, окликает его: — Мы с папой чай пить собираемся. Оставайся? На лице Юнги проскальзывает раздумье, но он быстро качает головой. — Спасибо, но мне нужно домой, — отказывается он и, немного подумав, добавляет: — может быть, в другой раз. — Тогда подожди одну минутку, хорошо? Тот с сомнением соглашается, и Чонгук убегает на кухню, пообещав быстро вернуться. Там он отрезает большой кусок горячего пирога, недавно вытащенного из печи Сокджином, и заворачивает его в несколько плотных слоев пергамента под пристальным папиным взглядом. Вернувшись обратно в сени, он вручает свёрток Юнги. — Это пирог из груш, которые я сегодня собрал. Съешь дома. Что-то в выражении его лица оттаивает, когда он принимает завёрнутый кусок из рук Чонгука. — Спасибо. С удовольствием съем. Юнги уходит, а Чонгук ещё несколько минут стоит на крыльце, смотря ему в спину, которую вскоре становится совсем не видно в темноте. Вернувшись в дом, он стаскивает с себя кардиган и плетётся на кухню, где папа уже разлил по кружкам ароматный чай. — Что хотел Юнги? — Он, изображая незаинтересованность, отрезает себе кусочек пирога. — Принёс одеяло. И подушку. Усевшись за стол, Чонгук двигает к себе кружку и принимается греть о неё чуть замёрзшие пальцы. — Значит, Юнги? — Что? — Он за тобой ухаживает? — Никто за мной не ухаживает, — отрезает Чонгук. — Он принёс вещи, переданные Тэхёном. Сокджин задумчиво кивает, опуская взгляд в кружку. У Чонгука внутри что-то неприятно шевелится. В голову закрадывается мысль, что вдруг Тэхён специально это сделал? Хочет, чтобы он сблизился с Юнги? А что, если он уже обо всём с ним договорился и с первым снегом объявит его парой Чонгука? Живот неприятно скручивает. — А тебе Юнги не нравится? — осторожно интересуется папа. — Нет. Мы можем не говорить об этом? Это портит мне настроение. — Хорошо, милый, как скажешь. Ешь пирог. Чонгук, вздохнув и насупившись, вонзает вилку в кусок пирога.***
— Отец! — раздаётся со двора, и Тэхён приподнимает голову, глянув в окно. Он только недавно вернулся домой и едва успел помыться и немного отдохнуть. — Отец! Ёнджун вваливается в дом и почти сразу находит его в спальне. — Что стряслось? — Ничего, — останавливается в проходе спальни сын. — Просто это, помощь твоя нужна. — С чем? — Я там сломал кровать Чонгука. Починить не получается. — Я стесняюсь спросить, каким образом, — наклоняет голову набок Тэхён. — Я просто прыгнул на неё. Мы играли, и я… — Волком, что ли? — Он усмехается. — Ну да. — Тебе что, пять? — Чего сразу пять! Нам просто было скучно. — Балбес. — Тэхён щёлкает Ёнджуна по носу и идёт к чулану, где хранит свой ящик с инструментами. — Ты не забывай только, что Чонгука надо поберечь. Ему сейчас твои бешеные игры ни к чему. — Я помню, — ворчит он, следуя за отцом. — Но он хорошо себя чувствовал. Тэхён достает ящик, открывает и оценивает взглядом, всё ли необходимое в нём есть. Лишнее, что точно ему не понадобится, оставляет дома. — С тебя ужин, понял, горе? — Понял, — обречённо вздыхает Ёнджун. На улице уже заметно холодает: начало октября даёт о себе знать низкими ночными температурами. Темнеет тоже рано, поэтому к Чонгуку Тэхён идёт уже по сумраку, вдыхая запах петрикора. В окнах дома Чонгука горит тусклый свет от керосиновых ламп, просвечивающих уютные ажурные занавески на окнах. Дом становится всё уютнее и уютнее с каждым его визитом, и во всём чувствуется заботливая рука Чонгука, вьющего своё укромное гнездо. — Эй, есть кто? — подаёт голос Тэхён, стукнув пару раз в дверь и оказавшись в сенях. — Проходи! — откликается голос Чонгука. А потом он спускается со второго этажа: очаровательный, округлившийся, в пижамной футболке, обтянувшей уже заметный живот. Тэхён невольно начинает перебирать в памяти, когда видел Чонгука последний раз, ведь он ещё не был таким очевидно беременным тогда. Наверное, он не видел его недели две, если не больше, ведь был погружен в дела стаи да помогал Джину с поставкой из города. Приехало сразу аж три фуры, и у Сокджина не было никаких шансов разобраться с этим в одиночку. — Прости, мы пытались починить самостоятельно, но у нас ничего не вышло, — виновато говорит Чонгук, взмахнув молотком, зажатым в руке. — Пойдем, посмотрю, что мой оболтус натворил, — усмехается Тэхён, и Чонгук ведёт его в спальню, в которой он ещё ни разу прежде не был. В ней оказывается не менее уютно, чем в остальном доме: занавески, ковёр на полу, небольшой шкаф, зеркало во весь рост в углу. А посредине — перекосившаяся на один бок двуспальная кровать, укрытая вязаным пледом. — Вы что, её как батут использовали? — смеётся Тэхён. — Вовсе нет! — оправдывается Чонгук. — Вот же дети, — с улыбкой вздыхает он и ставит на пол свой ящик с инструментами. Чонгук устраивается на ковре с кружкой компота и книгой, поставив рядом лампу, и пока Тэхён чинит кровать, подсвечивая себе точно такой же лампой на керосине, поглядывает на него. Тэхён, чувствуя его взгляды и помня, что Чонгуку здесь одиноко, бесстыдно отвлекает его от книги своей болтовнёй, рассказывая новости стаи. — Ну вот, готово, — сообщает он, когда кровать приобретает первозданный вид. — Больше этого коня не пускай сюда. — Хорошо! — смеётся Чонгук и тихо ойкает, приложив к животу ладонь и слегка его погладив. — Толкается? — понимающе вскидывает подбородком Тэхён, указав на его живот. Он как вчера помнит, как точно так же ойкала мама Ёнджуна, когда носила его под сердцем. Кто бы мог поверить, что прошло уже пятнадцать лет, и теперь их сын уже совсем взрослый парень. — Да. Не так давно начал шевелиться. Я пока ещё не привык. — Разговариваешь с ним? Чонгук теряется, заметав взгляд по лицу Тэхёна: — Разговариваю?.. — Ну да. Они любят, когда с ними разговаривают. Ёнджун начинал шевелиться ещё активнее, когда мы начинали обращаться к нему и гладить живот. — Тэхён, поднявшись на ноги, подходит ближе и усаживается на корточки возле Чонгука. — Можно? Потерявшись ещё больше, Чонгук неуверенно кивает, внимательно наблюдая за ним. Тэхён протягивает ладонь и осторожно кладёт на живот Чонгука. Он пока ещё совсем небольшой, но уже отчётливый, круглый. Он не сдерживает улыбку, поглаживая по нему рукой. — Эй, привет, малыш. Ты как там? Порядок? Твой папа с твоим глупым дядькой Ёнджуном сломали кровать, представляешь? И кому пришлось её чинить? Конечно же вожаку стаи, — со смешком ворчит он. Чонгук, слушая его, начинает заливаться смехом. — Он подумает, что его папа дурачок какой-то! — Да нет, он подумает, что ты просто весёлый, — хмыкает Тэхён, проводя по животику ещё несколько раз ладонью. Что-то есть волшебное в том, как омеги вынашивают волчат, будущих членов их стаи. Иногда даже будущих вожаков, или будущих лекарей, или гениальных строителей или учителей. Его это завораживает. И Чонгук такой до безумия трогательный и милый, что руки сами к нему тянутся. На самом деле, он уже не в первый раз ловит себя на подобной мысли. С тех пор, как он узнал, что Чонгук в положении, он словно по-другому на него посмотрел. Ещё вчера он был другом его сына, мальчишкой, которого он однажды принёс в стаю, держа за холку своими зубами, а сегодня он уже молодой красивый омега, собирающийся впервые стать папой. Такие вещи порой переворачивают мир. Теперь Чонгук невольно притягивает к себе взгляд и внимание, а после ухода его альфы из стаи ещё и пробуждает желание о нём заботиться. Это, к счастью, Тэхён без зазрения совести может делать, ведь теперь отвечает за него и его будущего волчонка. Сделав мысленно в голове пометку, что надо бы заходить к нему почаще, он нехотя убирает ладонь с его живота. — Домой надо идти. На лице Чонгука мелькает грусть, от которой у Тэхёна практически разрывает сердце. Хочется остаться, чтобы Чонгуку не было так одиноко, но впереди ночь. На правах кого он здесь останется? — Я загляну на днях. Там фуры приехали вчера, Джин тебе говорил? — Да, говорил, — кивает Чонгук. — Он теперь круглосуточно в делах. — Скоро принесём тебе всё, что нужно. Там и кроватка, и стульчик детский, и даже удобное кресло для кормления. Много чего пришло. Думаю, тебе понравится. — Хорошо. Буду ждать, — грустно улыбается Чонгук.***
К концу октября дом Чонгука заметно преображается в ожидании своего нового жителя, маленького волчонка. И хоть до его появления ещё достаточно времени, родители и Тэхён говорят, что лучше раньше, чем позже. Стараниями Намджуна, Тэхёна, Ёнджуна и Юнги в спальне Чонгука появляется кроватка и в цвет к ней большой вместительный комод для вещей малыша. У окна теперь стоит кресло-качалка с накинутым на неё пледом крупной вязки. После появления ребенка Чонгук сможет устраиваться тут вместе с ним для кормления, ну, а сейчас он усаживается в него, чтобы почитать книжки или повязать. Пряжи, кстати, Тэхён привёз очень много, разных цветов и из разных нитей, чем привёл Чонгука в самый настоящий восторг. Ближе к концу осени до его дома тоже должна дойти электрификация, чего он очень ждёт, ведь читать и вязать под светом керосиновых ламп очень неудобно и портится зрение. Приходится рано ложиться спать, делать больше всё равно нечего. Иногда, совсем заскучав, он остаётся на ночь у родителей, где до поздней ночи листает книги или помогает папе заниматься его бумажной волокитой, с которой он порой слишком засиживается. Живот уже совсем круглый, а малыш во всю шевелится. Близится шестой месяц. Папа захаживает всё чаще, впрочем, как и все остальные. Стараются чем-то помогать: и по дому, и с разными другими вещами, с которыми ему становится сложнее справляться. Сегодня родители вызвались помочь заготовить на зиму мясо, которое отец принёс с охоты, и они втроём сидят на кухне, разбираясь с тушками под непринуждённую болтовню. Часть идёт на заморозку, часть — на вяление, часть — на засолку. Чонгука не так давно перестало мутить от сырого мяса, и он с удовольствием помогает родителям. В шесть рук заготовка идёт очень даже бодро. — Кто-то пришёл, — вытягивает голову Чонгук, сидя за столом на кухне, мельком увидев, как закрылась калитка во дворе. — Чонгук, ты дома? — после пары громких стуков в дверь слышится голос Тэхёна. — Мы на кухне! — откликается Чонгук. На пороге появляется вожак с большим свёртком свежего мяса. — О, мясо готовите, — отмечает он, кивнув Намджуну и Джину в знак приветствия. — А я тоже принёс. — Он приподнимает свой свёрток повыше, показывая его Чонгуку. Чонгук встаёт из-за стола и спешит навстречу вожаку. — Спасибо большое! — тянет он к мясу руки. — Осторожно, тяжёлое. Давай лучше я положу куда-нибудь? — Тогда вот сюда. — Чонгук жестом показывает на свободный участок кухонного гарнитура, пока ещё ничем не заставленный. — Посидишь с нами? — Нет, бежать надо, — с улыбкой качает головой Тэхён. — Дел в Совете навалилось. — Но в Совете же выходные из-за предзимней охоты. — Чонгук оборачивается на отца, безмятежно засыпающего солью кусок мяса. — Выходные, — кивает Тэхён. — Но это, к сожалению, не значит, что дел нет. Я забегу к тебе позже. Ты обещал мне, кстати, булочки с грушами и корицей! — Я помню! — встрепенувшись, восклицает Чонгук. Выпечка в последнее время доставляет ему особое удовольствие, и он, стараясь не бездельничать и быть полезным, пытается всех ею накормить. — Тогда давай на следующих выходных? — Я могу хоть завтра. — Думаю, тебе с этим мясом разбираться придётся ещё не один день, — усмехается вожак. Они договариваются всё же на выходные, после чего Тэхён уходит, а Чонгук возвращается за стол помогать родителям. Работы теперь прибавилось, но его это, как ни странно, только радует, и поэтому он сидит с глупой улыбкой, нарезая мясо на кусочки для заморозки и игнорируя переглядывания родителей. Немногим похоже калитка во дворе опять хлопает, а через минуту на кухне появляется запыхавшийся Ёнджун. — О! Ого, сколько у вас мяса! А я ещё принёс, — озадаченно поднимает он несколько подвешенных на верёвке крупных тушек диких птиц. — Оставляй-оставляй, — насмешливо глядит на него Джин. — Мяса много не бывает. — Сам поймал, — гордо выпячивает грудь Ёнджун. Он не так давно начал охотиться со взрослыми альфами, и это его первая предзимняя охота, когда все альфы резервации выходят в лес, чтобы обеспечить поселение мясом до весны. Зимой охоты не так много, ведь здешние морозы слишком сильные, и уйти в лес больше, чем на полдня, чревато. — Правда? — наигранно изумляется Чонгук, что Ёнджун принимает за чистую монету, начиная кивать и широко улыбаться. — Вот это ты молодец! Чонгук обнимает друга за шею, уперевшись в него животом, и похлопывает по плечу. — Ты тоже не останешься с нами? — спрашивает он. — Не, спать хочу. Устал. — Ладно, иди тогда, отдыхай, — отпускает его Чонгук. Намджун провожает Ёнджуна взглядом, после чего обращается к мужу: — Чего мы вообще паримся, если его тут кормит всё село? — выгибает он одну бровь, на что Джин смеётся. — И ничего не всё! — протестует Чонгук. — Просто Тэхён с Ёнджуном всегда стараются помогать! Так было и раньше, причём тогда тут всё село! Намджун поворачивается к окну, словно что-то привлекло его внимание, и обращается к Чонгуку: — Точно не всё село? Он, непонимающе нахмурившись, смотрит в окошко и видит, как к калитке подходит Юнги, держа свёрток не меньше того, что принёс вожак. Чонгук прикусывает губу. — Ну, иди, — взмахивает ладонью Джин. — Принимай дары. Юнги приносит ему уже разделанную тушку косули, также хорошо завернутую в свёрток. Встреча выходит такой же неловкой, как и все остальные. Юнги привычно сдержанный и молчаливый, а Чонгук не знает, куда себя деть от неловкости, поэтому сбивчиво благодарит его на прощание, пряча взгляд. Проводив его и вернувшись на кухню, Чонгук оказывается под пристальными взглядами родителей. — Если сюда зайдёт ещё хоть один альфа с дичью, я выгоню его взашей, — несерьёзно цедит Намджун, а Джин, как и всегда, едва сдерживает смех. — Просто наш сын красавчик. Тебе придётся смириться с этим! — папа треплет усевшегося обратно за стол сына по макушке. Чонгук, краснея щеками, тупит взгляд. И правда, куда ему девать всё это мясо? Он один в жизни столько не съест за одну зиму.***
Очередной день в Совете заканчивается затемно. Он мог бы, наверное, закончиться для Тэхёна и раньше, но ближе к вечеру, пока он глядел в окно на низкое, тучное небо, на него напала какая-то непривычная и несвойственная ему меланхолия. Зима уже совсем близко, а он так ничего и не решил по поводу Чонгука. На дворе середина ноября. Снег может выпасть сейчас, может ночью, а может через неделю. И чем дольше он затягивает, тем больше вероятность того, что ему придётся принимать решение спешно, второпях. И вряд ли это то, чего заслуживает Чонгук. Недавно его посетила мысль, что, может, он просто не хочет ничего решать? Не хочет собственноручно Чонгука кому-то отдавать? Ведь тогда он больше не сможет заходить к нему в любое время, не сможет так же заботиться и не будет нести за него ответственность. Вернее, конечно, будет, но не более, чем за любого другого члена его стаи, насчитывающей более пяти сотен волков. Он пытается отгонять от себя эту назойливую мысль, но каждый раз к ней возвращается. Каждый раз его передёргивает, стоит только представить Чонгука с Юнги или любым другим альфой стаи. Он, даже представляя Чонгука с Ёнджуном, испытывает что-то сродни ревности. Как же давно он не испытывал этого чувства. Последний раз, наверное, он ревновал свою омегу, маму Ёнджуна, когда того ещё даже на этом свете не было. А с тех пор, как её не стало много лет назад, он вообще успел позабыть, что способен что-то чувствовать. Покидает Совет он самым последним, по пути выключая везде свет и выходя на крыльцо. Воздух морозный, щекочет ему нос. Кажется, будто вот-вот пойдет снег, хотя, по наблюдениям, снега стоит ждать лишь ближе к началу декабря. Но это всё равно не успокаивает. На улицах уже немноголюдно, все разбредаются по своим домам, чтобы согреться и провести вечер с любимыми. Ёнджун тоже наверняка его уже заждался. Мимо Совета в направлении своего дома спешит Дохэ, девушка-омега, которая с недавних пор главный лекарь их стаи. Завидев Тэхёна, она вдруг останавливается. — Вожак! — окликает она его. — Привет, Дохэ. Домой бежишь? — Да, — улыбнувшись, кивает она. — Мои меня уже, наверное, потеряли. Пришлось задержаться. Хосок сильно поранился на стройке сегодня, пришлось даже зашивать! — Да, я слышал об этом. Надеюсь, он быстро поправится. Он же ненавидит болеть. — Точно-точно. А вы, кстати, Чонгука сегодня не видели случайно? Он должен был мне показаться, но не пришёл. Может, забыл? — Чонгук не пришёл на осмотр? — Тэхён, сдвинув брови, уставляется на Дохэ. — Нет, я весь день его ждала, никуда не уходила. Он точно не заглядывал ко мне. Тэхён мрачнеет. Зная, насколько Чонгук ответственный, он уверен, что тот не пропустил бы приём у лекаря без причины. В груди начинает расползаться беспокойство. — Я схожу к нему. Узнаю, почему его не было. — Может, мне с вами пойти? Вдруг ему поплохело? — Поздно уже, ступай домой. Если вдруг Чонгук неважно себя чувствует, я принесу его к тебе, хорошо? — Договорились, — соглашается она. Тэхён быстрым шагом возвращается в здание Совета, снимает с себя одежду, завязав её в узел и повесив себе на шею. Куртку приходится оставить здесь. Обратившись в волка, он несётся по направлению дома Чонгука. Расстояние, которое он человеком преодолел бы не меньше, чем за четверть часа, в волчьем обличии он преодолевает всего за несколько минут. Уже на подходе к дому он замечает, что из трубы не идёт дым, а свет совсем тусклый и виден только на втором этаже, в окошке спальни. Он вбегает в дом быстро и сразу спешит наверх, даже в своей толстой волчьей шкуре чувствуя, как здесь холодно. Чонгука он обнаруживает в постели: омега лежит под тёплым одеялом в обнимку с подушкой. Он первым же делом тыкается мокрым носом ему в живот, пытаясь по запаху различить, всё ли в порядке. К его облегчению, никаких подозрительных запахов он не ощущает: ни крови, ни чего бы то ни было другого. Пахнет привычным Чонгуком. Грушами, горячей выпечкой, немного молоком и мускатным орехом. — Тэхён?.. — Чонгук, сонно разлепляя глаза, опускает ледяную руку ему на нос. Тэхён тычется в его ладошку, ощущая, какая же она холодная. Не долго думая, он забирается на постель, под одеяло, и обвивает собой всё его тело в попытках согреть. Он огромный, к тому же, волки куда горячее людей, поэтому Чонгук жмётся к нему, зарываясь в его шерсть и утыкаясь в его шею своим носом. Постепенно он начинает отогреваться, но всё равно сильно прижимается к Тэхёну, не выпуская его из рук. Тэхён даже чувствует, как в его животе толкается волчонок. Был бы он котом, а не волком, наверное, замурчал бы от близости такого крохотного и нуждающегося в заботе и тепле омеги. — Там дымоход забился, — говорит Чонгук негромко. Тэхён ведёт ушами, и Чонгук касается их ладонями, поглаживая. — Только не уходи пока. Полежи ещё немного. Согласно рыкнув, Тэхён меняет положение и снова утыкается носом в чонгуков живот. Он, на самом деле, о чём только не успел подумать, пока бежал сюда. Было страшно даже допустить мысль, что с малышом Чонгука или с ним самим что-то могло случиться. Чуть позже, согревшись, Чонгук начинает снова засыпать, и тогда Тэхён пытается осторожно выбраться из его объятий, чтобы обратиться в человека и пойти разобраться с дымоходом и печью. Это, к счастью, у него без проблем получается сделать: Чонгук спит крепко. Вскоре дымоход становится на совесть прочищенным, печь затоплена, а дом постепенно начинает наполняться теплом. Оставлять Чонгука одного всё равно не хочется, и он возвращается в его спальню снова в волчьем обличии и устраивается с ним на постели, свернувшись вокруг него и до глубокой ночи слушая, как тот сопит, уткнувшись в его шерсть. Проснувшись утром, он сразу понимает, что нещадно проспал, ведь через окно пробивается ноябрьское солнце, а уже бодрствующий Чонгук, откинувшись на него, вяжет пинетки из сливочно-белой пряжи. И Тэхён продолжает делать вид, что спит, чтобы понаблюдать за таким Чонгуком ещё немного.***
Домой к себе Тэхён возвращается лишь вечером. Проведя половину дня с Чонгуком, позволив себе полежать с ним ещё немного, а затем вместе позавтракать, он провожает его к лекарю, к которому тот не пришел вчера, как оказалось, действительно из-за не очень хорошего самочувствия. После этого он отправился в Совет, где оставшуюся часть дня пытался выполнять обязанности вожака, но мыслями всё равно был с Чонгуком. Размышлял, нормально ли тот добрался потом домой, достаточно ли тепло в доме и точно ли он хорошо себя чувствует сегодня. Наверное, стоит к нему заглянуть сегодня ещё? Но Тэхён уже два дня не появляется дома, и Ёнджун будет явно не рад, поэтому после работы решает всё же сначала пойти домой, а потом уже отправиться к Чонгуку, чтобы узнать, как у него дела. Сын встречает его на пороге с важно сложенными на груди руками. — Привет? — Тэхён скидывает ботинки в сенях и вешает куртку на крючок. — Ну, привет, — хмыкает Ёнджун, разглядывая отца. — Что? — Ничего, — растягивает в улыбке губы Ёнджун. — А я у Чонгука сейчас был. Недавно пришёл. — И как он? Был у лекаря? — Тэхён проходит в дом, на ходу стаскивая толстовку. — Ага, был. Всё хорошо. — Отлично. — Тэхён заходит в комнату, чтобы переодеться, а затем пойти умыться. Ёнджун всё с таким же важным видом останавливается в проходе, решив начать подпирать дверной косяк. — Ты что-то сказать мне хочешь? Ёнджун пожимает плечом: — Может, ты хочешь что-то сказать? — Интересно, — усмехается Тэхён. — О чём, например? — О Чонгуке? — Так ты же у него был. Ты мне и скажи, — делает вид, что не понимает, о чём речь. — Ты у него ночевал! — Ночевал, — соглашается. — Всё? Тэхён, переодевшись в домашнее, идёт к умывальнику, чтобы сполоснуть лицо. Ёнджун хвостиком следует за ним. — Ну отец! — Чего ты хочешь от меня, любопытное создание, пытающееся засунуть везде свой вредный нос? — посмеивается он, набирая в ладони воду и ополаскивая лицо. — Отец, он же нравится тебе, да? — С чего ты взял? — Тэхён удивляется. Руки тянутся к полотенцу, и он промакивает им лицо, не смотря на сына. — Ну, ты постоянно к нему заходишь, помогаешь ему со всякими тяжёлыми делами по дому. — Чонгук — беременный омега из моей стаи, оставшийся без альфы. Помогать ему — моя обязанность. Ты, как вожак, тоже будешь это делать, если вдруг на твоём веку возникнет подобная ситуация. А ситуации бывают разными. — Ты возвращаешься от него счастливым. И постоянно о нём спрашиваешь, — продолжает перечислять аргументы Ёнджун. — Так, — прерывает он его. — Ну-ка, шуруй греть ужин. — Ты выглядишь влюблённым! — не унимается он. — Ты чего добиваешься? — грозно упирает он в бока руки, глядя на сына в ответ. — Возьми Чонгука в мужья. — Ты обалдел? — изумляется Тэхён, никак не ожидая подобного предложения. — Ну, а чего? Тебе Чонгук нравится, Чонгуку с тобой тоже хорошо. — Это он так сказал? — Да я и сам вижу. Из всей стаи он только с тобой так на контакт идёт. — А с тобой что, не идёт? — Ну, так я его друг. — Ну, вот и подумай сам, насколько это будет странно, если я вдруг возьму в мужья твоего друга. Я ему в отцы гожусь. — Ты его всего на пятнадцать лет старше, какие отцы! — смеётся Ёнджун. — Отцы, блин. Представь, если бы у меня сейчас появился ребёнок! — Ты сам дитё малое, какой тебе ребёнок? — ухмыляется Тэхён, щёлкая его по носу и направляясь на кухню. — Ну, вот видишь! Поэтому ты запросто можешь пожениться с Чонгуком. — Угомонись, Ёнджун. Что на тебя нашло? — Но ты же влюблён! Я вижу, ясно? — Я тебе сейчас кастрюлю с супом надену на голову. — Влюблён! Влюблён! Втюрился в Чонгука! — Ёнджун со смехом уворачивается от подзатыльника и убегает от отца. — Несносный, — вздыхает тот себе под нос, стоя посреди кухни. Может, он правда влюбился? Почему Чонгук не выходит у него из головы?***
С приходом холодов Чонгук сам не свой. Настроения совсем нет, он перманентно ощущает тревожность и страх перед будущим. Его стараются отвлекать и развлекать все по очереди: родители, Тэхён, Ёнджун, но это работает лишь то непродолжительное время, что они находятся рядом с ним. А потом он снова проваливается в свои переживания, бесконечно себя накручивая. Недавно он, внезапно для самого себя, даже начал гнездиться. То ли это спровоцировал стресс, то ли скорое рождение волчонка, то ли вообще забытая у него дома тэхёнова нательная рубашка. Или всё вместе. Но вот он соорудил в своей постели гнездо, прихватив заодно и альфью вещь, пахнущую защитой и комфортом, и не вылезает из своего кокона целыми днями, периодически проваливаясь в сон. Иногда он в темноте приоткрывает глаза, глянув в окно, и снова их прикрывает. Не так давно ему в дом провели электричество, которое он так сильно ждал. И вот теперь у него даже есть свет, он может когда угодно читать и вязать, но только ничего теперь не хочется. Дверь в спальню тихо приоткрывается, и он выныривает из сна. В груди зарождается тихий рык, но из гнезда он не показывается. — Чонгук? — тихо спрашивает голос Тэхёна. — Это я. Ты в порядке? — Угу, — бубнит он из-под одеяла. — Можно включить свет? — Включи. Щёлкает выключатель, и комната наполняется светом. Чонгук нехотя высовывает нос. — Ох, ты… у тебя гнездо. Прости, я не знал. Извини, что потревожил. Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, — сипло отвечает он. — Прости, ещё раз. Я пойду. Тебе что-нибудь нужно? — Посиди немножко со мной, — просит Чонгук, ощущая непреодолимую необходимость почувствовать Тэхёна рядом. — Ты что-то хотел? Тэхён, помявшись у порога, проходит в спальню и усаживается в кресло-качалку. — Да, хотел поговорить. Близится зима, ты же знаешь. А мы так ничего и не обсудили с тобой. Мне бы хотелось знать, что ты думаешь. Может, у тебя есть какие-то мысли или пожелания. Я хочу знать, чего ты хочешь. У Чонгука в груди замирает сердце, и он ещё сильнее скукоживается в своём гнезде. Он бы свернулся в позу эмбриона, да только живот не позволяет. Хочется спрятаться. Нос начинает щипать. Он не хочет ничего. Ни какого-то альфу, ни принимать решения. Он вообще не желает, чтобы в его жизни что-то менялось. Ему и так предстоят серьёзные перемены — он скоро станет папой волчонка. И он не хочет, чтобы сюда втискивался ещё какой-то альфа, чужой и ненужный ему. — К тебе, кажется, Юнги иногда заходит, да? Он хороший альфа. Надёжный. Ты не думал о нём? Мне кажется, он подошёл бы тебе. Что скажешь? Чонгук тихо всхлипывает. — Чонгук? — Я не хочу. Не хочу, чтобы меня отдавали какому-то альфе. И Юнги не хочу. Он холодный, как ледышка. Я даже не знаю, о чём с ним говорить. Пожалуйста, не выдавай меня замуж. — Не сдержавшись, он начинает плакать, растирая по лицу слёзы. — Чонгук, — вздыхает Тэхён. — Ты не представляешь, как я хочу сделать так, как просишь ты. Чтобы тебе не приходилось плакать. Но я должен следовать Заветам. На этом держится наша стая. Мы бы давно уже развалились, если бы начали своевольничать. Это так устроено, понимаешь? — Почему я должен страдать? Если я этого не хочу… — Ты не будешь страдать. Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив. Тэхён дёргается, словно хочет подойти, но останавливается, скользнув взглядом по его гнезду. Чонгук, вытерев слёзы ладонями, отворачивается к окну, за которым так светло, будто и не ночь вовсе. Словно вот-вот пойдет снег. В груди снова начинает болезненно ныть от чувства безысходности. От чувства, что его судьба вершится без него самого. А он стоит в стороне и наблюдает, борясь одновременно с одиночеством и горьким нежеланием впускать в свой мир человека, который ему совсем не близок и близким не станет. — Ты… не мог бы остаться сегодня? — просит Чонгук, тихо вздохнув, и чуть тише добавляет: — Мне нужен альфа в моём гнезде. Он снова поворачивается к Тэхёну и видит, как замешательство быстро проскальзывает по его лицу. — В… в гнезде? Ты хочешь, чтобы я устроился в твоём гнезде? — Пожалуйста, — так же шёпотом отвечает Чонгук, сгорая при этом от стыда. Тэхён, ещё немного помедлив, поднимается с кресла и тихими шагами подходит к постели. Чонгук, чувствуя, как сердце забилось быстрее, двигается, освобождая место рядом с собой, и пытается расчистить его от множества вещей, которыми обложился. — Вот сюда, — показывает он, опустив ладонь на простыни. — Ты уверен, что я могу это сделать? — Да. Мне нужно. — Хорошо. Осторожно уперевшись одним коленом в постель, Тэхён ложится к нему. Чонгуку страшно, что он ляжет и останется отстранённым, но Тэхён сгребает его в свои объятья, и он с удовольствием трётся носом о его горячую шею, будто так и должно быть. — Это моя нательная рубашка?.. — Тэхён, поведя носом, смотрит на ткань, которую он сжимает в ладони. — Угу, — выдыхает ему в шею Чонгук. — Хочешь… хочешь я принесу ещё что-нибудь из своих вещей? — Да. Пожалуйста. Чонгук, совсем забывшись от ощущения спокойствия, защищённости и тепла, прижимается губами к шее Тэхёна. Не целует, но жмётся, шумно в неё дыша. Ладонь, покоящаяся на его спине, начинает поглаживать, пройдясь по пояснице, скользнув на живот. — Ты урчишь, Чонгук, — шепчет Тэхён, гладя по животику. — М?.. — Чонгук отрывается от его шеи, пахнущей деревом, морошкой и снегом, и разлепляет глаза. — Ты урчишь. — Это нехорошо? — Омеги так принимают пару в своём гнезде. Урчанием. А когда не принимают — рычат. — Я могу порычать, если хочешь. — Нет, — улыбается ему Тэхён. — Не хочу. Чонгук, умостившись удобнее, засыпает, убаюканный в чужих руках, окружённый заботой и… любовью?***
На утро Чонгук просыпается один. Тэхёна в гнезде нет, зато есть ещё одна нательная рубашка, оставленная им, и он умиротворённо вдыхает её запах, заулыбавшись. За прошедшую ночь тревога будто отступила. Он знает, что расслабляться нельзя, ведь зима всё ещё неумолимо близится, но стало спокойнее от одного только присутствия вожака. Ладони привычным жестом опускаются на живот, уже совсем большой. Он поглаживает его, разговаривая с крохой. Раньше он стеснялся это делать, но благодаря Тэхёну теперь это часть его обычных будней. Он болтает с малышом, а тот в ответ толкается ручками и ножками, вызывая у папы улыбку и прилив любви. Заболтавшись с волчонком, он совсем забывает о времени. На часах, наверное, уже позднее утро. Надо бы приготовить завтрак. И подумать, чего бы испечь. Может, Тэхён и сегодня заглянет к нему? Может, он даже снова полежит в его гнезде?.. Довольно потянувшись, Чонгук переворачивается на спину, зевает и поворачивает голову к окну. И замирает. Сердце вмиг ухает в желудок. Не веря своим глазам, он поднимается с постели и спешит к окну. Снег. С неба падают огромные пушистые хлопья, а земля уже устлана белоснежным покрывалом, словно снег шёл всю ночь напролёт. У Чонгука впервые при виде него скручивает все внутренности тревогой. Он хватает со спинки кресла кардиган, натягивает его на себя, суёт ноги в тапочки и спешит по лестнице на первый этаж, откуда выходит на крыльцо, распахнув дверь, и стоит, запрокинув голову назад. Первоснежье. Снежинки летят ему на лицо, тают, соприкасаясь с кожей, а ему хочется то ли заплакать, то ли истерично рассмеяться. — Ты чего выперся на улицу раздетый? — В калитку заходит Ёнджун, замотанный в клетчатый синий шарф. — Снег, — одними губами говорит ему Чонгук, опуская взгляд. — Отец прислал меня за тобой. Тебя ждут в Совете. — Уже?.. — Да, — коротко кивает друг. — Ты пойдёшь со мной?.. — Я для этого и пришёл. Одевайся и пойдём. Чонгук не помнит, как он собирается. Ёнджун ворчит, что он берёт недостаточно тёплые вещи, и тоже кутает его в шарф, отчего они становятся похожими на двух пингвинов. Чонгук с его животом так уж точно. Дорогу до Совета он тоже не слишком хорошо запоминает. Идёт, держась за руку Ёнджуна, под ноги смотрит, а сам весь в своих мыслях. Кого выберет для него Тэхён? Неужели это будет Юнги? Юнги, который ему совсем не нравится. Каким бы хорошим он ни был, у него в груди ничего не отзывается при виде него. Чонгук не хочет. В здании Совета, у самого порога, его встречает Намджун. И от этого ему тоже ни капли не легче. — Привет, — уныло говорит Чонгук, оказываясь в его родительских объятиях. — Привет. Ну, чего нос повесил? — Отец подцепляет его нос пальцем, заставляя выдавить из себя подобие улыбки. — Я знаю, тебе страшно, но всё будет хорошо. У нас отличный вожак, ты же знаешь? — Тэхён тебе что-то сказал? — Нет, ничего. Сейчас скажет на Совете. Идём, там ждут только тебя. — Я подожду тебя здесь, — говорит Ёнджун. — Хорошо. — Чонгук быстро кивает ему, уходя следом за Намджуном в зал собраний. Там действительно уже все в полном составе. Тэхён, сидящий во главе большого стола, и все Старейшины, среди которых занимает место Намджун. Чонгук скромно усаживается в противоположном от Тэхёна конце. На секунду они сталкиваются взглядами. Чонгуку кажется, что он видит в его глазах столько сомнений и борьбы, что становится дурно. Ему так страшно, что в горле застревает ком из тошноты. Малыш в животе, будто чувствуя его состояние, тоже становится беспокойным, и Чонгук принимается поглаживать его, не зная, кого он успокаивает больше — его или же себя. — Итак, — начинает Намджун, откашлявшись. — Мы собрались по вопросу Чонгука. Вожаку до первого снега необходимо было найти для Чонгука подходящую пару, так как в сложившейся ситуации он остался без альфы, что противоречит Заветам. — Всё верно, — говорит Тэхён, снова бросив короткий взгляд на Чонгука. — Полагаю, ты принял решение? Если да, то Совет готов зафиксировать. Старейшины кивают, подтверждая готовность выслушать его ответ. Тэхён напрягается. Чонгук отчётливо видит, как заостряются его скулы, и оттого сам чувствует себя ещё хуже. Так, будто вот-вот расплачется. — Я, — выдыхает, наконец, Тэхён спустя минуту полной тишины. — Это буду я. Я беру Чонгука в мужья. У Чонгука кружится голова. Рот удивлённо приоткрывается. Перед глазами всё плывёт. От неожиданности, от облегчения… От счастья. Его губы дрожат, он впивается взглядом в вожака, а тот смотрит на него в ответ так неуверенно, словно Чонгук может его отвергнуть. Но Чонгук, он… он бы никогда. Кого угодно, только не Тэхёна. Что же это получается… Тэхён хочет, чтобы он стал его мужем? Хочет с ним обвенчаться? Растить с ним волчонка? — Так, минутку, а спросить руки моего сына у меня! — наиграно возмущается Намджун, отчего весь Совет начинает посмеиваться, а Чонгук заливается краской. — Прошу, — улыбается Тэхён. — Официально. Но только потому что ты Старейшина и мой друг. Ты же в курсе, что в этой ситуации мне, как вожаку, не нужно твоё позволение? — Глядите на него, совсем распоясался, — продолжает бурчать он и поворачивается к Чонгуку. — Ну что, как тебе жених? Сойдёт? Чонгук, не силах вымолвить и слова от потрясения, только опускает голову. — Вы его смущаете. — Тэхён, поднявшись со своего кресла, идёт прямо к нему. — Пока вы всё фиксируете, можем мы поговорить наедине? — Конечно, — кивает один из старейшин на дверь. — Идём. — Тэхён, бережно взяв Чонгука за ладонь, направляет его к двери, ведущей в его собственный кабинет. Чонгук внутри никогда не был, но разглядеть ничего не получается — в глазах стоят непрошеные слёзы. Тэхён, взяв его за обе ладони, обращает внимание на себя. — Прости, что обрушил это на тебя так внезапно. Я ещё вчера сомневался, стоит ли мне поступить так, и только сегодня, когда уходил от тебя… Снег уже шёл. По дороге в Совет я решил, что хочу взять тебя в мужья. Я надеюсь, что ты не разочарован. Я очень этого хочу, Чонгук. Не могу отдать тебя другому. Чонгука выдают дрожащие губы. Тэхён видит их и привлекает его к себе, крепко обнимая. — Я надеюсь, что это не слёзы печали, — говорит он, целуя его в макушку. — Нет, конечно, нет. Я… даже не мог мечтать, чтобы всё разрешилось таким образом. Мне с тобой хорошо и спокойно, ты… ты же знаешь. Я счастлив. — Ёнджун говорит, что я влюблён в тебя. — Ёнджун знает? — Что мы обвенчаемся? Он узнал самый первый, — усмехается Тэхён. — Мы… правда женимся? Ты будешь моим мужем? — Да. На следующее полнолуние я стану твоим мужем. А ты — моим. И я буду растить твоего волчонка, как своего. И буду любить тебя. С подрагивающих ресниц Чонгука слетают первые слезинки. Они катятся по его щекам, и Тэхён ловит их губами. А затем спускается ниже, накрывая губы Чонгука своими, и вовлекает в неторопливый нежный поцелуй, бережно держа в своих ладонях его лицо. А Чонгук продолжает плакать, целуя Тэхёна в ответ. На душе становится безмятежно и хорошо.***
8 месяцев спустя
— Точно всё собрали? Ничего не забыли? — Чонгук обеспокоенно крутится возле Ёнджуна, держащего на руках его шестимесячную дочь. Он несёт Сэбёль на целый день к Намджуну и Джину. Чонгук впервые расстаётся с дочкой так надолго. На целый день. Но всё его большое семейство решило, что ему нужен отдых. — Бутылочки с молоком, сменная одежда, игрушки. Ей больше ничего и не нужно, — отвечает Ёнджун, перехватывая девочку поудобнее. Та дует пузыри из слюны, а затем улыбается ему. — Шкода. Дразнишься? — Может, положить ей фруктовое пюре? Вдруг ей захочется. — Ты же утром уже давал ей пюре, — вздыхает друг. — Сам же говорил, что нужно по чуть-чуть. — Да, но… — Чонгук! Она будет через три улицы от тебя! С твоими родителями! Всё будет хорошо! Чонгук вздыхает и прикрывает глаза. Должно быть, он и правда сильно устал, но как не беспокоиться о ребёнке, если он ещё ни разу не оставлял её на целый день? Нет, конечно, Сэбёль частенько сидит и с Тэхёном, и с Ёнджуном, когда он, к примеру, моется или занят чем-то ещё. Но вот так, на такое продолжительное время отдать её… — Всё, мы пошли. Сэбёль, помаши папе ручкой! — Ёнджун берёт её ладошку в свою, и они машут Чонгуку на прощание. Прильнув к дверному косяку, он наблюдает, как они выходят за калитку и вскоре скрываются из вида. Чонгук опять тяжело вздыхает. Идея отдохнуть даже ему уже казалась отличной идеей. До тех пор, пока Сэбёль не унесли. И вот они в разлуке только две минуты, а он уже безнадёжно скучает. Кто же знал, что родительская привязанность такая сильная? — Загрустил? — Сзади подходит Тэхён, только вышедший из бани. Он недавно вернулся с охоты, на которой пропадал со вчерашнего дня, и по нему Чонгук тоже очень соскучился. Поэтому даже его большой дом вожака, куда Чонгук недавно наконец-то перебрался, казался ему пустым и холодным. — Уже скучаю по ней. — Главное, что она там скучать не будет, — улыбается Тэхён, обвив Чонгука за талию и поцеловав в висок. — Столько нянек одновременно будет её развлекать. А уж зная, как она любит внимание! — Ты прав, — невольно начинает улыбаться Чонгук. — У неё будет хороший день. — А у нас? Наш день будет хорошим? — Тэхён, понизив голос, спрашивает у него на самое ушко, задевая ушную раковину губами и тёплым дыханием. По спине Чонгука бегут мурашки. За восемь месяцев, что они с Тэхёном официально семья, к близким отношениям, тем, что бывают у пары, они так и не перешли, ограничиваясь поцелуями и невинными ласками. Сначала Чонгук был глубоко беременным и в каком-никаком стрессе. Затем он восстанавливался после рождения дочери, а потом весь его мир сузился до неё одной, требующей его постоянного внимания. Да и Чонгуку, честно говоря, было попросту страшно. Преодолеть этот последний барьер между ним и Тэхёном пугало его до дрожи в коленях. Но он, конечно, не глупый и понимал, что под собой будет подразумевать этот выходной наедине с мужем. Да и если уж быть совсем честным с самим собой, он этого ждал не меньше, чем Тэхён. Ему тоже хотелось испытать с ним всё это. — Наш день будет самым лучшим. — Чонгук поворачивается к Тэхёну лицом и трётся кончиком своего носа о его. — Идём? Чонгук кивает. Тэхён ведёт его в спальню, которая вот уже несколько недель как их общая. Чонгук к ней даже почти привык. Привык засыпать в объятиях, привык целовать мужа в щёку по утрам. Привык сквозь сон слышать, как среди ночи Тэхён встаёт на плач дочери, которую называет своей. Чонгука в последнее время накрывает такой сильной любовью, что ему не терпится её показать. Он тянется к Тэхёну поцелуем сразу, как только они оказываются за закрытой дверью спальни. Чонгук целует глубоко и страстно, обнимая мужа за шею, а тот подхватывает его под бёдра, заставляя скрестить ноги за его спиной. Чонгук оказывается у него на руках. По телу разливается волна приятного возбуждённого предвкушения. — Всё хорошо? — интересуется Тэхён, оторвавшись от его губ и заглянув в глаза. — Более чем. Хочу раздеться. — Хочу сам тебя раздеть. Тэхён опрокидывает его на мягкую перину, нависает сверху и целует, прежде чем начать избавлять от одежды его, а затем и себя. Наверное, они оба терпели достаточно долго, иначе как объяснить ту скорость, с которой раздеваются, и ту жадность, с которой друг друга целуют? Ладони Тэхёна блуждают по его телу, изголодавшемуся, жаждущему ласки, и он с удовольствием её дарит, спускаясь поцелуями всё ниже и ниже, проходясь по шее и ключицам. Он языком скользит к соскам, играет ими, втягивает по очереди в рот, посасывая. С губ Чонгука срываются неосторожные стоны. — Ты так умопомрачительно пахнешь. — Тэхён ведёт носом по его солнечному сплетению, вдоль живота, мягкого после родов, касается губами лобка, из-за чего уже вставший член Чонгука едва заметно дёргается. Не обделив его вниманием, Тэхён берёт в рот головку и обводит её языком. Затем ещё и ещё, играя самым кончиком с уретрой, лаская уздечку и помогая себе ладонью, не забывая про яички тоже. Чонгук, громко застонав, не сдерживается, толкнувшись Тэхёну в рот, и тому приходится придержать его за бёдра. Чонгука это, однако, не останавливает, и он, едва не хныча, пытается толкнуться снова. — Ты очень нетерпеливый, — ухмыляется Тэхён, хлопнув Чонгука по голой ягодице. Тот уже хочет возмутиться, как его, держа за бёдра, поднимают выше. Так, что ягодицы оказываются прямо перед лицом Тэхёна, а сам он лежит на одних только лопатках, ведь его задница находится в воздухе. Зафиксировав его удобнее, Тэхён бросает на него последний голодный взгляд, выбивая из груди вздох, и прижимается губами к его дырочке, смачно её поцеловав. — Ох… Господи… — Чонгук, раскинув по постели руки, смотрит поплывшим взглядом в потолок, давая Тэхёну полную свободу действий. Ощущение мягкого, влажного языка между ягодиц вызывает дрожь в его бёдрах. Смазка с члена капает прямо на его живот, пока он судорожно сжимается на чужом языке, старательно его вылизывающем и пытающемся проникнуть внутрь, что, в конце концов, у него, конечно, получается. Чонгук в этот момент видит фейерверк перед глазами. У него такого никогда ещё не было. Ещё никогда ему не было так хорошо. — Мне кажется, я сейчас кончу, — стонет Чонгук, дёргаясь под напором языка Тэхёна. — Кончишь только от вылизывания? — Он с влажным звуком отрывается от него и вытирает ребром ладони влажный подбородок. — У меня внутри всё дрожит. Такого никогда не было. — Приму это как комплимент, — улыбается Тэхён, отпустив его ноги и снова нависнув сверху. — Но мне всё ещё не верится, что мы здесь. — Мне тоже, — переходит на шёпот Чонгук. — Давай сделаем это прямо сейчас. Я хочу почувствовать тебя в себе. Тэхён устраивается между его бёдер аккуратно, не прерывая зрительного контакта. Чонгук, прикусив нижнюю губу, разводит колени шире, чувствуя, насколько влажно и скользко между его ягодиц. Он весь мокрый от собственной смазки и слюны Тэхёна. Пристроившись, Тэхён берёт в ладонь собственный член и водит им между его ягодиц. Дразнит, отчего у Чонгука нетерпеливо поджимаются пальцы на ногах в сладком ожидании. Когда он толкается внутрь, у Чонгука распахиваются глаза и из груди вырывается громкий вздох. Чувство наполненности кажется непривычным и странным первые секунды, он пытается освоиться, сосредоточиться на ощущениях. Тэхён начинает плавно двигаться внутри. Тягуче, входя на полную длину, пока яички не соприкасаются с кожей Чонгука, тихо по ней шлёпнув. Омега кладёт ладонь на щёку Тэхёна. Ему так нравится смотреть ему в глаза, пока в него входит его член, что от этого он получает дополнительное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Альфа трахает Чонгука, любовно разглядывая его лицо, словно пытается считать любую проскользнувшую на нём эмоцию. Но все его эмоции сейчас — это бесконечная любовь к Тэхёну и потрясающее чувство эйфории от занятия с ним любовью. — Ты можешь сильнее. Всё хорошо. — Чонгук, обвив его бёдра своими ногами, пятками надавливает на его ягодицы. — Ты не представляешь, насколько сильнее я могу, — принимает это за вызов Тэхён. — Покажи мне. Я очень хочу. С узлом. Тэхён тут же срывается на быстрый ритм. Рваными сильными толчками входит в Чонгука, устроившись на нём удобнее, крепко схватив его за бёдра, будто он может куда-то от него деться, и методично вбиваясь. От стен отражаются громкие влажные шлепки, стоны и вскрики Чонгука, блаженно распластавшегося под ним. — Ещё, ещё, — просит он, сжимаясь на члене. — С узлом. — Давай перевернёмся. — Тэхён, подхватив его, усаживает на себя сверху, а сам откидывается на подушки и продолжает быстро трахать, пока Чонгук, нависнув над ним, ловит его губы. Они меняются: то Тэхён позволяет Чонгуку подвигаться на нём самостоятельно, наслаждаясь его разнеженным видом, то, не сдерживаясь, перенимает инициативу, фиксирует его в своих руках и начинает двигать тазом самостоятельно. Быстро и жёстко. Тэхён кончает без предупреждения, вогнав член глубже. Чонгук, чувствуя, как внутри него формируется узел, кончает следом с протяжным стоном и падает на грудь Тэхёна, обессиленно выдохнув. Узел приятно распирает изнутри, наполняет, не даёт сперме стечь по бёдрам. Чонгук, лежа сверху на муже, который гладит его ягодицы, чувствует неконтролируемое счастье. — Я люблю тебя, Тэхён, — прижавшись губами к его подбородку, говорит Чонгук. — Я тебя сильнее, — улыбается тот, сжав в ладонях его задницу и пошевелившись, из-за чего член скользит ещё глубже, срывая с губ Чонгука томный вздох. Позже, повторив всё ещё раз для закрепления и достаточно выдохшись, Чонгук просит Тэхёна обратиться в волка и, зарывшись голышом в его мягкую шерсть, засыпает, не теряя драгоценного времени, когда можно без зазрения совести провалиться в сон, не боясь, что проснётся дочка. Тэхён, ткнувшись мокрым носом ему в щёку, засыпает тоже.