Reality exists in the human mind, and nowhere else. George Orwell, 1984
1920-е, Бостон
Кажется, моя одежда навсегда пропиталась смрадом тонущего города. Не знаю, сколько раз подряд я отдавал её в прачечную, но всё бесполезно. Стоит мне взять в руки те пальто или рубашку, что были со мной в Окмонте, вонь гниющей рыбы, водорослей и вздувшихся тел мертвых иннсмутцев снова начинает преследовать меня. Удушливый запах, выдержанный в сырости и грязи, от которого невозможно просто отмахнуться: он не даёт сделать ни вздоха без тошнотворного отвращения. Видимо, даже спустя время, я всё ещё переношу его, только уже под своей собственной кожей. Чёртов город въелся в самую мою суть. Даже сейчас, делая глоток бутлегерского виски, я чувствую омерзительный дух, идущий от манжета. Я стараюсь игнорировать его так же, как и плотный привкус влажной плесени во рту. Это всё иллюзии. Кошмары, продолжающие преследовать мой разум с новой, удвоенной силой. Я уже был не в Окмонте, но подспудное осознание всё уверенней сжимало удавку на моей шее: в действительности сбежать оттуда мне так и не удалось. Эдвард молча сидел рядом, мрачно наблюдая за неровным рядом бутылок позади барной стойки окраинного спикизи. Он вообще мало говорил с тех пор, как я рассказал ему о Ктигонааре, а после прошедшей ночи он вообще не проронил ни слова. На его лицо легла заметная тень, круги под глазами потемнели и углубились в кожу, впавшие щёки поросли неопрятной бородой, как и у меня. Мой разум отказывался принимать, что мы могли видеть один и тот же кошмар, и всё же вид Пирса слишком явно говорил сам за себя. Он снова избегает мой взгляд, и вдруг резкий приступ пронзает болью мои виски. Горло сдавила подкатывающая волна паники, и я торопливо глотнул виски: морфий, разведённый в нём, делал его резко-горьким. Но даже эта смесь не способна достаточно отравить мою память, и я могу воспроизвести под веками всё — до самой распоследней мелочи. Мы работали допоздна. По городу прошла внезапная череда случаев безумия, чей характер и черты были слишком хорошо знакомы: именно такие необъяснимые, сверхъестественно синхронные приступы заставили меня тогда покинуть Бостон по следам сумасшедших. И вот это началось снова. Мои собственные видения с каждым днём становились всё хуже, будто реагируя на приближение чего-то непомерного и зловещего, прямиком из затонувшего города. Теперь же у этого безымянного страха было Имя, но я отказывался принимать, что щупальца Тайной Дочери способны дотянуться сюда. Я цеплялся за эту мысль, как за единственную спасительную соломинку над пропастью бесконечного чёрного кошмара. Эдвард жалел меня и не старался опровергнуть мои наивные заблуждения, хотя я прекрасно видел безнадёжность в его глазах. Наш штаб расположился в его офисе: мы надеялись отыскать в случаях безумия какую-то закономерность, может, подсказку или намёк на общую картину новой угрозы. Признаюсь, я был невероятно рад, что Эдвард ввязался в это вместе со мной. Рядом с ним выносить этот кошмар было всё-таки проще. Мы даже старались нормально жить в перерывах между посещениями полицейских участков, лечебниц и архивов. Моменты, когда удавалось забыться и снова стать прежними, я ценил больше всего на свете. Смешно, но ужасы древних сумели привнести даже что-то хорошее на фоне всех своих омерзительных наваждений: Эдвард всё время был рядом, а я не мог быть к нему ближе, чем теперь. Это было маленькое, тайное счастье, которому не было места посреди всего этого удушливого зла. Я лелеял его ревностно и заботливо. Помогало держаться. Что днём, что ночью в "Детективном агентстве Пирса" царил полумрак. Время здесь можно было определить либо по настольным часам, либо по нестерпимой усталости, режущей глаза. Эдвард сидел за столом и просматривал копии медицинских заключений, раскладывая заметки на каждом свободном от бумаги пятачке. Он работал яростно, почти отчаянно. Настоящий Искатель истины. Это прозвище пришло мне в голову как-то спонтанно, и мне понравилось в мыслях его так называть. Сам же я в обнимку с "Бостон Таймс" расположился на диване: газетные строки бесконечных статей об авариях на заводах, продаже крепа и поиска супругов уже плыли у меня перед глазами, сливаясь в единый информационный шум. Моя способность находить странности среди всего этого стремительно таяла. Признаюсь, для нашей задачи больше подошла бы небольшая армия помощников, а не два полубезумных лунатика-детектива. — Чарльз? — Вдруг раздался голос Эдварда. — ...в порядке, я в порядке, — но рваный вдох, конечно же, выдал меня с потрохами: когда Пирс вырвал меня в реальность, мой разум как раз начал уплывать в утопический мир благонадежных пассий с умеренным достатком и весьма сносными личностными качествами. О, болезненный, но столь необходимый сон: он так сладко обещал быть свободным от холодных щупалец страха. Ложь, конечно же, однако сил на борьбу уже почти не оставалось: я стал позорно сдавать. Эдвард смотрел на меня очень внимательно. В одной руке он держал ручку, а в другой — нож для бумаги, и на мгновение мне почудилось, что он будто бы сидит перед поданным ужином, готовый отрезать от него куски. Я знаю, он выглядит мрачно лишь потому, что дьявольски вымотан, а эти образы — лишь зарисовки моего больного воображения, решившего поиграть со слабым рассудком. — Просто устал, — торопливо добавил я, почувствовав неловкость под его взглядом. Оправдание соскочило у меня с языка прежде, чем я успел подумать, и это только усугубило возникшее неудобство. Пирс продолжал молча сверлить меня глазами. С этой его позой, черными волосами, болтающимися на лбу, и с потемневшими глазницами, он скорее напоминал теневого агента бюро расследований в подвале Алькатраса. Или — полного безумца, что, конечно же, было более уместно в нашей ситуации. Я знаю, видения одолевают и его тоже, он вскользь упоминал об этом. Больно было видеть его в таком состоянии, признаться честно: Эдвард Пирс был как некогда дикий и могучий зверь, теперь затравленный в душных застенках жестокого цирка. — Иди в архив, там подсобка, — наконец заговорил он, аккуратно и разборчиво, как с пациентом. — Разложи койку. — Я же сказал, всё нормально, Эдвард. — Ты спал последний раз позавчера, — надавил он. Удивительный всё-таки человек Пирс. Он всё ещё находил в себе силы заботиться о ближнем, даже с учётом того, что сам же и спал последний раз в то злополучное позавчера. Но после того, как мой ночной кошмар, вышедший из-под контроля, чуть не стоил нам обоим жизней, никто из нас не спешил возвращаться в свои постели. А ещё Пирс на следующее утро запер пистолет в своем столе. Точнее, он думал, что запер. — Ты тоже, — мой же ответ прозвучал предательски мягко. Однако, я решил и дальше идти на попятную, позволить себе немного расслабиться. Сняв очки, я наклонился вперед и с усилием потёр лицо ладонями: в ответ лицо выразительно затрещало небритой бородой. Гнусный внутренний голосок соблазнительно нудел про удовольствие простого человеческого сна, хотя я знал, чем это может обернуться. Находить аргументы против этой идеи становилось всё сложнее. — Мне нельзя прекращать анализ заключений, — резко парировал Эдвард, который, в отличие от меня, хватку ослаблять не собирался. — Ты посмотри на свои руки, посмотри. — Немного дрожат. Это ничуть не мешает мне работать. — Это не предложение, это приказ, офицер. — Простите, Пирс: кажется, оставил свои сапоги в казарме, — я ехидно улыбнулся и взглянул на Эдварда, ожидая увидеть встречную улыбку на его лице: наш классический спор между представителями флота и сухопутных войск всегда был для нас безотказным расслабляющим ребячеством. Но Эдвард не улыбнулся, и вот это действительно вызвало во мне тревогу. Конечно, ему сейчас не до шуток, и всё же такая воспалённая собранность не была нормальна для него. Я бы скорее поверил, что Пирс начнёт кричать и заламывать руки, чтобы выплеснуть напряжение, а вместо этого он просто сидел и смотрел на меня. — Впрочем, я готов рассмотреть твоё предложение, если ты перестанешь пялиться так, как будто сейчас бросишься на меня с этим ножом. — Это не шутки, Чарльз, — Эдвард нахмурился, опуская ладони на бумагу. — Да знаю я, — устало вздохнув, я отложил в сторону очки и поднялся. Неужели он не понимает? Мы сходим с ума, каждая секунда уединения или молчания превращается в испытание воли. Я не должен оставаться один! Чёрт, в этот момент жгучее чувство злобно обожгло сердце: ведь он, наверное, больше не хочет рисковать, и потому предпочитает разделить нас на время возвращения кошмарных сновидений. Хочет убрать меня с моими чудовищами подальше. Только он не знает, что я выкрал пистолет. А теперь, после его настойчивых уговоров, меня на этот счёт перестала мучить совесть. Я не собираюсь оставаться один на один без оружия с тварями из снов, если Эдвард отказывается разделить со мной это удовольствие. — Иди, — повторил он. — Ладно, ладно, иду. Ты тут босс. Столько дней я мечтал вернуться к нему, столько ночей мы провели в поисках способов борьбы с порождениями глубин — и вот он сдался. Ну что ж, так тому и быть. Я был один в Окмонте, я был один в треклятой психбольнице, я был один на том острове в Атлантическом океане… Выжил же как-то. Отряхнув рукава, я воззрился на Пирса, который в свою очередь продолжал молча следить за мной. Было сложно сохранять выразительность взгляда, когда усталость тисками сжимала виски, а темный туман всё пытался застелить глаза, но я старался. То, что Эдвард прав на счёт моего состояния, его не оправдывало. В конце концов, он мог оставить меня на своём диване, под присмотром. В моих глазах он сделал свой выбор, я остался глубоко разочарован, и это надо было ему показать. Одёрнув полы пиджака, я отвернулся и нетвердым шагом покинул кабинет. Должно быть, я выглядел просто как шизофреник в маниакальной фазе, блеск. У меня никогда не получались сцены. В момент, когда дверь почти закрылась, я услышал резкий шум отодвигаемого стула. Это немного удивило меня, но я не стал останавливаться. Просто побрёл дальше по коридору, стараясь удержать глаза открытыми. Если Эдварду было что-то нужно, то он бы окликнул меня, но больше из-за двери агентства не донеслось ни звука. Грязный свет газовых ламп слабо освещал тёмный, убранный убогими бумажными обоями коридор. Тени прыгали над полом, пока стук моих шагов сплетался с треском проводки и шипением светильников. Мне показалось, что вдруг из-под моих ботинок раздался влажный плеск, и бросил взгляд вниз. Но под подошвами всё ещё был только грязный, сухой паркет. Было так тошно, что хотелось удавиться. Я чувствовал себя преданным, голым и крошечным, таким одиноким против холодного, липкого мрака безумия… Нужно было немедленно прекращать нянчить свою острую обиду. Эдвард не мерзавец, а эта моя чувствительность — следствие бесконтрольного приема нейролептиков и морфия. Я — взрослый, здравомыслящий человек. Я должен быть сильнее этого. У моего врага и так достаточно преимуществ, а вот мой ресурс давно исчерпан. Будь проклят мой устойчивый рассудок: давно бы уже двинулся, канул в блаженную пучину бессознательного, но нет. Нет, я обязан выцарапывать остатки здравого ума, даже когда кошмар кажется беспросветным. В общем, дверь архива я толкнул в самом прескверном расположении духа. Помещение было темным, длинным в ширину, но узким в глубину. Закрытые жалюзи едва пропускали рыжеватый свет уличных ламп, очерчивая силуэты ростовых тяжёлых стеллажей с ящиками и открытыми полками. Там, в самой дальней стене был дверной проём, ведущий в служебное помещение — моей цели на обозримое будущее. Только вот обернуться, чтобы поискать выключатель, я уже не успел. На голову будто рухнул военный линкор, больной желудок скрутило судорогой, тошнота и головокружение сбили моё равновесие. Слепо ища опоры, я со стоном ввалился вперёд, крепко зажмурив глаза от боли: весь череп как будто сжимался, виски казались хрупкими как тонкое стекло, и каждый зуб изматывающе ломило. Но не только из-за этих волшебных ощущений я затравленно прижался к стенке, вздрагивая, как в припадке. Я знал: так приближается Её кошмар. Запах морского дна уже щекотал мне ноздри, и я, как конченный морфинист, дрожащими руками судорожно зашарил по карманам в поисках своей склянки. Если я успею, то смогу притупить ощущения, пока Ктигонаар вновь не схлопнулся у меня над головой. Я так нервничал, что даже боль не так воспринимал, как мог бы. Карманы были пусты — конечно же, пусты, вообще не знаю, зачем я пытался. Бросив бесполезную суету, я рывком выпрямился, чтобы постараться успеть вернуться к своим вещам. На вдох поперёк моей груди сомкнулись руки. Знакомое присутствие. Знакомый одеколон. — Эдв..? Моё удивление прервал поцелуй. Глубокий, жадный, почти что бешеный поцелуй. Сильные руки толкнули меня, спина врезалась в тяжёлый книжный стеллаж, и снова мой рот оказался заткнут. Я был ошеломлён, растерян, я не понимал, что происходит, и буря противоречивых чувств делала меня совершенно беспомощным. Эдвард пах сигаретами, кожей и бурбоном, как я себе и представлял, он дышал глубокими, хищными рывками, а я пил эти мгновения каждой частичкой своего тела. Что произошло? Почему он решился? Разве он не..? Плевать — я и о меньшем не мог и мечтать, а здесь столько желания, столько несдержанности! Боль и ужасы в момент поблекли и отступили под натиском широкой груди и горячих ладоней, заключивших меня в свою тюрьму. Эдвард Пирс ведь никогда не был таким, как я, я не чувствовал — или просто не замечал? Запретил себе даже думать об этом? Часы на его руке зацепились за мою портупею, но Эдвард лишь рванул сильнее, выдёргивая мою заправленную рубашку из брюк. Я был так оглушён, возбуждён и счастлив до остановки сердца, что задавил все лишние вопросы в зародыше и, как утопающий, бросился без оглядки к своему спасению. Я думал, что мы не могли быть ближе — и вот он сам, сам пришёл за мной! Да ещё и в такой отчаянный момент. Кажется, я застонал, не могу знать наверняка, потому что голова шла кругом, и я утонул в этом ревущем потоке, обрушенном на меня. Мне показалось, что я слышу шум воды в дыхании Пирса, но мне было всё равно. Пока пальцы смахивали ремень с кобурой с моего плеча и возились с пуговицами, я сжал рукой его затылок, отчаянно выцеловывая его рот, будто в любую секунду он мог просто исчезнуть. Глубоко внутри я уже догадывался, что всё это — действительно не настоящее, но мне нравилось думать иначе. Вцепившись в его пояс, я рывками высвободил тонкий язык ремня из пряжки. Эдвард, поняв мои намерения, с силой толкнулся бёдрами навстречу, и в этот момент я ясно разобрал плеск воды. Прохладная толща оказывается уже поднялась почти до наших колен, и вместе с этим открытием я содрогнулся всем телом с болезненным отвращением ко всему этому — и самому себе. Какой же я всё-таки наивный, затравленный кретин. Но Эдвард не позволил мне отстраниться: он взял моё лицо в ладони и прижался лбом. — Я бы никогда не оставил тебя, Чарли. Мне хотелось закричать от злобы и отчаяния. Терпеть не могу эту версию своего имени, хотя в тот момент, видимо, я был именно "Чарли": болван, увалень, простак, которого нельзя воспринимать всерьёз. Хотя Эдварду я готов был простить и это, если бы он проделал нечто подобное за пределами моих кошмаров. А здесь — снова ложь. Морок. Снова галерея изматывающих видений, неизменно ведущих к одному концу. Как я мог даже на мгновение поверить, что подобное могло произойти в реальности? И всё же нежность, которую я на деле испытывал к нему, не дала мне оттолкнуть даже образ Эдварда. В конце концов, он — очень уязвимое для меня место, и я практически не способен противиться искушению. Но при этом злость и холод понимания задавили во мне лишнюю сентиментальность. Раз это очередной приступ, я собираюсь выжать из него всё до последней капли. Ослабив ремень, я грубо расстегнул пуговицу брюк Пирса. Вскинул на него взгляд, и только сейчас понял, что до сих пор не заглядывал ему в глаза: Эдвард смотрел на меня так… удивлённо? Это совсем не вязалось с его поведением — впрочем, теперь мне было уже всё равно. Я шагнул на него, оттесняя от шкафов, и моя нога задела что-то в воде. Теперь я сам поцеловал Эдварда, глубоко, с оттяжкой, почти не ощущая того, как нечто упругое и скользкое змеится вверх по моей брючине. Одну ладонь я опустил в его штаны, с нагнетающимся жаром завладевая его промежностью, а второй огладил рельеф мышц его тела. Эдвард жарко дышал, распахнув мою рубашку, и в ожидании сжал ладони на моих боках, слегка покачиваясь в такт моим движениям. Конечно, можно тысячу раз напоминать себе о том, что это всё неправда, что всё это лишь сны Тайной Дочери, и казино выиграет в любом случае, но сердце заходилось в груди по-настоящему. Он никогда не узнает об этом, и меня это устраивало. Так я говорил себе. Вдруг Эдвард вздрогнул, и я почувствовал, как он пытается отстраниться. Бросив взгляд вниз, я увидел, что его запястья туго оплетены чёрными, глянцевыми от влаги щупальцами, тянущимися от моего пояса, и дальше — вниз по ноге из-под воды. Они не давали ему отнять руки от меня, и краем глаза я заметил, что окружающая нас вода тоже пришла в движение. — Не бойся их, — сказал я и усмехнулся. Я чувствовал связь с этими существами, словно бы они были продолжением моих мыслей — именно жадных мыслей, жестоких даже, пробуждённых цинизмом болезненного кошмара. И в момент, когда я снова подался к Эдварду, вода зашипела, и чёрные плети потянулись к нему. Я хотел обнажить его — и пуговицы с плеском посыпались в воду, рубашка Пирса рваной тряпкой повисла на его плечах. Затем щупальца обхватили его брюки, и раздался выразительный треск. Я не позволил ему сопротивляться. Припав к его шее, я нежно вобрал губами кожу, подхватывая ладонями под спину. Сильные руки вцепились в мои плечи, когда чёрные щупальца соскользнули с широких запястий, чтобы передать мне детектива, и Эдвард сдавленно вздохнул. Бёдрами я подался ему навстречу, выцеловывая широкий рваный рубец на его плече, а за нашими спинами книги и бумаги обильно истекали чернилами. Пока вода лилась потоком из окон, чёрные ручьи змеились по стеллажам и полкам, окрашивая поднимающийся потоп цветом голодающей бездны. — Эту власть она тебе обещает? — Шёпот Эдварда внезапно обжёг моё ухо. Я вздрогнул, как от удара, и вскинул на него взгляд. Холод вины сбежал по моей спине, но потом я увидел его тёмные глаза и всепонимающую ухмылку — и разозлился. Какого чёрта я должен оправдываться перед наваждением? Но прежде, чем я успел ответить, лицо Эдварда потеплело, он качнул головой и провёл пальцами по моей щеке, заводя их за ухо, а потом и в коротко стриженные волосы. И вместе с этим на границе рассудка я различил новое знание: да, и это будет доступно мне. Стоит лишь принять свою судьбу. А следом за этим знанием пришёл знакомый страх. Инстинктивный ужас перед чужой волей начал подниматься изнутри. Итак, мой кошмар только начался. — Ты достаточно сопротивлялся, — произносит Эдвард так, как никогда бы не говорил в реальности. — Пора перестать прятаться, мистер Рид. — Заткнись, — хрипло выдавил я. И не придумал ничего лучше, чем вновь податься вперёд и слиться с ним в поцелуе. Вокруг нас было так много воды, что мелкая мебель поплыла в ней. Шум и плеск складывался в непереводимые заклинания, тонкий запах илистых камней и мокрой бумаги всё сильнее забивал пряный бергамот одеколона Пирса. Мы стояли посреди всего этого апокалипсиса, и вопреки всякому здравому смыслу, присутствие Эдварда всё равно внушало мне надежду хоть немного обыграть казино. Я продолжал бесстыдно хотеть его. Даже осознавая, что это всего лишь наживка — я был рад заглотить её целиком. Так что, подхватив Эдварда, я не без труда уложил его на последний, не поддавшийся наводнению стол… …и Эдвард лёг на камень. Сломанный выступ скалы покоился на линии прибоя, вода голодно билась о черные рубленые края. Тучи грузно клубились в небе над головой, ветер тянул с моря и бросал мокрые капли на лицо, а вокруг тянулось мрачное просторное побережье. Я всё ещё стоял в воде, и стоило мне попытаться приблизиться к Пирсу, как тут же кожу на коленях вспороли острые панцири моллюсков: ими обильно порос камень ниже линии прибоя. Соль моментально обожгла царапины, но я не собирался останавливаться. Распахивая голени в кровь, я взобрался на этот камень и сел Эдварду между раскинутых ног. Он был уже обнажен, не считая обрывков рубашки на плечах, и это меня устраивало. Я опустил руку к его паху. Его живот подобрался, и грудь наполнилась. Напряжённый член лежал на животе, и вздрогнул, стоило мне провести по промежности вниз. Я не чувствовал ни боли, ни холода — по правде сказать, я был полужив от ужаса и одновременно от восторга: я боялся безоглядно отдаться наслаждению, потому как мой враг, без сомнения, сразу нанесёт удар, но в то же время я погибал от вожделения и тоски, замерев над своим призом. Цугцванг, как говорят шахматисты, верно? Эдвард был таким красивым — мне всегда нравилось его рассматривать. Сильное, широкое тело, украшенное развитой мускулатурой, и только на плече его большой глубокий шрам, как штрих несовершенства, столь необходимый для создания шедевра. Я же весь покрыт росчерками войны, мои тонкие руки на его животе похожи на руки ревенанта, вернувшегося с того света. Он смотрел на меня, спокойно так, не подгоняя и не отталкивая, такой реальный — до последней сбитой прядки на лбу, так что если бы не холодное море вокруг нас, я бы забыл, что это всего лишь сон разума. Боже, с этой пыткой сегодня Тайная Дочь превзошла саму себя. Думаю, за эти минуты я умер уже больше раз, чем за все мои кошмары вместе взятые. Ладонью я провёл по ноге Эдварда, сохранившей густой след моих чёрных мыслей, а потом на пробу с нажимом запустил пальцы между его ягодиц. Эдвард коротко всхлипнул, и меня словно током пробило — все мои родные четыреста шестьдесят, прямиком из психиатрической лечебницы. Кажется, я захрипел, но движения не остановил. Напротив, я позволил тугой плоти ревностней обхватить мои пальцы. Я даже слегка привстал на коленях от возбуждения, и после очередного стона, заботливо прикоснулся губами к его колену, где коротким стежком оказывается белел незаметный ранее крошечный шрам — такие мальчишки получают, падая с велосипеда. Свободной рукой я погладил Эдварда по внутренней стороне бедра, и эта воображаемая сволочь не придумала ничего лучше, чем откинуться на камень, прогнуться в спине и взяться за свой член. Я вдохнуть не мог, сглотнуть тоже не получалось, тело окатывало то холодом, то жаром, и меня едва не мутило от похоти. Пропащий, какой же я на деле пропащий! Клянусь, будь это всё взаправду, я бы не принебрёг ни одним шагом, я был бы осторожен и терпелив, но в момент, когда мой образ Эдварда с силой опустил кулак на члене до самых яиц, оттягивая кожу, я сорвался. Пересев ближе, я направил собственный член, собирая влажность с его ягодиц, и упёрся в отверстие. Выпрямившись, я медленно выдохнул, толкаясь в глубину сквозь сопротивление, а затем приоткрыл глаза. Каменный пляж за нами вздымался вверх по склону, и на нем возвышались обелиски из черного камня. Они источали низкий гул, и на их ровных боках проступали узоры древнего и отвратительного могущества. Я знал это место. Помнил его образ, вопреки всем попыткам медиков "починить" мою память. Эдвард тихо ныл подо мной, а я зажмурился и едва не дрожал от наслаждения, с нажимом покоряя свой приз дюйм за дюймом. Не стоило удивляться, что если боль и страх были так реальны в моих видениях, то и всё остальное будет таким же, но до сих пор я не получал ничего иного. С силой вжавшись бёдрами между раскинутых ног, я судорожно выдохнул и открыл глаза, опускаясь ближе к Эдварду. Он отрывисто дышал приоткрытым ртом, прямо, как я себе и представлял, настороженно замерев в ожидании следующего движения. Но вдруг земля под нами пришла в движение: ритмичная дрожь проходила по камню, море угрюмо рокотало в ответ. Эдвард сжал в пальцах мои бока, и я вновь вогнал в него член, ощущая, как мурашки наслаждения слабеют под натиском душащего ужаса, чей источник шевелился в глубине острова. — Нет, нет, нет, только не это… — панически заскулил я, вцепляясь Эдварду в плечи. Я мог не помнить этого для врачей, но сама память о том, что я видел на острове, была высечена у меня на костях черепа. Я знал, что происходит. Рокот повторялся, гул камней становился всё громче, и влажный воздух, полный солёной океанической взвеси, становился гуще с каждой секундой. Тайная Дочь испытывала меня. И я должен был сопротивляться. Холодный пот сорвался с виска. Рукой я прижал грудь Эдварда, и мои движения стали резкими, сильными, быстрыми. Как будто я в соитии пытался загнать глубже ждущий меня ужас, и почти не замечал, как образ Пирса болезненно морщится и скалит зубы. Он не настоящий, говорил я себе и вбивался яростнее, пока рёв океана набирал силу вокруг нас. Земля содрогнулась вновь, и нас окатило волной чёрной воды. Я припал ближе к Эдварду, пока он судорожно откашливался, и в отчаянии прижался губами к его плечу, лишь наращивая грубость и темп. Я отказывался быть марионеткой, я не собирался умирать снова, но краем глаза уже видел, как Великий Отец поднимает свой костистый плавник над скалами. Я был так увлечён своей бешеной гонкой с безумием, что не сразу услышал — Эдвард кричал... …крик был повсюду. Кричали люди, но в темноте нижней палубы невозможно было понять, откуда доносятся голоса. Красная лампа тревоги ритмичными вспышками взрезала темноту, а корабль исходил металлическим стоном, как раненый зверь. И снова я знал каждую чёртову секунду того, что произойдёт дальше, я так часто видел эту часть кошмара, что просто малодушно спрятал лицо ближе к шее Эдварда и всеми силами запрещал себе слышать и видеть дальше его тела. Его рука резко сжалась на моем затылке, и я подхватил его под поясницу, чтобы глубже забыться в жаркой упругости тела — а где-то за нами грохотали обломки цемента, некогда укреплявшего пробитую теперь броню крейсера. Пыль и мелкие камни обрушились на мою спину, а рядом скользкая тень размером с гигантского кальмара поползла в сторону топливных цистерн. Выла сирена, радист с торчащим из виска осколком как молитву повторял одно и то же на аварийной частоте: Мейдей, мейдей, мейдей, это крейсер "Циклоп" Мейдей, "Циклоп" Расположение 26 37 норд, 70 53 вест Судно атаковано, корпус пробит, затопление неминуемо На борту 160 человек, 11 пропали без вести, спасательное оборудование повреждено Мейдей, мейдей, мейдей, это крейсер "Циклоп" Мейдей, "Циклоп", затопление неминуемо "Ты сумасшедший, Чарльз!", — надрывно кричал Пирс, а я не мог понять, почему его голос звучит так далеко, когда он сам — так близко. Вдруг оглушающий хлопок, а затем рёв раздался из двигательного отсека. В мгновение багровыми клубами пламя хлынуло наружу, взвизгнули рвущиеся сварные швы, зазвенели пулями вылетевшие винты, и последнее, что я успел увидеть — рваный кусок металла, оторвавшийся и молниеносно полетевший в нашу сторону. Я инстинктивно бросился закрыть Эдварда, а в следующее мгновение почувствовал, как пилообразный угол обшивки пробивает мне спину, рёбра, лёгкие насквозь, и с влажным хрустом входит в обнажённую грудь подо мной… …а дальше — только боль и мрак. Кажется, меня везли на каталке. Каждый вдох, каждое мимолетное движение вызывали нестерпимые страдания, рваное нутро хлюпало кровью и ошметками плоти. Я ничего не осознавал, сумбур мучения, образов и слабости закружил меня в тошнотворном водовороте. Но кое-что я всё-таки понимал: я в больнице. Больше нет острова. Больше нет “Циклопа”. Больше нет Эдварда. Я не мог остаться совсем без понимания, иначе Её пытка была бы неполноценной. Я должен был чувствовать это режущее, безнадёжное одиночество. Вены обожгло инъекцией, и на долю секунды по телу прошла неописуемая волна эйфории. Морфий, понял я. Но в следующее мгновение весы качнулись в противоположном направлении, и меня скрутило. Каждая мышца сгорала в судорогах, меня трясло в пустых рвотных позывах, и огонь нестерпимого желания получить больше не давал мне найти успокоение ни на мгновение. Хуже того, вместо помощи, меня перетащили на какую-то койку и тут же спеленали с головой в мокрые простыни. Я даже не мог кричать, потому что на меня полилась вода. И снова, и снова, и снова… …пока в один момент всё не прекратилось. Доктора, закутанные в белоснежные халаты, столпились вокруг меня и молча смотрели. Я затравленно дёрнулся в сторону, но они не бросились ловить меня. Напротив, они вежливо помогли мне сесть, когда я попытался приподняться. Дрожащими руками я отнял простыню, ожидая увидеть ошмётки своей грудной клетки, однако моя грудь выглядела нетронутой. Но боль — о, боль никуда не пропала. — Хватит… хватит, пожалуйста, хватит… — еле прошептал я. — Как скажете, мистер Рид, — ответили мне. — Вы можете идти. Не веря ни единому слову, я осторожно сполз с койки и не заметил, что на больницу опустился непроглядный мрак. Я пытался удержаться на неверных ногах, как вдруг Голос — невероятно огромный, властный голос задавил меня, и я в панике отцепился от кровати, чтобы сбежать от него. Заплетаясь в ногах, я испуганно попятился и, обернувшись, увидел… ...коралловый трон. Его каменные узоры невероятного ужаса и смертоносной красоты покрылись баланусами, перламутром и завитками известковых червей. Вёл же к нему жёлто-золотой ковёр, смрадно гниющий по краям. Я шёл по этому ковру. Эдвард сопровождал меня к подводному трону. Он был облачён в мерцающий туман, а на мне — больничная роба. Я знаю, что он — мой вассал, он — Левиафан, обязанный служить избранному консорту. Он вёл меня под руку, но его лицо не улыбалось, а взгляд его был наполнен таким страхом, что у меня вдруг подкосились ноги. Он видел что-то такое, чего не видел я, но от чьего присутствия нутро словно наполнялось неподъемной толщей льда, а сердце в кровь расшибалось о рёбра. Но неодолимая воля продолжала тащить меня вперёд, ноги мои сами ступали по ковру, а голова держалась высоко поднятой. Я уже не был уверен, что это я подчинялся Голосу в моей голове, или я — это и был тот самый Голос. Когда я взошёл на престол, Левиафан опустил голову в поклоне, и затем снова посмотрела на меня: у него было лицо Эдварда Пирса. Мне казалось, что я знаю этого человека. Знал. Мне казалось, когда-то это было важным, но имя ускользало от меня. Левиафан, наконец, улыбнулся. Чрево Идх-яа Ктиллу ждёт. “ВЕРНИСЬ В КТИГОНААР” Скала под троном содрогнулась, расцветая сетью трещин, каменный трон просел, а затем резко сорвался вниз, в необъятную пасть Тайной Дочери. На мгновение — лишь на одно мгновение — меня взрезало такой невообразимой волной агонии и страдания, что, вопреки Её воле, мой крик наконец опалил бессловесный язык последним отчаянным воплем… — Чарли!.. Господи, Чарльз, ты слышишь меня? Рид! Ответь мне, Уитфилд Рид, — голос в голове совсем другой. Испуганный, родной. Настоящий. — Эд?.. — Приглушённый, хлюпающий звук исторгся из моего горла, и ощущение жёстких пальцев, вцепившихся мне в плечи, стало постепенно проступать сквозь шок. Воздух здесь отличался — пыльный, сухой, и казалось, что я сижу на полу, прислонившись спиной к шкафу. Измотанное сознание едва-едва всплывало из черноты, чутко вылавливая клочки реальности вокруг себя. Всё… закончилось? Очнувшись окончательно, я вдруг осознал, что свобода мимолётна. Возвращение кошмара неминуемо, и существует лишь один способ это остановить. Тут же я панически схватился за кобуру, но меня встретила новая волна холодного ужаса: она пуста. — Эдвард, пистолет! — В панике я накинулся на Эдварда: это он обыскал и вытащил у меня оружие. Опять. — Сейчас же дай мне пистолет! — Нет! — Рявкнул настоящий Пирс, но я-то знал, что для моей психики счёт пошел на секунды. — Умоляю, дай его сюда, пока Они не вернулись, — не вой, не скулёж, но жалостливый стон удалось через силу выжать из себя. В сумасшедшем отчаянии я бросился на Эдварда с кулаками, повалился на него всем телом, пытаясь шарить по нему руками, но он держал крепко. — Чарльз, не надо. — Отдай, я не могу, я больше не могу, не могу, немогунемогунемогу... Влага побежала по щекам, глаза резало, и воспалённым векам неприятно было смаргивать на пол предательский блеск. Наконец, последние силы покинули меня, и я замер в каменной хватке детектива Пирса, сотрясаясь от беспомощных рыданий. Ни чёртов морфий, ни таблетки не приносят обещанного покоя, только вытравливают последние остатки самообладания в этом переплетении рыбного смрада и вони безумия. Я уже не чувствую себя полноценным, скорее как пробитый, выскобленный каркас, избитый сосуд чужой воли, я совсем перестал владеть собой. Если бы Эдвард не был рядом, я бы выстрелил. Выстрелил. Без него я не жилец. Запах сигарет, кожи и бергамота. Я бы дышал им безостановочно, растворяясь в стальном жаре безопасности рук Эдварда Пирса. Заходящееся сердце сильно билось в груди, и мне неуместно подумалось: как же здорово, что он, должно быть, тоже чувствует его. Его заслуга, что ещё стучит, может гордиться. Когда агония и страх стали понемногу ослабевать, я впервые смог задуматься о самом Эдварде. Когда он пришёл сюда? Сколько вообще прошло времени? Собравшись с силами, я неохотно высвободился из его медвежей хватки и сел, вновь прислонившись спиной к книжному стеллажу, а потом поднял голову. Наконец, Эдварда можно было рассмотреть. Он стоял на коленях, обнаженный ниже пояса, рубашка без пуговиц мокрой тряпкой висела на его плечах — и тут холодный ужас вдруг сжал когти на моём горле. Почему он в таком состоянии? Почему он выглядит так, будто был там… со мной? Мои галлюцинации — они ведь только в моей голове, лишь вайлбисты могут выбраться наружу, но никак не целые реальности. Верно? Так ведь?.. — Эдвард? Мой кошмар… всё закончилось? — Неуверенно спросил я, поёжившись от страха. Повинуясь чувству тревоги, я поднял руку, чтобы поискать раны на его груди, но Пирс моментально подскочил на ноги. — Вставай, Чарльз, — бросает он и протягивает руку. — Давай, помогу. Я замялся, косо поглядывая на его колени. Кажется, на правой ноге белеет тонкий росчерк шрама. Прямо как в моём видении, только… откуда я мог знать о такой особенной, но всё же мелочи? Образы во снах ведь основаны на личной памяти, разве нет? В реальности я никогда не видел Пирса голым ниже пояса. Голова закружилась, и тошнота снова подкатила к горлу. — Это, конечно, экстравагантный подход… Но, Эдвард: где твои штаны? — Криво хмыкнул я. Мне кажется, чем хуже я себя чувствую, тем выше моя тяга к сомнительному юмору в неуместных ситуациях. — Помолчи и, давай, шевели ногами, — торопливо ответил Эдвард и подхватил меня под руки. В общем-то, я понимал его спешку: мало кому хочется стоять с голой задницей посреди общественного помещения, пусть даже посреди ночи. Моё же состояние было, мягко говоря, отвратительным, а новый страх только сильнее усугублял его, так что я кое-как восстал до уровня Пирса только с его помощью. Он сразу подхватил меня под плечо и повёл в сторону подсобки. Боже: казалось, это было так давно — разговор в офисе, архив, подсобка. Снова начало мутить. — В этот раз тоже было шумно, а? — Я снова попробовал улыбнуться, но на Эдварда даже смотреть было страшно. Не удивительно, что он мне не ответил, так что я покаянно заткнулся. Страшно подумать, свидетелем чего он мог стать по моей вине. И всё же почему, почему он такой? Почему молчал? Почему? Эдвард не отвечал, а у меня, к сожалению, не было сил настаивать на ответах. — Ложись сюда, — выдохнул Эдвард, сгружая меня на тёртую раскладушку. — Тебе есть во что переодеться? — Спросил я, впрочем, не питая надежды в ответ получить хоть что-то. Эдвард молча отошёл в сторону коробок с каким-то барахлом, а мне даже смотреть на него было стыдно, причём я даже не знал, за что именно. Озноб понемногу отвоёвывал себе всё больше тела, и мне бы надо было выпить свои лекарства, но я боялся даже пошевелиться лишний раз. Эдвард всё возился в стороне, с тихим сопением и рыком шаря по коробкам и полкам в тщетной попытке раздобыть средство сокрытия своих выдающихся качеств. — Возьми мои штаны. Я всё равно останусь здесь, — сказал я и взялся за ремень, со звоном расцепляя пряжку. Каждое движение давалось мне большой ценой, но я упрямо сбросил ботинки и с усилием стянул брюки, а потом повернулся к Эдварду, сжимая их в руке. Пирс стоял и смотрел на меня, и взгляд его был очень, очень странным. Пугающим даже. Он смотрел на меня с недоверием и продолжал стоять в стороне, как будто не хотел лишний раз приближаться. Моё сердце болезненно сжалось, я схватил ртом воздух и подавленно тряхнул головой. — Бери, Эдвард, чёртовы штаны и выметайся, если уж ты решил и дальше молчать! — Рявкнул я, да так громко, как сам от себя не ожидал. Кажется, это возымело эффект, потому что Эдвард сердито поджал губы, а потом всё-таки соизволил забрать у меня штаны. Я уже не видел, что он там делал: койка приняла меня, и я несвежим трупом раскинулся на её неровной поверхности, накинув руку на глаза. — Маловаты. — Что? — Мне показалось, что я не расслышал. — Маловаты, — громче буркнул Пирс, пытаясь натянуть ткань и зацепить пуговицу. Я был так ошарашен, что даже не знал, что ответить. Даже убрал руку и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть в глаза этому охреневшему умнику. К тому времени, он, вроде как, справился с моей одеждой, а потом подошёл к койке. — Чарльз, где сейчас Печать? — Внезапно спросил он. — У меня. Почему ты спрашиваешь? — Спросил я, поёжившись: подобный вопрос застал меня врасплох. — Я спросил, где, — повторил Пирс и упёрся коленом в край койки, смотря мне прямо в глаза. Под его взглядом, я испуганно вжался в постель, моя измотанная видениями психика была к такому совершенно не готова, и паранойя с головой захватила меня. — Я спрятал её, ты же знаешь! — Выпалил я, и Эдвард сильнее склонился надо мной. — Мне нужно забрать её. Это всё вновь перестало вязаться с реальностью, паника выхолодила грудь, и я бесконтрольно заскулил, хватаясь за голову. Эдвард молниеносно подался вперед и схватил меня за запястья, отнимая мои руки от висков, из-за чего я в полнейшем ужасе забился в попытках вырваться. — Нет! Пусти меня! Я не отдам её, ты сумасшедший! — Мой разум соскользнул во мрак, и я закричал, не в силах больше отличить мир реальный от иного. Но жгучая громкая пощёчина быстро расставила всё по своим местам. Неверяще прижав ладонь к лицу, я испуганно вскинул взгляд на Пирса. Он был зол, по-настоящему зол, но я видел по его лицу, что он из последних сил борется с собой. — Это она убивает нас. Тебя и меня. Её стоило оставить в Окмонте. Выдохнув, он выпрямился. Я лежал, сжавшись, и старался совладать со своим дыханием, рассматривая Пирса, как будто видел его впервые в жизни. — Нужно избавиться от неё, пока… — ноздри Эдварда дёрнулись, и он снова стиснул губы. Наконец, плечи его расслабились, и он бросил: — Пакетбот "Харон" отходит завтра ночью. Если ты не хочешь отдавать её, значит потащишься вместе со мной. Сказав это, он вышел из подсобки и закрыл за собой дверь, оставляя меня одного. Медленно опустившись на койку, я подтянул голые колени к груди и запустил ладони в волосы, с силой сжимая пальцы. Тысячи вопросов атаковали мой больной рассудок, и казалось, что мой последний оплот уверенности в этом мире раскрошился в пыль, а я даже не мог понять, как это произошло. Всё, что мне оставалось, это пытаться совладать с дрожью и маниакально спрашивать в пустоту: — Скажи, что ты видел?... Скажи, что ты видел… Что же ты видел… В общем, так и закончилась вчерашняя ночь. Это был наш последний разговор, потому как утром мало что изменилось. Выспаться мне, конечно, не удалось. Чтобы хоть как-то отвлечься, мы приехали сюда, только вот выпивка уже давно перестала приносить облегчение. Мы просто ждали "Харона". Пирс терпел. Я принимал лекарство. Как будто всего этого было мало, так ещё и в нашем баре собралась толпа весьма возбуждённых и шумных людей. Унылый старый бармен, прохаживающийся за стойкой, подошёл и скучающе посмотрел на меня. Должно быть, он обратил внимание на мои зрачки: я заметил, насколько презрительно он скривился и покачал головой. Ну и пошёл к чёрту. Мне он тоже не нравится. И Эдварду не нравится. Краем глаза я заметил, что Пирс собрался закурить. Что ж, значит мои шансы получить от него хоть немного отдачи скоро весьма возрастут. Возможно, я даже не стану с ходу упоминать лопнувшую пуговицу брюк, которую мне лично пришлось пришивать утром на место. Как только Пирс чиркнул спичкой, особо крикливые люди в толпе подняли гвалт. Я повернул голову и увидел, как некоторые из них вскидывают руки, а кто-то даже падает на колени, взахлёб заклиная какую-то великую силу. Эдвард тоже это увидел, потом посмотрел на меня, а я посмотрел на него. Картина угрозы развернулась во всей красе. Древние сами пришли за нами. Шорох газеты, и передо мной на стойке оказался свежий номер с кричащими заголовками о чудовищном наводнении. Я даже не удивился, увидев Йоханнеса здесь. Поздно. Мы проиграли. Я проиграл. Внезапно метнувшись к Эдварду, я распахнул его кожаное пальто и вырвал пистолет из кобуры. Может, я и проиграл, но я ещё не согласился сдаться Им. — Чарльз, нет! — Вскрикнул Пирс, попытавшись схватить меня, но я был быстрее. На удар сердца, я направил пистолет на Йоханнеса — и выстрелил. Его глаз взорвался кровавыми брызгами, заливая кровью барную стойку и дорогой жёлтый костюм. Йоханнес улыбнулся и, под крики напуганных людей, упал без движения. В баре на полу продолжала подниматься вода.***
1920-е, Бостон
Эдвард подвесил наушник телефона, а затем прислонился к столу и скрестил руки на груди. Сквозь пыльные жалюзи “Детективного агентства Пирса” пробивался яркий свет восходящего бостонского солнца. Эдвард смотрел на окно и задумчиво жевал губу. С тех пор, как Чарльз Рид уехал расследовать случаи безумия и свои собственные видения, прошло уже более двух месяцев. За это время от него не пришло ни одного сообщения, что было решительно на него не похоже. Чарльз всегда старался поддерживать контакт, особенно в свете загадочного движения оккультных сил. Теперь, когда Эдвард вернулся из Даркуотера, он обладал знаниями, так необходимыми Чарльзу. Не оставалось сомнений, что его видения были связаны с культом. Впрочем, Эдвард надеялся, что после срыва ритуала, вспышки безумия закончатся, и Чарльз вернётся сам, но этого до сих пор не случилось. Конечно, Эдвард искал его, однако мистер Рид как сквозь землю провалился: его след обрывался на восточном побережье, и ни одна просоленная крыса даже под дулом пистолета не признавалась, куда они забрали офицера ВМС США. Глубоко вздохнув, Эдвард достал пачку сигарет. Подойдя к окну, он с усилием отомкнул одну створку и пустил внутрь немного пыльного городского воздуха, а взамен запалил дымную сигарету. Перед своим отъездом, Чарльз получил письмо от некоего Йоханнеса Ван дер Берга, но как бы Эдвард не искал, он не мог найти ни единой зацепки по этому имени, равно как и по названию города, куда приглашал этот вежливый незнакомец - Окмонт. Его не существовало на картах, капитаны молчали, и даже связи в полиции не могли дать никакого ответа. Выпустив наружу дым, Эдвард отнял сигарету ото рта и задумчиво покрутил её перед глазами. Что-то случилось, это очевидно так же, как и существование ужасающих сил, способных смести человека с лица земли будто ничтожную пылинку. Кровавая картина, стоящая на полу за столом в кабинете Пирса, отлично напоминала, что случается с людьми, чей разум оказался в плену необъяснимого. Беспокойства добавлял сегодняшний сон. Весьма своеобразный, очень тяжёлый сон. Задумавшись о нём, Эдвард потёр ладонью грудь и поморщился, а потом снова посмотрел на город и глубоко затянулся. Чарльз в опасности, и каждый день, проведённый в безрезультатных поисках, ставит его жизнь под угрозу. Рвано выдохнув, Эдвард выкинул сигарету и нервно загладил выбившиеся на лоб волосы назад, а потом с силой захлопнул окно. Немного подумав, он опустил ещё и жалюзи. В мире существуют силы, столь древние и могучие, что способны смести человека, как и всё человечество, с лица земли будто ничтожную пылинку. Игра с ними может стоить дороже смертной жизни. И всё же Чарльз - его, Эдварда, Чарльз - сейчас был где-то далеко, в плену видений затонувшего города и ужасающих циклопических чудовищ, вынужденный стоять перед ними в одиночестве. Может, голос Истины и был прав: упрямое желание помогать другим - это слабость. Может, это их судьба - оставаться в одиночестве. Но Эдвард уже разрушил один миф. Пора браться за следующий, иначе какой он Искатель истины? К тому же… После пережитого во сне, Чарльз явно задолжал ему не один откровенный разговор. Эдвард подошёл к двери, чтобы проверить, закрыт ли замок на ключ. На вешалке у входа всё ещё одиноко пылилась одна из шляп Рида. После этого, детектив Пирс вернулся к столу, старательно избегая взглядом картину Сары Хокинс. Присев перед ящиками, он протянул руку под столешницу и отжал крошечный тумблер, ответивший едва слышным щелчком. После этого, Эдвард выдвинул потайной отсек внизу и достал оттуда большой прямоугольный предмет, завёрнутый в ткань, и осторожно выложил его на стол. Обратной дороги уже не будет. Сумев уберечь рассудок в Даркуотере, Эдвард не гарантировал себе устойчивость ко всему древнейшему и могучему, и всё же… Иначе Чарльза Рида не найти. Смахнув ткань, Эдвард Пирс обнажил старинную книгу, чья обложка была сшита из больших лоскутов кожи и помечена иномирными символами. Он уже делал так раньше, пусть и случайно, но ощущения подсказывали ему, что он сможет использовать эту книгу снова. Нужно открыть и расширить свой разум. Прикоснувшись к застарелой, сухой поверхности, источающей угнетающую жажду ответов, Эдвард глубоко вздохнул, закрыв глаза. А потом распахнул Некрономикон.