Только бы брат не узнал, что ты..!

      Орден Не славился своим весьма вспыльчивым и грубым главой. Его нрав мог затоптать любого, мог уничтожить уверенность каждого, мог довести до слез даже самых бесстрашных. Это был Не Минцзюэ или же Чифэн-Цзюнь. А его младший брат, следующий наследник ордена.... Что он из себя представлял? Особым толком ничего. Если о старшем говорили, как о бравом воине, то о младшем, как о плаксивой принцессе. Некоторые видели, как будущий наследник не мог поднять собственную саблю, а про то, чтобы сражаться ей и речи не могло идти. Если он даже это не может сделать, то как он будет отстаивать свой орден?!       Этим вопросом задавался и Не Минцзюэ, но если остальные делали это тихо, шепотом, чуть слышно, то старший брат изгалялся над младшим, как только мог: пока сам Не Минцзюэ пил чай, общаясь с названными братьями, Не Хуайсан должен был тренироваться. И никакие "я устал", "мне тяжело", "можно я отдохну" не принимались. Не Хуайсан порой просто падал усталости и какое-то время лежал на земле рядом с массивным мечом, не в силах пошевелиться, но Не Минцзюэ это не особо выводило на жалость. Наоборот, он лишь больше злился и кричал на брата, от чего глаза у того тут же становились мокрыми, и он был обязан, покачиваясь, встать на ноги и продолжить тренировку. — Не кажется ли тебе, что ты слишком много от него требуешь, — иногда спрашивал Цзинь Гуаньяо у Не Минцзюэ, глядя на жалкие попытки Не Хуасана хотя бы ровно держать саблю. — Думается мне, что в скором времени он и с постели встать не сможет. — Ничего страшного, пусть готовится к тому, что подобное состояние - не повод падать! — ответил Не Минцзюэ, наблюдая за своим непутевым братом. — Не Хуайсан! Держи руки прямо, а не так, словно ты слабая девица! Да даже юные заклинательницы будут выглядеть сильнее тебя! — Но я устал, брат! —взвыл Не Хуайсан, когда массивная сабля снова наклонила его тело в сторону, стоило ей махнуть. — Хватит ныть! — тут же последовал крик, от которого сидящие на дереве птицы испуганно взмахнули крыльями и улетели прочь.        На себе гнев Не Минцзюэ испытывал не только Не Хуайсан, весьма часто и Цзинь Гуаньяо попадал под горячую руку, ведь как бы тот не умел считывать людей, Не Минцзюэ и его характер был не подвластен. Зато весьма подвластен и даже интересен стал младший Не: творческий, неловкий, юный Хуайсан.       Давно они стали друзьями, тогда ещё Мэн Яо одаривал юношу искусными веерами, дарил лучшие чернила и кисти, а тот, будучи тем ещё избалованным ребенком, только и рад был, посему ждал прихода Мэн Яо куда больше, чем тренировок. Тот и бесстрашно защищал Не Хуайсана, пряча за свою спину от Не Минцзюэ, будто собственную сестренку. И юное сердце, не омраченное смертельной болью, не стало долго ждать и позволило Не Хуайсану влюбиться в своего защитника. Каждую ночь он томно вздыхал, прижимая к груди мягкую подушку и только думая, краснея, как сможет однажды прижаться также к груди Цзинь Гуаньяо, но тут же стеснялся подобных мыслей, отбрасывал ни в чем не виноватую подушку и отворачивался на другую сторону. Сердце его подпрыгивало всякий раз, когда на горизонте он видел стройную фигуру Цзинь Гуаньяо, которая на фоне старшего брата Не Хуайсана выглядела такой крошечной, такой беззащитной. Не Хуайсану в глубине души даже хотелось также защищать Цзинь Гуаньяо, как это делает он. Бесстрашно, но вежливо. Но увы, пока Не Хуайсан мог лишь стыдливо выводить кистью его силуэт или профиль лица, а потом также стыдливо замазывать нарисованное тушью, лишь бы никто этого не увидел. Он воображал, как однажды признается Цзинь Гуаньяо в своих чувствах где-нибудь в глуши, робко бормоча нежное и откровенное признание, а тот, взяв его за руки, согласится быть спутником жизни. Или же был другой сюжет в голове избалованного юноши: Цзинь Гуаньяо сам понимает, что чувствует к нему Не Хуайсан и признается первым, улыбаясь, словно месяц в ночи. Как жаль, что это были лишь не сбываемые мечты! Разве у Не Хуайсана хватит смелости признаться в своей неправильности, да ещё и кому! Цзинь Гуаньяо! А у того своих проблем полно, так что думать, что там фантазирует с ним младший Не, ему было явно неинтересно.       Занятия всё чаще и чаще не приносили никаких плодов. Не Хуайсан то и дело витал в облаках, махая саблей туда-сюда, вовсе не следя за координацией движений. Один раз Не Минцзюэ, наблюдая за этим позорным зрелищем, нарочно подставил ногу под "пляшущего" Не Хуайсана, и тот пал на землю, ударившись головой и чудом не порезав себе руку об острую саблю. — Что это было?! — возмутился громко Не Минцзюэ. — Я сбил тебя с ног одной лишь подножкой! У тебя есть хоть крупица мозгов! Да поставь тебя на поле боя, тебя придется защищать, как щенка! Ты будущий глава ордена, хватит строить из себя дурака! — Ничего я не строю! — захныкал Не Хуайсан, хватаясь за голову. — Я лишь случайно отвлекся! — он осторожно встал, покачиваясь, будто бы его голова раскалывается от падения. — Случайно?! Да я наблюдаю за тобой уже 20 минут, и все это время ты "случайно отвлекался"?! — на лице Не Минзнюэ вздулись вены, и он сжал кулаки. —А ну! Сейчас я тебе трепку задам! — Н..Не надо, брат!       И так продолжалось почти что каждый день.       Но однажды все это Не Минцзюэ надоело: надоело, что его брат, словно юная девица, только и делает, что занимается расписыванием вееров, каллиграфией, а не уделяет время тому, что действительно важно для процветания ордена; надоело, что даже когда Не Хуайсан проводит время за тренировками, он ничуть не старается и только жалобно воет, что у него ничего не получается. — Не Хуайсан! — крикнул на всю тренировочную площадку Не Минцзюэ.       От его крика младший братец вздрогнул и обернулся, пряча за спину только что расписанный веер. — Где твоя сабля? Почему на площадке без неё? —спросил Не Минцзюэ, уже заранее, кажется, зная ответ. — Я... Сабля? Я её... — Не Хуайсан принялся оглядываться вокруг себя, словно ища злополучную саблю, которую он ещё с утра кинул где-то. — Она где-то здесь! Может, за деревом... Ой... Нет. Наверное, я оставил её в комнате! Или в зале... — Довольно!!! — голос Не Минцзюэ вновь зазвучал, словно гром в разразившийся ливень.       Будь он Божеством, то тут же бы пришиб младшего брата молнией, не оставив от того и пальца.       Не Минцзюэ грубо схватил Не Хуайсана за руку и выхватил у него новенький веер, который тут же сломался, стоило массивной руке Чифэн-Цзюня его сдавить. Не желая больше марать руки, Не Минцзюэ бросил то, что осталось от веера, на землю и придавил ногой. — Нет! — вскрикнул Не Хуайсан, падая на колени. — Вставь живо! Прекрати позориться! — Не Минцзюэ не дал ему упасть, подхватив за локоть, и рывком поставил на место. — Ты уже целый год не можешь освоить несколько жалких приемов! Витаешь в облаках, думаешь о своем, а как заставишь тебя работать, так ты сразу превращаешься в безрукого и безногого, кричишь направо и налево, какой ты бедный! Не хочешь защищать орден, научись защищать себя одного или ты думаешь, что всю свою жизнь будешь скрываться за жалкими веерами! Очнись, Не Хуайсан, прекрати быть бесполезной швалью! Я и так дозволил Цзинь Гуаньяо одаривать тебя подарками, пошел на уступки, черт вас дери, а теперь обязан выслушивать, что ты оставил саблю, сам не зная где?! Зато веер ты хорошо держишь, ничего не скажешь, никогда не видел, чтобы он-то у тебя валялся где не попадя! — в ярости он обернулся к собравшимся адептам. — Вытащите весь хлам из комнаты этого разгильдяя!       Сердце Не Хуайсана тревожно забилось в груди, пытаясь вырваться из человеческого тела и спрятаться, забиться куда-нибудь под землю или взмыть к небесам и начать просить у любого Божества, что попадется, помощи. Ноги Не Хуайсана подкосились, от падения его удерживала только рука Не Минцзюэ. Не в силах пошевелиться, тот лишь глядел, как адепты один за другим выносят его творения, его веера, подаренные Цзинь Гуаньяо...       Стоило ему только подумать о том, как же больно будет признаваться Цзинь Гуаньяо, что все его ценные подарки были сожжены, как на горизонте показались Лань Сичэнь и сам Цзинь Гуаньяо. Видимо, крик Чифэн-Цзюня дошел и до них, и они поспешили разведать обстановку, прежде чем Не Минцзюэ оторвет голову каждому, кто встанет на его пути.       Увидев, как тот держит бледного и напуганного Не Хуайсана, оба сразу поняли в чем дело, а адепты, что скидывали в огромную кучу расписные веера и картины, только больше убедили, что они правы. Пока что бросаться их разнимать, было делом гиблым - он или покалечит себя, или Не Хуайсана, или одного из братьев, и сам не поймет, что натворил. Быть может, можно обойтись лишь одним сожжением вееров, а потом уже отправиться успокаивать чуть подстывшего Не Минцзюэ.       Не Минцзюэ, оттолкнув брата, направился к куче хлама, который собрали адепты, и уже собирался было поджечь все накопленные безделушки, как вдруг перед ним объявился Не Хуайсан. Он, словно дикий зверек, защищавший своё логово, неровно дышал и, кажется, даже думал броситься на брата с кулаками, но пока опасался и лишь стоял, раскинув руки в сторону. Была б у него шерстка, та стояла бы дыбом, как у бездомного котенка. — Прочь с дороги, — крикнул Не Минцзюэ. — Нет! — вдруг отозвался Не Хуайсан, вложив в это словечко всю свою силу. — Не смей! Это не твои вещи, а мои! Я не позволю тебе! — Не позволишь?! Вот как! — усмехнулся Не Минцзюэ. — Как свой хлам защищать, так ты герой, а как тренироваться, так прикидываешься слабаком! С дороги! — он с силой отпихнул Не Хуайсана, от чего тот вновь свалился на землю.       Взмах сабли, и все творения Не Хуайсана загорелись пламенем. Оно яростно, словно толпа безмозглых чертей, сжирало листок за листком, веер за веером. Не Хуайсану оставалось только жалобно глядеть на это ужасное зрелище. Сам того не осознавая, он потянул руки в огонь, лишь бы достать хоть что-то, хоть небольшую крупицу, хоть один листочек, но пламя обожгло белоснежные ладони, оставляя на них яркий красный цвет.       Тут уже подошли и Лань Сичэнь с Цзинь Гуаньяо. Первый отводил Не Минцзюэ в сторону, болтая что-то про игру на гуцине, которая поможет усмирить его пыл, а второй осторожно прикоснулся к опустившимся плечам Не Хуайсана. Он даже не плакал, в нем не осталось слез. Последние капли упали на обожжённые ладони, скатываясь по ним. — А-Сан, сильно обжегся? — с беспокойством в голосе поинтересовался Цзинь Гуаньаяо, но по одному виду рук Не Хуайсана ответ был очевиден. Он поднял голову и произнес: — принесите лекарства!       Адепты послушно разбежались, А Цзинь Гуаньяо, осторожно сжимая плечи Не Хуайсана, обратился к нему: — Не стоит плакать и бросаться в огонь, А-Сан. Это лишь вещи, ценные для тебя, понимаю, но своим талантом ты сотворишь еще партию, которая будет в разы лучше. — Но... Ничего не осталось... — словно в бреду, бормотал Не Хуайсан. Огонь уже закончил свое грязное дело, оставив от произведений искусства лишь пепел. — Ничего не осталось... — повторил Цзинь Гуаньяо, но менее печально, скорее убаюкивающе. Руки мужчины ласково и невесомо поглаживали плечи Не Хуайсана. — Но, А-Сан, постарайся успокоиться... А новые веера третий старший брат тебе достанет.       Его ласковый голос был подобен весеннему ветерку, который спасает тебя от удушающей жары. Был подобен теплому жилищу с запахом трав в период морозной зимы. Этот голос, спокойный, нежный... Он укутывал душу, успокаивая её, словно прижимал к себе, как заботливая мать. И на какое-то время НЕ Хуайсан действительно смог ощутить себя спокойнее. — Только вздумай, их будет ждать такая же участь! — отозвался Не Минцзюэ, голос которого прервал всю ту приятную атмосферу, что ощутил на секунду изнеможённый Не Хуайсан.       Юноша вдруг вскинул голову и, встав, закричал: — Да хоть все сожги! Чего толку! — А-Сан, послушай, не стоит кидаться столь необдуманными фразами, — поспешил произнести спокойно Цзинь Гуаньяо, вновь хватая младшего за плечи. — А почему ему можно делать, что вздумается, а мне нельзя?! Может хочу я всю жизнь сидеть и расписывать веера, чего толку мне с этой саблей возиться! Захочу и брошу её, куда мне вздумается, потому что видеть её уже тошно! Не могу я - значит, не могу! И все тут! — кричал Не Хуайсан, что есть мочи. Его юношеский голос походил на молодой голос старшего брата, у него даже также вздулись вены, а самого его потряхивало от злости. — А-Сан, — вновь ласково прошептал Цзинь Гуаньяо, поглаживая узкие плечи Не Хуайсана. — Не стоит ссориться с братом ещё сильнее, добром это не кончится, уж поверь... Отправляйся в комнату и позволь адептам тебя осмотреть.        Не Хуайсан, не взглянув в лицо брата, поспешил с тренировочной площадки. Его разум до сих пор был застелен пеленой, юноша вовсе не соображал. Он чуть не прошел мимо своей комнаты, настолько был обескуражен всей ситуацией. И стоило ему войти внутрь, как на душе стало ещё тяжелее: теперь комната не выглядела столь привлекательно, как раньше. Это место было местом покоя для Не Хуайсана - никаких тебе тяжёлых мечей, нудных наставлений, скучных книг... Только покой и красота, наведенная им самим.       Но сейчас от красоты здесь осталось лишь одно название: куски бумаги порой висели прямо на стене, видимо, сумев удержаться, когда адепты срывали картины Не Хуайсана, а стенд, где некогда хранились свитки, был перевернут.       Он тяжело вздохнул, чувствуя в душе бездонную пустоту, и упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку, которую так часто принимал за Цзинь Гуаньяо. Он обнял ее, жалобно всхлипнув. Но и она не доставляла удовольствие, истерика отобрала последние силы, отчего Не Хуайсан мог только лежать, бездумно глядя в подушку.        Увидели бы это адепты, тут же меж собой принялись бы болтать, что это не будущий глава ордена Не, а надоедливая принцесса, которую не успели выдать замуж. Ну и пусть говорят! Пусть говорят, что хотят!       Дверь медленно открылась и невысокая фигура вошла в комнату. Сначала Не Хуайсан даже и не думал подниматься, но услышав ласковое "А-Сан", тут же вскинул голову и вскочил с кровати. Порыв силы вдруг позволил Не Хуайсану броситься к Цзинь Гуаньяо, будто бедная принцесса. Ноги его запутались, и он действительно упал на Мэн Яо, но тот успел поймать ослабевшего Не Хуайсана. — Будь осторожнее, А-Сан, ты и так ослабел, а еще и скачешь, как молодой жеребец, — улыбнулся Цзинь Гуаньяо. Эта улыбка была не та, которую он показывает на собраниях орденов. Не та, которой он улыбается своим братьям. Не та, которую показывает публике.       Эта улыбка была нежнее, чувственнее, естественнее. Кажется, стоило на неё взглянуть, и ты излечишься от всех болезней. И вправду - стоило Не Хуайсану посмотреть на неё, как на душе сразу стало теплее, а горькая обида постепенно ушла в ноги, где растворилась вовсе. — Прости, А-Яо, — ответит Не Хуайсан и быстро отошел на пару шагов от Цзинь Гуаньяо, возвращаясь к кровати. — Сегодня ужасный день... Я разозлил брата, все мои творения сожжены им же, так ещё и наговорил ему всякого... Может быть, я действительно бездарность, как обо мне говорят? — он поник головой, складывая болящие ладони на коленях. — Ну-ну, всякое бывает, чего теперь от этого вешать нос, — вздохнул Цзинь Гуаньяо и медленно прошагал до постели Не Хуайсана. — Будь ты бездарностью, смог бы нарисовать те прекрасные картины? А ответить брату сегодня? То, что ты от него отличен, не делает тебя бездарностью. Я тоже на него не похож и меч сначала держать вовсе не умел, но разве бездарность? — Присев рядом, он заботливо взял его ладонь и намазал целебной мазью. Та обдала руку приятным холодком, от чего Не Хуайсан невольно зажмурился, а Цзинь Гуаяньо, решив, что тому больно, принялся дуть на руку. — Ничуть не бездарность... А чего это ты делаешь? — спросил Не Хуайсан. — Дую, чтобы было не больно, — ответил Цзинь Гуаньяо и взглянул в покрасневшее от слез лицо Не Хуайсана. — Мне и не больно ничуть! — заявил Не Хуайсан и тут же зашипел, стоило Цзинь Гуаньяо провести пальцем по опухшей ладони. — Ладно-ладно! Больно, чего же ты так грубо, А-Яо!       Мэн Яо усмехнулся, продолжая осторожно растирать целебную мазь. Он продолжал, словно заботливая мать, слабо дуть на руку Не Хуайсана, а тот лишь, как малое дитя, шмыгал носом. — Ну, вот и все, — заключил Цзинь Гуаньяо, когда покраснения и волдыри с рук Не Хуайсана прошли. — Спасибо, А-Яо, — слабо улыбнувшись, ответил Не Хуайсан, и взглянул на до сих пор ласково улыбающегося Цзинь Гуаньяо.       Его юношеское сердце так и просилось обняться своего спасителя, прижаться к нему и никогда не отпускать. Накрыть его губы своими, и целовать осторожно, неопытно, неумело, так, чтобы потом было стыдно вспоминать перед сном, заливаясь краской, каждый раз ощущая, как всё внутри тебя переворачивается вверх дном.       Цзинь Гуаньяо продолжал также смотреть на Не Хуайсана, не отрывая взгляда, взял его за руки и чуть усмехнулся, переводя взгляд на ладони. Аккуратными пальцами, которые оставались мягкими даже после сотни боев, он водил по пальцам Не Хуайсана, от чего того пробивало легкой дрожью, а в груди разливалось приятное, воздушное чувство. — Какие же у тебя руки... — вдруг произнес Цзинь Гуаньяо. — К...Какие? — поинтересовался Не Хуайсан, чуть пододвинувшись к нему. — Красивые. К ним бы добавить какой-нибудь аксессуар, и не отличишь от рук принцессы. — Может быть, кольцо или браслет из золота? — усмехнулся Не Хуайсан, вспоминая, как в романах возлюбленный надевал на руку своей избранницы кольцо, клянясь ей в вечной любви и верности. — Думаю, веер в твоих руках будет смотреться куда лучше, — заявил Цзинь Гуаньяо, кивнув сам себе. — Не дави на больное, А-Яо, — опечаленно вздохнул Не Хуайсан, отворачиваясь, но вдруг почувствовал, как его подбородок потянуло назад.       Цзинь Гуаньяо ловко достал из-за пазухи новенький веер и им повернул голову Не Хуайсана к себе, после чего протянул веер в ему руки и приложил палец к губам.        Не Хуайсан на время потерял дар речи. Только что всю его коллекцию, которую он собирал с помощью Цзинь Гуаньяо, сожгли, а тот, не страшась наказания, приволок ещё один веер. Не Хуайсайн почувствовал, как его нос защемило, а на глазах вновь выступили слезы. От стыда или от счастья он не понял, но поспешил их смахнуть и, взяв веер, развернул его: яркие фигуры двух сорок на ветке персикового дерева были изображены на плотной дорогой ткани. Две птицы, кажется, уединившись, болтали между собой. Одна гоготала, а вторая внимательно слушала её, не смея отводить взгляд. Позади не было никакого роскошного пейзажа, что отвлекал бы от изображения двух, возможно, влюбленных плашек, которые наконец-то встретились. — А-Яо... — проронил тихо Не Хуайсан. — Не стоит благодарностей, — махнув рукой, ответил Цзинь Гуаньяо. — Ох, только бы брат не узнал об этом... — всё также тихо сказал Не Хуайсан и вдруг заключил Цзинь Гуаньяо в объятия, вновь содрогаясь всем телом.       Шмыгая, он без стыда прижимался к нему, всё повторяя слова благодарности, а Цзинь Гуаяньо лишь поглаживал его по спине, давая выйти наружу бедным юношеским эмоциям. — Он не узнает, он не узнает, — всё повторял Цзинь Гуаньяо, порой покрепче сжимая тело юноши.