Отбор пяти колец

Арай опустился на прогалину между деревьев. Выбравшись из седла, Кир почесал его под клювом и тот довольно заскрежетал, выгибая шею. Отпустив его, Кир направился к лагерю служителей. Лес казался спящим, окутанным молчанием и тишиной в ожидании весны. В ветвях не пели птицы, лишь прыгали среди листвы любопытные сороки. Пройдя по мягкому ковру из мха, Кир вышел к стоявшим полукругом белым шатрам. В центре между ними ярко пылал костер, сидевшие возле него молодые служители жарили, нанизанные на прутья, грибы и куски хлеба. Завидев его, они повскакивали с бревен, служивших им скамьями, так, словно, он был слишком важной персоной, чтобы при нем можно было сидеть, или же застал их за чем-то неподобающим. Брата Сильвия среди них не было. Разузнав у служителей, где он может быть, Кир пошел в указанную сторону, заверив их, что сопровождение ему не требуется. Брат Сильвий нашелся возле Серебряного ручья. Он бродил по каменистому берегу и кидал мелкую рыбешку из корзинки, окружившим его фератам. Птицы хлопали крыльями и верещали, выпрашивая угощение. — А, генерал Аверин! — воскликнул он, заметив Кира. — Как славно, что вы пришли. Его светлость, как раз сегодня у себя. А то ведь пропал на три дня, и только наутро вернулся. — Повезло, значит, — согласился Кир. — Проводите меня к нему? — Ну, конечно! Вот только закончу с кормежкой. Кир подождал, пока брат Сильвий раздал оставшуюся рыбешку фератам и они вместе пошли по, зажатой между валунов, тропе. Когда началась атака андалурцев, Иренеус оставался в Святилище золотого дракона под присмотром служителей. Он изъявил желание выйти во внутренний двор, и когда его проводили, улегся на землю среди кустов роз. Служители потом говорили, что все то время, что шла битва, он лежал, сложив на груди руки и прикрыв глаза так, словно просто дремал, а затем, когда все окутало паром от обращения Цицелии в человеческий облик, он, внезапно, покрылся белой чешуей и отрастил хвост, а затем стремительно ушел под землю. Служители едва успели понять, что произошло. Когда они подбежали, там, где мгновение назад лежал Иренеус, валялась лишь сброшенная синяя мантия и была разрыхлена земля между роз. Выходило, что как Андроник Великий мог призывать драконьи крылья, оставаясь в человеческом обличье, так и Иренеус был способен принимать некую полуформу — еще не дракон, но уже и не человек. После этого он словно исчез, подобно испаряющейся на рассвете росе. Кир уже был готов после окончания войны с Андалур бросить все силы на его поиски, или же смириться с тем, что по Империи бродит беспризорный дракон, как Иренеус сам объявился там, где никто не ожидал его увидеть. Седьмым по величине городом Альторы был Гилмор, расположенный возле широкой полноводной реки, и заросшей вереском пустоши. Возможно, когда-то это был красивый и уютный город, с домами, сложенными из серого речного камня, увенчанными крышами из зеленой, как мох черепицы, но теперь, как слышал Кир, его окружили сплошным кольцом чадящие фабрики, от которых небо затягивало серым смогом, а из отравленных вод реки, поднимался жгучий туман, вызывающий кашель. Как бы, то ни было, жителей в городе было много, и все они едва не отдали концы от ужаса, когда одним утром земля под домами пошла мелкой дрожью, а затем возле самых городских стен, из расколовшейся почвы, явилось исполинское существо с длинными телом полузмея — полуящера, белой, мерцающей перламутром, чешуей и витыми рогами на исполинской голове. Зачем Иренеус пришел к ним, так и осталось неясно. Он просто полежал, какое-то время, выдыхая из ноздрей едкий пар, и пыхтя, как один из железных кораблей, которые вернее было называть пароходами. А затем, когда жители Гилмора успели проситься с жизнями и вознести последние молитвы своим богам, он перемахнул через дома, очертив своей длинной тушей в воздухе широкую дугу, и ушел под землю по другую сторону городских стен. Не считая небольшого землетрясения, и дикого первобытного страха, пережитого людьми, никакого другого вреда он не причинил. Кир беспокоился о том, что еще может вытворить Иренеус, но тот вновь исчез, а с началом зимы, когда мир с Андалур был давно подписан, вновь объявился на Лунном острове. Он занял давно пустовавшую лачугу, стоявшую в низине посреди острова. Раньше в ней порой жили служители, решившие на время или навсегда стать отшельниками, чтобы в уединении совершенствовать свой дух и проводить изыскания о драконах, но уже несколько лет, как хижина пустовала. Перебраться в Ониксовый дворец или в Приют Цицелии, Иренеус наотрез отказывался, но вещи и еду, которые приносили служители с благодарностью принимал. — В каком сегодня расположение духа, его светлость? — поинтересовался Кир, пока они шли. — В благостном, наверно, в благостном, — заверил его брат Сильвий, лишь на мгновение задумавшись. — В другом он и не бывает. Всегда, очень вежлив, учтив. Да, вы и сами, наверно, знаете. Вскоре впереди показалась приземистая хижина, будто выраставшая из вершины холма. Ее выложенная из дерна кровля, поросла пожухлой травой. У низкой двери лежал старый дворовый пес. При их приближение он хрипло залаял, виляя хвостом. Брат Сильвий достал из рукава кусок хлеба и бросил его псу. Дверь открылась раньше, чем они успели постучать. На пороге стоял Иренеус. Он кутался в одежды из некрашеной шерсти, длинные волосы были убраны в переброшенную через плечо косу, незрячие глаза закрывала широкая лента. — Генерал Аверин, я так и думал, что вы придете проведать меня! — воскликнул он, отходя и пропуская его внутрь. — Брат Сильвий, спасибо, что проводили. Не смею отвлекать вас от изысканий! Брат Сильвий насупился, понимая, что его тактично прогоняют. Иренеус отказывался от роскоши и привилегий, а также не любил излишнего внимания и почитания, и, когда служители узнали, что он поселился в хижине в лесу, им пришлось разбить поблизости лагерь, сказав ему, что они делают это ежегодно, чтобы изучать, обитавших на Лунном острове птиц. Кир вошел в тонувшую в полумраке комнату, занимавшую собой всю хижину. В очаге пылали поленья, испуская приятный жар. За чистой льняной занавеской угадывался набитый сеном тюфяк, служивший постелью. По центру стоял грубо сколоченный старый стол, с тянувшимися по обе стороны от него скамьями. — Ой, пожалуйста, устраивайтесь, как вам будет удобно! — попросил Иренеус. Пока он хлопотал возле очага, пытаясь снять с огня, накалившийся докрасна, медный чайник и не обжечь пальцы, Кир уселся на скамью. Пробравшийся вместе с ним в хижину пес, уложил мохнатую голову ему на колено, и Кир осторожно почесал его между ушей. — Не бойтесь, Кантидий вас не укусит, — заверил его Иренеус, водружая на, стоявшую на столе медную подставку чайник. — Кантидий? — переспросил Кир. — Какое интересное имя вы выбрали для собаки. — Спасибо, что обратили внимание! — отозвался Иренеус, чуть ли не по плечи забравшись в стоявший в углу сундук. — Знаете, так звали одного военачальника, служившего Капуцерам лет семьсот назад. Он был очень ворчлив, и все время брюзжал. Вот прямо, как этот пес! В подтверждение его слов, Кантидий глухо зарычал, выпрашивая сыр и сухари, которые Иренеус, достав из сундука, поставил на стол. — Пожалуйста, угощайтесь! Хотя белый дракон и был незрячим, он двигался более ловко и быстро, чем любой человек. Более того, каким-то образом, он точно знал, что к нему явится Кир и даже поставил греться чайник с таким расчетом, чтобы тот вскипел точно к его приходу. — Вы же позволите? Обогнув стол, он, вдруг, оказался возле Кира и быстро провел ладонями от его макушки, вдоль лица и шеи, до груди и плеч. Кир успел лишь прикрыть глаза, чтобы длинные когти ненароком его не ослепили. Руки у дракона были теплыми и пахли мхом и землей. — Ой, вы уж извините, но никак иначе мне не понять, как вы выглядите, — оправдывался Иренеус, усаживаясь на скамью напротив него. — Не извиняйтесь, это большая честь для меня, — только и смог сказать Кир. Иренеус по детски широко и безмятежно улыбнулся, а затем, вдруг, начал говорить о погоде, о том, что скоро наверно будет шторм, но так и время такое, что море волнуется, без этого никак. Ударили первые заморозки, и лишь бы не было внезапного тепла, а то растения померзнут, а зверье, которое уже улеглось спать до весны, пробудится и будет бродить. — А я вот грибов насобирал, теперь они сушатся, — он махнул рукой, указывая на развешенные в углу связки маслят, чуть не скинув рукавом миску с сухарями. Кир едва успел ее поймать. — Это все очень занимательно, — заметил Кир. — Но могу я вас кое о чем спросить? — Ну почему бы и нет? Спрашивайте! — разрешил Иренеус. — Зачем вы отправились в Королевство Андалур? Улыбка на лице дракона застыла, вдруг, став стеклянной. Он склонил голову набок, так низко, что будь он человеком, то вывернул бы себе шею. — Ах, вы об этом? Это случайно вышло! — махнул рукой Иренеус. — Видите ли, я просто спустился вниз к земному ядру, чтобы немного погреться и насыться его жаром, а когда поднимался наверх, то совершенно случайно перепутал и вышел на поверхность не там, где хотел. Просто случайность! С каждым могло бы такое произойти, ведь так? — Ну, разумеется могло бы, — не стал спорить Кир. Сам он подозревал, что Иренеус сделал это ради устрашения. Тогда еще шли бои, которые хотя и заканчивались победами Андроника Великого и, сопровождавших его, небесных войск, все равно еще не могли погасить надежду андалурцев на то, что они смогут переломить ход войны. Они могли стрелять в небесного дракона и пытаться его одолеть, заманив в ловушку, или иным другим путем. Находясь в воздухе все его передвижения были видны. Но… никто не мог ни увидеть, ни узнать того, что происходило под ногами в толще земли. Иренеус наглядно показал, что может внезапно появиться из ниоткуда и разрушить целый город, если пожелает, или же устроить землетрясение такой силы, что Королевство в считанные часы падет, обернувшись кучей пыли и камней. Кроме того, он дал понять, что на стороне Визерийской Империи уже не один дракон, а два, а то и три, если считать Цицелию. — Знаете, а я вот тоже хотел задать вам один вопрос, генерал, — добродушно заметил Иренеус, макая сухарик в чай. — Та девушка, что была подле вас, я так и не успел узнать ее имени и даже заговорить с ней, но, признаться, она все никак не выходит у меня из головы. Ее запах… я сначала не понял, почему он кажется мне таким знакомым, а потом вспомнил… Похоже пах мой собрат — Амори. Скажите, генерал, у нее красные волосы? Кир замер, чувствуя, как все внутри него холодеет. — Госпожа о которой вы спрашиваете, находится под защитой его величества, — ответил он. — Ой, ну я вовсе не имел ничего такого в виду. Просто мне вот интересно стало. Я помню, что Амори, как-то ухитрился родить дитя со смертной женщиной, вот и обрадовался, что его потомки все еще живы. Опустив голову, Иренеус вертел в руках недоеденный сухарик. Кир молчал, не зная, что сказать. Он думал о том, что каким бы опасным и непредсказуемым не был белый дракон, он не позволит ему навредить Агате. — Цицелия родилась раньше всех и стала старшей. Потом вылупился я, а последним появился Амори, — сказал Иренеус. — Мы всегда были так близки. Не знаю, как без них я бы смог со всем справиться. Он начал вдруг рассказывать о том, как появившись на свет, драконы исследовали новый мир, как быстро поняли, какую власть имеют над ними кольца. Капуцеры сразу принялись использовать их в своих целях — для завоеваний, захвата земель и устрашения народов. — Мы всегда мечтали быть свободными. Всегда! Пару раз… пару раз у нас почти получилось освободиться от бремени колец, но… в последний миг все оборачивалось пеплом и мы так и оставались рабами. Каждый следующий император был безумнее и кровожаднее, чем предыдущий. Сила и вседозволенность помутила их разум. И под конец мы так от этого устали. Не думайте, что нам это нравилось — разрушать, убивать и мучить. Жестокость и ярость с которой люди уничтожали себе подобных — ужасала даже нас. И чем дальше, тем становилось хуже. Отложив в сторону сухарик, Иренеус водил когтем по рассохшейся поверхности стола, вырисовывая одному ему понятные узоры. Кир замер сидя перед ним, словно хомяк, оказавшийся перед гадюкой. Он и ловил, каждое его слово, и мечтал сбежать, чтобы всего этого не знать, не слушать. — Пятьсот лет назад Капуцеры завершили завоевание континента, и в их роду, а он был тогда весьма многочисленным, со множеством побочных линий, начались распри. Такое бывало и до того, в каждом поколение случались дрязги и заговоры, кто-то, кого-то убивал, чтобы занять трон… Но в тот раз все оказалось гораздо серьезнее. Чтобы управлять каждым из драконов нужно по пять колец. Тогда они оказались разделены. У каждой из враждующих сторон было по несколько колец, но полный набор, чтобы указывать хоть одному дракону собрать не смог никто, и за них велись кровопролитные битвы. Амори тогда сказал, что это наш шанс, и что мы должны воспользоваться им, чтобы уничтожить человечество… Кир неловко дернул локтем, опрокинув миску. Задремавший было Кантидий, удивленно тявкнул, а затем захрустел, упавшими на пол, сухарями. Иренеус шумно втянул воздух, сжимая ладони в кулаки. — Он… он сказал, что люди больны, что они не разумные создания, а извращенные монстры. Они так и будут друг друга поглощать, пока не разрушат свой мир, не дожидаясь пока погаснет звезда. Я, конечно, понимал, что убить всех у нас не выйдет. Люди такие маленькие… попрячутся по лесам и холмам и как их потом ловить? Так что уничтожить всех мы бы и не смогли, но достаточно было разрубить узел, уничтожить цивилизацию в том виде, в каком она была — построенная на крови, рабстве и мучение невинных. После этого, человечество смогло бы переродиться. Погибнуть, чтобы возникнуть вновь, чистым и безупречным созданием, с незапятнанной, сияющей чешуей, как это происходит у драконов. Так, что я был не против, но Цицелия… Она отказалась. Сказала, что это будет нарушением клятвы. Ведь наши прародители обещали, что мы будем защищать эти земли, а Амори сказал, что земли-то мы и не тронем. Только уничтожим людей, вот и все. А Цицелия говорила, что мы драконы, что мы лучше и выше всех прочих созданий на свете. Что мы разумны и должны быть милосердны, потому, что разум рожден из сострадания. Они ссорились и ни один не хотел уступить, и все тогда зависело от меня и от того, чью сторону я приму. Иренеус сцепил перед собой дрожащие руки. Его грудь тяжело вздымалась. Будь он простым человеком, и Кир решил бы, что он вот-вот зарыдает. Пес под столом заскулил. — Если быть до конца честным, — медленно произнес Иренеус. — То мне было плевать и на человечество, и на благородство, и на обещание, данное прародителями. Я настолько погрузился тогда в жестокость и порок, созданные Капуцерами, что не мог ясно мыслить. Я не знал к чему все это приведет. Мне казалось, что это просто игра. Я бросил жребий и он указал мне встать на сторону Цицелии. Мы сразились с Амори и… я убил его. Иренеус хрипло засмеялся, закрыв ладонями лицо. — Я убил его! — закричал он. — Я убивал столько людей! Тысячи! Нет, миллионы! Но я не разу не убивал другого дракона, и мне было интересно, как это будет, но, когда он перестал дышать, а его плоть запахла смертью, я сразу понял, в тот же миг, что это была ошибка. Я… я хотел все изменить, исправить, но все уже было кончено. Его кровь и плоть, сворачивалась, соединяясь с кровью пролитой мной и Цицелией в той битве. Рождалось новое яйцо, и это значило, что Амори умер.