Идеальный

Где слабый ненавидит — сильный уничтожает. (с)

- Так значит его… - Джеймс прерывается на полуслове и неестественно кашляет. Спок с каким-то немым пониманием молчит, глядя на товарища спокойно и ровно. Вулканец, несмотря на свой холодный вид, в эту секунду выглядит понимающим. Или старается казаться таким. Сложно точно сказать, понимает ли мужчина Кирка или нет. Возможно, он даже не видит, с каким надрывом и отчаянием капитан Энтерпрайз морщится и давит из себя болезненный кашель. Его плечи сотрясаются, лицо краснеет, а глаза слезятся. Жалкая пародия на захлёбывающегося в кашле человека. Спок терпеливо ждёт, пока друг перестанет сотрясаться от уже едва ли не рвотных позывов. - Значит заморозили..? – фальшивая отдышка. - Да, капитан. Хана поместили вместе с остальными. - Что ж, это… Лицо Джеймса, ещё чуть красноватое от недавних усилий, медленно приобретает нормальный оттенок. По его губам пробегает насмешливая ухмылка, но моментально тухнет. Кирк хлюпает носом и убирает пальцем влагу под глазом: слишком много усилий он приложил к правдоподобности своего кашля. - Это замечательно. Больше этот больной ублюдок не выберется из своей криогеновой конуры. Вулканец с подозрением вслушивается в странный смех приятеля. В тихий, довольный и нервный смех. А Кирк улыбается: искренне, широко и свободно. Он рад, что его непробиваемый друг не понимает ни его веселья, ни его нервозного смешка, ни его припадочного кашля. Наверное, он бы удивился, если бы Спок понял. *** Джеймс всегда был излишне горделивым. Он до победного верил «своей правде», до последнего стоял на своём и не мог не вступить в спор или не высказать своего мнения. Всё это было делом принципа, делом чести, которую, увы, не каждый с ним разделял. Да, он мог менять решения, но, как и любой человек, наделённый властью, он понимал, что решение не всегда лично его убеждение. На решениях строилась судьба, на принципах идеология. И далеко не факт, что судьба человека и его идеология могут в идеале совпасть, наложиться друг на друга, как две прямые линии без единой неровности. В конечном счёте, люди, которые следовали такому принципу, становились жуткими упрямцами, чья вера в судьбу и равносильную идеологию перевешивали на чаше весов рассудок. Но Кирк встречал таких людей и не раз. Такое явление, как эти по-странному упёртые люди, было частым. Но он мог явственно отделить свою гордость от этого иногда параноидального фанатизма: он знал, когда решение важнее принципа и когда принцип важнее решения, а эти люди нет. Глядя в глубокие холодные глаза Сингха, капитан Энтерпрайз впервые не мог понять, что кроется внутри стоящего напротив: та же умеренная самомнительность, что и у него, или жуткий разрушающий фанатизм. Разъедающая ненависть, стремление к своей мнимо-достижимой цели. Безоговорочная для самого себя жестокость для достижения результата. Да, Хан был ужасен и омерзителен в этом своём фанатизме. У Джеймса внутри всё пылало от злобы и раздражения: руки чесались снова проехаться по светлой коже, с тупой болью и неудержимой силой врезаться костяшками в твёрдую скулу. Казалось бы, эти голубые глаза, с немой насмешкой разглядывающие любого, провоцировали на это, подзуживали. Но это начало. Острая и неприятная верхушка айсберга, по которой весьма проблематично судить о настоящем размере глыбы. А этот огромный кусок льда, если так можно назвать внутренний мир Нуньена и его принципы, был безумно огромным и отчасти непостижимым. Слишком несоразмерным по отношению к мирку Кирка, к его идеологии. За тупым, как считал капитан, фанатизмом крылась не только гордость и самолюбие, но и преданность, едва уловимая чувственность. Паническое осознание этой действительности с болью впилось в Джима, когда он обмер напротив камеры преступника. Он был изумлён и до глубины души поражён этим ещё неизвестным до того момента взглядом. В образе жестокого убийцы виделось нечто хрупкое, человеческое и понимающее. Хан смотрел так, как не смотрел никто другой. Его взгляд был тяжёлым, холодным, но удивительным. Подобное Джеймс чувствовал со Споком: внешне спокойный и устойчивый к стрессам вулканец мог иногда одним коротким взглядом показать свою человечность. Но здесь, как уже позже понял Кирк, было нечто иное. Нечто более непонятное и завораживающее. Нечто трогающее сердце самым неприятным, но неизгладимым образом. Скупая слеза, скатившаяся по бледной щеке и не оставившая от себя ничего, казалось, заледенела, падая на пол, а потом с тихим стеклянным эхом разбилась. Осторожный взгляд через плечо, затем Хан полностью разворачивается. Его лицо едва меняет своё выражение, только глаза слегка покраснели, а брови создали между собой лёгкую едва видимую морщинку. «Слёзы сверхчеловека…» - про себя оторопело подумал Джим, всё так же изумлённо разглядывая говорящего. В эту секунду его переполнило чувство прекрасного, будто по отношению к искусству: странный, будоражащий и одновременно леденящий восторг. Мгновение, незаметное в толще времени, всего мгновение, яркой вспышкой взорвавшее внутри. И всё. И вновь спокойствие, неприязнь и ненависть. По новой, но только с малейшим изменением где-то глубоко внутри у капитана Джеймса Кирка. ***

Your cruel device Your blood like ice One look could kill My pain, your thrill

Боль. Тугая, дерущая и тянущая боль. Кирк кусает зубами подушку, отчаянно впивается пальцами в простыни, проминает хрупкими суставами матрац, от чего слышится тихий хруст. Горячее дыхание опаляет сначала скользящую под горячим телом ткань, затем возвращается к хозяину, одаряя его лицо жаром. Хан двигает резко, быстро, с определённой чёткостью. В промежутках между очередным толчком и пошлым хлюпаньем можно отсчитать ровно полсекунды – не больше, не меньше. В анус с усилием врываются, впихиваются. Джеймс чувствует на своей пояснице мощные руки преступника, твёрдо и уверенно придерживающие его бёдра. Колени затекли, позвоночник болит от неудобной и резкой позы. - Сильнее… - голос хрипит, не стонет, - ещё… Боль усиливается. Затвердевший и сочившийся смазкой член бьётся о напряжённый живот, неприятно болит от продолжительной эрекции. На внутренней стороне бедра остывают капли крови. Рука Хана поднимается с бедра Джеймса и неожиданно хватает за волосы, тянет их на себя. Позвоночник потянуло, тело едва прогнулось в заданной позе. Кирк с хрипом и полустоном выдохнул горячий воздух, и приоткрыл слезящиеся глаза. Толчки становятся более ритмичным. Это едва можно назвать сексом – насилие. Но, несмотря на разрывающую и кричащую боль, Джим возбуждён. Он наслаждается этим насилием, впитывает в себя, как губка, каждую эмоцию и каждое ощущение – внутри всё раздувается от огромного и заполоняющего чувства. Чувства восторга. Парню хватит и двух-трёх быстрых движений рукой, чтобы кончить, но он упрямо и гордо хрипит, прогибается в спине и толкается навстречу сильным толчкам. Ещё. Раз. Два. Три. Джеймс едва понимает, как перед его глазами оказывается не смятая подушка, а тёмный потолок. Задница саднит, внутри какая-то опустошённость. Хан на мгновение отпрянул. Потом обе горячие, по-человечески горячие ладони обхватывают голову Кирка. Сжимают, что давление в черепной коробке чуть не готово разорвать ушные перепонки, что волосы вот-вот готовы оторваться вместе со скальпом. Глаза капитана округляются, видно как нижнее веко покраснело от слёз. Расширенные зрачки уставляются в обезумевшие глаза Сингха. Чёрная чёлка выбилась и растрепалась, выражение лица искажено злостью и ненавистью, мощные плечи, с любовью облизываемые лунным светом, напряжены. Голова в его руках кажется такой маленькой… Хруст. *** Кирк резко вдыхает прохладный воздух и распахивает глаза. В комнате светло, дневной свет квадратами и растянутыми прямоугольниками режет комнату. Джеймс пару секунд приходит в себя, успокаивает дыхание, осторожно опускает свою ладонь на поясницу, проверяя на повреждения. Но нет, тело послушно и бодро двигается, все суставы без болезненной медлительности гнутся. - Ёбанный сон… - с истеричной улыбкой и такими же покрасневшими, как и во сне, нижними веками, надрывно произносит герой народа, сумевший вернуть спокойствие. *** - Надо меньше пить, - с обыденным невозмутимым видом выдаёт Спок, когда мужчины поднимаются на лифте. Джим удивлённо смотрит на помощника, а потом улыбается и заливается смехом. Вулканец окидывает капитана взглядом, всем видом показывая, что требует пояснения или объяснения своей неправоты. - И с чего это ты взял, что я пил? - Как минимум, ваш вид свидетельствует этому, капитан. - Я выгляжу потрёпано? - Более чем. - Ну, - Джеймс, продолжая веселиться, пожимает плечами, - пусть оно так и будет, раз ты так думаешь. Не то чтобы я сильно хотел опровергнуть твою версию, так что… Пил так пил! Спок в очередной раз кидает внимательный взгляд, но молчит. Кирк смеётся долго и на удивление странно, будто это действительно его веселит. Нервно, не естественно. Когда вулканец хочет открыть рот, двери открываются и капитан первый выходит из лифта. *** Кирк слышал, что люди, наделённые некоторой властью, могут иметь комплексы или психологические проблемы. Что-то вроде того, что внешняя власть и твёрдость характера обусловлена внутренними проблемами и скрытыми фетишами. Замаскированная ущербность. Джеймс со смехом вспомнил эту глупость, но с напряжённо задумчивостью выпроводил мысль из головы. А сверхчеловек может иметь слабости? Конечно же, он сам стал свидетелем. Но парень до сих пор сомневался, что та пламенная и буквально вынуждающая сострадание речь не была наигранной уловкой или действием в драматической пьесе. Очередной идеальной крайностью практически идеального создания. Оказывается, идеал – весьма жуткое зрелище. Разрушенное ненавистью, буквально всесильное оружие или смертельный механизм, готовый в любую секунду запустить череду событий. Могучее, ужасающее, бессердечное. Спок по сравнению с этим «венцом творения людей» был приземлённым и понимающим. Что люди ждали от таких существ? Неужели блага? Джеймс едва подавляет грустную ухмылку. Гордое, мнительное, совершенное, идеальное. До безобразия идеальное и до безобразия хладнокровное. ***

I wanna kiss you but I wanna too much I wanna taste you but your lips are venomous poison You're poison running through my veins

Рука сломана. Боль пульсирует, то сбавляя свой напор, но опять резко накатывая и заставляя онемевать конечность. Пальцы другой руки затекли и покраснели, кровь приливает к ним, оставляя белеть костяшки. Джеймс держится за что-то холодное и железное, цепляется здоровой рукой и старается удержать равновесие. Вокруг всё залито ярким белым светом. Камера. Идеально-белые стены, на которых отпечаталось одно большое тёмное пятно. Оно смазывается и ритмично двигается, с каждым толчком пуская по телу смешанный импульс боли и удовольствия. Отвращения и возбуждения. Всё плывёт. В уголках глаз скапливается влага, изо рта вырываются громкие стоны. Язык отчаянно бьёт по нёбу, иногда западая. Ноги соскальзывают с холодной скамьи, но парень цепляется скользящими подошвами. Кирк не видит лицо Хана. Он его не видит так же отчётливо и ясно, как тогда, когда его руки обхватили его голову и раздавили, чтобы кровь брызнула в разные стороны, а остатки мозга с черепом маленькими осколками разлетелись по смятой простыне. Весь Сингх – чёрное размытое пятно, бесшумно вбирающее ртом воздух и вбивающееся с ужасающей силой в его бёдра. Сфинктер при каждом движении члена отдаёт адовой болью – Джеймса пронизывает ощущение, что его насилуют не в первый, не во второй раз. Мышцы сокращены, но позволяют попасть внутрь тела. Снизу всё саднит и колет, иногда пошло хлюпает. Боль окружает и переполняет всё, одновременно сменяясь в какие-то моменты на безумное и нереальное удовольствие. Мазохистское удовольствие. Хан одной рукой придерживает бедро, а второй придавливает к скамье сломанную руку. Под его сжавшимися в железной хватке пальцами интенсивно пульсирует кровь, бежит по венам к больной конечности. Свет ослепляет. Кирк тянется свободной рукой к относительным очертаниям лица Хана, стараясь нащупать холодную кожу, под которой остро чувствуется та самая скула. Скула, по которой хотелось ударить вновь, пока на ней не покажется красная отметина. На удивление, ладонь быстро останавливается сначала на щеке, а затем на шее, оплетая её и притягивая мужчину ближе. Джеймс закрывает глаза, не в силах смотреть в этот ослепляющий белый цвет. Судорожно ловит пересохшими губами воздух и губы Сингха. - Сильнее, блядь… - губы Нуньена, в отличие от его кожи, горячие, обжигающие, - чёрт тебя дери, сильнее… Поцелуи выходят смазанными и односторонними. Джим чувствует на подбородке и нижней губе размеренное и осторожное дыхание. В груди клокочет ненависть и одновременно восторг. «Как он так спокойно дышит?» - последняя мысль перед тем, как тело изгибается в судороге и внутри разливается горячее семя. *** Джеймс всегда знал, что он не последний человек по силе. Не последний по уму, по красоте, по сообразительности, по удачливости. Он не последний и даже далеко не средний. И всякий раз, когда он видел кого-то лучше него, в нём вспыхивало мимолётное раздражение и желание перебороть. Всего лишь на секунду, не больше. Это соперничество было в нём как в лидере, но он никогда не показывал его без надобности. Решение важнее принципа. Но взгляд Хана доводил его до пика, до бешенства. Мразь, ничтожество, погубившее множество невинных людей! Сила, пошедшая во вред. Глядя в глаза преступника, Кирка переполняло желание одолеть. Превозмочь и наказать. - Поплатишься, - это можно было прочитать как по губам капитана Энтерпрайза, так и по глазам. А по глазам и губам Хана нельзя было ничего прочесть. Он спокойно смотрел перед собой, и на его бледном лице не было ни одной эмоции. И это бесило больше всего. В отличие от Спока, Кирк не мог ни угадать, ни прочесть мыслей молчавшего. В том он и был удивителен. *** - Идеальный, да? Джеймс ухмыляется, глядя через замёрзшее по бокам стекло в капсулу с криогеном. По ту сторону исписанного ледяным узором окошка виднелось такое же бледное и спокойное лицо. Казалось, что он мог в любую секунду открыть глаза. Чёрные пряди лежали на высоком лбу, длинные ресницы покоились на щеках, скулы описывали тени. Всё такой же завораживающий своей идеальной и мощной красотой. Красотой, которую редкий может распознать. - Сверхчеловек… - поджимая губы и хмурясь, сглатывает ком в горле Джеймс. Внутри, загнанные чувства в угол, сжались и беспокойно заёрзали. Тишина в ангаре давила и угнетала. В последнее время всё вокруг капитана стало жутким и пугающим. Возможно, это его воображение, а может и нет. Пальцы касаются толстого стекла. Джеймс хмурится и тяжело дышит, с ненавистью и раздражением глядя на идеальное лицо. Внутри него, словно пустыня, по которой гуляет ветер. Мир замер.