Как он стал злодеем

      — Мама! Мамочка! — Вокруг воздух как будто сгустился. Петуния смотрела на племянника, заходящегося истерикой, и инстинктивно закрывала собой сына. Рядом с её щекой просвистела вилка. Гарри ревел, сидя на детском стульчике, стуча маленькими кулачками по столу. Вслед за вилкой просвистел нож. — Мамуля! — Фарфоровая чашка разбилась о дверной косяк, задев только подоспевшего на кухню Вернона. Осколок вошёл в его пухлую щёку, и он со страхом посмотрел на Дадли.       Поттер провёл у них дома всего неделю, но уже было видно, что мальчику трудно. Он постоянно плакал и искал маму, шутка ли, раньше Гарри был центром вселенной для своих родителей, а сейчас он просто ещё один ребенок. Петуния, конечно, старалась не обделять его вниманием, но Вернон был очень недоволен, когда она проводила с племянником слишком много времени. Однако истерики Гарри случались и раньше, но сейчас всё было по-особенному.       — Бери сына и иди наверх, — скомандовала миссис Дурсль, передавая Дадли в руки мужа. Она быстро, даже не задумываясь, подошла к племяннику и подняла его на руки.       — Мама! — всё заливался он, ровно до тех пор, пока не почувствовал тёплые женские руки вокруг себя. Он прильнул к тёте, утыкаясь мокрым носом в её плечо. Пухлые пальчики крепко сжали ткань домашнего платья, Петуния физически ощущала страх Гарри. Воздух вокруг начал немного разряжаться.       — Ну что ты, малыш, тише. — Она перехватила его поудобнее и начала убаюкивать, слегка похлопывая по спинке. — Тише, мой маленький медвежонок, мама рядом.       Гарри, кажется, совсем угомонился и начал тихо посапывать. Петуния не ненавидела сестру, она ей завидовала, но смерти точно не желала, и этот маленький осколок Лили был её шансом на искупление. Она могла заменить мальчику мать, а главное — хотела этого. С магией уж как-нибудь она справится. И не такие проблемы возникали в жизни юной миссис Дурсль.       Сыновья хорошо ладили друг с другом, и Петуние нравилось наблюдать за их играми. Гарри был очевидно менее крупным, но весьма сообразительным, он часто верховодил старшим братом и много его обнимал. Они счастливо лепетали что-то на своём и много носились вокруг. Сейчас оба мальчика строили какие-то баррикады из подушек и задорно прыгали через них. Оп! И Гарри перепрыгивает через огромную, по его меркам, стену, приземляясь на одну из подушек с другой стороны. Он радостно визжит и перебирает ногами в воздухе. Петуния пропускает тот момент, когда Дадли с разбега приземляется на Гарри, она опускает глаза на гладильную доску, чтобы поменять один из носков Вернона на второй, и, всего на секунду, снова чувствует, как уплотняется воздух вокруг, после чего слышен громкий детский визг. Петуния подняла глаза и увидела ревущего Гарри, погребённого под массивным Дадликом. Из носа её сына текла кровь, и он голосил чуть ли не сильнее Поттера. Петуния поставила утюг на основание и подошла к детям, чтобы посмотреть, что произошло и в каком состоянии мальчики.       — Мама! — заголосил Гарри, протягивая руки к ней, но Петуния всё равно первым осмотрела Дадли, выглядело так, будто у него сломан нос. — Мамочка! — жалобно повторил племянник.       — Гарри, подожди секунду. — Она несколько раздражённо посмотрела на него и принялась аккуратно вытирать кровь с лица сына, прикасаться к откуда-то взявшемуся отёку носа было страшно, но Дадли стоически терпел все её манипуляции.       — Мамочка! — у Гарри снова начиналась истерика. Его трясло, и он качался, лёжа на подушке, из стороны в сторону. Из носа ручьём валили зелёные сопли, а лицо раскраснелось от натуги. — Мамуля!..       Петуния давила в себе желание помочь и не обращала на Гарри внимания. В одной из японских книжек по воспитанию, что она прочла недавно, был совет о том, что ребёнка лучше игнорировать, если у него истерика, иначе они войдут в привычку.       — Мама! — визг Поттера заполнил всё вокруг. Где-то на кухне задребезжал фарфор. — Мама! — Петуния прижала к себе Дадли, понимая, что сейчас что-то случится. — Мамуля!       Нечто тяжёлое и неимоверно горячее впечаталось в её спину. Она пыталась увернуться, избавиться от обжигающего её спину утюга. Но ничего не помогало. Боль была невыносимая, Петуния завопила на весь дом, зная, что помочь ей некому, затуманенный взгляд скользнул на голосящего Поттера, она коснулась его коленки. Ноль реакции. Петуния продолжала её сжимать сильнее и сильнее, чтобы привлечь внимание Гарри, она впилась ногтями племяннику в кожу, и пытка наконец прекратилась.       Гарри всё также плакал, плакал и Дадли. Утюг лежал на полу позади неё. Казалось, она не может двинуться, потому что вместе с движением придёт и боль. Стойкая, она встала и подошла к зеркалу и, морщась от того, как пришла в движение кожа, повернулась спиной. На платье зияла дыра, и виднелся красный, почти кровавый, след. Петуния собралась, стиснув зубы, она попыталась вспомнить, что нужно делать при ожогах, но ничего путного кроме того, чтобы промыть рану водой, в голову так и не пришло. Она добежала до мисс Фиг, соседки, живущей через дорогу, чтобы та побыла с Гарри. Срочно нужно было отвезти Дадли в поликлинику.       Разве с Лили случались подобные приступы?              — Петуния, ты не понимаешь, он опасен! — Вернон орал на неё слишком громко, у Дадли и правда был перелом.       — Дорогой, он мой племянник, да, возможно, он особенный, но я должна стать хорошей матерью и для него.       — Дадли и ты пострадали, Петуния, и всё из-за этого!.. — Вернон посмотрел на резко притихшего Гарри, подбирая слова. — Монстра!       — Не называй его так. Тем более это полностью моя вина, я не уследила, и Дадли причинил Гарри боль. — Петуния стыдливо смотрела в пол. Ситуация была патовая, она понимала, что Поттер — всего лишь ребёнок, который нуждается в ласке и любви. Это она та, кто виноват. Жаль, Вернону не объяснишь.       — Как можно, выбирая между чужим и своим ребёнком, выбрать чужого? — Муж посмотрел на неё с отвращением. Его слова резанули по сердцу. Она не предпочитала Гарри Дадли, наоборот, всё случилось из-за того, что она любит сына больше всего на свете. — Ты последний человек, который виноват в смерти Лили, — говорит муж. И он попадает своими словами прямо в цель.       — Что, если бы мы были дружны и она не вышла замуж за Поттера и не уехала от меня?.. — заревела Петуния. — Это ведь я! Я всегда всё порчу!..       — Ну что ты, милая, — Вернон оторопел от слёз жены. — Ты ни в чём не виновата. Это всё маги. Эти отвратительные, опасные люди. Ты не могла её уберечь.       Он обнял жену, стараясь не задеть место ожога. Мистер Дурсль невероятно любил жену и сына, он никогда никому не позволил бы причинить им боль.              Приступы у Гарри всё учащались. Каждый раз, когда Петуния уделяла больше внимания Дадли или просто сын называл её мамой, Гарри приходил в ярость.       — Это моя мама, моя! — кричал в очередной раз Поттер на Дадли, и книжки залетали по комнате.       На визг Гарри прибежал Вернон, от вида испуганного сына и разъярённого, орущего племянника, его прошибла дрожь. Переполненный злостью, он начал приближаться к мальчикам. Его ударило одной книгой, другой, Вернон видел, как так же книги врезаются в его сына. В гостиной как будто бушевал ураган. Он подошёл к Поттеру и потряс его, приводя в чувства, но племянник всё ещё орал.       — Мама Петуния только моя!       Вернон не придумал ничего лучше, чем просто применить силу. Он больно стукнул Гарри по щеке, стараясь привести его в чувство. И это наконец помогло. Книжки рухнули на пол. А Поттер сидел и хлопал глазами.       — Папа? — обратился он к Вернону, как будто пытаясь узнать, за что его ударили.       — Не называй меня так, мерзкий выродок, — испуганно бросил мистер Дурсль и, подняв сына на руки, выбежал из комнаты.                    — Он больше не будет спать с нашим сыном в одной комнате, — выдал Вернон за завтраком, после того, как приступ накрыл Поттера во сне, и тот чуть не придушил Дадли.       — И где же он, по-твоему, должен спать? — с вызовом спросила Петуния.       — Чулан под лестницей — на большее я не согласен. Там можно оборудовать отличную детскую.                    Гарри стал кидаться на Дадли и Вернона с кулаками, и Петуния не понимала, в чём причина его необоснованной жестокости, пока однажды не увидела, как Вернон справляется с приступами. Мальчика эффективнее всего останавливала физическая боль. Вернон поделился своим наблюдением с Петунией, и это привело её в ужас. Пока ей самой не пришлось ударить Гарри.              Петуния смотрела на лицо четырёхлетнего племянника и видела в его глазах немой вопрос: «И ты, мама?» Её корила совесть, и места она себе не находила, но это был единственный способ помочь сыну. Поттер смотрел на Дадли с угрозой, приставив к его горлу садовые ножницы. Мальчики играли в саду и опять что-то не поделили. В её голове промелькнула лишь одна мысль: «Нужно спасти сына». Она преодолела расстояние от выхода в сад до мальчиков за какое-то невероятно быстрое количество времени. Петуния силой дёрнула Гарри за шиворот, а когда увидела испуганное лицо сына, в ней взыграла ярость.       — Ты наказан и будешь сидеть в чулане до прихода Вернона! — взвизгнула она.       — Но мама!.. — казалось, Гарри хотел что-то сказать, но в голове была только одна мысль: «Он ненормальный, как и все эти маги, НЕНОРМАЛЬНЫЙ!»       — Не называй меня матерью, — буркнула она и тут же пожалела. Не нужно было ей это говорить. — Иди в свой чулан и подумай над поведением.                    Иногда Петуние казалось, что мальчик намеренно пытается привлечь её внимание и выводит её из себя, чтобы она его специально наказала. Мелкие пакости, недоделанные задания, игнорирование её приказов. Миссис Дурсль подыгрывала племяннику, со злобой оставляя синяки на его маленьком теле. Он был таким же, как и Лили, просто жаждал внимания. Ну так пусть получает.       Она испугалась себя, когда пятилетний племянник свалился с температурой, ей пришлось обмывать его тело, чтобы он просто не помер, и тогда она заметила, как много синяков на теле ребёнка. Он не жалел себя. Нет, они его не жалели. Тогда Петуния решила, что больше никогда его не тронет.       Пока не случился следующий приступ. А потом следующий. Следующий. И следующий.       Она себя корила за каждый свой поступок по отношению к племяннику, но ничего не могла с собой поделать. Каждый раз после очередного скандала, после очередного приступа Гарри, втайне от мужа она приходила в чулан под лестницей, притаскивала шоколад и спала на кровати с Гарри.       — Ты же простишь меня, Гарри? — шептала она, поглаживая голову племянника. — Ты был невыносим, не поступай больше так. Ты просто выбора мне не оставляешь.       Гарри молчал и спокойно принимал ласки, и смотрел куда-то за неё, Петуние оставалось только догадываться, что именно у него на уме.       А потом она перестала себя сдерживать совсем, сама себя убедила, что Поттер не может поступать иначе. Она стала с ним разговаривать ором, подавляла его, доминировала. Ей даже иногда приносило удовольствие это безоговорочное послушание и раболепие мальчика. Хотелось ударить его за каждый незначительный или глупый проступок, чтобы он уяснил, кто здесь главный. Она даже тешила себя надеждой, что, может, магия совсем исчезнет из мальчика, если они достаточно хорошо над ним поработают.              В ушах Гарри всё утро трещал визг тётки. Что? Ну что он опять сделал не так? Ему было девять лет, и он учился уже в пятом классе. Каждый раз, когда Гарри шёл в школу, он словно выдыхал. Там было весело, даже несмотря на Дадли с его дружками, учителя в основном вели себя с ним приятно, а ещё можно было где-нибудь запрятаться.       Гарри стоял перед учительницей английской литературы и рассказывал ей какую-то невероятно захватывающую историю. Он специально взъерошил волосы так, чтобы было видно его красные от утренней взбучки уши, а после поправил манжеты рубашки, оголяя запястье, надеясь, что мисс Освальд обратит внимание на его синяки. Но всё было напрасно, она была слишком увлечена обсуждением «Робин Гуда». Хорошо, хоть так. Мисс Освальд нравилась Гарри, она была невнимательной, но разрешала ему оставаться с ней после уроков и разговаривать о прочитанном. У мисс Освальд были ласковые руки и добрые глаза, её медные волосы красиво играли в солнечных лучах, делая из неё почти фею. А ещё благодаря ей он приходил домой гораздо позже.       Сегодня все школьники получили бланки с оценками, на которых нужно получить подпись опекуна. По математике было «ниже ожидаемого», и Гарри только мог догадываться, будут его ругать или нет. Точнее, не так. Он точно знал, что дядя его отругает и лишит еды на неделю минимум. Тут он всегда был последовательный, за проступком следовало наказание, а проступками он считал всё, «что может запятнать чести семьи Дурсль». Гарри иногда казалось, что он сам один большой проступок. А вот тётя оставалась загадкой. Она может пропустить всё мимо ушей и просто расписаться, может стать невероятно жестокой, и Гарри получит новую порцию тумаков, а может сначала обругать, а потом прийти извиняться и принесёт шоколад. Этот вариант был даже более предпочтительным, чем другие два, но от каких факторов зависит её поведение, Гарри так и не смог разгадать. Оставалось уповать на удачу.       Когда он пришёл домой, ни тёти, ни Дадли не было. Видимо, повезли младшего Дурсля на фортепьяно. Гарри решил подготовиться к их приходу, он навёл порядок в гостиной и на кухне, приготовил ужин и сел смиренно делать уроки.       Звук дверного замка отозвался дрожью в теле. Гарри оторвался от учебника по естествознанию и сглотнул слюну, ожидая страшного суда. Он старался убрать каждую соринку, убрать каждую мелочь, чтобы придраться было не к чему, потому что от строго взгляда тёти никогда не скрывалось ничего.       — Гарри, — крикнула тётя, — я же говорила тебе убраться! Почему дома снова беспорядок?       Поттер почувствовал, как пылают щёки и болью отдают уши.       — Тётя Петуния, я всё убрал, как вы и говорили, — покорно сказал он, когда миссис Дурсль вошла на кухню. — И ужин приготовил.       — Хм, — Петуния хмуро осмотрела кухню. Всё выглядело идеальным. Она, слегка покачивая бёдрами, подошла к металлической раковине и увидела губку для мытья посуды на её дне. — Сколько раз я говорила класть губку в ванночку для неё?       — Простите, тётя, я забыл.       — Ты вечно всё забываешь, бестолочь! — метнулась она злобно к Гарри.       Мальчик успел только подумать, что вариантов осталось всего два. Петуния схватила его за ухо и потащила к раковине. Она силой начала наклонять его голову, чтобы он уткнулся носом в губку.       — Не понимаешь как человек, буду, как нашкодившего котёнка, тыкать носом в твоё дерьмо.       Внутри разливалась ненависть и к ней, и к дяде, и к Дадли, и к подобной жизни вообще. Хотелось сбежать, и холод улиц пугал не так сильно, как перспектива быть вечно с этими тремя садистами.       — Тётя, пожалуйста, я так не буду! — взмолился он, из глаз потекли предательские слёзы. Он ненавидел казаться слабым перед ними, пытался терпеть. Но было так чертовски обидно, Гарри старался, наводил чистоту, и одна маленькая оплошность свела все его старания к нулю. Но ничего, он ещё может воспользоваться ситуацией. — Тётя, прости, я просто забыл! Тётя, пожалуйста! Мама!       Петуния резко отстранилась от него.       — Не смей меня так называть, — плюнула она.       А Гарри стоял, прикрыв рот руками. Слёзы закрывали ему глаза и болью сползали по разгорячённым щекам. Это слово, запретное и таинственное, само вырвалось из глубин груди. Но сейчас это было даже почти на руку.       — Иди в чулан и не выходи оттуда до утра. Не смей показываться на глаза!              А ночью она пришла снова. Каждое её прикосновение было наполнено любовью и нежностью. Петуния ладонью стёрла солёные дорожки от слёз на щеках Гарри, она как обычно обняла его и легла рядом, тихо зашептав в макушку:       — Гарри, солнышко моё, прости меня. Ты просто не оставляешь мне выбора, — тихо говорила она, вдыхая запах его волос.       Прикосновения тёти казались Гарри невыносимыми. Он знал, что у тёти всегда был выбор.       — Давай договоримся, ты перестанешь так себя вести, а я не буду на тебя срываться. Мне самой невыносимо больно от того, что ты заставляешь меня так поступать. Хорошо?       Гарри лишь коротко кивнул в ответ, он злобно думал, что все эти слова и прикосновения не имеют смысла. Его никто всё равно не любит. Тем более тётя.       — Вот и славно, касатик, — тётя благостно поцеловала его в макушку. — Дадли сегодня отдал его отчёт за триместр, разве тебе не нужна моя подпись тоже?       — Нужна, — вот она и попалась! Гарри всегда старался обернуть любую ситуацию себе в плюс. Он достал аккуратно сложенный листок и включил тёте свет. Она с улыбкой рассматривала его оценки, как будто даже заинтересованно.       — Какой ты у меня умненький, — улыбнулась она и потрепала Гарри по голове, тот чуть заметно инстинктивно вздрогнул от резкого движения её руки. — А про математику мы дяде не расскажем. Будет нашим маленьким секретом. Я тоже никогда не была сильна в ней.       Тётя подмигнула и полезла в карман домашнего платья, из которого достала горсть ирисок.       — Мои любимые, — радостно улыбнулся Гарри, он обнял тётю за талию, хоть и не хотел делать этого, хоть ему и было противно, но так было нужно.       Эти конфеты в итоге ему пришлось растягивать на две недели, потому что Дадли за завтраком рассказал про табель отцу, и несмотря на заверения Петунии, что у Гарри всё хорошо, Вернон решил всё равно его проверить. И лишил еды на две недели. Как получить выгоду из этой ситуации, Гарри пока не знал.              — Гарри, тебя дома обижают? — внезапно спросила мисс Освальд во время их очередного разговора. Гарри встрепенулся и вскочил на ноги, как ужаленный. Что ему делать? Что говорить? Он всегда надеялся, что кто-то заметит, что с ним что-то не в порядке. Но он боялся, что его осудят и скажут, что он сам виноват. Поэтому сейчас в нём обитали страх напополам с радостью. На него обратили внимание — вот, что важно. Он поправил свою рубашку, обнажая новые синяки на ключицах. — Быть может, обижают одноклассники?       — Нет. — Его ладошки вспотели, и видел он только взволнованный взгляд карих глаз мисс Освальд. Учительница сидела вполоборота и немного подавалась к нему навстречу. Можно ли ей доверять? — То есть, я сам виноват.       — За что тебя наказывали? — мисс Освальд мягко взяла его за руку.       Гарри подавил рвотный позыв от отвратительного проявления нежности. Нет, дальше точно ничего хорошего не произойдёт. Он вырвал руку из её ладони и побежал. Через несколько дней Гарри слышал, как мисс Освальд ругалась с директором, а он объяснял ей, что дела семейные — это дела семейные, и лучше в них не лезть.       А потом мисс Освальд исчезла, на её месте появилась миссис Ноубл, старая женщина с чёрствым сердцем. Она ненавидела детей и не разрешала Гарри оставаться после уроков. Было обидно, что единственный взрослый, готовый заступиться за него, исчез, даже не сказав и слова. Гарри чувствовал, как будто его предали. Он никогда ничем не обладал по-настоящему в этой жизни. И мисс Освальд, их маленькие разговоры были единственным, что принадлежало только Гарри. Теперь он снова один.                    Обладать палочкой, совой и огромным счётом в банке нравилось Гарри гораздо больше, чем не обладать ничем. Он ещё не до конца осознал, что именно с ним происходит, и не понимал, как к этим изменениям относиться. Будут ли его травить в школе? Будут ли отправлять к Дурслям на каникулы? Какие будут учителя? Соседи по комнате?.. Он был в тотальном режиме сбора информации. Нужно было приспосабливаться и впитывать, как губка.              Гарри шёл по длинному коридору вагона, все купе были заняты, и он рисковал ехать в тамбуре. Внезапно Поттер увидел мальчика с платформы, его мама помогла Гарри пройти через барьер. Паренёк был совершенно обычным, только его волосы… Такие же медно-медовые, как у мисс Освальд. Мальчик увидел Гарри и помахал ему рукой, призывая зайти, он широко улыбался и совсем не стеснялся знакомиться. Интересно, его мама, больше похожая на взволованную наседку, обращалась с ним так же, как Петуния с Гарри? Наверное, нет. Тогда бы он знал, что улыбаться незнакомцам может быть опасным.       — Меня зовут Рон, Рон Уизли, — представился парень.       Его веснушчатое лицо было словно солнцем поцелованное. Его, наверное, любят все: и мать, и отец, и братья, и сестра. Он был всем, чем хотел быть Гарри, и вот сейчас этот Рон дарил свою искреннюю улыбку ему. Сможет ли он заменить мисс Освальд в его сердце? Станет ли он тем, чем обладает только Гарри? Было бы хорошо. А сейчас Гарри нужно было копировать эмоции Уизли, потому что сам он не понимал, что должен чувствовать.              — Знаешь, Гарри, мне кажется, любить нужно, избегая страсти. — Рон лежал у него на коленях и смотрел куда-то в даль. — Любить нужно из нежности, страсть — извечный недруг истинной любви. Не желать обладать, а желать делиться. — Уизли посмотрел на него как-то странно, Гарри знал, что с его философствованиями нужно согласиться и промолчать, тогда всё будет хорошо. Но какая-то злобная фурия внутри поддевала его. Гарри нуждался в проверке Рона. На что он готов, чтобы быть с ним? С чем он смирится, чтобы полностью ему принадлежать?       — Согласен, вот с нежностью люблю я тебя. — Гарри внутренне передёрнуло от этих слов. Он всё ещё с трудом переносил осторожные прикосновения Рона. — А страсть я удовлетворяю с девчонками с Хаффлпаффа и Рейвенкло. Всё справедливо.       — Всё справедливо, — произнёс Рон и отвернулся в сторону.       Гарри нравилось доставлять ему боль, проводить проверки его преданности. Рон полностью заменил мисс Освальд. Даже больше. Рон теперь стал его.