С Днём рождения, Кадзуха

      Тишина. Теплый ветер треплет кроны деревьев, шепчет добрые слова и укутывает в спокойствии, расслабляет. Сумеру божественен в своей ночной прохладе и красоте изящных зданий, возведенных гениальным дуэтом талантливых архитекторов и матери-природы.       Лишь недавно на корабле стихли веселые голоса и смех, что раздавались чуть ли не целый день, с самого утра и до поздней ночи. Южный крест всегда достойно поздравлял всех членов своего экипажа с важными для них событиями, и Кадзуха — не исключение. Этот день рождения с кучей подарков, поздравлений, выпивки и бесподобных блюд сумерской кухни запомнится ему надолго, ведь даже их путям с Путешественницей вновь удалось пересечься. И всё же, приятно было ненадолго остаться в одиночестве, переосмыслить всё и с улыбкой прикрыть глаза, заправляя выпавшую на лицо прядь распущенных, слегка спутанных волос и глубоко вздыхая.       Ветер срывает с дерева маленький листок, кружит с ним в игривом, нежном танце, а затем мягко приземляет на ладонь самурая, оставляя невесомый поцелуй на щеке. Каэдэхара подносит листок к губам. Закрывает глаза, тихонько вздыхает. На секунду кажется, что весь мир замолкает. В безмолвном изумлении замирает и глядит на то, как светловолосый легко извлекает из маленького дитя природы мелодию, тонкую, изящную. За горизонтом плавно и неспешно восходило рыжее солнце, на корабле постепенно начали просыпаться матросы.       С ветром доносятся мелодичные звуки, а иногда и голоса знакомых людей.       Да, я услышал тебя, потому пораньше поднялся на палубу, чтобы встретить.       Кадзуха ждёт. Он не просто так стоит, смотря на улицу перед собой. Кадзуха слышит, чувствует. Знает, что он придет.       Ненадолго отводит взгляд — рассматривает небо, застланное розоватыми пушистыми облаками. А потом слышит шаги. Тихие, замедленные от терпкой, вязкой неуверенности. Отводит руку в сторону, позволяя листку, мирно лежащему на ней, легко соскочить с ладони и вернутся в дурманящий танец с ветром. Не спеша произносит: —Уносит листья и треплет парус ветер. Старый друг, здравствуй.       И поворачивается. Сердце вздрагивает и, кажется, останавливается, стремительно уходит в ноги, столь же быстро возвращаясь, чтобы забиться чаще. А на лице счастливая, лёгкая улыбка. Спокойный взгляд мимолётно пробегается по стоящему перед ним, и немного пугает тем, что почти не узнаёт в нём того, кого видел в последнюю их встречу. Скарамучча так изменился. Белоснежные одеяния сменились на темные — только фиолетовые вкрапления никуда не делись. Шляпы на нём не было, вероятно, не видел необходимости надевать при такой погоде. А взгляд… В нем Каэдэхара больше не был в силах разглядеть этот блеск и обволакивающую мягкость. В нём остался один сплошной холод и пустота, и только лишь одного не изменилось. Ронин всё так же утопал в них, будто в зыбучих песках бескрайней сумерской пустыни, даже не пытаясь сопротивляться. И несмотря на колющее чувство в душе от всех этих перемен в чужой наружности и внутренности, от него всё так же веяло родным теплом.       Куникидзуши тоже смотрит, внимательно и с лёгкой растерянностью. А вот Кадзуха совсем не изменился. Всё такой же расслабленный взгляд, спокойная улыбка и драгоценные сияющие рубины вместо радужки глаз. Да только всё равно заметно, что шрамов и в душе, и на теле, стало гораздо, гораздо больше. Прошло столько лет. Так много, что Скар уже и не помнит. Он не знает, зачем пришёл, почему. Его что-то привело сюда, но что конкретно — не ясно. Быть может та самая пресловутая судьба, в которую он вовсе не верил, когда как старый друг ей поклонялся. Друг… Простил ли Кадзуха его за то, что он сделал? О чем думает прямо сейчас? Так тяжело смотреть ему в глаза. Непонятное чувство зародилось где-то в глубине и осталось неприятным осадком, и оттого было страшно. Ему казалось, что в этой металлической клетке искусственно созданного тела больше не осталось ни единой эмоции, и вот, его поглощает неуверенность и страх, но между тем и ощущение какой-то щемящей нежности и радости.       Они стоят неподвижно какое-то время, смотрят друг на друга, не в силах оторвать взгляд. Могло невольно почудиться, будто время и вовсе остановилось. Но ровно до тех пор, пока неуверенность в брюнете будто ничтожную ветку не переламывает одно единственное желание. Он сдвигается с места, поначалу неосознанно, но затем ему требуется всего пара быстрых шагов, чтобы оказаться в объятиях в тот же момент распахнувшего руки Каэдэхары. Они вновь стоят неподвижно и тихо, но теперь совсем рядом, вплотную друг к другу. Пальцы слегка подрагивают и невольно сжимают одежду на чужой спине. Кадзуха чувствует давно забытый запах, и тогда же его с головой захлёстывает волна воспоминаний, топит и тянет на самое дно. Но там, на глубине, вовсе не холодно. От воспоминаний веет лишь теплом и умиротворением, несмотря на все пережитые между ними невзгоды, и сердце всё ещё трепещет, не в силах успокоиться. —Ты сильно изменился. Я так рад тебя видеть. —тихонько шепчет и улыбается, прижимаясь сильнее. —Спустя столько лет, единственное, что изменилось, так это твой рост. —отвечает так же тихо и усмехается, накручивая прядь белоснежных волос на палец. —А ещё от тебя несёт выпивкой.       Кадзуха издает хриплый неслышный смешок, пока брюнет сначала морщит нос, но затем немного отстраняется, чтобы посмотреть самураю в глаза. Они опять смотрят друг на друга. Оба с лёгкой растерянностью, но неприкрытой радостью, и сердце беловолосого начинает биться только чаще, когда он видит, как тот приближается. Касается своими губами его, мягко и почти невесомо, мимолётно. Но даже такая, казалось бы, малозначимая вещь, вновь волной омывает и топит в теплых неопределенных чувствах. —С днём рождения, Кадзуха. —Скарамучча улыбается, и ронин закрывает глаза, утыкаясь лбом в чужое плечо.