.
.
Будильник, звенящий уже который раз; наверное, пятнадцатый. Хёнджин жалобно-устало мычит куда-то в подушку, а потом тушуется, когда слышит рингтон своей мобилы, а потом, читая имя звонящего, демонстративно закатывает глаза и закусывает губу, потому что знает, что на другом конце его уже готовятся покрывать различными ругательствами. И что, что Хван старше? Правильно, ведь Ян Чонин всё равно сейчас жестко пошлёт его нахуй и даже краснеть не будет. Но, впрочем, это уже то, к чему он привык. Это было уже что-то вроде дважды два — четыре: общепризнанный факт. — И ты всё также мне звонишь… — голос пытается казаться максимально жалобным, чтобы аж слёзы на глазах у собеседника навернулись, — Неужели тебе совсем не хочется, чтобы я поспал подольше? Совсем не заботишься о здоровье таких дедов, как я… — Мда уж, — цокают по ту сторону, — Но про деда ты верно подметил, хвалю. Очень похоже, даже сейчас, — Хван уже хотел было вставить слово, но его тут же перебивают, — Но меня всё же это мало ебёт. Давай поднимайся, через час жду в аудитории, дорогуша, — и сбрасывает. Через час… Как же. Ему хотя бы через два там появиться, это даже в лучшем случае. Наверное, надо было на что-то спорить, чтобы было интереснее. Да даже хотя бы на того страшного Хагги Вагги в киоске около остановки. Пусть он совсем не нравится Хёнджину, но ощущать свою победу — это более важная часть, нежели сам приз. Хотя, может, игрушка не такая уж и страшная. Чонин вот постоянно плачется ему о том как сильно он хочет его; а ещё говорит о том, что дома у него есть его подружка Кисси Мисси… Да уж, Джинни, наверное, уже слишком отстал от жизни. Рутинное приготовление яичницы, которая очень плохо отходит от сковородки; пересоленная ещё, в конечном счёте, просто потому что Хван криворукий. «Влюбился, да?»: всегда говорила ему мама на такое, что надоедало, но сейчас он горько, даже намного больше обычного, усмехается по этому поводу. Наверное, на него так влияет эта пасмурная осенняя погода за окном. Дождик настукивает ритм по подоконнику: так бы под него и уснуть, а не гнать на другой конец города на метро. Хотя оно, будем честны, его успокаивало. Правда не в час пик, когда люди толкаются, так и норовясь сбить тебя с ног; так ещё и постоянно ругаются с тобой, словно им так хотелось потратить свои лишние нервные клетки на человека, с которым они больше никогда не встретятся. Но плюсов было несомненно больше: запах какой-то такой родной и успокаивающий, а сильные покачивания — это отдельная привлекательная особенность. Правда, на зелёной ветке такому явно не радуешься с этими их старыми шумными поездами… Хёнджин завязывает свои длинные блондинистые волосы в тугой хвост, попутно ругаясь о том, что к первой паре он не успевает. Хотя, скорее, он больше разглагольствует и хочет пожаловаться. Вроде недели две назад он только осветлился, а тёмные корни уже выглядывают… Это всё, конечно, слегка утомляет. Но ему безумно нравится то, как ему идёт его новый образ, поэтому в ближайшее время он явно не планирует перекрашиваться. Только если его совсем сильно не ебанёт какая-нибудь идея. Хван с характерным звуком закрывает квартиру на ключ и быстро бежит по лестнице со своего третьего этажа, параллельно обращая внимания на запах сигарет, который даже чересчур сильно ударил ему в нос, как только он вышел на лестничную клетку. Вроде, как он слышал, прежние соседи, постоянно курящие здесь свои вонючие папироски, давно умерли, поэтому Хёнджину стало интересно кто же в этот раз нарушает правило «Не курить в подъезде»; хотя ему думается, что многим безразличен вот этот маленький стикер с крестом, наклеенный прямо под окном. Всё равно каждый раз он замечает тлеющую сигарету в мисочке, стоящей на подоконнике. Правда на этот раз сигареты не такие удушающие, наверное, даже приятные. По крайней мере, это не вызывает у Хвана удушья, как те, которые курил его отец. Они как будто пробирались ему прямо в лёгкие, когда бедный мальчик заходил на кухню, чтобы взять бутылочку колы. И даже на просьбы о том, чтобы курить хотя бы на балконе, отец не реагировал никак. Наверное, о том, что он ушёл из его жизни, Хёнджин не будет жалеть никогда. Противно это всё до такой степени, что блондин дал себе слово, что никогда не начнёт курить, чтобы не стать таким, как его родитель. Он понимал, что это глупо, потому что они оба были кардинально разными людьми; скажем честно, Хван старший был мудаком тем ещё, наверное, вы даже устанете перечислять все его проёбы — не останется не загнутых пальцев на руках. Наверное, поэтому его мама и не выдержала: ушла из его жизни просто в какой-то момент. Хван, скорее, не может её винить в этом, он сам прекрасно понимает насколько тяжело было находится с этим человек в одной комнате; Джинни уставал от него даже просто находясь в квартире: запах сигарет не был такой проблемой, как, например, его постоянные крики на мать, или постоянные его похождения в ночи, когда он возвращался домой полностью в хламину. Вся атмосфера в доме была наполнена дискомфортом, от которого трудно было дышать, да даже страшно: мало ли что с тобой сделать могут. Наверное, всё это повлияло на психику его матери хуже, чем Хёнджин мог предположить. Спустя некоторое время до него дошли вести от дальних родственников, что она закончила жизнь самоубийством. Хван не может вспомнить, что он чувствовал в этот момент. Наверное, толком и ничего?.. Слишком давно уж эти люди стали ему безразличны, чтобы он переживал об этом. Остались лишь некие отголоски приятных воспоминаний, которые он когда-то пережил вместе с ней и, боже упаси, с отцом. Первое время в квартире было тяжело: атмосфера всё также оставалась непосильной для его морального состояния, даже если учесть тот факт, что на тот момент времени ещё чёрноволосый Хёнджин жил один. А потом как-то всё само пошло в лучшую сторону. Осознание того, что никто его теперь не тянет вниз и не останавливает, дало ему некую мотивацию двигаться дальше; а понимание, что только он один теперь способен вывезти самого себя, заставило его осознать, что он просто «задохнётся», если не возьмёт себя в руки. И так всё и получилось… В ближайшее время к нему должен переехать Чонин, который теперь будет доставать его не только в универе и по телефону, но ещё и в его собственной квартире. Что за ужас. Но, на самом деле, Хёнджин сейчас максимально счастлив. Потому что он справился, он больше не одинок в этом мире; его не поджидает опасность каждый день; он больше не боится быть собой..
.
«Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция — Таганская.»
Хван по пути в универ бесцельно листает новостную ленту, параллельно следя за тем, на какой он вообще станции. По его внутренним часам, на нужной он будет уже через минут десять. Он планировал провести это небольшое мгновение за забегом в Subway Surfers или, на крайняк, посмотреть какая у него первая-то пара вообще, но его отвлекает слишком неожиданное уведомление из Телеграма, наверное, от не очень непредсказуемого собеседника. лошок 100ур ты долго ещё?я
через 15 минут буду. угомонись, мелочь
После этого он отключает телефон, предварительно поставив его на беззвучный и включив какую-то инди-рок группу на фон. Хёнджин бегло кидает взгляды на табло с остановками, пока он наконец не видит свой пункт назначения — любимая Новослободская, на которой находится его любимый университет. Что может быть чудеснее, чем первая пара в понедельник, на которую тебя силой потащили? Наверное, множество вещей… Блондин не жалеет о том, что решил надеть тёплое пальто и взять с собой наконец-то зонт, потому что Чонин ему постоянно выносит мозги насчёт того, что тот, дундук, заболеет. Первому ничего не остаётся, кроме как усмехаться и отшучиваться от младшего, предварительно взъерошив тому его розовые волосы, на что Ян кряхтит и говорит только о том, что прибьёт его, но Хван-то знает, что нет. Конечно же, он не заводил бы шарманку по поводу зонтика каждый раз, если бы не волновался за старшего, а всё вот это — лишь повод повредничать и показать характер, наверное, не всегда настоящий. Хван же знает какой он на самом деле. Ранимый донельзя, плачущий над различными фильмами и дорамами, но не признающийся в этом никогда. Он не хотел скрывать своей мягкой натуры: всегда предлагал помощь напрямую, заступался за всех, кому нужна была помощь и излишне показывал свои эмоции — всё это сыграло с ним злую шутку, наверное. Он подвергся издевательствам со стороны каких-то уебков, которым очень нужно было казаться сильней на фоне остальных, а привлечение внимания за счёт вот таких вот людей, как Чонин, очень сильно играло им на руку. «Сопливый мальчик, ведущий себя как баба» — о боже, не сосчитать сколько раз Хёнджин слышал всю эту мерзость из ртов этих поганых ублюдков. Они кривили какой-то отвратительный животный оскал каждый раз, когда они встречали на своём пути ни в чём неповинного младшего, и просто втаптывали в грязь каждый раз его веру в лучшее. Хван очень долго терпел подобное в сторону Чонина: всё же это не в его натуре помогать всем подряд, хотя он очень сильно не завидовал всему происходящему с несчастным мальчиком, да и будем честны, жалко было до жути. Но недолго он сохранил своё терпение и непричастность. По крайней мере, до того момента, пока кто-то из этих оболтусов не обмолвился темой, которая для Хёнджина была уж чересчур болезненной. И тут уже было дело чести — оказать помощь тому, кто тем более не заслужил таких слов. В конечном итоге, он вступил на защиту слабых. Но тут, к сожалению, не получилось всё как в типичной дораме: пару раз всё-таки пришлось получить в нос от тех, кто был выше в этой тупой установленной иерархии, но старший был рад увидеть благодарность в чужих глазах, которые так невинно смотрели на него в ответ. С того момента они стали неразлучны: они оба впустили друг друга в собственные жизни и не пожалели об этом, потому что сейчас не представляют своё существование друг без друга, как будто вдвоём были связаны невидимой ленточкой. Не идеальной, конечно: было множество ссор, падений, Чонин стал более отрешённым, закалился, а Хёнджин совсем немного не понимал его в некоторые моменты. Но это не помешало им сохранить свою дружбу до этого момента, потому что забыть всё то, через что они вместе прошли из-за маленькой минутной ссоры, — глупость. И они думали так каждый раз, когда между ними случались разногласия. Да и тем более, разногласия сходили на нет каждый раз, когда Хёнджин приходил к Чонину заплаканный после очередного скандала дома; и наоборот — если у Чонина случались неудачи, старший оказывал ему такую же поддержку. В такие моменты, казалось, что только они есть друг у друга; хотя, наверное, так и было на самом деле. Только они видели слёзы друг друга — больше никому такого не было позволено.Блондин уже подходил ко входу в университет, когда почувствовал как его шлёпают с характерным звуком по спине; старший тушуется пару секунд, чуть ли не роняет зонтик на мокрый асфальт, но по смеху сзади понимает, что можно не злиться. Чонин выглядит прям-таки настоящим солнцем посреди пасмурного дня, освещая своей улыбкой серость вокруг. Хёнджин невольно улыбается в ответ, но всё равно не может не устроить ему тираду о том, кто всё-таки младший в их компании. Ян театрально закатывает глаза и угукает, наверное, для приличия, а Хван и так понимает, что тот не изменится. И, наверное, к счастью. — Долго ждал момента, чтобы дать мне пиздюлей? — Не настолько, чтобы я замёрз, поэтому не волнуйся — тебя не поджидает ещё один такой же неожиданный удар под жопу, — усмехается розововолосый, поднимая взгляд на блондина, который лишь строит недовольное лицо. Чонин выглядит уж слишком увлечённым тем, что происходит в его телефоне и теперь настало время Хвана усмехаться. «Ох уж эти влюблённые идиоты»: думает он каждый раз, когда видит младшего, который в очередной раз улыбается бездушному мобильнику. Хёнджин точно не скажет в какой момент началось вот это вот всё, но по его скромным подсчётам младший уже более двух месяцев выглядит вот до такой степени окрылённым; он даже намного меньше начал язвить и больше улыбаться, чему старший был несказанно рад, потому что ему казалось, что он очень давно с такой частотой не наблюдал улыбки на чужом лице. — Неужто Сынмин снова беспокоит тебя? — с иронией замечает блондин, заглядывая через правое плечо в телефон собеседника. Тот же сразу тушуется, краснеет и убирает аппарат из поля зрения под невольный смешок обращающегося. Стоит признать, его забавляет эта реакция каждый раз, хотя Нинни давно понял, что Хёнджин в курсе всего происходящего, — Да ладно тебе… — Хорош меня дразнить… — Ян выглядит слишком мило с красными щеками, при этом ещё пытаясь казаться грозным. — Да если тебя не дразнить — ты расслабишься… — Хван приобнимает того за плечи под недовольное бурчание, — Пойдём грызть гранит науки, пупсик, а то опоздаем, — Чонин демонстративно кривит лицо и делает звук «Буэ-э-э» на это прозвище.
.
.
Да, всё-таки приходить к первой паре — это явно не его. Блондин не понимает как младший может сидеть и не клевать носом, как он вообще просыпается в такую рань? Конспекты первого больше похоже на врачебный рецепт: какие-то чёрточки, ленточки, загогульки, не прочитать не одной буквы — вот развлечение-то. Ему хочется пошутить, что ему надо было идти в медицинский с такими способностями, но понимает, что, боже упаси, он там умрёт уже в первом семестре, если не в первом месяце. Лингвистика была всё же ближе, правда, честно, приходить на первые пары он больше не собирается… Хвану вообще показалось, что у препода случился немой шок из-за того, что он Джина увидел в такую рань в университете. Что ж, он тоже в шоке. В попытках не заснуть, он смотрит с надеждой на Чонина рядом, который старательно записывает все положения лекции себе в огромную тетрадь формата А4. Рядом с ним лежит телефон с открытым мессенджером, где первым чатом высвечивается чат с Сынмином, а потом — с Хёнджином. Он видит множество сердечек в первом, а потом уводит взгляд чуть ниже, замечая кучу матерящихся красных эмодзи; вот уж контраст. Хван невольно усмехается, а потом погружается в различные мысли в своей голове, чтобы отвлечься от усталости. Блондин вообще не помнит в какой момент его младший товарищ осознал, что в принципе способен любить парней. В их консервативном мире это было чем-то из ряда вон выходящего и, конечно, Ян, решившийся на поднятие данной темы, надеялся получить поддержку со стороны друга. И кто Хван такой, чтобы вообще сказать что-то против? Он понимал насколько тяжело жить с такой мыслью, что ты, оказывается, не входишь в общепринятые рамки «нормального». И ведь это всё совсем условно. Кто вообще сказал, что это «правильно»? Чонин тогда выпалил ему такую тираду о том, что он может начать его ненавидеть и всё такое, но он не сможет поменять себя и искоренить эту любовь к своему полу, а Хёнджин был просто в лютом ахуе, осознавая, что розововолосый настолько сильно боялся, что его отвергнут. Насколько огромен же этот страх? Насколько долго он обременял тебя? Что ты подумал, что даже твой лучший друг, с которым вы проходили и не такие трудности, отвергнет тебя… Хван до сих пор в растерянности. Не то чтобы он задумывался о том, кто ему нравится. В его голове это было всё немного проще, хотя он не солжёт, если скажет, что его не пугает перспектива «отойти от общепринятых законов». Наверное, эта установка с «нормальной» гетеросексуальной семьёй всё же отразилась на нём, потому что он не мог себя представить ни с кем, кроме как с девушками. Хотя он и не особо влюблялся в кого-то до этого: стандартные комплименты и взгляды на красивых девчонок — ничего более. Не думается ему, что это вообще можно назвать чем-то серьёзным. Поэтому он никогда не думал кто он — в этом не было необходимости. Но даже если что-то и случится, то он уверен, что его поддержат. Хотя, кто ещё это сделает, кроме Чонина. Значит, и волноваться особо не надо было.— Ты вообще когда планируешь съежаться? — интересуется Хван у младшего, попивая эспрессо без сахара из кафе рядом с университетом, в которое они благополучно сходили на перерыве, — Все уши прожжужал мне, а сам теперь тушуешься и от темы отходишь. Кто так дела делает? — Да хоть сегодня, — выпаливает собеседник резко, и давится своим рафом с солёной карамелью. Хёнджин с недовольным взглядом хлопает того по плечу в знак поддержки, а ещё мысленного пинка за то, что торопится, — Кха-кха… Мне же не так много вещей и собирать, кхм. — Ну так давай. Разделимся после окончания пары, а потом приезжай как соберёшься. Не наёбываю же я тебя. Чонин на это глаза закатывает, но кивает. Пока они идут на третью пару, они единогласно решают, что на последнюю, четвёртую, они не пойдут; а ведь Ян-то у нас пай-мальчик. На такое заявление от Хёнджина он сдерживается, чтобы не ударить того по голове.
.
.
Как только блондин заходит в подъезд, его встречает знакомый запах сигарет, тех самых утренних, которые ему даже, будем честны, понравились: потому что не заставляли задыхаться. Топая по ступенькам наверх, он всё также прокручивал у себя в голове предположения, кто же это может быть, но всё ещё оставался в непонятках. Потому что ему правда кажется, что курильщиков, на нижних этажах уж точно, не должно быть, а новых соседей не планировалось… Хотя Хван всё равно бы посомневался прежде чем выдавать такие резкие заявления с учётом того, что либо он не выходит из дома, либо проводит всё своё время в универе или на улице, предпочитая гулять в центре. Но всё равно ему кажется странным всё происходящее… Хёнджин без лишних мыслей старается подниматься дальше, чувствуя как запах становится всё отчётливее. Ему кажется, что он всё сильнее дурманит ему голову. Как только он поднимается на свой этаж, то тут же бросает взгляд на незнакомую фигуру, в руках которой очень отчетливо виднелась догорающая сигарета. Что ж, для него всё стало предельно ясно. Правда, кто всё-таки держит эту сигарету — загадка. Человек не пытается убежать и как-то сначала даже не понимает, что рядом с ним кто-то находится, а как только поднимает голову, не пытается скрыть источник запаха. Хван непонимающе глядит в глаза напротив и как-то невольно ловит себя на мысли, что слишком откровенно пялится, но если такое проделывают и по отношению к нему, то тут уж, наверное, начинается игра. Чёрные волосы с характерной чёлкой спадали вниз, глаза подкрашены тёмными тенями, очерченные скулы и острый нос с горбинкой. Хёнджин не находит каких-либо слов в своей голове, чтобы описать этого парня, кроме как типаж эмобоя: от таких наверняка без ума все девчонки. Впервые в жизни он чувствует себя так… неловко и странно. Словно он помешал чему-то, да и смотрят на него с каким-то вызовом, словно чего-то ожидая… А ещё он улавливает во взгляде подозрительные искры надежды, словно сидящий рядом ждёт, что ему улыбнутся, проявят к нему какое-то гостеприимство, но блондин не знает что делать — он просто продолжает стоять на месте как истукан, даже не решаясь направиться в сторону собственной квартиры. Ему казалось, что подобная ситуация не даёт ему права так просто убежать. В голове множество мыслей, но сил не хватает ухватиться ни за одну из них. Почему он не может просто уйти? Почему не может бросить всё? Почему ему вообще есть дело до курящего человека, сидящего на третьей ступеньке снизу? Почему его так волнуют мокрые следы на щеках и слегка пострадавшие от влаги тени? Да хуй его знает… Но Хёнджин не решиться спросить, в любом случае. Сидящий не предпринимает попыток закурить всё это время, старательно не сводя взгляд с Хёнджина, словно изучал его досконально, как ценитель искусства цеплялся глазами за различные детали в картинах великих художников. Сигарета уже потихоньку тлела, доходя до того места, где её держат пальцами. Блондин впервые улавливает от незнакомца хоть какой-либо звук — цоканье языком. — Вот уж не думал, что мы так долго будем держать зрительный контакт, — усмехается брюнет, сводя наконец-таки взгляд с Хвана, предпочитая наконец уделить внимание сигарете, которую уже совсем нельзя было использовать дальше, — Если ты так хотел закурить вместе со мной, то просто попросил бы. Голос, чересчур приятный, пробирает Джинни, а потом его окончательно добивают глаза, которые теперь светятся каким-то азартом и своеобразной добротой, в которой первый, наверное, не нуждается; точнее, только если эта доброта состоит в желании поделиться сигаретой. Залипнув на некоторое время, он всё же решается ответить. — Я не хотел, — спокойные, слегка прикрытые глаза смотрят исподлобья. Блондин невольно сглатывает, — Меня вообще тошнит от запаха табака. — А что же ты так смотрел на меня, словно голодный зверёк? — кошачья ухмылка появляется на лице напротив, — Мне казалось, что ты меня прожжёшь своим взглядом. — Кто бы говорил, — Хван позволяет себе слегка расслабиться и поэтому меняет позу, скрещивая руки у себя на груди. — Мне не хотелось нарушать нашу маленькую игру, — брюнет тянется в карман куртки за тем, чтобы достать зажигалку, машинально туша остатки предыдущей сигареты о собственную ладонь, из-за чего Хёнджин вздрагивает и неверяще смотрит на лицо, которое и дрогнуть не желало от того, что только что произошло. Блондин всё ещё улавливает следы слёз, когда его собеседник поворачивается к нему своим профилем; свет из окна сзади слишком хорошо даёт понять всю картину, но блондин всё ещё ловит себя на мысли, что залип на говорящего, — Тем более, ты первый начал. Я уж подумал, что тебе что-то от меня надо. Не прикурить, так мой номер телефона, кто знает? Стоящий пытается не засмущаться, и в голове всё ещё не укладывается мысль, что его открыто дразнят на такую тему… А ведь он только недавно задумывался о том, что ему вообще нужно… в этом плане. Ирония так и прёт. — Ни то, ни другое мне не сдалось, — выпаливает немного резко Хван и тушуется, прикусывая тут же щеку. Но на его восклик не обращают внимания, предпочитая наконец-таки достать пачку со дна рюкзака, — Чапман Ред? — Мне казалось, ты не куришь, — незнакомец с ухмылкой смотрит на блондина, а Хёнджин старательно продолжает выглядеть уверенным в себе, не желая так быстро сдаваться. — Не курю, — отвечает он, — Просто вспомнилась одна песня pyrokinesisа. — Хочешь, чтобы мы сделали то же самое, что в ней поётся?, — говорящий игнорирует ошеломлённый взгляд со стороны, — Правда, ни у одного из нас губы не накрашены, но мне кажется, что мы можем опустить эту условность? Хван не знает, что чувствует по отношению всей происходящей ситуации. Наверное, Чонин бы сейчас устроил ему лекцию по поводу того, что доверять малознакомым эмо-мальчикам — очень плохая затея, но, наверное, он был отчаянным. Блондин не знает почему ему так щемит в груди от всего происходящего, словно всё это должно было произойти, может даже не сейчас, а когда-то давно. Он видит в глазах напротив что-то чересчур родное и знакомое, что-то, что он вероятнее всего позабыл, скрыл далеко в своей памяти, думая, что ему это не нужно, что это прошлое, с которым он никогда не столкнётся. Хёнджин никогда не чувствовал себя таким потерянным и таким найденным одновременно, словно его нашли спустя столько лет, здесь, в этом убитым жизнью подъезде, где его ничего и никто не интересовали. Ему думается, что подобные фразы, которые пытаются сбить с толку, на самом деле что-то вроде защитной реакции; всеми силами незнакомец пытается отвести взгляд от собственных невысохших слёз на щеках, от томящейся в груди боли, которая и вызвала влагу. Хван не знает почему ему жалко, почему хочется ему помочь, почему он не желает остаться безучастным. Ему казалось это всё правильным, особенно учитывая его желание взять этого эмо-мальчика за руку, проверить как сигарета повлияла на внутреннюю сторону ладони, а потом горько вздохнуть, увидев рану. Хёнджин ощущает всеми фибрами душу какую-то заботу, которую он не хотел испытывать по отношению к кому-либо незнакомому. Но незнакомому ли…? Именно это его и мучает. Возможно, всё-таки пора разрушить «традиционную» установку общества в голове бедного Джини по поводу увлечённости парнями. Потому что, ему кажется, он проиграл. — Пойдём я лучше покормлю тебя, эмо-мальчик, — говорит блондин, протягивая руку навстречу собеседнику, отчего тот сразу бросает вопросительно-растерянный взгляд, на что Хван улыбается, — о поцелуях поговорим чуть попозже. Когда у тебя поднимется настроение, например. Уже новый знакомый, принимает его ладонь в свою и как-то крепко-крепко сжимает, стараясь выразить свою благодарность без слов. Пригласивший даже слегка в шоке, что тот не начал отнекиваться по поводу того, что Хёнджин упомянул о плохом настроении — наверное, он всё же оказался прав. А значит, это ещё больший повод побыть рядом и утешить, чёрт бы его побрал. Он всё ещё не понимает всего, что происходит… И своих чувств тоже. Но зато он точно знает, что Чонин будет совсем сбит с толку, когда увидит двух беседующих на кухне парней, мирно попивающих чёрный чай Greenfield со вкусом черники..
.
.
.
Жизнь всё также продолжала идти своим чередом. Правда какие-то аспекты в ней поменялись: например, Чонин, который вечно ходит к нему с телефоном, из которого очень громко, даже оглушающе, играют тупые песни, из-за которых Хёнджину приходится либо просто встать, либо сделать то же самое, но при этом ещё прописав смачных пиздюлей нарушителю его сна. Кто же знал, что Яну будет так принципиально ходить на первые пары вместе; он это аргументировал тем, что так им поставят автомат, а Хван его ещё благодарить будет, но, если честно, ему хотелось только прибить младшего и благородно спать до часов двенадцати. Но выбора у него в любом случае нет. Ещё становилось холоднее: осень настигала город нещадно. Всё больше и больше длились дождливые сезоны, листья становились всё краснее, а температура заметно опускалась. Блондину казалось, что в тот злополучный день, когда Чонин к нему переехал, стоял невыносимый холод позднего октября, но, видимо, он ошибся. Ноябрь был городу к лицу, как и людям вокруг; правда совсем скоро уже всё станет совсем лысым и тогда всему этому придёт на смену зима: холодная и по-настоящему беспощадная. Радовали только Новогодние каникулы и подарки, но различные экзамены, конечно, совсем не заставляли прыгать от счастья — только если от злости. И, само собой, мы не можем не упомянуть эмо-мальчика. Хёнджин соврёт, если скажет, что тот никак не повлиял на его жизнь. Минхо, которому это имя, будем честны, безумно шло, оказался на самом деле настоящим ребёнком, только вот сорванцом был тем ещё: всё пытался Хвана таскать по заброшкам, рисовал граффити на стенках гаражей, не предпочитал скрывать своих эмоций и каким-то матным языком выпаливал их на пустой ночной улице. Блондин смеётся с него до той поры, пока старший не подходит к нему, демонстративно хватая за руку, переплетая пальцы, из-за чего первый тут же замолкает, а Хо ухмыляется по-доброму, зная, что подобное влияет на его друга очень даже сильно. Хёнджин соврёт, если скажет, что не думал о том, что вообще сейчас происходит в его жизни после того, как Минхо таким резким ураганом залетел в неё. Он всё ещё думает, что это всё правильно, но объяснить этого не может… И, наверное, этого и не требуется. Хван пытался понять, что он чувствует: что может значить то щемящее чувство в груди каждый раз, когда Ли берёт его за руку, что происходит в его голове, когда старший на него смотрит с каким-то кошачье-умоляющим взглядом. И непонятно, чего хочет от него сам брюнет. Джинни давно, наверное, потерял надежду понять его искренние чувства и эмоции, потому что тот их скрывает очень мастерски за маской флиртующего и уверенного в себе человека. Сколько бы раз он не пытался завести разговор на тему чувств, Минхо отнекивался, хотя Хёнджин точно мог заметить смену настроения первого. Но он не пытался давить, наверное, думая, что ещё не время. Но, в конечном итоге, у него всё равно сложилось такое ощущение, что ему не доверяют себя, хотя казалось наоборот — Ли подпускает к себе довольно близко, первый идёт на контакт. Хотя, возможно, младший всё себе и надумал. Чонин, когда они вместе сидят на кухне, поедая переваренный говяжий доширак, говорит о том, что Хван слишком торопится в развитии их отношений. Блондин сидит в закрытой позе, согнувшись в три погибели, несчастно ковыряя вилкой еду — Ян на это лишь вздыхает. Хёнджин выдаёт, что он даже не знает, что он хочет от Минхо, а мальчик с розовыми волосами слишком уверенно заявляет, что по крайней мере тот Хвану явно симпатичен, как парень в первую очередь. После этого, ему кажется, что он понимает абсолютно всё. Не то чтобы ему хотелось, чтобы Минхо его смачно засосал, но всё же он понимал, что желание быть рядом настолько часто — это уже показатель. Переплетённые пальцы заставляют его смущаться, отводить взгляд куда-то в сторону, лишь бы не встретиться с чужим задорным. Возможно, Хёнджин был слишком неопытен и глуп, чтобы понять такую простую истину. Блондин в тот день на эмоциях съедает всю миску лапши, а сосед в поддерживающем жесте гладит его по спине, когда тот слышит тихие всхлипы свернувшегося калачиком парня..
.
Сообщения от Минхо в духе «давай встретимся через минут десять, будет круто!» — никогда не предвещали ничего хорошего. Либо он потащит его на другой конец города, либо снова втянет в непонятную авантюру. Хван ему, конечно, доверял, наверное, даже больше нужного, но всё же ему была важна его жизнь, и он даже опускает шутки по поводу того, что умерев, он не будет сдавать сессию. Старший встречает его всё такой же красивый, что сердце болит, и Хёнджин сдерживается, чтобы не сделать ему комплимент; хотя ему кажется, что Минхо и так понимает о чём он думает, выдавая уж слишком довольную ухмылку кота. Наверное, она стала бы ещё более довольной, если бы он всё-таки что-то сказал, но он сам, не зная почему, останавливает себя. Привычный ритуал: переплетённые пальцы, неловкий взгляд младшего и беглый радостный от Минхо в его сторону. Старший вкратце объясняет их сегодняшний маршрут, который, как оказалось, не полностью пропитан опасностью, как предполагал бедный Джинни. Брюнет наконец-то показывает свой главный козырь — дорогущий фотик; чтобы его достать, ему пришлось опустить руку Хвана, из-за чего тот резко почувствовал насколько пусто ощущается его ладонь без чужой. Ли рассказывает, что он начал копить на него ещё с класса седьмого, когда понял, что его слишком сильно привлекала мысль о запечатлении какого-либо момента: случайных прохожих, дорогих людей, пейзажей, уличных котиков. Удалось осуществить всю задумку достаточно поздно, наверное, годик назад, но он рад, что так в принципе получилось. Хёнджин выражает явную радость, когда слушает рассказ друга, а тот невольно смущается, из-за чего первый начинает шутить, но в глубине души ему приятно, что его слова пробуждают в Хо чувства. Первые фотографии выходят уж слишком шуточными и несерьёзными, но не то чтобы Минхо это не нравилось: он каждый раз звал своего сопровождающего, чтобы запечатлеть удивление и детскую невинность на чужом лице, на что тот лишь вздыхал, думая, наверное, почему каждый раз ведётся на это. Позже в объективе появились различные предметы архитектуры и красивейшие пейзажи, в которые постоянно пытался всунуться младший; Ли, конечно же, всем видом показывал своё недовольство, но всё же в глубине души наслаждался улыбчивым лицом, смазанным, но всё ещё прекрасным. — Мне кажется, что в объективе моей камеры ты выглядишь ещё чудеснее, — выдаёт Хо и улыбается тягуче сладкой улыбкой, переводя свой взгляд на собеседника. Хёнджин уже хочет что-то сказать, но его перебивают, — Хотя нет, ты везде чудо. После этой фразы слышится щелчок, и Ли смеётся с выражения лица друга, которое ему удалось запечатлеть. Хван даже не находит сил, чтобы что-то возразить; да и ему не дают, когда его ладонь снова забирают в плен. Минхо всё также пытается делать фотографии исподтишка и потом любуется, перелистывая их одну за другой. И всё же, ему кажется, что Хёнджин в его глазах будет прекрасным всегда. Ох, как же он давно не думал о подобном… В какой-то момент блондин чувствует, как к нему подходят со спины и очень аккуратно вешают что-то на шею, а потом до него доходит что же это. Ему улыбаются всё такой же милой улыбкой. — Ты уверен, что мне можно давать такую дорогую вещь в руки? — нервно выдаёт Хван, изучая всё то количество кнопочек, которое есть на аппарате. — Я тебе доверяю. И Хёнджин окончательно теряется в собственных чувствах, потому что Минхо говорит о доверии впервые — это становится чем-то настолько неожиданным сейчас. Чем эта прогулка вообще отличается от всех тех, что у них были до этого? Почему брюнет такой любвеобильный, и говорит о таком? Обычно из него невозможно вытянуть и слова, а тут он готов как будто Хвану посвящать баллады и серенады под окном хрущёвки, играя на дешёвенькой старой гитаре. Руки в пластырях с котиками, в стиле Хо, потому что кто-то перебарщивал с занятиями, а щёки красные то ли от холода, то ли от смущения от собственного проявления чувств. Блондин сжимает в руках фотоаппарат и смотрит каким-то чересчур серьёзным взглядом на Ли, из-за чего тот сразу начинает смотреть в растерянности в ответ; Да, возможно, он немного перебарщивает… Наверное, в этом и нет ничего особенного — это всё тот же старый добрый Ли Минхо, который любит флиртовать с Хёнджином, не рассчитывая на большее..
.
Старший не изменяет себе и тащит своего сопровождающего на какую-то заброшку на окраине центра. Хван бубнит, но всё равно соглашается подняться на верхний этаж через пыль и множество разбросанного мусора — всё же он молодец, что не надел сегодня белые кроссы. Вид открывается действительно неплохой даже с учётом того, что постройка не особо высокая: видно множество таких же по высоте домиков — Минхо пошутил, что так можно попрыгать по крышам, но встретившись с недовольным взглядом Хёнджина, лишь закатывает глаза и усмехается, наверное, даже не всерьёз бросив это предложение. Начинало потихоньку темнеть, солнце заходило за горизонт здания впереди; старший ворчит, что день прошёл слишком быстро. Брюнет идёт вперёд, быстрее оказываясь на открытой крыше, где вдыхает полной грудью холодный ноябрьский воздух; ему очень сильно хочется покричать от переполняющего его чувства свободы в подобные моменты. Иногда он не понимает почему младший такой хмурый, когда ему предлагаешь подобное времяпровождение — это же так увлекательно, тебя никто не ограничивает в действиях, и тут настолько одиноко, что иногда так необходимо после шумных дней, после шумных компаний. У Хо каждый раз поднимается настроение, когда он смотрит свысока на всё происходящее на дороге: на людей, спешащих по своим делам, на машины, которые мчатся так сильно, что после них остаются брызги на лужах, да даже природа отсюда кажется такой незначительной с этими её небольшими колыханьями листьев и прерывистым ветром, который пытается пробраться куда-то под рёбра куртки, чтобы заставить почувствовать всю беспощадность осенних вечеров. Хёнджин плетётся где-то сзади, и оказывается на месте уже тогда, когда замечает улыбающегося друга, который смотрит вдаль, засунув руки в карманы своего чёрного пуховика. Хван повторяет за ним это действие, убирая замёрзшие конечности не в пуховик, а в пальто. Он подходит ближе, и тут же ощущает как на него обращают всё своё внимания, из-за чего младший улыбается, а ему — в ответ. Минхо не пытался первым начать разговор, предпочитая стоять в тишине, а Джин не осмеливался нарушить комфортную тишину, уделяя время несчастному фотику, который Ли так и не пытался забрать. Наверное, он мог бы этим воспользоваться. Увлёкшись моментом, брюнет не сразу слышит и осознаёт, что Хёнджина рядом нет — сначала он тушуется и выглядит обеспокоенным, но позже улавливает краем уха щёлкающий звук за своей спиной, а потом ещё один, и ещё. Он уверен, что на каждом снимке у него разное выражение лица — конечно, сначала он стоит спиной, потом он выглядит удивлённым, а потом — улыбка озаряет его губы. Блондин выглядит довольным, а потом смущённым, когда Минхо подходит к нему вплотную, чтобы посмотреть что у того получилось. Старший смеётся со своего вида, а Хван на это отнекивается, называя его красивым, переступив через свою неловкость. Хо глядит на него удивлённо, но после ухмыляется, кидая своим кошачьим взглядом ножи в сердце Хёнджина; по крайней мере, последнему так кажется. — Ты мне льстишь. — Нет, я предельно серьёзен, дурак. — Было бы ещё романтичнее, если бы ты не обзывался, милашка, — выдаёт Хо, из-за чего Хван совсем выходит из строя. Но первый не улыбается привычной улыбкой, которую он обычно дарит младшему после таких подколов, а, наоборот, выглядит каким-то чересчур серьёзным. Минхо садится на край крыши, из-за чего Хёнджин сначала пугается, но после видя, что лишних движений тот не предпринимает, успокаивается и подходит ближе. Брюнет перед ним выглядит каким-то очень унылым и сжавшимся, и почему-то Хвану от этого непривычно тоскливо; то есть, Хо перед ним не всегда такой — можно даже сказать, что почти никогда такой. Забитый в угол, с грустными глазами и опущенными ресницами, с губами, сжатыми в одну сплошную тонкую линию, с ладонями, которые нервозно перебирают пальцы друг на друге. Блондин не понимает такую резкую смену настроения, но спросить боится, думая, что Ли это не нужно сейчас; потому что в большинстве своём он всегда молчит. — Я надеюсь ты не думаешь, что я играюсь с тобой, — неожиданно сухой голос раздаётся где-то внизу, уводя собеседника из транса, — Это не так, если что. — С чего ты вообще об этом подумал…? — Я много о чём думаю, но не озвучиваю этого, — Хёнджин видит, как того пробивает лёгкая дрожь то ли от холода, то ли от нервов. Взгляд Хвана становится уж слишком грустным, но он не прерывает. А Минхо продолжает, — О множестве беспокойств, связанных с учёбой, родителями, да даже своими чувствами. Знаешь, иногда так хочется рассказать обо всём этом, но словно ком в горле… Ни одного слова не идёт. Наверное, это уже такой давний страх, который невозможно так легко побороть. Я благодарен уже тому, что у меня есть ты — такой чудной, ворвавшийся в мою жизнь совершенно случайно, который решился «приютить» меня у себя в сердце. Наверное, о большем я просить не могу, — Брюнет не оборачивается к сзади стоящему, когда говорит это всё, предпочитая холодными руками потянуться в карман куртки, чтобы закурить очередную сигарету. Младший ничего не отвечает и садится рядом, предпочитая обдумать свой ответ — его не торопят с этим. — Я тоже рад, что ты есть в моей жизни, Минхо. Наверное, я бы многого о себе не знал, если бы не встретил тебя, — Хёнджин предпочитает умолчать о том, что он имеет в виду, — Если ты захочешь чем-то поделиться, то ты это сделаешь, хорошо? Я не осужу тебя ни за что, потому что ты по-настоящему удивительный, — Хван впервые смотрит на Ли, ожидая увидеть его профиль, но сталкивается лишь с его бездомными тёмными глазами, смотрящими в душу. Он впервые не смущается от этого взгляда, а наоборот, смотрит очень долго, словно пытаясь своими такими же тёмными очами передать всю искренность своих слов, — Ты не одинок, Хо. — Я знаю, Джинни, — улыбаются ему болезненно-радостной улыбкой, делая затяжку с помощью левой руки. Дым, приторный и всё равно удушающий, заставляет блондина зайтись в новом приступе кашля. Минхо недовольно смотрит на него, — Лучше отойди, если ты не терпишь этого запаха. Хёнджин на это лишь демонстративно отворачивается, и Минхо всё также продолжает бубнить о своём беспокойстве и беспечности младшего, который терпит вот это вот всё, но Хо резко замолкает, когда чувствует как его ладонь берут в чужую, переплетая пальцы. Рука тёплая, слишком большой контраст с его ледяной — Ли предпочитает ничего не говорить, лишь выдыхает, показывая подобным образом своё смирение. Но он не признается, что от этого действия его сердце забилось чаще, а в голове не осталось ни одной лишней мысли: сейчас важен лишь он и Хёнджин, который отвернулся от него, но красные уши всё равно выдают его с головой. Брюнет улыбается своей редкой приторно-сладкой улыбкой и оглаживает большим внешнюю сторону чужой кисти; ему так приятна эта близость, что его не отвергают как это обычно бывает. В голове лишь одни безумные романтичные мысли, и Минхо не сдерживается, чтобы озвучить хотя бы одну из них. — Давай убежим вдвоём к морю, как в тех глупых подростковых сериалах, — мурлычет он, а собеседник к нему тут же оборачивается с ошеломленным взглядом. Ли не может не засмеяться от вида чужой мордашки, — Разве тебе не нравится? Будем как сопливая парочка, м-м-м… Блондин чувствует как на него наваливаются; тяжесть чужого тела непривычна и очень интимна и он не понимает, опять же, почему их отношения резко решили выйти на такой уровень. Хо смотрит на него невинным взглядом исподлобья, и Хван не может не спросить этот пресловутый вопрос. — Минхо, а ты меня… типа… что…? — Хёнджин ошарашенно решает отпрянуть от старшего, берёт ладонями своё раскрасневшейся лицо и не смеет взглянуть на сидящего рядом. Слышит лишь тихий смех, а после — касание к свободному пространству кожи. — Да, Хёнджин, я тебя типа то. Так моё предложение в силе, улыбчивый мальчик с третьего этажа, который никогда не отвечал мне в детстве? — ТЫ-.
.
.
.
Всё в жизни становилось кардинально спокойным, размеренным и обычным: спящий Минхо рядом, который каждое утро недовольно фырчал на Чонина, вечно мешавшего спать даже в выходные дни; не то чтобы розововолосый делал всё это специально — просто он не умел по-другому. Ли постоянно вставал первый, чтобы грозно постоять в проходе, глядя на самого младшего в их квартире, но потом всё равно спокойно выдыхал, и помогал несчастному парню с приготовлением завтрака — тот лишь благодарно улыбался. Позже поднимался и сам хозяин апартаментов, смотрел на них он с какой-то ностальгической улыбкой, словно только сейчас он ощущает то счастье, которое мог бы испытать когда-то. Хван шутит про то, что они как женатая пара, а Чонин — их сын, на что последний, слишком сильно смущаясь, кричит на говорящего, а Хо просто вопросительно поднимает бровь, но всё равно тепло улыбается. Ведь Ли тоже травмированный ребёнок, у которого не было нормально детства — блондин правильно припомнил тот факт, что у старшего улыбка пропадала сразу же, как только его звали родители. Вечный контроль, моральное насилие из-за того, что тот «не самый лучший». Каждый день он тихо плакал в своей комнате, зная, что в глазах собственной семьи он не любимый ребёнок, что он никогда не сможет удовлетворить их желания; но ему одновременно этого и не хотелось — всеми силами пытался быть собой, хотел иметь друзей, улыбаться всем подряд, чтобы радовать и заряжать всех своей улыбкой, но в конечном итоге — ещё одно ограничение. Ли сломался в тот день, когда он узнал, что родители приняли решение переехать, ведь тот, оказывается, слишком много времени уделяет чему-то несусветно приземлённому. «Лучше бы радовал нас с папой, а не улыбался всем подряд на лестничной клетке»: сказала ему мать в тот злополучный день, когда он пожелал Хёнджину хорошей прогулки. Минхо долгое время думал, что заботу и любовь надо было заслужить, что её нужно добиваться кровью и потом, но сейчас, видя перед собой Хвана, который так крепко обнимает его, будто старший сейчас испарится, он наконец-то понимает, что достоин быть счастливым. Ли не помнит, сколько по времени его обнимали после очередной ссоры с родителями; он вообще не понимает почему его младший брат всё ещё пытается понять этих ублюдков. В тот отвратительный день он забирал его полностью в слезах, так ещё и самому ему досталось сполна, до истерики, до трясущихся конечностей. Феликса он тогда отправил к его парню, зная, что тот позаботиться о нём лучше, чем он, потому что сам в абсолютно таком же состоянии. Тот, беспокоясь, что Хо снова останется один, начал отнекиваться и предложил ему ехать вместе. — Всё хорошо, Фел, я больше не одинок, — улыбнулся брюнет самой тёплой улыбкой, на которую он был способен в такой ситуации. Младший смотрит на него ошарашенно, но всё же соглашается, напоследок кинув, что они обязательно поговорят об этом. Ли тогда успокаивали зелёным чаем и дюжиной мимолётных поцелуев в шею. Минхо не смог сдержаться, чтобы не сказать Хёнджину как он его любит, а второй ответил тем же, даже не задумываясь. Обычно первый пытался утонуть в собственном горе, закуривая по меньшей мере сигареты три за раз, но в тот момент хотелось просто остаться рядом с любовью, взять того за щёки и целовать до беспамятства, потому что чужие губы действовали на Хо лучше любых дорогих сигарет. От волос Хвана всё ещё пахнет краской, потому что тот резко решился покраситься в чёрный, из-за чего его парень был, ну, немного в шоке. Но кто он такой, чтобы отказывать? Чонин в тот день пришёл домой и начал биться в конвульсиях из-за того, что на всю квартиру воняет этим убийственным ароматом, после которого у него обычно болит голова. Сынмин, о приходе которого тогда никого не предупредили, выглядел слегка взволнованным и извинялся за беспокойство, а Минхо веселил его потерянный вид, потому что он напоминал Хёнджина при первом их нормальном разговоре. Хван что-то совсем невнятно бурчит вместе с Чонином, а Ли снова не находит повода, чтобы не напомнить о том, что они сейчас все выглядят очень даже по-семейному. — Сынмин, переезжай к нам и будет у нас вот такая милая большая семейка, — говорит с ухмылкой старший, массируя крашенную голову своего парня, — В сыновья я тебя не записываю, а то как-то тогда странно будет, что ты встречаешься с собственным братом. — Хо, по-моему тебе уже краска в голову ударила, — отзывается Джинни снизу, — Предложение бы сначала сделал. — Хочешь хоть прям сейчас сделаю. Что может быть романтичнее парня, полностью в краске, делающего предложение тому, кто тоже весь в краске? Мы так похожи, любимый, — мурчит Ли, слыша раздражённо-смущённый вздох, представляя также, как Хван в своём привычном жесте закатывает глаза. Сынмин всё это время стоит совершенно потерянным щенком в прихожей, а Чонин, заметив это, невольно хватается за его ладонь, заставляя очнуться. Ян улыбается ему поддерживающей улыбкой, зная, что тому тяжко даются любые новые знакомства, а тут ещё и с самыми близкими для первого людьми… Ким, наверное, потихоньку сходит с ума, но берёт себя в руки, предпочитая наконец-то войти на кухню, чтобы присоединиться к общему обсуждению насущных проблем. — Не обращай внимания на этих влюблённых дураков, — заявляет самый младший, скучающим жестом закидывая себе кусочек сыра в рот, — Ты ещё привыкнешь к этому. — Мне кажется, вы похожи, — искренне заявляет Мин, прикладывая руку к подбородку в задумчивом жесте, а потом смотрит с улыбкой на своего возлюбленного. — Ужас, это уже нечестная игра, Ким Сынмин. В тот день Хёнджин окончательно осознал, что с тёмным цветом волос он секси, Минхо подтверждает это, Чонин кринжует, а Сынмин липнет к своему парню, чтобы тот не расслаблялся. В какой-то момент они настолько сильно все сближаются, что закатывают какую-то тусовку лишь для них четверых, прикупив кучу пива. Чонин не знает в какой момент вообще они решили устроить весь этот сыр-бор, но Хван, который заскочил, по его словам, лишь за пачкой чипсов, вышел не только с тем за чем шёл, но и с десятью, не меньше, банками Балтики. Хо в тот момент желал ему стукнуть, но Ким, который, видимо, уже привыкший к компании, выкрикнул, что он не против выпить, а после этого эту идею подхватили и все остальные. Лучше вообще не вспоминать то, что они там делали, и наверное, хорошо, что им не вызвали полицию в ту ночь, потому что это могло бы быть самым ожидаемым фиаско. Но, в конечном итоге, закончилось всё пьяными поцелуями и невероятными заявлениями о том, что теперь это их общий дом, что Хёнджин завещает квартиру второй паре влюблённых, а Чонин пьяно хлопает ему на это. Минхо, стоящий в стороне, лишь немного опьянённый, смеётся, чувствуя какое похмелье будет у них всех с утра. Или можно вспомнить тот момент, когда Хван провёл целое собрание, чтобы решить, стричь ему коротко волосы или нет. В конечном итоге, решили, что будут. Минхо, как самый заботливый и чудесный парень в мире, снова подрабатывал в роли парикмахера-стилиста, а Чонин с Сынмином смотрели на всю эту картину со стороны. По итогу, Хёнджин чуть ли не плакал, когда увидел, что его длинных волосы больше нет, и вообще, что «раньше было лучше». Ли на это лишь сконфуженно кривит лицо и целует своего парня в различные места на лице под недовольные взгляды оставшихся двух. Когда они вместе решаются прогулять первую пару — это становится чем-то катастрофическим, потому что это предложил сам паинька Ян Чонин. Хван в то утро спрашивает о том, не заболел ли тот, на что получает шлепок по носу. В тот день они вместе пьют кофе на кухне и беседуют по душам: о погоде, о тяготах жизни, о том, что кто-то снова лег на другого так, что у обоих болит спина. В какой-то момент Минхо не может представить своей жизни без всяких таких мелочей, которые делают его поистине счастливыми. Наверное, он так бы и остался в своём одиноком и кошмарном мирке, если бы именно в тот день он не решил повидаться со своими родителями..
.
.
.
Минхо одиноко стоит на берегу моря, наблюдая как волны танцуют какой-то причудливый танец под своеобразную мелодию ветра. Наступили холода, скоро близится конец их долгожданных каникул. Старший ютится в шарф, фырча при этом, что всё равно холодно безумно. Он выдыхает воздух, который тут же превращается в пар, из-за чего тот начинает бубнить ещё сильнее. Решаясь больше не наблюдать за обычными физическими процессами, Хо всё также продолжает глядеть куда-то вдаль — туда, где не заканчивается морской горизонт. Долгожданный родной смех слышится где-то вдали, и Ли оборачивается, наблюдая как к нему бежит самый ослепляющий солнечный лучик в его жизни: настолько яркий, что из-за него невозможно не улыбнуться. Хёнджин выглядит по-настоящему магическим с этими его чёрными короткими волосами; какой-то парень из сказки, не иначе, который по итогу остался рядом с ничем неприметным Минхо; но, конечно, насчёт этого Хван мог бы спорить часами. Хван подходит вплотную, тут же заключая чужую ладонь в свою. Он чувствует, что на ней остался лишь след от того раза, когда Хо его до чёртиков напугал; зажила. Младший в мимолётном и привычном жесте целует рядом стоящего, почти как ребёнок хихикает, и тут же отбегает прямо к волнам, заглядываясь по дороге на огромное количество камушков. Хёнджин что-то очень громко выкрикивает, но Ли не сразу его слышит, потому что был глубоко погружён в любование столь родной фигуры. — Вот наша мечта и исполнилась, Хо! — радостно восклицает Хван, держа в руках горсть камушков, которые он уже успел собрать. Они мокрые и холодные: Минхо уверен, что у того уже руки замёрзли от такого действия. Старший не отвечает, предпочитая пройти немного дальше от того места, где сейчас сидит его парень. Он спиной чувствует вопросительный взгляд на себе. — Знаешь, изначально моей мечтой было просто закурить у моря, — начинает тот, а Джин не перебивает, — не знаю, как знак какой-то свободы. Наверное, глупость полнейшая. Но я бы никогда не подумал, что моя эта дурацкая мечта изменится: после встречи с тобой мне захотелось сбежать к морю и больше ничего не нужно было. Какие к чёрту сигареты… Минхо смеётся искренне и так по-доброму, с нескончаемой любовью, которой у него никогда не было к кому-либо в его жизни. Хван смотрит на него влюблённым взглядом и подходит впритык, обвивая собственные руки вокруг чужой талии. — Я очень сильно люблю тебя, Хёнджин. — Это взаимно, Ли Минхо. Он фырчит от официальности, но всё равно целует, запечатляя их обещание на долгие бессмертные года.