десерт

      Мрачная тишина полупустого космического корабля нарушалась пиликающими вечно приборами да шагами где-то вдалеке, что нагоняли жути похуже бездны самого космоса. Никогда не знаешь, в какой момент тот, кого ты считаешь напарником и кому доверяешь, может неожиданно показать свое истинное лицо, расправиться с тобой и остаться при своем, нечеловеческом. Лололошке казалось, что призраки его павших так недостойно товарищей до сих пор где-то рядом. Эта подавленность, смешанная со страхом и практически полным одиночеством… Это убивало. Их осталось трое. И все разбрелись по разным частям судна, разбираясь со своими делами. Сколько ему осталось? Как долго небесного (относительно поверхности Земли) оттенка костюм останется не запачкан кровью? Пришлось смириться, что они проиграли. Что эта тварь, так хорошо скрывавшаяся среди экипажа, оказалась хитрее, подлее, чем могло подуматься на первый взгляд. Скольких невинных казнили, беспощадно выбросили за борт из-за недостаточной прозорливости самого Лололошки? Не хватило догадливости или еще чего – и вот к чему это привело в конце концов. Когда рассказывали про возможные трудности в ходе полета, не упоминали проникновения неведомой потусторонней сущности, осознанного и оттого ужасного монстра, питающегося людской плотью, в разум и тело одного из бравых астронавтов. Даже нельзя решить, кто более несчастен: жертва твари или съеденные. А может и вовсе выжившие. Об этом думал Лололошка, пока настраивал двигатель. Еще, нервно посмеиваясь, размышлял о таком варианте из самых смелых мечтаний, где все закончилось, что на самом деле предатель давно вылетел, а эта паранойя обусловлена скорбью и пережитым стрессом.       Подобная теория разрушилась в одно мгновение. Погас свет. Тихо выругнулся себе под нос, проклиная мир. Диверсия заставила отвлечься и отложить настройку турбин на абстрактное потом, вытащить из кармана фонарик, который барахлил, и перед тем, как включиться, выделывался.       – Ну давай же, – ворчал Лололошка, ударив по злосчастному прибору ладонью. Тот возмущенно моргнул пару раз и наконец заработал, осветив близлежащую территорию, дав возможность без происшествий (надежда на их отсутствие) добраться до отсека электричества, дабы посмотреть, какие пробки уже выбило на этот раз. Благо, до него было не так далеко.       Каждый звук глухим эхом, казалось, проникал в самое сознание, одновременно далекий и близкий. Тяжелые ботинки не позволяли передвигаться совершенно бесшумно, и все равно на подсознательном уровне хотелось скрывать свои передвижения, скрываться от убийцы, хотя очевидно, что не спрячешься. Некуда бежать. Лололошка открыл и осветил щиток, отвечающий за свет, в попытках найти поломку. Дернул за подозрительный переключатель, за другой… Да что ж не так! Резко интуиция забила тревогу, он слишком увлекся и перестал прислушиваться к окружающей реальности, а может это кто-то бесшумно ходит?       – Кто здесь? – обернулся и был готов чуть ли не драться, ожидав увидеть что угодно. Однако луч фонарика освещает лишь лицо одного из оставшихся членов экипажа, стоявшего абсолютно спокойно, с руками, убранными за спину. Паника улеглась, но тревожное предчувствие осталось. Теперь накатил небольшой приступ злости. – Кавински! Нельзя ж так подкрадываться!       Кавински. Главный механик. Мужчина, облаченный в красное, отводил от себя все подозрения безукоризненными алиби и сладкими речами. Всегда напрягал Лололошку, но и заставлял ему доверять. В тот момент, правда, настораживал больше. Впрочем, он всегда был к нему довольно доброжелателен, и сейчас они наедине, а убийства не произошло. Таких моментов было много. С некоторых пор шлемы не носят, чтобы, так сказать, было меньше чего скрывать. Губы Кавински растянуты в стандартной усмешке, бывшей крайне не к месту. Нет места улыбкам таким, когда столькие ушли бесчестно. Холодок пробрался за шиворот. И напугали глаза, почудилось, словно они ярко-красные, подлые и скрывается за взглядом нечто недоброе.             – Хей, хей! – поднял руки в защитном жесте. – Я не специально. Покажи-ка лучше, с чем ты там возишься.       Бесцеремонно отодвинув и попросив Лололошку подсветить, Кавински копается в системе управления освещением корабля с минуту – и все заработало в обычном ключе. От темноты совсем не по себе было, так что удалось облегченно выдохнуть, выключив параллельно многострадальный фонарик.       – Не понимаю, чего ты там завис, – закрыл дверцу щитка произнес недоумевающе, отряхивая ладони от несуществующей пыли.       – А у тебя всегда были красные глаза? – выпалил Лололошка.       – Что? – Кавински повернулся, приподняв брови в немом вопросе, пока в его лицо чересчур внимательно всматривались. И нет, на свету все вновь стало нормально, все та же приятная медовая радужка. Или этот цвет не так назывался? Плохо помнилось, как выглядит мёд.       – Извини, показалось, – замялся, почесав затылок растерянно. Либо это тени сыграли злую шутку на пару с цветовой окраской одежды Кавински, либо же Лололошке начали являться галлюцинации. Впрочем, оно не важно. Хотелось поскорее закончить начатое еще до диверсии, так что он обходит напарника, покидает комнату и спешно направляется к одному из двигателей. Шаги не звучали одиноко: Кавински пошел следом. Инстинкты подсказывали бежать без оглядки, усилием воли подавил. Что ж такое, будь проклята паранойя.       От Кейт, третьей выжившей, давно ничего не было слышно, однако Лололошка решил разобраться с насущным. Не хватало чтобы что-то сломалось из-за его безответственности и рассеянности. И все же нечто давящее присутствовало во всем этом, помимо чертовых смертей и полупустого корабля. Что-то незаметное, тенью преследовавшее по пятам, не отлипало ни на секунду, липкое, мерзкое и навязчивое. Страшно остаться в одиночестве. Так съехать крышей не далеко. Поэтому, наверное, не прогнал Кавински. С ним, конечно, тоже тревожно, но в определенном смысле компания чья-либо спасала в такие моменты. Отгонял всевозможные мысли о том, что этот человек (лишь бы человек) просто игрался все это время, поджидал лучшего момента, чтобы продемонстрировать истинную натуру во всей жуткой красе.       Лололошка встряхнул головой, прежде чем приняться за работу. Кавински остался стоять в дверном проеме, оперевшись на косяк. Скрестил руки на груди и все с той же странной усмешкой наблюдал. Полностью молча. У Лололошки мурашки по спине пробежали, не выходило отделаться от чувства, что на тебя смотрят, хотя оно было полностью обосновано. Все равно неприятно. Как будто в душу залезть тебе хотят. Или, если менее масштабно мыслить, под одежду.       – Тебе нечем заняться? – резко вскинул голову и посмотрел на Кавински с раздражением. Это все нервы. Раньше спокойным был, не позволил бы себе подобной грубости. – Не стой над душой, умоляю.       – Есть чем, но-о, – тянул слова, словно все время вселенной было у него, словно… Да, для Кавински словно ничего не произошло. Не происходило никогда. И все живы, и все в порядке. А бессмысленный треп абсолютно уместен. – С тобой мне больше нравится, да и ты такой мрачный ходишь, смотреть больно.       Встряхнул белокурыми волосами, не отведя от хмыкнувшего и нахмурившегося Лололошки взгляд. Последний в итоге промолчал и, поджав губы, закончил наконец возиться с этой несчастной турбиной. Все это время они провели безмолвно, даже разговорчивый Кавински, несмотря на то, что ему, по его же словам было “больно” смотреть, этим, собственно, и занимался.       – Я давно не видел Кейт, – задумчиво выдал в конце концов Лололошка, очевидно, волнуясь за нее. Плюсом ко всему тревожный пазл собирался по кусочкам, не давали покоя мысли о том, что возможно смутные догадки без подтверждений окажутся верны. Или подтверждения были, но игнорировал, веря в лучшее и невоплотимое.       – Можно поискать, – пожал плечами Кавински, показав тем самым свою полную незаинтересованность. Если так подумать, то безразличие к коллегам у него присутствовало всегда. Только Лололошка предпочитал не замечать, ведь сам вниманием чужим обделен не был. И мотивы неизвестны. Все казалось таким запутанным и близким к разгадке одновременно.       Что-то подсказывало: искомые ответы не за горами, и очень неутешительны. Неизвестность, похожая в этом на черноту в иллюминаторах, заставляла внутренности изводиться в околопанических судорогах.       – Нужно, – уточнил, в очередной раз обойдя Кавински, дабы осмотреть корабль. Не до конца стертые ранее пятна крови на полу и, частично, стенах, старался не замечать. Незачем лишний раз накалять. Лололошка даже свыкся с этой яркой “тенью”, за ним увязавшейся.       Нашлась, облаченная в розовое, девушка за круглым столом в главной зале. Кейт сидела неподвижно: руки сложены на металлической блестящей поверхности, пустой взгляд устремлен прямо перед собой, в пустоту. И блестел, наподобие стола, от долгих, совсем недавно затихнувших, рыданий. Лололошка всполошился. Что-то еще случилось? О чем он не в курсе?       – Кейт? – позвал осторожно, приблизившись к ней. Та опомнилась не сразу, заморгала, резко обратила взор на пришедших.       – Лололошка? П-почему ты… Почему ты стоишь рядом с ним? – ее голос подрагивал, а из опустошенности возник страх. Животный, истинный страх. Так боятся только когда пережили или увидели нечто, нанесшее непоправимый ущерб психике. Что же увидела Кейт?..       – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – попытался мягко улыбнуться Лололошка, все с той же аккуратностью подходя в желании хоть как-то успокоить. – Давай ты спокойно все объяснишь.       Он коснулся плеча Кейт, однако та резко вскочила, опрокинув стул. Тот с грохотом повалился, а она будто не заметила этого, отрицательно закачала головой часто.       – Нет-нет, к-как спокойно, ты предлагаешь мне спокойно говорить с ним? С этой тварью?! – истерический тон и подрагивавшая рука не помешали понять, что она имела в виду. Меж тем, слова не были окончены: – С этим… Ублюдком, который на моих глазах доедал Радана?! Он меня видел! Жестом приказал молчать, но я не собираюсь! Лололошка, умоляю, отойди от него!       Недостающий кусочек картинки встал на место, пока Кейт сорвалась на крик и снова расплакалась. Кровь застыла в жилах. Лололошка медленно обернулся. Кавински стоял, все еще будто не при делах, безмятежно переминаясь на одном месте. Когда понял, что скрывать нечего, вскинул брови.       – Ты закончила? Что ж, мои поздравления, – он глухо (звук был такой из-за перчаток) поаплодировал, а ухмылка была уже не просто странной, но угрожающей. – Вы меня раскрыли! Вам понравился спектакль? Мне кажется, из меня вышел очень даже неплохой актер. Одна-ко-о, пора бы заканчивать.       Медленным шагом, грациозным и спокойным, Кавински направился прямиком к Кейт, которая замерла от охватившего ее ужаса неминуемой смерти. Лололошка среагировал сразу, закрывая путь собой.       – Не трогай ее, ты убил достаточно, – собрался с силами, ситуация вышла что ни на есть экстренная и единственной целью было – сохранять хладнокровие. Насколько это в целом реально.       Кавински неудовлетворенно цокнул.       – Ну-ну, не вынуждай. Она не будет мучиться, обещаю, – та же манера тянуть слога, на кота ужасно это существо походило. Только земные коты не едят людей, и уж точно не такие разумные. Стал вплотную к Лололошке и, поняв, что отходить он не собирался, просто оттолкнул его. Да с такой неожиданной для внешнего вида попавшегося тела силой, что тот отлетел и, не удержав равновесие, упал на пол. Времени на подобные телодвижения не было, и только смотреть оставалось. Смотреть на убийство предпоследнего человека на борту судна.       – Нет, нет, прошу, не надо, – Кейт чуть ли не задыхалась, вжималась в стену и не могла принять такой конец.       – Ну-ну, не волнуйся так. Умирать не больно, – произнес Кавински (если его до сих пор можно так называть), прежде чем с мерзким хрустом его обычный рот начал перевоплощаться в неестественно огромную пасть с несколькими рядами острых, как бритва, зубов и длинным языком, с которого капала слюна. Заняло несколько мгновений: голова Кейт оказалась прямо там и челюсть сомкнулась. Крики и уговоры резко прекратились, теперь тишину нарушали только чавкающие звуки поглощения “еды” и упавшее бездыханно обезглавленное тело. С тем же хрустом все вернулось на круги своя. Кавински вытер губы от случайных капель крови, выдав пространно: – Или больно. Не проверял.       В воздухе повис железный, характерный запах. Лололошка не отполз ни на метр дальше, просто полулежал, приподнявшись на локтях. Он не знал, как реагировать. В голове было пусто. Инстинкты подсказывали прятаться, бежать, делать хоть что-нибудь. Не мог сдвинуться. Что мог против этого? Никаких шансов. Кавински просто взял и у него на глазах сожрал голову Кейт. Просто взял и… нет ее больше. Только неполноценная оболочка. И воспоминания. Как вообще до этого дошло? Неужели не было давно понятно, кто предатель? Не думалось, что кровь на костюме будет в первую очередь чужая.       – Ты…Ты монстр, – тихо выдавил из себя Лололошка, едва сдерживаясь от срыва.       – Я? Да, конечно. Но я неплохо сыграл одного из вас, согласись? – присел в легком издевательском реверансе, рассмеявшись в конце концов. – Не надо оваций, я знаю, что хорош.       – За что? Зачем ты убил их всех? – не обратил внимание на это паясничество, оно совершенно неуместно и не имело значения. Хотелось только узнать одно. – Почему не убил меня? До сих пор.       Кавински задумался или только сделал вид, что задумался. Хмыкнул. И вновь заговорил. Воспринимать его, как раньше, уже не получалось. Каждое слово сквозило некой лживостью, было отвратительно от одного облика. Боги, как так вышло!       – Знаешь, приведу простой пример: вы, люди, едите животных для пропитания и выживания. А мы питаемся вами, – лениво подошел и присел на корточки рядом с Лололошкой, чье положение мягко можно назвать “удручающее”, взял его за подбородок, дабы взглянуть в лицо, и с неким упоением продолжил вещать, тогда как глаза собственные обрели наконец истинный, кровавый оттенок: – Насчет тебя… Ах, я уже говорил, что ты мне нравишься? Оставлять лакомые кусочки напоследок не грех, ну согласись.       И отпустил чужое лицо, встав на ноги. Ответа дожидаться смысла не видел.       – Поднимись.       Это была не просьба. Скорее, приказ, не терпящий возражений. Лололошка не заметил и сам, как был уже в вертикальном положении. Безысходность заполнила все сознание густой, темной дымкой. Кавински размял шею, в глубине очей горят, играючи предвещая беду, огоньки. Ладони освободил от лишнего слоя плотной ткани, одну из них завел за голову Лололошки, положил на заднюю часть шеи, обжигая холодом. Немного потянул его на себя, разницу в росте компенсируя.       – Наверное, тяжело бессильно наблюдать, как все твои друзья уходят. Один за одним, один за одним, – прошептав, облизнул горячим на контрасте с кожей, не пряча длины, языком шею, а после и щеку Лололошки, оставляя мокрый след. Наслаждение слишком явно читалось в маниакальной улыбке. – Ты ровно такой, как я представлял. Даже лучше.       До этого момента Лололошка пребывал в каком-то трансе, ступоре. Однако очнулся, зрачки даже на фоне темной радужки заметно расширились, и он неожиданно оттолкнул от себя Кавински, со всей возможной силой ударив его по самодовольному лицу сразу после.       – Отстань от меня! Чего ты, черт побери, хочешь?! – воскликнул, наконец возвращаясь в реальность. Почувствовал, как часто бьется сердце, как кровь приливает к лицу, а уровень адреналина зашкаливает. Невообразимо.       Кавински как бы не верил, что такое правда произошло, недоуменно нахмурился и коснулся скулы, куда пришелся удар. Издал смешок, от которого на автомате только и делать, что нервно сглатывать.       – Всего. Я хочу всего. И хотел по-хорошему. Но, так и быть, сыграем по твоим правилам, – возникло впечатление, что тень упала на верхнюю половину лица. Взгляд ожесточился. Лололошка понял, что зря это сделал, но не смог бы иначе. Не могла эта тварь остаться совсем безнаказанной.       – Что ты имеешь в ви… – не договорил, как увидел ответ на свой вопрос моментально. Во рту пересохло. Из спины Кавински, порвав костюм, вырвались многочисленные гладкие щупальца, сужающиеся к концам. Они имели розовато-фиолетовый цвет и извивались. Бежать поздно.       Стремительно эти щупальца обездвижили Лололошку, крепко сжав его запястья, предплечья и в целом обвив его руки. Пытался вырваться. Безуспешно. Неясно, какой силой они были наделены, но определенно огромной. Кавински снова подошел, ему больше ничего не препятствовало.       – Отпусти меня! – отчаяние захлестнуло с головой.       – С чего вдруг? – и правда. С чего вдруг отпускать, щадить, миловать? Этому существу не знакомы чувства по типу сострадания и милосердия. Кавински дышит прямо в губы ему, прежде чем насильно увлечь в поцелуй, мокрый и абсолютно противный. Ловкий язык с легкостью пробрался в рот, и у мычащего недовольно Лололошки возникло стойкое ощущение, что хотели до самой глотки пробраться, пробуя на вкус. Вспомнил о существовании у себя ног и, извернувшись, пихнул Кавински в живот. Это не сбило его, но заставило с неким разочарованием оборвать сие премерзкое действо.       – Даже так?       Лололошка осознал, что совершил очередную ошибку, когда щупальца тянутся еще и к его ногам, фиксируя окончательно. Так более того, приподнимая над полом. Ноги оказались полусогнуты в коленях, принял немного наклоненное положение. И как бы он не дергался, не старался высвободиться, их хватка была неумолимо крепка, а их владелец на этом останавливаться не планировал. Свободные отростки (откуда они вообще растут?) не оставались без дела, найдя отличной возможностью пробраться к нему под костюм через воротник. Ожидал всего, кроме этого. Как и на вид, они оказались склизкими и прохладными, от чего все содрогалось от прикосновений. Слишком интимными местами были грудь и живот, да в целом все тело, чтобы некая инопланетная тварь так бесстыдно его лапала.       – Что ты делаешь?! – возмутился все-таки Лололошка, хотя нутро продолжал сковывать тихий ужас. Не к добру, ой не к добру.       – Тс-с, – Кавински приставил указательный палец к губам. – Расслабься.       Это был дружеский совет. Так определенно проще, если просто отпустить ситуацию и… Хотя, Лололошка бы так не сказал. Как тут расслабиться, когда на тебе рвут одежду чертовы щупальца?! Взору Кавински открылся вид на рельефное тело. Как и все астронавты, этот не был обделен мускулатурой. Смотрелась она крайне органично. Умеренно выделяющийся, сейчас напряженный, пресс, грудные мышцы. Как же аппетитно. Но надо растянуть удовольствие. Это как с любимым мороженым: стараешься есть по чуть-чуть, распробовать каждый кусочек и насладиться сполна.       – Эй!       В ответ получил лишь низкий, утробный смех. Щупальца аккуратно ласкали соски, которые позорно стояли. Лололошка не знал, куда деться. Ему было стыдно. Стыдно от того, в каком беспомощном и унизительном положении он оказался. Стыдно от Кавински, не пытавшегося спрятать свой интерес к оголенному телу. И стыдно от того, что отвращение не могло перекрыть того, что больно пока не делали, а к нагревшейся от его собственного жара поверхности тентаклей успелось привыкнуть. Промелькнула мысль, что правда можно расслабиться. Скорее от безысходности. Однако слишком живые картинки с трупами экипажа в разуме были, а тело Кейт, вероятно, еще не остыло.       Они были повсюду, казалось. Бедра не обошли стороной, щупальца опасно скользили неподалеку от паха, задевая, как бы невзначай, огромное множество чувствительных точек. Кавински умудрился даже так приблизиться, чуть нависнуть сверху (уровень владения конечностями был на крайне высоком уровне: контролировал положение своей жертвы, как самому удобнее), учитывая, что Лололошка теперь свободно завис в воздухе, ему не составило огромного труда своим почему-то ненормально горячим, шершавым языком пройтись от самого низа живота до ребер, начав после каждое из них ощупывать все тем же способом, подключая к этому зубы, но совсем аккуратно, не до крови, вызывая невероятно странные, смешанные ощущения. Каждое прикосновение сопровождалось подрагиванием, как реакцией Лололошки. Слова просто застревали в горле, так и не будучи озвученными, а дыхание стало слишком частым. Все тело, казалось, пребывало в состоянии предвкушения чего-то большего, а разум кричал в попытках достучаться. Это слишком необычно, когда омерзение смешивается с чем-то приятным на телесном уровне, чем-то, чему невозможно противостоять.       – Прекрати, умоляю, – выпалил все же, не желая знать, как далеко это может зайти.       Кавински нехотя оторвался от крайне увлекательного занятия под названием пересчитывание ребер Лололошки, проведя пальцами по внутренней стороне бедер, вернувшись в роль “наблюдателя”.       – Как это – прекратить? Мы только начали, – видимо, ради эффектности щелкнул пальцами. И щупальца, как по команде, избавили Лололошку от такой ненужной штуки, как нижнее белье.       – Ты издеваешься?! – вдохнул резко и чуть не поперхнулся воздухом.       – Может, слегка, – его дьявольская усмешка начинала порядком бесить. Хотя размышлять над этим момент был неподходящий, мягко говоря.       – Даже не ду… – договорить не дали: один, пожалуй, особо наглый тентакль, вторгся в его нутро неожиданно, сильная, тягучая, как карамель, боль пронзила изнутри. – Н-нет, боже, вытащи!       Но, конечно, этого делать Кавински не собирался. Наоборот, темп только нарастал, и Лололошке чудилось (в мечтах), что вот-вот – и он умрет. Чувство настолько излишней, нежеланной заполненности, было непривычно. Эта штука слишком большая, слишком больно. На глазах выступили слезы и готов был на все, молил о пощаде, молил о смерти, пока его не заткнули очевидным способом. Теперь-то щупальца точно повсюду. Рвотный рефлекс не работал, слишком много этой слизи и по инерции глотал. Оттого более тошно. Тошно от себя; таким грязным и отвратительным не чувствовал себя никогда в жизни. Слышалось жалобное мычание, все больше походившее на стоны. Боль не прошла, однако подвело наличие простаты и то, как упорно щупальце ее стимулировало. В сознание зависла одна надежда “У меня же не может встать от этого?” Ей не суждено было оправдаться.       – Твое тело так интересно реагирует на моих малышей, – невзначай заметил Кавински, рассматривая член Лололошки, как некий интригующий экспонат на выставке. Специально не трогал его тентаклями, будто раздумывая, как поступить.       В это время одно из щупалец все так же насильно продолжало выбивать стоны, а рот решено было освободить, дабы дать ему отдышаться немного. И немного поумолять.       – П-пожалуйста, прекрати, – Лололошка был на грани того, чтобы начать хныкать. Хриплый, низкие полувздохи-полустоны срывались с его уст, пытался их заглушить, пытался скрыть тот факт, что у Кавински получилось выжать из него чертово возбуждение. Не мог позволить себе признаться в том, что становится все приятнее, до искр из глаз.       Чересчур унизительно.       – А как же десерт? – удивился, совсем невинно взглянув на Лололошку. Обратил внимание на небольшой шевелящийся бугорок внизу живота среди мышц пресса того. Неужели так глубоко? Дотронулся на него, чуть надавил и подтвердил этим свою теорию, услышав все такой же сдавленный стон, но более протяжный. – Думаю, второго ты тоже потянешь, не так ли?       – Что?.. – сначала не понял, что подразумевается, а секундой позднее почувствовал, как второй тентакль пробует протолкнуться все туда же, внутрь. – Нет! Нет!..       Конечно, кто его послушал? Правильно, никто. И снова эта боль, снова слезы, снова скулеж. Лололошка ненавидел все это, а еще больше – себя. Уже сто раз пожалел, что подписал тот проклятый контракт на эту проклятую миссию. А Кавински времени не терял в тот момент, надоело любоваться и приступил к делу. Еще одно щупальце с бездумного исследования торса ненавязчиво обвило шею Лололошки, слегка сжимая, пока языком проходились от основания до головки, слизывая выступившую природную смазку. Кавински облизнулся. Ему определенно понравилось. Жертва же буквально тонула в буре эмоций и тактильных ощущений. Вот-вот – и сознание потеряет. Как назло, не терял. Выдерживал и ад, происходящий сзади, и вылизывания спереди. Да и все остальное. Молил всех существующих и несуществующих богов о скорейшем конце этой вакханалии, наконец, жизни, если на то пошло.       Кавински с тем упоением, не пропавшим с самого начала, взял без затруднений всю длину, а у Лололошки темнело в глазах от удушья и кайфа, который насильно доставляли ему махинации этой твари. Его жизнь, тело, судьба и долбаный оргазм – все сейчас в руках (и не только) неизвестного инопланетного существа. Невообразимо. Нечто в нем совсем быстро дошло до пика и последний, самый громкий, вымученный стон прозвучал в помещении. Он кончил бурно, трясло нещадно, а Кавински, пару раз сглотнув, отстранился и издал неприятные причмокивающие звуки, словно распробывая новый деликатес. Стер случайные остатки спермы с уголка рта, с интересом разглядывая и растирая между пальцев. В итоге просто слизнул, дабы лишней грязи (смешно звучит) не создавать. Щупальца оставили Лололошку практически в покое, только те, которые держали, не изменились. Другие же свободны стали. И он, до этого максимально напряженный, безвольно обмяк.       – Убей… меня… – последнее, что сказал, прежде чем отключиться от переизбытка событий. Можно понять.       – Давно меня о таком не просили, – Кавински склонил голову набок, оглядывая плоды своего “труда”. – Ну, так и быть.       Тентакль, что около горла уютно устроился, вдруг стал твердым и острым кинжалом, который насквозь пронзил все жизненно важные артерии, исполнив тем самым последнюю волю Лололошки. Как жаль, что даже самые сладостные трапезы имеют свойство заканчиваться.