Gloire

«Я горжусь тобой» Фраза которая ударялась о черепную коробку, и разливала по всему телу эйфорию. Китти живёт этой фразой, старается ради неё. Она была готова на всё, лишь бы хоть раз снова услышать это. Но вовсе не из-за звучания или значения. Из-за неё Китти неприятно. Китти мерзко. Она чувствует себя использованной. Использованной собственной матерью в собственных целях. И когда раньше эти цели были материальными, то сейчас, это выходило за рамки. Когтистая, холодная рука скользила по юношескому женскому телу, оставляя глубокие царапины. Девушка пыталась отвести взгляд, но везде были эти руки, глаза. Улыбка. Улыбка, полная острых зубов. Улыбка, которой у людей просто не бывает. «Порадуй мамочку, котёнок» — шепчет спокойный голос на ухо. Китти хотелось бы расплакаться, но она не может, не должна. Китти хочется бежать, хочется прятаться. Китти хочется просто телепортироваться в свой тёмный угол и зареветь. Но тогда мамочка никогда не простит её, никогда не скажет «Я горжусь тобой». Никогда. Поэтому она терпит. Терпит, когда ледяные руки больно сжимают руки и бёдра. Терпит, когда острые кошачьи клыки впиваются в шею. Терпит, когда шершавый язык ведёт от груди до пупка. Китти может стерпеть. Она заставит себя стерпеть. Мать снова что-то шепчет своим бархатистым голосом ей на ухо, ёрзая и ставя колено между ног. Ком в горле становится больше и девушка сглатывает, вновь уводя взгляд, пытаясь успокоить отвращение внутри. Чеширская на это лишь улыбается и продолжает свои ужасные, пугающие действия. Когда её палец касается Китти через бельё и поглаживает ногтем, она сглатывает. «Это неправильно. Как до этого дошло? Это всего лишь игра, всего лишь игра, не имеющая никакого смысла, мамочка просто наиграется и всё это закончится». Но «игра» не заканчивается. Она лишь накаляется. Чеширская лижет по скуле, и поглаживает грубее, прижимаясь сильнее. Смотрит своими серыми, чуткими глазами с узкими-узкими зрачками. И целует. Целует собственную дочь и не видит в этом ничего аморального. Целует не так, как должен целовать родитель. Целует так, как Китти не целовал никто. Китти в принципе никто никогда не целовал, и от мысли о том, что её первый поцелуй забрала её мать, хочется забиться в угол. Женщина мурчит, Китти слышит и чувствует вибрацию её тела. Мурчит в ответ, но отнюдь не от удовольствия. От страха. Восприняв это как приглашение, Чеширская усмехается и вторгается внутрь, вызывая громкий крик боли. — Мама, — со слезами, сломанным голосом шепчет Китти, и дрожащими руками упирается в плечи матери. Лицо женщины сразу омрачается, но эта самодовольная улыбка не сходит. — Что, дорогая? — язвительно цедит она. — Что-то не так? — щурит глаза и толкает палец глубже, вызывая явный крик боли. Китти искренне плачет. Трясётся от страха и плачет от боли. Мурчание становится громче. Мать покрывает непорочное, до этого момента, тело своими тяжёлыми поцелуями, вперемешку с укусами. Обычно, кошки безболезненно кусаются когда играют. Но это не безболезненно, и это — не игра. Кошка ускоряется и ведёт рукой по щеке дочери, гладя. Вновь целует холодными губами. Китти пытается увернуться, но крепкие пальцы на подбородке не дают этого сделать. Потом они спускаются до шеи, чуть царапая. Кошки могут случайно поцарапать, выпуская коготочки, когда показывают свою любовь. Но это не случайность, и не любовь. «Мамочка любит тебя.» — возбужденный голос мурлыкает в губы. Все пять когтистых пальцев сжимают тонкую шею крепким кольцом, перекрывая воздух. Голова становится тяжёлой и Китти становится спокойно. Не страшно, не больно. Спокойно. Скоро всё закончится, скоро это прекратится. В глазах темнеет и мозг пытается ухватиться хоть за что-то. И он хватается за ту самую фразу. За то, ради чего она терпела всё это. «Мамочка гордится тобой.» Тело сводит приятной истомой и мозг потихоньку отключается, укутывая девушку тёплым одеялом глубокого, беспросветного сна. Китти получила что хотела, и теперь, Она гордится ей.