Незнание порождает неправильные выводы

            Теодор Нотт никогда не зацикливался на том, что учится на Слизерине вместе с Пэнси Паркинсон.             Она всегда была для него незримой тенью, блуждающей за Драко. Пустышкой, с талантом к бессмысленным сплетням и глупому хихиканью. Очередным полезным сосудом, способным выносить чистокровное потомство от подобранной родителями пары.             Его всегда раздражало то, как Пэнси пытается добиться внимания Малфоя. Это выглядело ничтожно и жалко со стороны.             Но он не знал, что она добивается Малфоя не с расчетливым мотивом заполучить завидного жениха для удачного брака, — а с намерением вернуть лучшего друга детства.             Лучшего друга детства, который в первый же год обучения плюнул на ту черноволосую девчонку, всегда прикрывающую его перед родителями, и превратился в напыщенного, вычурного индюка.             Лучшего друга детства, который отмахивался от её просьб поговорить, теряясь в раздумьях: каким очередным словесным поносом завтра оскорбить золотое трио.             Лучшего друга детства, который рассказывал Нотту мерзкие истории о Пэнси, и его новый друг верил, не зная тогда, что каждая деталь рассказа была ложью.             Поганой клеветой, цепляющейся за девушку выжженным клеймом. Грязным пятном на когда-то чистой репутации. Бурей — гул которой из уст в уста всё сильнее нарастает, преследуя Паркинсон, как чёрный всадник в ночи.                   Он ничего из этого не знал.             На пятом курсе Драко начал встречаться с Асторией. Встречаться не по своей воле, а по просьбе приказу Люциуса и почтительному согласию со стороны Нарциссы, мечтающих в будущем создать для своего сыночка идеальный чистокровный брак — с замечательной партией с уважаемой семьи волшебников. Как жаль, что ничего идеального у гея и суки не могло получиться.                   Тогда Теодор Нотт впервые заметил Пэнси Паркинсон.             Её длинные, вечно ползущие по лицу волосы превратились в стильное, элегантное каре. Её яркий вызывающий макияж сменился минимальным количеством косметики и длинными острыми стрелками, казалось, способными проколоть плоть всех её ненавистников. Её развязный, неприличный стиль в одежде сменился изящной простотой школьной формы.             Она ворвалась в зал после церемонии распределения новичков. Пока Пэнси шла к слизеринскому столу, стук её высоких каблуков шумел громким басом в ушах всех присутствующих, залетая эхом в каждый миллиметр свободного пространства.             На неё глазел весь Хогвартс. Если у Дамблдора тогда и случился сердечный приступ, то он пережил его с помощью поедания лимонных долек — запихивая эту липкую ярко-жёлтую дрянь как не в себя.             Астория ревниво захлопнула открывшийся рот Драко, пытаясь не кидать в сторону соперницы наполненные далеко не белой завистью взгляды. Теперь на протяжении половины жизни её будет душить жаба размером с Хагрида.             Каждый смотрел на неё с определенной эмоцией.                   Шок.                   Восхищение.                   Злость.                   Осуждение.             На лице Тео не читалось абсолютно ничего. Он словно получил удар под дых и задыхался в приступах беззвучного кашля.             Внезапное прозрение ударило не в мозг, а в сердце. Его глаза стали видеть то, чего не видели раньше. Уши — слышать то, что не слышали. Пришло понимание тех вещей, которые были мудрёными для его сознания.             Пэнси Паркинсон была прекрасна, это было абсолютной истиной — бесспорной и неизменной. Аксиомой, не требующей доказательств.             Ощущая, как осознание этого увеличивается в объёме где-то под рёбрами, готовое вот-вот проломить грудную клетку, — тело Теодора, как запрограммированный на автомате механизм, взлетело со скамьи и двинулось в сторону выхода, чтобы подальше-подальше отсюда. Спрятаться от назойливого инородного чувства, длинными щупальцами пробирающегося внутрь. В самую суть. Сердцевину. Туда, где бешено бьётся сердце.             Всегда самым удивительным является то, чего никогда не видел. Пэнси для Тео стала именно этим — новой, необычной, интересной находкой и, он как первооткрыватель должен знать о своём открытии всё.             На шестом году обучения Теодор Нотт впервые заговорил с Пэнси Паркинсон.             Было пасмурное, холодное ноябрьское утро. Туман своей серостью затруднял видимость. Лишал обзора. Превращал зрение в слепоту.             После теории на прошлом занятии профессор Стебль собрала всех слизеринцев возле Запретного леса с практической задачей собрать как можно больше листьев лобарии.             Это древнее растение считалось ценным компонентом во многих лекарственных мазях, бальзамах, микстурах, используемых для заживления серьёзных повреждений после особо опасных проклятий.             Лобария также имеет целебные свойства и в свежем виде. Если растереть свежие — только сорванные — листья в жидкую кашицу и приложить к ране — эффект регенерации повреждённых тканей последует незамедлительно.             Конечно, во время сбора любого целебного растения без трудностей не обойтись. Лобария прорастала лишь на коре тысячелетнего дуба, количество которых во всей Волшебной Британии можно было сосчитать на пальцах, и все они находились на территории Хогвартса — а именно в Запретном лесу.             Перед тем как приступить к сбору, профессор выдала всем студентам по паре перчаток из драконьей кожи, защищающих от парализующего яда, покрывающего всю нижнюю поверхность растения.             Нотт не особо был заинтересован в сегодняшнем занятии. Он не целитель Святого Мунго, чтобы бегать за какими-то листочками как ошалелый, и не Невилл Лингботтом, который дрочит на учебник травологии. Он простой ученик Хогвартса, обязанный пробираться сквозь цепкий туман и утреннюю липкую грязь в поисках зелени на деревьях.             Тоска смертная!             Да с каждым сорванным листочком Теодор увлекается всё сильнее. Откуда ни возьмись возникает желание собрать как можно больше и заработать дополнительных очков для факультета, но вскоре он понимает — особого смысла в этой затее нет.             Дамблдор найдёт причину, чтобы их потопить. Одарит очками любимый Гриффиндор за умение дышать, лишь бы не допустить победу Слизерина в соревновании факультетов.             Грёбаный идеалист!             Всё же слизеринец продолжает сбор лобарии, и корзина быстро наполняется до краёв. Нотт устало вздыхает, присаживаясь в корнях для отдыха. Откидывается на спину, затылком прижимаясь к дереву.             Лес шумит. Ветер разбрасывает листья повсюду. Гармония наполняет кислород.             Внезапный вскрик поблизости нарушает минутную идиллию Теодора, заставляя его вскочить на ноги, настороженным цепким взглядом осмотреть территорию вокруг себя. Какое-то движение в десяти метрах привлекает внимание.                   — Кто здесь? — спрашивает он, медленно приближаясь к громадному дереву, за которым кто-то прячется.             Слух улавливает новый звук-всхлип. Нотт напрягается, каким-то шестым чувством зная, что, кто бы это ни был, он нужен этому человеку. Его помощь уж точно.             Шаг ускоряется, да так, что ноги заплетаются в грязи. Он спешит, чтобы не стало поздно, и когда наконец-то достигает цели, замирает с открытым ртом.                   — Пэнси?             Кажется, она не реагирует, продолжая раскачиваться туда-сюда на холодной земле, прижимая левую руку к груди. Её корзина давно забыта и отброшена в сторону. Листья лобарии окружают Паркинсон как осенние, разбросанные вокруг.             Теодор облизывает от волнения губы, миллиметр за миллиметром подходит ближе.                   — Эй, с тобой всё хорошо? Я могу позвать кого-то на помощь…                   — Блять, Нотт, заткнись уже и помоги мне!             Её голос, надрывный, с примесью злости и приправленный в конце скрежетом боли, что проскальзывает в задержке дыхания. От осознания, что ей больно, его будто метлой ударяет по затылку.             Ноги подрываются с места молниеносно. Он бросается вперёд, как пловец перед прыжком в воду, приземляется на колени рядом с Паркинсон. Резкая вспышка боли от встречи коленных чашечек с корнями дерева пробегает по бёдрам, но быстро теряется где-то в области пятого позвонка. Его идеально выглаженные утром брюки ныряют в грязь, что мягче масла.             Это ничто по сравнению с тем, на что натыкаются его глаза.             Левая рука Пэнси напоминала кисть инфернала.             Привычный аристократически бледный оттенок превратился в сине-серый. Кончики пальцев потемнели, и чернота с них бойко тянулась к фалангам. Нотт сглатывает, хмурится, облизывает сухие губы, наклоняется ниже и протягивает руку, чтобы проверить одну мысль.                   — Можно? — спрашивает он, прежде чем коснуться.             Пэнси с заминкой, но кивает.             Аккуратно, боясь причинить лишнюю боль, Теодор под резкий вдох Паркинсон расстёгивает манжету белоснежной рубашки и подкатывает рукав вверх, открывая взгляду часть руки. Парализирующий яд Лобарии распространялся, приближаясь к локтю.             Он так и думал. И это плохо.             Увидев сосредоточенность и сжатые в тонкую линию губы одноклассника, Пэнси обеспокоенно встрепенулась.                   — Я не заметила, как зацепила долбаные листья, потому что ёбаные перчатки были мне велики и одна из них слетела. Почувствовала ледяную боль в кончиках пальцев. Увидела посинение. Попыталась помочь себе, но ни одно из лечебных заклинаний не подействовало, становилось только хуже, — быстро лепечет Паркинсон, будто от этих объяснений зависит её жизнь.             Теодор внимательно слушает, подсчитывая примерное время попадания яда на кожу, пока накладывает диагностирующие чары, которые показывают стремительную парализацию внутренних тканей. Если яд доберётся до сердца, тут уже и целители Святого Мунго не смогут помочь.             От сделанных выводов накрывает беспокойством. Оно пытается смыть хладнокровную выдержку мощной волной цунами, утянуть контроль над ситуацией на дно, вынудить Нотта нервно отступить. Теодора как человека, привыкшего действовать с холодным умом и застывшим на лице спокойствием, паника не трогает. Минутное оцепенение быстро проходит, оставляя после себя лишь привкус лёгкой злости к самому себе за позволенную растерянность.             Он прячет палочку в задний карман брюк и дарит Пэнси улыбку, насыщенную поддержкой и обещанием, что всё будет хорошо.             Нотт берёт Паркинсон на руки, поддерживая под коленями и лопатками. Девичья фигура ощущается лёгким пёрышкой в его руках, порождая мечтательную улыбку на устах.       Он мог бы заговорить с девушкой под предлогом общения, а не помощи. Но когда выпадала возможность оказаться рядом с ней, Тео терялся, застывал, словно изваяние, и забывал об умении разговаривать. Винить себя за трусость не было вариантом, потому он бросил все попытки, вверяя себя и всё, что происходит, судьбе.             Сегодня судьба улыбнулась ему. Жаль, что при этом, объект его интереса пострадал. Но он не позволит смерти от поганого растения забрать её.             Сказать, что Паркинсон была в шоке от происходящего — это ничего не сказать. Изумлённое оцепенение от того, что Нотт взял её на руки, настигло слизеринку, как обездвиживающее заклинание настигает соперника. Несколько секунд, за которые он успел выйти за пределы Запретного леса, она открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. Высказать своё возмущение не позволял шок и растущая боль, что набирала обороты, распространяясь от подушечек пальцев к плечу. Серия болевых выстрелов прыгала с мышцы на мыщцу, с сустава на сустав, с кости на кость, настигая основание шеи.             Парализирующая ледяная пытка лишала дара речи.             Кое-как собрав всю силу воли в кулак, Пэнси подала голос, стараясь за вопросом скрыть всю свою боль:                   — Куда ты меня тащишь?..             Теодор остановился в нескольких метрах от входа в Хогвартс, взглянув на неё с выражением «ты серьёзно?», и почему-то улыбнулся, стоило увидеть, как Паркинсон старательно делает вид, что ей не больно и последствие касания Лобарии для неё не более царапины на руке, которую можно залечить самым простым заклинанием.             «Сохраняй лицо, но не показывай своей боли» — подобное выражение должно было стать девизом Пэнси Паркинсон, и в том, что она бы его одобрила, Нотт не сомневался.                   — К мадам Помфри, — деловито ответил Тео и ускорил шаг.             Но путь оказался не таким уж и легким. Пэнси была не тяжелее пёрышка, но из-за того, что боль в её руке с каждой секундой усиливалась, все последующие шаги давались всё сложнее и сложнее: она брыкалась в руках, пыталась вырваться, сжимала его шею в смертельном захвате, оставляя глубокие борозды своими возлюбленными острыми коготками.             Теодор сжимал губы, зубы, скулы, но продолжал идти к цели.             Ворвавшись в больничное крыло без стука и разрешения, он сбил стоящий возле двери нелепый вазон, звук от падения которого и заставил мадам Помфри оторваться от заполнения каких-то карточек-бумажек и обратить внимание на невоспитанного нарушителя. Хоть эта женщина и была ужасной сплетницей и её одержимость кошмарными горшками с цветами, расставленными по всему Хогвартсу, напоминала больную любовь Амбридж к тарелочкам с котятами и розовому цвету, но она знала свою работу. Была профессионалом в своем деле.                   — Боже, мистер Нотт… что случилось с мисс Паркинсон? — обеспокоенно залепетала женщина, помогая студенту расположить девушку в постели.                   — Она коснулась листьев Лобарии. Минут 10-15 назад. Но дело плохо. Её левую руку парализовало, — не дав себе мгновения отдышаться, быстро, чётко, без излишеств проговорил Теодор.             С сердечными охами-вздохами целительница провела полную магическую диагностику и бросилась к своему столу, заваленному многочисленными свитками, баночками, бутылочками и предметами, значения которых Нотт не знал. Схватив прозрачную стеклянную ёмкость, наполненную какой-то зеленовато-коричневой жидкостью, женщина вернулась к пострадавшей студентке, что лежала неподвижно, зажмурив веки и тяжело дыша.                   — Иронично, но лучше всего парализацию от Лобарии снимает как раз-таки её сок. К счастью, у меня ещё осталось немного с прошлого сбора.             Теодору захотелось истерически посмеяться, так как ни на Травологии, ни на Зельеварении об этом не говорил ни один из профессоров. В учебниках эта информация также не встречалась. И неприятнее всего было то, что он мог самолично помочь Пэнси там, в лесу, а не заставлять её терпеть боль всё это время.             Закончив втирать сок на всю парализованную посиневшую область руки, женщина вернула внимание к затихшему слизеринцу. Увидев его сжатые губы и наполненный осуждением к самому себе взгляд, Помфри понимающе покачала головой.                   — Не вините себя в этом. Этот способ лечения ядом Лобарии я открыла лично, об этом не пишут в учебниках, и мало кто из волшебников знает, так как случаи парализации очень редкие. Мисс Паркинсон была просто не внимательна, — утешительно коснувшись плеча студента, женщина направилась к выходу из больничного крыла, бросив напоследок: — Ей станет лучше с минуты на минуту, побудьте с ней, мистер Нотт, а я проверю не пострадал ли никто другой с вашего факультета.             Но Теодор уже не слушал. Ему было плевать на остальных сокурсников. Он был бы рад, если бы Малфоя с Гринграсс парализовало сроком так навсегда, чтобы не слышать постоянного напыщенного лепета Драко и не отбиваться от поклонниц, подосланных Асторией.             Была важна лишь Пэнси, которая открыла глаза и смотрела на него с улыбкой наполненной благодарностью и обещаниями, не скрывая свою уязвимость.