Слабые и гордые

Наёмники синих не верили глазам, незаметно для Уберменша бросались врассыпную, когда он воинственно шагал под окнами, стучал в дверь, взлетал по ступеням на второй этаж. Он лично обратился к Джейну, впустившему его на базу, и сказал что-то, показалось ему, насчёт разведданных и призвал не беспокоиться за их сохранность. Людвиг оглянулся на медика красных, сказал "Guten Abend" без испуга или изумления, даже не встряхнул ради приличия пену для бритья с подбородка. И только когда гость начал говорить в ответ, скребнул его по сердцу мелодичным и умиротворяюще однотипным голосом, он прянул. Уберменш на базе!.. Собственной персоной, без огненосного напарника, в фуражке и мутно-пятнистом халате. «Я лечил твоих голубей, пришло время платить». И сказал так, словно никаких птиц не мог у себя вытерпеть. Инженер синих, что вжимался в угол и не сводил очарованных глаз с неприятеля, разобрал часть его немецких слов и ужаснулся. Не уверенный в грамматике, тихо и немного сурово от страха прошептал: "Вы не убьёте его?", выступил вперёд; Уберменш молча поднял на него брови – отвернулся, и Деллу захотелось провалиться на первый этаж, в прачечную. «Нет. Людвиг, выходи сегодня». «Выходи» резнуло медика и окончательно оторвало от умывальника. "Дай мне десять минут", - мягко отрезал он. Уберменш ещё раз, гораздо более пристально и даже с неотчётливой эмоцией всмотрелся в инженера и насторожил его, вышел. -Не прощайтесь раньше времени, мистер Конагер, - притворно улыбнулся Людвиг, и Делл увидел в зеркале, как растерянность исказила его лицо. -- По дороге они молчали как рыбы, Людвиг не давал себе вздохнуть и сбросить этим растущее напряжение и усталость, Уберменш не отвлекался на окружение. Сгущался мрак, ветки били по головам, сапоги запутывались в траве; один Людвиг подавал руку помощи у небольших оврагов и буреломов, но её не принимали. Давно было известно, что коллега по всей строгости презирает его – и ведёт его сейчас, потому что некого больше вызвать. А на исходе общего дела… Белый утеплённый халат-пальто, наподобие сереющего в сумерках маяка, указал путь до ворот базы; его хозяин с нетерпением выстоял две секунды, пока Людвиг входил во двор, и ещё быстрее нырнул в общежитие, деревянное, сколоченное на совесть кем-то до нынешних наёмников, но теперь как будто беспризорное. Лестница со стоном дрожала и качалась под ногами – и перила вслед за ней не гарантировали долговечности, крякали на каждом нажатии. Здесь в ветках коридора, где у BLU, однако жаворонков, в этот час ещё горел свет, висела кромешная тьма; подошвы Людвига обнаружили под собой и лязг разбитого стекла от лампочки. Возник вопрос, как давно оно хрустит и сколько ещё будет измельчаться и всаживаться в половицы, но отблески света невдалеке немного утешили. Уберменш застучал ключом в замочной скважине и открыл кабинет с Поджигом внутри, и Людвиг не успел поближе рассмотреть фонарь, что поставили на тумбу взамен электричества. Сияющая во всю силу медицинская лампа заставила медика СИН прищуриться, обнажила тело инженера КРС на операционном столе, обезглавленное, распотрошённое. «Вылечи его», - произнёс Уберменш, но Людвиг не поспешил отпереться или согласиться. Видно было, что над Джеком усердно, но безуспешно и дилетантски трудились более недели, запуская неминуемый сепсис и под круглосуточным стацем, не способным связать воедино подгнившие куски, толстую жировую прослойку, разорванные сосуды с каналами, железные протезы. Джек не остановился на хвалёном Оружейнике и вмонтировал у медика такое множество металлических самодельных сухожилий, клапанов, суставов и позвонков, что ему "впору по утрам менять батарейки и пить бодрящий горячий бензин". Людвиг не раз привлекал к хирургии Делла, чтобы чинить Джека заодно с ним, но при виде порядком высохшего на воздухе смрадного супа под вывороченной грудной клеткой, при полнейшем непонимании корня проблемы и невозможности его понимания, - над задачей высшего пилотажа Людвиг раздумывал как над своей дальнейшей судьбой. -Попробую. «Обязан!» Стоило ожидать удара убер-пилы в спину в случае отказа – или нет? Кто, если не Людвиг? В его руках власть, Уберменш преклонил перед ним неприкрытую голову – в частности для того чтобы слегка согнуться до уровня его глаз: «Он не должен умереть». "Да он уже холодный", - Людвиг едва сдержался от полуулыбки и с зародышем гордости встретил его взор. – Открой окно, и я начну и продолжу. -- Как пять голубей одновременно раздирали плоть лапами и клювами, или безумный учёный использовал её как субстрат для выращивания плесени, но позже отчаялся и смешал всё назад в изувеченный организм, или она изначально отторгла нестерильные механизмы, застелила их гноем в знак примирения и попыталась принять в семью – Людвиг сочинял в тоске, вычищая полости от склизкого единоутробного мусора. "Не корми этим птиц, отравишь!"; он перестарался и навлёк ядовитую злобу, ничего не изменил советом. На Поджига не решался и поднять глаз; находя взаимный интерес, тут же возобновлял операцию и совестился – Уберменш не извинял подручному никаких игр. Без конца шипел на него и не получал грубостей в свой адрес, ничуть не смущался Людвига, потому что накинулся бы и на него без стыда. Те оба подчас в одну и ту же минуту не угождали Уберменшу, и ему мерещился сплочённый заговор; он раскидывался хулой по двум сторонам, и в его движениях читалась уязвимость; и Людвиг с непривычки не верил ей. Не подбирал и не ставил необходимые в работе, уроненные им склянки, ждал, пока бордюр виляющего халата крепко зацепится за пилу и сдёрнет её с этажерки. Рушились многие стереотипы: глубокой ночью напарники бдели тише воды ниже травы, не гудели на гармони и не скандалили; вероятно, и громко страдающим пациентам набивали тряпками рты. Людвиг несильно мучился и от того, что ткани разрушались до мелких струпьев и утекали сквозь пальцы, не прятал лицо в дрожащих сцепленных ладонях и не корил себя; но побеспокоился, когда на вопрос о запасных органах Уберменш ответил: «Будут». -Нужны сегодня… предпочтительны, - он подавил нервный смешок. «Завтра». - А сердечный имплантат почистить и промыть… Надо разобрать его. Я отнесу Деллу… «Исключено». -Или на его место временно вшить настоящее. «Нет! Он лично просил». Он равнодушно и механически заряжал шприцы для арбалета, и Людвиг не угадывал, та ли это былая неведомая парализующая жидкость или иная – но угадал бы, не возвращай его Уберменш сердитым взором к работе. Стоило медику скрипнуть табуретом и пройти к холодильнику, позади раздалось внушительное «Не трогай». При следующем шаге Уберменш вскочил тоже. «Не трогай!» - и прошелестел Поджигу на его суету нечто невежливое. Вскоре Людвиг и перекрикнулся с ним, доказывая, что данных материалов ему недостаёт, гниль к жизни не вернуть и что новые имплантаты не спасут положения. Он терял хватку: прежде знал лекарства на немецком языке и латыни, но никак не на английском, а ныне с трудом объяснял требуемое фиктивному врачу. И случалось то незабываемое, что Людвиг воочию наблюдал насмешливую улыбку Уберменша – и даже не обмякал перед ней; спрыгивал со стула и хмурился, в особенности на две выраженные морщины в углах его рта, совершенно ему не идущие. Тогда как он склонялся к повышению голоса на фоне бессонного беспамятства, Уберменш общался с умеренной громкостью, будто не желая будить пациента, - но приближался Поджиг и его мигом одаривали таким приказным и раздражённым замечанием, что Людвиг покорно садился и замолкал. Под утро он, взбесившись от дурного запаха и бессмысленности манипуляций, высказал коллеге все недовольства, но предельно беззвучно, чтобы Поджиг не проснулся на своей кушетке. Уберменш показал ему наполненный шприц. -Моя смерть? – ухмыльнулся Людвиг. «Паралич». Ранения боевыми снарядами в жизни совсем не то, что на поле, очевидно. И Людвиг понял, на что ему намекают. Уже не надеялся, чтобы не тяготить присутствием дни напролёт, завершить до выходных - и не остаться на неизменном этапе, напротив непослушных и черствеющих вырезков, с тупой иглой в немеющей руке. «Сделай что нужно, и сможешь лечить дальше». Поджиг шепнул напарнику и приподнял противогаз для этого: "Он спать хочет", когда Людвиг надолго завис над пёстрой тухнущей мозаикой с глухим и тусклым выражением. Уберменш потянул за следующий поршень, отрезал: «Меньше обращай внимания на других, Поджиг. Сначала он должен воскресить инженера», но медик всё равно заснул, пользуясь хладнокровием заказчика.   -- Перед рассветом, когда зажглись порталы на сегодняшнюю карту, Людвиг в компании, после Поджига и перед Уберменшем, очутился на спавне RED и принялся бродить, убеждённый, что команда на всякий случай его заочно отпела. Однако встретили его довольно радушно, с объятиями и сэндвичами. Хеви скупо, но со звоном беспокойства осуждал затею, не зная её ключевых подробностей, а именно – кого же Людвиг лечит и где находит себе приют на вражеской базе. Остаток времени на подготовке Людвиг, забыв себя, оправдывался перед Джейном в непричастности к идеологии и увлечениям Уберменша, ободрял мистера Конагера и оттого всё больше терзался смутными опасениями. В раундах вёл себя привычно, отрывался от перелеченных тяжеловесов на скаута при смерти и подвергал первых мгновенной гибели, застревал на открытой местности на радость снайперу, играючи обижался на Джейна и упорно его не видел. Как и все, содрогался от вопля «Поджиг!» за углами и в подворотнях; это значило, что они двое рассредоточены по карте и в равной степени вредоносны. Уберменш не искал напарника, а, скорее, издалека велел ему укротить шустрого медика и подвести к себе, - но и сам успешно ловил его, закалывал убер-пилой, как в старые добрые; порхал с ним на поле как разлетевшаяся от урагана бумага. Людвиг кричал "Я прекращу лечить, стой!.." и тщетно уносился от окровавленного острия, Уберменш тормозил его выстрелом в спину и нападал коршуном, добивал без единого крита. Но он прислушался к части ультиматума и истолковал по-своему; около респавна, куда они с Поджигом пробирались для затяжного кемпа, выбросил медику СИН неперевязанную пачку денег. Людвиг кричал им "Убирайтесь!", когда они подступали с Флогом к входу и разворачивали поток наёмников назад к шкафчикам, но напрасно; по ходу копил убер и умолял Тавиша метать липучки под ноги, чтобы однажды выйти наружу – и опять пересечься с ним… Раз в месяц достать Ампутатор для ближнего боя, выпустить его из руки из-за пребольного пропущенного удара, чтобы Уберменш перехватил его, всадил в стену с убер-пилой по сторонам от Людвига и навис, держась за рукояти. «У тебя нет и не было права приказывать мне! Выполни что я велю и будь свободен». -Дай мне органы. Тот выдернул убер-пилу и размашистым, но быстрым тычком отправил Людвига на респавн, за ним – подоспевшего с дробовиком Делла. До высоты Ман-Ди, снайпера красных, не долетали слова, но он с крепнущим интересом упирал прицел в стекло очков, смерял согнутую и окаменевшую фигуру Уберменша от сапог до фуражки – до шпионского ножа. Снова пересёкся взглядом с Людвигом, но уже под обратный отсчёт Администратора, помахал, встретил его у подножия вышки для кадрили примирения. Постеснялся спросить, отчего с щёк Людвига доныне не схлынула бледность. Замедлился и с внутренним восторгом произнёс: -К нам заселился? -Как ты узнал? -Слышал твой голос на базе. -По вызову приходил, - неловко осклабился Людвиг; оступился, когда Ман-Ди подтолкнул его к ящикам. -И снова придёшь?.. Тебя все и всюду хоронят, только не я. – "Почему?" Снайпер положил руки ему на плечи: - Ты не умрёшь, я этого не предчувствую. Всё обойдётся. -А с инженером? -С ними поосторожнее. – Он отпустил медика к его респавну. "Поцарапает, насытится этим и уйдёт". -- Людвиг ворвался на базу СИН и в медкомнату, похватал лекарства, сказал "Нет-нет, останьтесь" непоседливым скучающим птицам и, выходя, врезался в Уберменша. Обрадовался тому, что не поцеловал никого из друзей и не вызвал его негодования. "Разведданные не тронуты?" - гаркнул Джейн из конца коридора, замкнувший шествие враг не удовлетворил его суровым «Мне они ни к чему» и пригрозил арбалетом, что сохранил два-три снаряда. За порогом кабинета RED перед истинным медиком предстало то, отчего он выпрыгнул и задел Поджига к гневу его патрона. Тело мистера Конагера, раздетое, лежало на грязном полу под операционной койкой, разумеется припасённое с будничной череды возрождений, но которое наградило Людвига непроходящим тремором. Поэтому он продолжил выгребать из сморщенного кожаного мешка сколько-нибудь цельные внутренности и полоскать в тазу, скреплять под стацем. Лицо вновь закипело от его палящего луча; в кабинете становилось душно, но Поджиг заметно не страдал в противогазе и костюме, предавался одинокому сидению на кушетке и вышивке. Время замирало в несносной тишине и сонливости. Не доносилось воплей из комнат и коридора, шаги затухали именно возле двери кабинета, обитой железом, ужасной. Терпение подошло к концу, и Уберменш включил радио, настроенное сразу на немецкую волну, с обрывком европейских новостей. Приятно было Людвигу схватывать на лету позабытую, но как прежде родную речь, узнавать о Берлинской стене и двух германских республиках более детально, чем в чужом случайном разговоре в поезде пятнадцать лет назад. Ему и того хватило для счастья, что Германия сохранилась вместе с Берлином и, хотя её разрубили пополам её же освободители, нацизм в ней искоренён. Чему не обрадовался неисправимый черноволосый ариец, что посвящал этот вечер хирургии, растягивал на тряпицах и препарировал каждого своего отравленного голубя, долговязого и когтистого, и уничтожающе косился на Людвига. Медик BLU на дух не переносил, когда Уберменш клеймил общество вокруг себя и называл благородством свою отсрочку перед грандиозным истреблением всего убыточного сущего в пределах двух баз. И, сдавалось Людвигу, они с Поджигом обсуждали эти планы свободно, ибо при успехе операции его обойдёт эта участь, а преждевременный донос никого не изумит. А восстанавливает он Джека, чтобы раньше срока не накликать беду на завтрашних карателей… и заплатить за прошлые благодеяния, которые Уберменш, скорее всего, выдаёт дружку за милость от себя, тайного вождя над наёмниками. Людвиг отыскивал в своих действиях и безвыходность, единственный несуицидальный отклик на категоричные условия, и типичное для него, доктора, стремление достать пациента из мира иного, и негодные последствия присущей ему мягкотелости и уступчивости. К тому ж под гнётом пренебрежительного взора Уберменша и рядом с почти погубленными ими обоими птицами он резко перестал находить поводы для надменности. Он вырезал из трупа селезёнку и несколько лимфоузлов, чтобы они устранили за него часть неполадок в поражённом организме, и ненадолго воспрял духом, спросил: -Я стану равным тебе? «Ни за что», - Уберменш не обернулся на него, но блеск окуляров Поджига робко утвердил обратное. Людвиг обновлял иммунную систему, затем – крупные сосуды, даже припаивал их к сердцу ("Я не прочищу его вручную, не смогу всё обработать!" - «Делай»), и душа его пела. Он представлял, как за дни реабилитации растает второй и третий подбородок Джека, как свежая кровь заструится по потемневшим венам и артериям в отдалённых частях тела, напитает бездыханные клетки, и прочее. Дубли тех органов, которые Людвиг однажды пересаживал Деллу чуть не из пробирки, замачивал в физрастворах для улучшения регенерации, пропекал под лучом собственного стаца, теперь спасали неприятельскую жизнь. Пришла пора – и Уберменш вынул из холодильника голову, сальную и мышиного цвета, за волосы, и она шлёпнулась и покатилась под койку без обрывка скальпа. Людвиг засмеялся: "Я пришью череп от Делла, мозг сохранился?", и потом тихо рассвирепевший от его своеволия Уберменш озлился ещё больше из-за невыполнения обещания; доверия и элементарной обходительности впредь ждать не приходилось. -- Людвиг с великодушного позволения умылся и оставил Джека заживлять последние рубцы под медиганом, выбрался в кухню, застал там двух наёмников, солдата и пулемётчика. За подвиг они отпотчевали его говяжьей тушёнкой и остатками картофельной запеканки взамен жареного мяса от Поджига, что дразнило его ароматом на протяжении двух ночей и отталкивало неясным происхождением; расспрашивали по большей части о состоянии инженера и рассказывали о разрушении дома без его крепкой наторелой руки. "А мы что сделаем? Только разломаем. И пусть нам тоже заплатят, как Джеку, почему мы должны…?" Не уходя далеко от чудовища Франкенштейна, Людвиг задремал в общей гостиной, был накрыт общественным пледом, тут же изъятым у Демомана, и окружён бесшумным благодарным собранием. Джек же, сомневающийся в силах и ясности ума, некстати повстречавший скаута с прискорбными новостями, побрёл за стремянкой. Притащил её из чулана, установил в коридоре у медкабинета, сходил за новой лампочкой – и к тому моменту, как выпрямился и поднял руку-Оружейник к подвесу, его самочувствие сдало окончательно. -Заржавело… - выдохнул он и осел на ступеньке, держась за грудь. Через полминуты бесплодного верчения скаута у стремянки она загремела на всю базу, и он дал стрекача с места происшествия прежде, чем Уберменш распахнул роковую дверь и заорал «Hau ab!». Он опустил глаза на поостывшего Джека, скрылся на пару секунд, но не чтобы вытащить Поджига за собой; закопошился ниже воротника его повседневной рубахи на пуговицах, как бы имитируя первую помощь, и молниеносно воплотил задуманное, никем не замеченный спрятался у себя до прибытия добровольцев. Разведчик подсмотрел из-за угла, как Джека неумело и травмоопасно, в шесть рук выносят по темноте к лестнице, ненадёжной и дико скрипящей, готовой рухнуть под их весом, и хватался за голову, присаживался и топал ногой. Не взвизгнул из-за прихода Ман-Ди только благодаря его ладони на губах. -За кого трясёшься? -За Джека… за Людвига, за всех! Всем сейчас кранты!.. Эй, а ты чего такой спокойный?! Твои ж подчинённые как мухи мрут! -Никто не умрёт. -А ты почём знаешь? -Почему-то ни секунды не переживаю за них. Не знаю почему… - и с усмешкой потёр небольшие ночные ожоги у ногтей, вывел разведчика из себя. Инженерское тело, пока не избавленное от дыхания, возложили у ног Людвига, и он усилием воли разлепил веки, выслушал варианты случившегося. Принялся расстёгивать пуговицы и, дойдя до ключиц, вскрикнул, зажал ранку на пальце. -Что? – подлез Демо. – Он на иголку накололся?.. -А потом упал? -А потом упал. Конечно, как ещё-то. "Не смерть, так паралич". Людвиг, пока не омертвела ладонь, быстро, но намного аккуратнее вынул из ткани иглу от шприца, положил на журнальный столик и отогнал от неё людей угрозами новых подвигов. -И как ты теперь?.. -Не умру, - силился он улыбаться, когда речь шла о нём, и с трудом сгибал суставы, - это точно. Дозировка мала, скоро всё пройдёт. А как поступить с инженером… -К Деллу дойди! Или услужение маньяку тебе дороже наших лестниц? – И Людвиг молча облокотился на деревянную руку, охладил ей лицо.