***
Чудовищные мешки очертили ещё вчера прекрасные глаза Сенджу; она проснулась с судорожным вдохом, испуганный взгляд шарился по комнате в поисках хоть одной живой души. Теперь комната казалась ей непомерно пустой и холодной. Горло сковала жажда, но Цунаде лишь сидела, потупившись, неприкрытая, такая же, как уснула вчера. Доселе не нашедший цели взгляд зацепился за забытую Орочимару одежду, она подтянула к себе тонкую ткань, прижала к груди, и из глаз полились слёзы: горькие до иступляющей ненависти, разрывающей нутро гнилыми бабочками. Непрошеный крик разорвал глотку. Каменные стены послушно повторили болезненный вой, но так же покорно похоронили его в своих пределах. Расхристанные светлые волосы лезли в глаза, Сенджу, кажется, на секунду успокоилась, но эхо своего же голоса спровоцировало новый приступ тупой боли. — Идиот! — она сидела, разрывая в клочья чужую одежду. Ткань, уже впитавшая её слезы, черными ошметками разлетелась по всей комнате и лежала теперь, словно истлевший после пожарища уголь. Ногти Сенджу впились в побледневшую её кожу и в истерии вонзились слишком глубоко. Боль не принесла привычного отрезвления, лишь змеиные укусы побагровели ещё сильнее от импульсивных царапин. Раны Цунаде заживали слишком быстро, чтобы она могла остановиться. Кровь выступала с каждым новым приступом и исчезала почти в тот же момент, неизменными остались лишь маленькие зияющие точки: на шее, ногах, руках, животе — везде, до куда добрались сладкие змеиные зубы. Сенджу еле натянула на себя одежду. Ей нужно было ещё раз, лишь раз. Головная боль слишком сильно контрастировала со спокойствием небес Конохагакуре. Пошатываясь, женщина добрела до другого конца коридора: шла она на звук, хотя без труда могла бы найти саннина по чакре. Несоразмерно сильные руки шкрябали камень, и мелкая крошка осыпалась на пол, противно перекатывалась, доставляя слишком много дискомфорта чувствительным сейчас ушам. — Орочи, я… так люблю твоих змей… — она улыбнулась со всей той нежностью, что могла выдавить из пьяной головы. Саннин обернулся, отвлекшись от разбившейся пробирки, и Сенджу впервые увидела в зеленце глаз непомерную злобу. Он вновь спасался работой, Цунаде так не могла. Она скользнула взглядом по высокому вороту, скрывавшему искусанную вчера шею. — Уходи отсюда, — до странности сиплый голос задрожал. — Я больше никогда не соглашусь на эту авантюру. — О чём ты говоришь? Орочимару, куда ушел Джи?! — она старалась подавить мелкую судорогу. — Цуна! — произнесённое больше походило на гневное шипение, чем на что-то человеческое. — Он давно мертв. — Я тебя ненавижу! — Сенджу вновь сорвалась на крик, однако голос тут же осел. — Ты же можешь его вернуть… — Я сказал тебе уйти. Последнее, что запомнил Орочимару, — лицо Цунаде, перекошенное сумасшедшей улыбкой, с отблесками ламп в липкой испарине. Последнее, что запомнил Орочимару о Цунаде, — правду, которую он и так знал: — Ты ведь тоже нуждаешься в нём. И Сенджу ушла. Они слишком давно не виделись. Жизнь раскидала их по разным сторонам могильной плиты.(ﾉ◕ヮ◕)ﾉ*:･ﾟ✧
18 ноября 2022 г. в 18:08
Слегка слащавый аромат туманил комнату нелогичными образами. Полумрак обозначал всё донельзя правдоподобно: каждую щербинку вылизанной годами кожи, каждый контур венозных сетей, каждый не вязавшийся с ситуацией отблеск глаз. Но всё нелогичное этой же темнотой и было съедено. Сенджу радостно тряхнула головой, и с колен пугливо соскользнуло маленькое змеиное тельце. Её взгляд, прежде казавшийся потухшим, сейчас просиял. Она обернулась в непонимании, когда почувствовала на своем плече холодную руку товарища, оглядела лицо Орочимару — тот подметил лишь пьяную радость в женских глазах, но промолчал. Он бросил взгляд на дверной проем, и его собственных губ коснулась теплая змеиная улыбка.
Они слишком давно не виделись. Жизнь раскидала их по миру.
Рослая фигура закрыла собой остальных. Эти свидания были по умолчанию: по умолчанию постоянны, и по умолчанию приятны. Джирайя обнял своих сокомандников, и оба синхронно ответили, будто разногласия никогда не били по языкам нелестными словами. Казалось, по-привычному сильные руки были сейчас невесомыми, но вскоре привычная манера вернулась, и кожа до приятного дружественно промялась под крепостью касаний. Прежней крепостью. Прежнего Джирайи.
Сенджу закинула голову назад, жадно рассматривая каждый изъян, по которому скучала; тусклый свет резким бликом маячил в её широких зрачках. Орочимару, наконец, замкнул тройственные объятия, и жар окутал всех их в пьянящей досягаемости встречи.
Фактурная, уже тронутая шелушинками и морщинами, кожа вызвала у сохранивших свежесть тела невольную улыбку и, будто вторя движениям чужих губ, следуя мыслям двоих, саннин расхохотался.
— Ну, рассказывайте, — Сенджу с присущей ей силой стукнула Джирайю по плечу, — куда вас занесло на этот раз.
Орочимару прекрасно знал, что его этот вопрос не касался: с Цунаде они вновь встретились уже давно, ожидали лишь третьего. Отшельник, к которому были прикованы оба проницательных взгляда, плюхнулся на удивительно мягкую кровать и мечтательно уставился в потолок, заложив руки за голову.
— Э-э-э, — он прокряхтел, — как и вся Страна Ветра, закоулки Суны не по мне оказались. Слишком много песка там. А зелени мало.
— Всё лелеешь мысли о Конохе, — усмешка Орочимару впервые нарушила его обет молчания.
— Не в пример… — Джирайя договорить так и не успел.
Улыбка тронула бледные губы: от Цунаде всегда доставалось именно жабьему отшельнику — эта привычка прошла сквозь десятки лет. Да и конфликта никто из них сейчас не хотел: цель встречи уж точно не в том, чтобы упрекать Орочимару, что было, к слову, бессмертно бессмысленным занятием. Цунаде раскинулась рядом с потиравшим плечо. Взгляд Орочимару был прикован к её широкой улыбке. О, эти воспоминания… Подземелья Орочимару в реальности мало походили на безоблачное небо Конохагакуре, на солнечный диск, бивший в глаза некогда уставшей на тренировке троице. Но сейчас им казалось, что их щеки щекочет мягкая трава.
— Черт, опять тут твои…– выругался Джирайя, аккуратно спихивая с себя увесистую змею. — Хотя чему я удивляюсь.
На остальных ползучих саннин уже не отреагировал, приняв их, как и прежде, за данность. Легкий смешок Цунаде, и она коснулась пальцами скрипучих чешуек: сейчас опять будет перепалка, и они соберут тут весь призывной зоопарк. И она была почти права; но, как только Джирайя был готов наполнить комнату зычным кваканием — шипение змей даже по-своему успокаивало, — Орочимару прервал чужой порыв:
— Да ладно тебе, — доселе сидевший на коленках около развалившейся парочки присоединился к ленивому лежбищу.
— Смотрите! То облако похоже на большую обезьяну! — Сенджу ткнула пальцем в небо, и все рассмеялись. — Джи!
Отшельник повернул на Цунаде смеющуюся черноту глаз.
— Джи! Меня ты, надеюсь, не скинешь, — женщина увалилась сверху на жаркое тело, и ответом ей послужила широкая улыбка.
— И тебя не скину, — одним лёгким движением Орочимару забросили на вершину уже сложившейся кучки. Болезненно ойкнули, правда, они с Цунаде оба.
Такая тишина кругом. Встречи старых друзей редко многословны: на то они и родные друг другу, чтобы понимать молчание, на то они и близки, чтобы в в каменных стенах увидеть прежнее небо. И желание улететь вверх возрастало ежесекундно в каждом из них, а тело до смешного легчало. Сверху на них заползали змеи, их длинные крепкие тела отчётливо ощущались спиной Орочимару, он облегчённо выдохнул. Носы улавливали странный аромат: не сырость или холод — наоборот — желтеющее в темноте тепло ласкало ноздри.
— Джи… — Цунаде жадно вдохнула аромат чужой кожи. — Ты принес запах горячих песков.
Большие ладони легли на щеки Сенджу, только та хотела вновь уткнуться носом в широкую грудь, и мягко потянули на себя. Женщина улыбнулась шершавости пальцев, обветренным губам, что коснулись её и нашли ответный позыв.
Это было до неизбежно. Тихая усмешка, и темные волосы сплелись со всеми остальными, Орочимару коснулся открывшейся шеи Принцессы: сначала кротко, лишь губами — Цунаде точно прочла в жесте очертания улыбки, — а после пылающая кожа ощутила на себе вязкость длинного языка. Сенджу рвано выдохнула в губы другого: немного щекотно, но горячо — теперь пески будто забирали в свою пучину. Руки Джирайи огладили женскую кожу, нежно, непозволительно нежно для горячности саннина, забрались под одежду, до куда смогли, сжали бока.
Неудобно: Орочимару первым поднялся с лежбища, и потянул Цунаде за собой. Женщине пришлось отлипнуть от губ, чья шершавость уже была сглажена поцелуями, подчиниться уже другим рукам, и Сенджу оказалась сидящей прямо на паху Джирайи. Усмешка чуть тронула последнего, но этого женщина увидеть не смогла: Орочимару закинул её голову назад, предоставив себе больше свободы; кожа радовалась жжению чужих губ, языка, пылала красноватыми отметинами. Под нежным покровом чувствовались пульсовые толчки. Цунаде рвано выдохнула; аромат уже завладел её разумом, вплёлся в самый остов подсознания, стал распалять желание до предела — она прекрасно ощущала горевшее тело, и слепо поддавалась ощущению этого тепла. Её мысли сейчас были сосредоточены лишь на находящихся в этой комнате. Поправки на правильность не существовало уже давно.
Пока что Джирайя лишь наблюдал: его занимали гибкие движения товарища, заставляющие Цунаде млеть, его привлекала рдеющая кожа, так розово сочетавшаяся с привычной бледностью другого. Руки отшельника легли на бёдра женщины, огладили, с силой сжали, заставив ту охнуть от контрастности ласк, перебрались на живот, бока, нырнув под одежды. Но опоздали: змеиные глаза сердились. Орочимару не любил, когда вещи портили попусту, и изящные движения белых кистей справились с пуговицами быстрее, чем Джирайя успел разорвать тунику Цунаде.
Упругие груди, до этого прижатые тканью, игриво подпрыгнули, и внимание отшельника переключилось на них. Ладони тут же перескочили сюда, соски оказались сжаты меж пальцев, что снова выдернуло из Сенджу тихий стон: она было хотела показательно оттолкнуть Джирайю, — это была приятная толика боли, больше чувствительная, чем дискомфортная, — но Орочимару остановил её порыв, зажав руки и повернув лицо женщины к себе. Вязкий язык коснулся уже губ, провёл по ним, суховатым от жары, и саннин прильнул к Цунаде. Та даже не заметила, как змеем была окончательно стащена одежда с верхней части её тела, потому что увлеклась жугчими, изящными касаниями. На губах, казалось, было что-то перечное: Джирайя всегда целовал неумело, грубо, но это никого не волновало в пылу ночи. Отшельник прильнул к груди, следуя примеру товарища, очертил ореолы уже языком. Ласки пронзили тело женщины легкой дрожью.
Змей отпрял от налившейся краской женщины, и та переключилась на второго, пока Орочимару оголял тело. Цунаде зависела от этих подростково неумелых поцелуев отшельника, и он сразу ответил на просьбу припухших губ. Маленькие — относительно мужчины — руки Сенджу зарылись в жёсткие волосы, разворошили белую копну их, высвободив новую порцию жаркого аромата. Принцессе нужно было больше: она распахнула зелень кимоно, даже в сумраке прекрасно выделявшее кровавые полосы на лице мужчины. Цунаде секундно огладила рельефы и вновь прильнула губами к горячей, подпаленной солнцем коже; её грудь сжалась в близости к чужому телу.
В объятия двоих вновь вплелась бледность третьего тела. Орочимару огладил плечи Цунаде, и прохладные пальцы его побежали к кистям Сенджу, покоившимся на плечах отшельника. Горячее касание заставило мелко вздрогнуть: Джирайя перехватил его руку, загорелые пальцы слились в темноте с чернотой татуировки. Орочимару почувствовал, как горячие губы отшельника коснулись его ладони, как тот ухмылялся в кожу, но всё же целовал её, как и, наконец, потянул запястье на себя. Секундно смешавшись, саннин высвободил руку в опасной близости от соблазна. Он вновь оплел тело Цунаде, заставил откинуться на себя, недовольно выдохнуть, ибо её оторвали от дела, но тут же скрасил это негодование новым стоном: вновь контраст между изяществом и необузданностью. Саннин огладил уже чрезмерно чувствительные от предыдущих ласк соски. Джирайя бросил взгляд на оскал товарища, ухмыльнулся в ответ и вновь прильнул к нежной коже.
Меж тремя телами, суховато шурша, переплетались мускулистые тела змей, заворачивались в промежутках, стягивали, ласкали своей изящностью. Орочимару снова коснулся языком надплечья, провел мокрым следом почти до уха, прервался, чтобы собрать в кулак соломенные волосы, несильно оттянуть за них вбок, открыть себе больше и продолжить выцеловывать шею. Его оскал никуда не делся: он изредка поглядывал на отшельника исподлобья, ловил ответный взгляд, и спор на этом завершался. Орочимару мелко дрогнул, когда острые змеиные клыки впились в его шею, отчего случайно прокусил кожу Сенджу. Она дернулась, и другая змея укусила уже её руку. Орочимару извинительно слизал капли крови, зацепил запястье женщины, поцеловал место нового укуса, затем и прежний. Тело вновь стало заметно теплеть, словно раньше кровотока не было вовсе.
Змеи были повсюду, они нетерпеливо льнули к своему хозяину; Орочимару чувствовал каждое их движение, каждый трепет языка, щекотавший кожу. Он ощущал каждое льстивое касание зубов и дозы яда, обжигающие уже разгоряченное тело. Изменчивость сознания уже давно обернулась пленительной константой. Одна из змей, чересчур юркая, пробралась под штанину, и саннин прикусил губу, чувствуя, как чешуйки нежно скребут внутреннюю сторону бедра, как гибкое тело, будто нарочно, совершает виток вокруг вставшего члена и оглаживает его всей своей длиной.
Цунаде вновь вскрикнула от очередного укуса. Реакцию Джирайи змей не видел. Руки Орочимару скользнули с плеч вниз, очертили крупные изгибы груди, живот и нырнули под одежду. Тело Цунаде охватила волна мурашек: по-горячему приятные касания прежней прохлады ворошили остатки неопьяневшего, свежего сознания. Странно, что самый нетерпеливый из них до сих пор до этого не добрался. Пальцы по-змеиному извилисто коснулись половых губ, и Сенджу простонала, уже упоенная ласками.
Джирайя откинулся назад, пожалуй, впервые предпочтя наблюдение действию: у Орочимару слишком хорошо получалось выстраивать логичную цепь, приятную для всех в своей горячности. Когда руки Цунаде не нашли уже приевшейся им опоры плеч, женщина пробралась через оковы змеиных тел к оставшейся части одежды в попытке от неё избавиться.
Орочимару сдернул женщину с чужих бедер, отчего змеи пугливо расползлись, попутно впрыснув ещё несколько порций яда — это было ненадолго. Сенджу вскрикнула от неожиданности.
Саннин услышал довольный смешок Джирайи: тот прекрасно понял замысел товарища, когда раскрасневшееся лицо Цунаде оказалось прямо у его паха. Отшельник спешно стянул штаны, предоставив женщине полную свободу; но это пока. Сенджу плюхнулась на кровать, позволяя цепким рукам стянуть с себя всё, что на ней было, и одежда улетела на пол. По пригревшейся от чужого тела нежной коже пробежала волна мурашек вместо привычной уже теплоты касаний. Цунаде прекрасно знала, что за этим последует лишь большее.
Масло было приготовлено. Они прекрасно знали, чем закончится дружеская встреча. Орочимару вылил себе на руку вязкую жидкость, растер меж пальцев, отдав всю приобретенную горячность, и рука его скользнула к промежности Сенджу. Та сдавленно простонала, когда внутрь погрузился сначала один, а после, не встретив сопротивления, и второй палец.
Цунаде обхватила внушительных размеров половой орган, он был ещё горячее остального тела, очертила контуры вен от головки к основанию, растягивая удовольствие, однако её поторопили и собравшая светлые волосы в хаотичный пучок рука, и горячность Орочимару. Сенджу не помнила в себе такой чувствительности. Она было коснулась головки губами — и язык мягко скользнул во впадину уретры, — но оторвалась, принявшись обильно сдабривать орган слюной.
Спугнутые ранее змеи вернулись: вновь трое чувствовали на себе извилистость сильных тел, мягкое шипение уши улавливали теперь как естественный тон спальни.
Вторая рука Орочимару скользнула на ягодицы Цунаде, после — к талии, оставляя за собой горячий масляный след. Теперь светлая кожа была ещё шелковистее. И вновь соскользнула к промежности, большой палец огладил сфинктер, мягко надавил и проник внутрь.
Орочимару ускорил темп достаточно резко — Цунаде пришлось ненадолго оторваться от члена, чтобы не нанести увечий. Гибкие пальцы заставили Сенджу уткнуться в бедро лежащего, но Джирайя потянул за волосы наверх, мягко, но всё-таки заставил вернуться к прежнему. Орочимару покинул лоно женщины, и пальцы его заскользили по малым половым губам, по клитору, замыкая на нем мучительный цикл. И Сенджу с мелкой дрожью бедер кончила. Они были слишком близко, чтобы не окунуться с головой в пучину наслаждения.
Отшельник повернул её лицо к себе, оглядывая припухшие губы, раскрасневшиеся щеки; повернул, чтобы видеть трепетание ресниц, пока оргазм сковывал тело слабостью, чтобы его собственная кожа не заглушала сладких стонов. Он отпустил волосы женщины, и те рассыпались по её лицу в беспорядке — и это тоже было сделано специально, — Сенджу мотнула головой, чтобы открыть лицо, и вместе с этим вновь игриво всколыхнулись груди.
Джирайя ухмыльнулся; он подтянул Цунаде к себе с возмущенным её вскликом, потому что это действие заставило доселе ласкавшие женщину руки выскользнуть. Отшельник вновь припал к груди: на этот раз его касания расцветали на коже ярче прежнего. Джирайя бросил пьяный взгляд на вздохнувшего товарища, и был понят.
Саннин стянул остатки одежды и вновь зацепил ёмкость с маслом. Отшельник перевернул Сенджу к себе спиной и бросил на кровать, заставив встать на четвереньки; крупные ладони опустились на ягодицы с хлестким звуком, Цунаде вскрикнула, но тут же игриво прикусила губу, глянула на Джирайю через плечо и помотала тазом.
— А говоришь, что я самый нетерпеливый?! — на бедра пришелся ещё один шлепок.
Орочимару передал мужчине смазку; тот был, как обычно, весьма бесцеремонен, и тонкая струйка горячего масла потекла прямо меж ягодиц Цунаде. Она дернулась: ощущение до скользкого приятное. Вновь дрогнула, когда отшельник размашистым движением растер все её соки вперемешку со смазкой по промежности, а после погрузил в задний проход, который успел расслабиться под прежними мягкими ласками, сразу два пальца.
Орочимару коснулся своего члена, секундно поморщился от долгого ожидания, растер по коже оставшееся на руках масло. Сенджу игриво подняла взгляд. Женщина взяла член саннина в руку и осыпала поцелуями, которые перемежались с упоенным постаныванием. Она обхватила половой орган губами, и тот скользнул в горло: в этот момент Джирайя вошёл в лоно женщины. Сенджу, быть может, хотела было закашляться, но в действиях своих уже была скована. Отшельник был в своем репертуаре, и грубые, хоть пока и редкие толчки заставляли её заглатывать член полностью, давиться, но продолжать. Теперь уже Орочимару собрал в пучок разметавшиеся её волосы: аккуратно и нежно; открыл тем самым чуть слезящиеся глаза, которые, однако, блестели по-прежнему игриво. Он огладил собственный живот второй рукой, оставив и здесь скользкий масляный след, перешёл на грудь, и, словно подманенные ферромонами, вслед за ароматом по коже поползли змеи. Каждое призывное животное сползало с других, забиралось на тело хозяина; они обвивали бедра саннина, крупные — широкими витками сдавливали грудную клетку, не давали сделать полный вдох. Несколько добрались до шеи: кусали, щекотали языками ключицы, скулы, бледные губы, заставляли Орочимару облизываться в ответ.
Сквозь пелену змеиных глаз саннин улавливал взгляд Джирайи, что всё это время смотрел на него.
Не только из-за действий Сенджу: под натиском гибких тел, ласкающих своей скользкой змеиной любовью, он кончил почти сразу. Женщина услужливо слизала семя и удовлетворённо улыбнулась, прежде чем с новым толчком Джирайи эта эмоция не сменилась острой негой.
Орочимару растерянно огладил тела сползающих с него животных, прежде чем его отрезвила впившаяся в бедро рука Цунаде. Та вновь кончила, успев в экстазе поцарапать саннина. Он усмехнулся. Игривость женских глаз заводила Орочимару: за этим было столь же интересно наблюдать, сколь было занимательно Цунаде видеть его, раскрепощенного, что случалось довольно редко. Здесь все наблюдали друг за другом. Здесь все подмечали изменения, и нет разницы в том, каков для этого был мотив.
Джирайя вышел из женщины и вновь плюхнулся на спину в покорном ожидании. Это продлилось недолго: всё ещё мелко подрагивая, Сенджу некоторое время ласкала Орочимару, а после её внимание вновь переключилось на отшельника. Она забралась сверху на могучее тело и припала к коже: её дурманила усталость, её пьянила острота укусов. А главное Сенджу манил сухой, — что так остро отмечалось среди влажности тел и вязкости соков — запах песка.
И вновь её щеки щекотали жёсткие белые волосы. Джирайя вошёл в неё, и медлительность движения воспринялась возбуждённым организмом слишком остро. Тело Цунаде вновь сковали судороги оргазма. Отшельник усмехнулся, но не стал ждать конца окситоцинового взрыва: схватив женщину за талию, тот с силой насадил Сенджу за член. Тело сковало новой волной, Цунаде вскрикнула.
Кивок отшельника видел только Орочимару. Впрочем в особом приглашении саннин не нуждался: белое тело вновь оказалось сверху. Мокрой полосой он очертил позвоночник Сенджу, вновь огладил руками талию, — пока Джирайя не двигался, — бедра, аккуратно раздвинул ягодицы, усмехнулся возбуждающей картине. Орочимару провел головкой по промежности, специально тем самым задев ещё и половой орган Джирайи, который был внутри. Секундная переглядка, и обмен ухмылками. Орочимару не понимал природы сегодняшней борьбы, но бессловно и бесстыдно её поддерживал.
Змей легко надавил головкой на сфинктер, и член с лёгкостью скользнул внутрь. Сенджу между мужчинами простонала, звук этот, как и предыдущий, улетел в загорелую кожу. Джирайя вновь сжал талию, и оба члена оказались внутри до упора. Сенджу судорожно обхватила плечо отшельника, но в похотливом наслаждении всё-таки нашла в себе силы подмахивать бедрами навстречу. Приятность движений обрисовывалась криками, уносящимися в чужую грудь. Орочимару заставил Сенджу приподняться, упереться руками в плечи лежащего: теперь стоны уже не глушились, а гулко отдавались в небольшом помещении. Пользуясь возможностью, Джирайя вновь огладил крупную грудь, очертил ореолы и сжал соски меж двух пальцев. Женщина наигранно болезненно захныкала. Саннин перенял инициативу, теперь уже его руки легли на талию, сжали её и быстрыми сильными движениями стали подталкивать всё тело к себе.
Сенджу млела от иногда обрисовывающегося диссонанса: получалось так, что в неё входили то в унисон, то попеременно; так и не найдя постоянного темпа, мужчины двигались то медленно и грубо, то нежнее, но быстрее — зависело от ведущего. Орочимару притянул женщину ближе к себе, бледные руки заставили её довериться, выгнуться, повернуть голову навстречу бледным губам. Тот осыпал мокрыми поцелуями шею, щеки, наконец, губы. Длинный язык проник было внутрь, однако саннин не стал глушить сладкие стоны. Сенджу вновь кончила и в изнеможении свалилась на Джирайю.
А аромат горячих песков всё ещё кутал её, лелеял внутри желание продолжения, и тело слушалось: в силу своего положения, неэффективно, но она продолжала помогать.
Орочимару навалился сверху, поставив руки по обе стороны от нижних. Чернота волос упала на его лицо и спину Цунаде, частично закрыла обзор, но теперь все были сосредоточены далеко не на зрении. Все, кроме отшельника.
Горячая рука смяла шелковистость волос: Джирайя схватил саннина за затылок. Орочимару смотрел в, казалось, знакомую черноту глаз, но сейчас она порождала внутри странное чувство. Ответить было бы сверх меры.
Джирайя никогда не интересовался. И сейчас он оказался сильнее. Их губы соприкоснулись в жадном — с одной лишь стороны — поцелуе, до обычного слюнявoм и животнoм. Орочимару пытался оттолкнуть товарища, но хватка была слишком крепка даже для него. Цунаде, кажется, не было дела абсолютно ни до чего: её разум окончательно одурманил жар запаха, тело — два члена и множество змей, что всё ещё вплетались меж ними.
Орочимару пытался оттолкнуть Джирайю, но получилось лишь разорвать поцелуй. От долгой близости тело было до странного горячим и слабым сейчас. Ладони отшельника сомкнулись на бледной шее. Орочимару поморщился в нежелании, в борьбе — сначала внутренней: ему не хотелось интерпретировать действия Джирайи как то, чем они и являлись. Саннин обхватил чужие запястья в попытке ослабить хватку, безуспешно исцарапал чужую кожу, прежде чем исчез оскал и отрезвленная ненависть в змеиных глазах сменилась пустотой.
Чернота ночи настолько опьянила женщину, что та даже не обратила внимание на плюхнувшееся с кровати на пол тело. Её — уже даже не возбужденные, а монотонные — стоны по-прежнему улетали в светлое небо вместе с ароматом горячих песков.