***
Каждого демона на протяжении всей жизни сопровождает боль, разочарование и страх. Пустота внутри и ничего больше. Все время им казалось, что вот, это последний вздох и последний крик, за которым дальше последует тишина, спокойствие и покой. Они будут чувствовать умиротворение, без постоянной боли. Но каждый из них забывал, перед кем сейчас показывал слабость и постоянно забывал чем обычно это всё кончается. Сперва все это наводило ужас и неверие. Заставляя упорно игнорировать сбитое дыхание, которое приносило знакомую боль, и игнорировать то, что очевидно происходило перед глазами. Всё то, что происходит с ними сейчас. Происходит каждый день. То, что происходило вечность. И будет продолжаться всегда. Не с ними, так с другими. Пока демонический род будет упорно существовать дальше, это не закончится никогда.***
Полностью менять залитый кровью пол, сломанные доски, стены и потолок, не было в новинку для Накиме. Порой, ей даже приходилось «собирать» демонов обратно, из одной сплошной лужи тёмных ошмётков, своей магией крови. Ведь, здешние правила не терпели слабых, никчёмных существ, лишённых хоть какой-то возможности постоять за себя. С ними расправлялись безжалостно, и с особым отвращением, выбрасывая «остатки» бывшего демона, прямо на палящее солнце. Это было привычно. Это было в порядке вещей. Для них всех. В Крепости Бесконечности не должно было быть мелких шавок и жалких отбросов. А всё это для того, чтобы создать иллюзию. Иллюзию обмана, поддерживая вокруг нужную картинку и насильно надевая маски на сломленных актёров. Скорее игрушек, которые не имели права чувствовать что-либо. Крепость всегда служила своеобразной «сценой» для главных кукол, которые должны были играть свою роль. Трагичную, радостную, равнодушную, трусливую. Они должны были искусно играть, меняя маски. А за неповиновение — всегда следовал жестокий урок, порой иногда переходя все здравые границы безумия. Каждый из них должен беспрекословно повиноваться и всегда играть указанную роль. Кто-то должен управлять, кто-то терпеть, кто-то развлекать, страдать, смеяться сквозь боль. Это был театр горя и мучений, в котором не было зрителей. Терпя всю боль, специально для него, одновременно слыша издали звонкий смех Крепости. Шуршание, ходьба, смех, шепот, гул. Это не была обычная Крепость или хоть что-то, что отдалённо напоминало её. Накиме создала лишь хаос, который была в силах только контролировать. Но не управлять им. «Крепость» жила и живёт своей отдельной жизнью, постоянно меняя всё вокруг. Гравитацию, комнаты, лестницы, полы. Все что может Накиме, так это сдерживать всю мощь изменений пространства. Сдерживать свою внутреннюю сущность. Не получив ожидаемых результатов от Высшей Луны, Мудзан решил собственноручно «заглянуть» в душу демона. Ведь Крепость была частью Накиме. Четвёртая Высшая Луна являлась тем самым «источником силы», без которой Крепость не сможет существовать отдельно. Но управлять хаосом, Накиме все так же не могла.«Что значит живёт своей жизнью? Ты должна ею управлять! Разве это так сложно, Накиме?
Удар
—Г…господин… Прошу простите…
Мне не под силу полностью контролировать нрав Крепости… Она отторгает меня, не д…дав вторгнуться…и… и…
Удар.
Ещё удар, и ещё.
…прошу!»
«Ничтожество.»
С тех самых пор, Крепость кажется навсегда умолкла, потеряв прежний голос. Точно так же, как и Высшая Луна, перестав реагировать хоть на малейшие провокации, или же попытки «пробудить» ту самую сущность внутри неё. По-прежнему, Крепость так и не издавала малейшего шороха или постороннего звука. Не было слышно даже привычного топота ног и тихих шагов постоянной ходьбы. Всё вокруг как будто замерло, полностью отражая ту ночь, так и не поменявшись на протяжении долгих лет. Звон бивы — заметно помрачнел, в итоге совсем тускнея, перестал быть мелодичным. И без того длинная чёлка, стала ещё длиннее, прикрывая постоянные слёзы. Жгучие и скупые. Ведь искренне плакать она уже не сможет. Выученная наизусть мелодия стала жёсткой и неприятной. Словно с каждым новым ударом по струнам, засаживала тебе клинок по самое горло, медленно прокручивая и меняя градус удара. Уже тошнит только от одной постоянной песни. И теперь, Крепость всегда встречала вошедших гостей холодом и тишиной, давя напряжением. Буквально впечатывая в пол лишь одной болезненной атмосферой. Прежний гул жизни внутри Крепости лишь иногда одиноко отзывался на пронизывающие крики боли, которые повторялись из раза в раз.***
—Накиме, будь добра, перенеси меня и Вторую Высшую в лабораторию. Мертвую тишину пронзил голос прародителя, вызывая уже знакомую дрожь от страха. Никто не смел шелохнуться, а кровь громко стучала в висках, отнюдь отвлекая от просьбы. Доума потупил взгляд в мрачный пол, с силой давя в себе слёзы. Он знает, что будет дальше. И знает, чем это закончится. Молчание затягивалось, а напряжение ставало невыносимым. Медленно подняв холодные, и в то же время изящные руки, Накиме думала. Всё, что у неё остаётся — подчиниться, и молча смотреть на страдания других, собственноручно помогая в этом.«Значит… Опять Вторая Высшая.»
Дрожащими руками поднеся плектр к струнам, вскоре послышался тихий, но звонкий звук бивы. Обстановка резко поменялась, перенеся двоих в так званую «лабораторию», которая одним своим видом вызывала дрожь в коленях.Накиме жалела о том, что делает это из раза в раз.
Тем временем одни лишь воспоминания о том, что здесь происходило, заставляли каждый раз подавлять едкий страх и слёзы, которые отчаянно рвались наружу. Заставляя нарушить всеобщее правило. Заставляя этим показать свои эмоции. Заставляя каждый раз показывать собственную слабость перед ним. «Лаборатория» как всегда приветствовала вошедших, своей холодностью и мраком, оставляя вязкое предчувствие чего-то плохого. Давящая аура инстинктивно заставляла напрячься, а внутренние инстинкты вопили о предстоящей опасности. Где-то там, за ними внимательно наблюдали, с жадностью пожирая взглядом, и без того напряжённого, Доуму.Накиме.
Смотря с явным сожалением и немым ужасом, предполагая, что будет дальше, демоница нервно перебирала в руках струны, смотря в никуда. Она видела то, что происходит сейчас, и так же внимательно смотрела. Как он и приказывал. Напряжённо и пугливо. Будто бы пытаясь оттянуть этот момент, который всё равно настанет. Доума грустно улыбнулся уголками губ, все же решаясь поднять взгляд на Господина и знакомую обстановку. Атмосфера беспорядка царствовала здесь всегда, отбивая напрочь желание что-то рассматривать. Обычная, на первый взгляд, комната, была довольно просторной, широкой и неуютной. Повсюду были расставлены колбы, шприцы, различные препараты, записи о чём-то, и много книг. Так же был длинный стол, на котором всё это и было разбросано. Но сперва, в глаза бросалось совсем не это. Рядом со всевозможными ядами, так же лежали тонкие лезвия, скальпели и до жути ужасающие предметы.
–"Он…опять сделает это со мной?»
Спросив одними лишь губами и полушепотом, Доума грустно улыбнулся, притягивая Даки ближе к себе, прямиком в спасательные объятия. Ведь они видятся так редко! Но всё так же задают этот вопрос друг другу, каждую ночь. Каждую ночь, будто последнюю. Но они оба знают, что это не закончится никогда.—"В.верно?.. ничего не поделаешь, с этим нужно смириться.»
Даки никогда этого не признавала и никогда не верила в свои же слова. Её заставляли так говорить. Заставляли так думать. Хоть она и говорила что нужно смириться, на подкорке своего сознания она верила. Всё так же слепо надеялась на спасение. На долгожданный покой. Каждый раз повторяя одно и тоже. Каждый раз убеждаясь в обратном. Выхода нет, как и другой судьбы для Высших Лун.–Но ты же тоже страдаешь!
И твой брат, и все мы! Так почему же просто не объединиться? Почему не умереть долгожданной смертью?
—Н…нельзя. Он запрещает… »
Беря в руки одну из различных колб, прародитель строго смотрел на Высшую Луну, лишь одним взглядом полным раздражения и лихого блеска, впечатывая в пол. Едкая и тупая боль, которую Доума пытался всячески подавлять, резко охватила все внутренние органы, заставляя издать приглушённый вздох, и свалиться на пол. В голове набатом стучала лишь одна мысль: «лишь бы не снова, лишь бы не снова». Гнев Господина, был намного хуже, чем постоянные пытки. Медленно сковывая тело огненными, невыносимыми объятиями. Разгоняя по телу жар и невыносимую боль. Разрушая ткани, органы и тело изнутри. Аккуратно поставив на место хрупкую вещь, прародитель продолжал молча смотреть на демона, который припавши к полу, продолжал корчиться от боли. С уголков рта, маленькими струйками, стекала кровь, а кожа приобретала нехарактерный цвет для демона. Дыхание сбилось к чертям, а стоять на коленях казалось больше невозможным. Подходя ближе, Мудзан внимательно осматривал демона перед собой, мерно потряхивая что-то в руках. Что-то, что Доума не успел разглядеть до того, как упасть на пол. Что-то, что сейчас вводили в него, и это «что-то», заставляло хвататься всеми силами за горло, отхаркивая тёмную кровь из-за недостатка воздуха и повреждённых органов. Яд плавно растекался по всему телу, принося жгучую, едкую боль, и удушение. Хотелось вырвать свое сердце, вырвать глотку, лишь бы не ощущать это отвратное чувство внутри него. Руки дрожали, а из глаз капали не слёзы, а тёмная, почти чёрная, кровь. Такая же жгучая и ядовитая, как то, что у него сейчас внутри. Вскоре, всё, что получалось выдавить из себя, так это несколько жалких реплик, выученных наизусть. Рваным хрипом, прося о прощении, он как всегда надеялся на призрачную надежду в лучшее. Лучшее, которое никогда не наступало. —Господин Мудзан…пожалуйста… я сделаю все что прикажете, пожалуйста, только не это! Звуки кашля в миг стихли, когда демон осознал, что сделал. Видимо учиться на своих ошибках Доума не умел никогда. «Господин ненавидит жалкие оправдания, так же, как и ненавидит изменения.» Подойдя ближе и смерив презрительным взглядом, Мудзан лишь одним своим движением, поднял, согнувшегося в три погибели, демона, и откинул его в ближайшую стену, не особо заботясь о сохранности комнаты. Острые деревянные щепки, мигом впились в нежную кожу, забрызгав кровью пол и стены. Шипя от боли, через некоторое время Доума кое-как встал на ноги, которые грозились в любое мгновение подкоситься, и так же смиренно прошёл назад. Изнуряющая усталость не давала ясно мыслить, а стоять на подкашивающихся ногах было трудно. Глаза слипались от засохшей крови на лице, а голова раскалывалась, то ли уже от привычной боли, то ли от ненавистных мыслей и страха того, что будет дальше. С немалым трудом дойдя обратно к Господину, Доума покорно сел на колени, преданно ожидая наказания. Опустив голову ещё ниже, и едва сдерживая слёзы, он продолжал нервно перебирать в руках лоскуток красной ткани, которая сейчас была насквозь пропитана его же кровью. Ожидая неизвестно чего, Доума пытался не думать ни о чём, сохраняя пустоту в сознании. Но он снова провалился с треском. Его всегда читали как открытую книгу, и сегодняшняя ночь не была исключением. Мгновенье, и тяжёлая рука Господина впилась острыми когтями в голову, тем самым пачкая собственные руки в крови. В радужных глазах, которые до этого не выражали ни единой эмоции, на один миг промелькнул страх. Это и заметил Господин. Чужая, кажется, железная хватка в волосах окрепла, впечатывая обмякшее тело в пол с характерным треском, и едва слышным полувздохом. Жгучая боль равномерно растекалась по всему телу, с каждым новым, рваным вздохом, давая понять, о болезненных последствиях такого приземления. Мудзан начинал выходить из себя. Это было заметно по тяжёлой, почти невыносимой ауре, и всё новым, хаотичным ударам по, и так искалеченному, телу. Безразличие и боль. Вот то, от чего хотелось избавиться, и обрести одновременно. Если постоянно испытывать боль, то появится безразличие? И именно тогда будут не страшны вечные муки? В любом случае, бесчувственным ты все равно не станешь. Только со временем можно привыкнуть и смириться. Только со временем, которого у него – вечность. Лишь бы забыться, забыть всё, что тревожит. Забыть все проблемы. Умереть, и больше не слышать единственный властный голос, который за прошедшие десятилетия стал единственным голосом, который внушает чувство страха и последовавшие за ним страдания. Только нынешняя боль не давала полностью уходить в свои мысли и мечты, каждый раз напоминая о собственной слабости. По той же причине, все ещё держа в Крепости. Столетие за столетием. Сознание плыло, от чего первая фраза, сказанная Господином, была успешно проигнорирована и перебита новым вскриком. —Пожалуйста… прошу… Вложив немало силы в удар, который пришёлся по челюсти, Мудзан лишь свысока смотрел на свое «творение», громко показывая негодование и злость. Сознание охватила ярость. Удар, удар, удар. Слишком мало! Перепробовав различные яды на каждой Луне, Мудзан пришёл к выводу, что Доума, переносит каждый яд очень болезненно, но в отличии от других — наиболее быстро вырабатывает противоядие. Поэтому пичкать того ядом глицинии — стало его традицией. Подняв испачканные руки, Доума пытался защититься от нового удара, тем самым вызвав у Мудзана ещё больше злости. —Наивный, дряблый мальчишка! Размашистый голос отдавался эхом по комнате, больше перерастая в рык. Требовательный и властный, полный нескрываемой злости, он заставлял крупно вздрогнуть, лежащее, почти обездвиженное, тело. Значения этих слов не сразу дошли к демону, который сейчас извивался в луже собственной крови, в наивных попытках высвободиться из крепкой хватки. В ноздри нещадно бил запах свежей крови, а сломанные рёбра не давали и шанса увернуться от прямых атак, тем самым, калеча себя ещё больше. После очередного удара, следовал второй, третий, превращая красивое лицо демона — в кровавую лужу, а рёбра и внутренности — в кашу. Холодный пот, вместе с кровью, медленно стекали по подбородку, ещё больше «уродуя» демона. Но как твердил Господин, кровь ему к лицу. Так же, как и всем им. Страх, отчаяние, мольба, слёзы, боль, нескрываемые мучения — все это доставляло Мудзану наслаждение. Ведь видеть его слуг испуганными, слабыми, и до невозможности отчаянными, было лучше всего. Ведь так, их можно контролировать. Ведь так, их можно приручить. Ведь так, их можно сломать.Внушить страх, сломить и сломать, очернить своей властью.
Он обещал им вечность взамен на верную службу. Но тогда, никто из них даже не догадывался, что эта вечность будет проведена в муках и страданиях. Став поистине нескончаемым адом для них всех. Очередной глухой удар по рёбрам, вырывает демона из тоскливых воспоминаний, заставляя сделать невольный вздох. Регенерация не работала полноценно, а боль съедала изнутри, не давая и вздохнуть повреждёнными лёгкими. —Пожалуйста, прошу… Сколько бы демон не умолял, болезненные удары так и не прекращались ни на секунду, не давая забыть прежнюю боль, и хотя бы немного восстановиться. В ушах тихо звенело, не позволяя тем самым расслышать хотя бы что-то из того, что ему говорил Господин. Комнату наполнили отчаянные звуки кашля и брызги крови, которые сейчас были повсюду. Удар, удар, удар. —Прошу, пожалуйста! Остановитесь, прошу! Теперь Доума даже не пытался скрывать свою боль и эмоции, тем самым отдавая все на самотёк, лишь бы это скорее закончилось! Душераздирающие крики, которые успели проесть эти мрачные стены, слились воедино, перекрывая друг друга всё новым и новым потоком — Заткнись, паршивое отродье! Хватит рыдать, так бесит твоя рожа. Нет от тебя никакой пользы, ничего! Совсем ничего! Ничтожество! Всё что и можешь — только умолять!Почему именно они?
Почему именно такая судьба?
Не став бы демоном, возможно каждый из них имел бы другую судьбу..
«Прошу, помогите.»
«Не оставляйте меня одного.»
— Боль…но… Едва шевеля губами, демон пытался выбраться, но изломанное тело не позволяло шелохнуться в сторону. — Больно говоришь? А так? Послышался характерный хруст костей и очередной, болезненный вскрик. Левая рука была полностью оторвана, валяясь где-то сбоку. Слёзы смешивались с кровью на лице, руки дрожали, но разбитая голова понемногу восстанавливалась. Стол, на котором была куча пробирок, шатался из стороны в сторону, а разбросанные шприцы, с всевозможными ядами, были пусты. Проводить эксперименты на своих же подчинённых было не новостью для Кибуцуджи Мудзана. Постоянно используя лезвия «ничирин», для большего эффекта боли, Мудзан каждый раз наблюдал за реакцией демонов.Следил. Запоминал. Улыбался.
Постоянно вводя непонятные препараты, которые силой подавляли регенерацию, он каждый раз надеялся и ожидал какого-то невообразимого результата. А не получив его, пытал ещё больше. Ещё жёстче. Причиняя ещё больше боли. Заглушая свою собственную боль он делал из них сломанных кукол. И только он наслаждался этим. Любимой игрушкой Господина была Вторая Высшая, на которой он мог выместить всю злобу и грязные желания… а так же Третья Высшая, к которой относились лучше всех. Держа в оковах страха и боли, только так Третья Высшая Луна не страдала от ежедневных побоев и насилия… будучи лишь сплошной оболочкой для «любования» глаз. Не имея шанса на свободные мысли. Как и каждый из них. «Любимчик Господина» — именно так все его называли, хотя, скорее всего, ему больше подходило название «везунчик по жизни». Он никогда не подвергался особо сильному насилию, чего нельзя было сказать о других Лунах… Возвращая Второго в реальность, Мудзан откровенно наслаждался посеянным им хаосом. Паника отчётливо прослеживалась в мутных радужных глазах, из-за чего внутренняя сущность ликовала от восторга. Беря в руки податливое тело, длинное одеяние, которое было на избитом демоне, мигом слетело вниз, оголяя девственно-бледную кожу, изредка запачканную в крови. Перед взором представились тонкие ключицы и аккуратная шея, заставляя что-то внутри буквально трепетать от скорого предвкушения. Разорванная кожная ткань в некоторых местах выглядела особенно мерзко и до ужаса безобразно, вызывая этим лишь сплошные рвотные позывы, но видя открывшийся вид, прародитель кинул безумную улыбку. Тёмные кровавые глаза сверкали от ожидания и переполняющего плоть желания, от чего движения рук становились намного грубее и резче, доставляя жгучую боль и оставляя красные отметины на теле. Когтистые пальцы, мигом сбросили мешающую одежду одним махом, далее царапая ещё свежие раны. От прежней дорогой одежды, остались лишь жалкие клочья ненужной ткани, тем самым открывая вид на неплохие формы тела. Изящные кисти рук мгновенно вцепились в чужие локти, намертво впечатывая в пол, и именно этим не давая другого шанса извернуться. Наивный, блеклый взгляд Доумы, уже давно потерял нить надежды, полностью отдавшись страху и бесконечной боли, которая его окружала. Израненное тело дрожало в чужих руках, а на тусклых глазах наворачивались горькие слёзы, смешиваясь с каплями крови на щеках. Что-то внутри него рассыпалось на мелкие осколки, более не позволяя быть прежним и принося душевную боль. Гордость? Какое она сейчас имела значение, если на протяжении многих лет он испытывал отчаяние и страх. Что он может сделать? Блуждающий взгляд голодных глаз, заставлял инстинктивно сжаться и терпеть, ожидая не лучшие последствия скорой боли. Хотелось исчезнуть, испариться и более не существовать в жалком подобии демона. Так почему же ему никак не удавалось умереть?Ведь нужно играть отведённую роль, иначе за неповиновение, всегда следует жестокое наказание. Такие правила Крепости.
Боль от вывихнутых суставов и сломанных костей будоражила сознание, тем самым помогая сохранить здравый рассудок всего лишь на некоторое время. Это происходит не впервые, так почему же так страшно?Нужно терпеть, иначе он не сыграет должную роль правильно.
Подождать… всего немного времени нужно для того, чтобы успокоить разум, но боль не была намерена прекращать свою игру на подрагивающем теле. Тонкие пальцы, с немалой силой вцепились в светлые волосы, и как можно крепче оттянули голову назад.Больно.
Живот опалял бушующий жар, а мелкие щепки уже давно впились в нежную кожу, разукрашенную различными гематомами. Вдохнуть полной грудью не удавалось, из-за чего гулкая дрожь прошлась вдоль позвоночника. Оценивающий взгляд, то и дело цеплялся за открытые части тела, жадно всматриваясь в каждый сантиметр плоти. Вязкая слюна, быстро наполнила зажатый рот, делая общую картину ещё развратнее.«Как же мерзко.»
Сгорая от нетерпения, сильные руки сдавили обмякшее тело внизу, без малейшей нежности перевернув его на живот. Мышцы спины мелко подрагивали от переполняющей боли, а каждое прикосновение Господина было наравне соприкосновению к оголенным нервам.Задевая струны души он очернял тело, искренне наслаждаясь болью.
Остервенелый взгляд быстро прошёлся по накаченному телу, останавливаясь лишь при виде широкой поясницы. Сломанные рёбра были готовы в любую секунду проткнуть лёгкие, даря этим секундный покой, прежде чем наполнить дрожащую плоть новой порцией боли. Мудзан дико улыбался привычной улыбкой, а Доума, в свою очередь не видя его лица, прекрасно понимал это, и грустно напоминал себе о том, что обычно, следовало за изученными манипуляциями тела. Раздвигая бедра в разные стороны, Мудзан любовался видом. Как же жалко и развратно одновременно. Не видя смысла оттягивать приятный момент, он никак не церемонясь со своей игрушкой, вошёл всего лишь на половину, пусть и без подготовки, выбивая этим, судорожный стон. Непривычно туго заполняя пустоту внутри, прародитель без малейшего сожаления начинал двигаться, причиняя этим безмерную боль, которая опаляла тело багровым пламенем мучений. Каждый толчок выбивал из демона сжатый воздух, а жгучие слёзы на глазах безмерно стекали вниз, каждый раз напоминая о собственной слабости. Шлепки бёдер и приглушённые стоны боли. Когда эти звуки стали единственной мелодией Крепости? Когда сценарий повторялся из раза в раз, в пустом сознании мелькала мысль о своем убийстве. Выйти прямо под жгучее солнце и сгореть яркими лучами — это ли не лучшее, что могло бы быть? Но театр без кукол не сможет работать, верно? Им запрещалось любое проявление собственного безрассудства и никчёмной воли, которую дарует им Господин. Крепость не выпускала демонов дальше своих границ, постоянно следя за каждым шагом Лун. Каждая деталь и звук, не были пропущенными мимо взгляда Господина. Он следил за всеми, считывая каждый шаг. Но каждый раз читая скомканные мысли подчинённых, Мудзан не позволял себе сдерживать свою силу, хорошо отыгрываясь на Высших Лунах. Они не должны думать о смерти. Они должны существовать, хорошо исполняя свою роль. Грубые движения причиняли сплошную боль, которая насквозь пропитывала изуродованное тело. Дурманящий запах крови, умело смешивался с запахом глицинии, и именно этим вызывая ещё большее головокружение. Удовольствия от простых манипуляций демона, который угрожающе возвышался над ним, не было. Было лишь отвращение, и сквозящие пустотой сознание, которое устало держалось из последних сил. Пустой взгляд, бегло окинул знакомую комнату, которая стала личным адом для Высшей Луны. Новый толчок заставил обратить внимание на боль, одновременно шипя от сильной фиксации головы, как и в целом, от их позы. Ломящие крики, снова опаляли сухое горло, вырываясь изо рта, лишь тихими, хриплыми вскриками. Тело внизу, все больше поддавалось дикому напору, что начинало сильно бесить прародителя. «Ну же, обрати внимание на боль. Ты чувствуешь то же, что и я? Или намного больше? Не считаешь это нечестным? Давай встряхнем тебя немного, чтобы игрушка снова начала работать! Ну же! Ощути мои движения в себе, разве это не приятно?»Захлебнись новой порцией боли, соверши невозможное. Умри.
«Это закончилось.»
Наконец завершив начатое, Мудзан небрежно кинул демона на пол, выйдя из грязного тела. Грудная клетка едва поднималась в судорожных вздохах, которые давались изнеможённому организму слишком дорогой ценой. Полутруп, лёжа в собственной луже крови, едва сумел равномерно дышать, вызывая своим видом тихий смешок и нескрываемую жалость. Поправляя собственную одежду, Мудзан удовлетворённо обвел взглядом своё творение. Ему нравилось видеть каждый раз, абсолютно разную, но в то же время одинаковую картину застывшего ужаса в глазах Луны. Сегодня от него остались лишь одни куски рваной плоти, с которыми регенерация справлялась томительно долго. Уходя прочь от ужасной картины внизу, прародитель неспешно направлялся к ненавистному столу, на котором было разбросано множество различных предметов. Начиная от яда глицинии и заканчивая лезвием ничирин. —И так, что же ещё сегодня мне с тобой сделать… а? Радужные глазки? Мерно постукивая когтём по столе, и ужасающе улыбаясь, верховный демон наблюдал за медленной регенерацией и тщетными попытками подвестись на дрожащие ноги. Его глаза сверкали чистым безумием, от которого становилось невыносимо больно. Ведь страх причиняет боль. —Возможно опять испытать на тебе свой новый яд? Или выколоть глаза? Ты же сам говорил при нашей первой встречи, что они у тебя такие «красивые» и «особенные». Куда же делась та уверенность, а, Доума? Обойдя весь длинный стол, Мудзан встал сзади, наблюдая как на локтях пытался подвестись едва дышащий демон. Картина заставляла смеяться в голос. Неужто перед ним и вправду Вторая Высшая Луна? Второй по рангу, сильнейший демон Высших Лун? Смехотворно. —Что-то ты сегодня молчаливый, а если припомнить то, что было несколько мгновений назад, то ты кричал во все горло и молил о пощаде. Сильно понравилось? И снова эта мерзкая улыбка, которая озаряла его лицо. Вытянув долгую минуту ожидания, в смертельном молчании, внутри сознания он снова подметил важную вещь про него. «Какой же слабый.»Ничтожный.
Кибуцуджи молча взял в руки холодный шприц, который при свете тусклых ламп, отливал искусственной синевой, пугая своим видом. Не спеша набирая какую-то жидкость из колбы, он снова подходит к почти бездыханному телу Доумы. Каждый шаг звучал набатом в пустом сознании, а страх полностью сковывал движения рук, делая уязвимым тело. — Сегодня ты постарался на славу. Впрочем, как и всегда, ты выдержал столько различных… ядов. Да и не только их. Подойдя достаточно близко, демон сладостно прошептал слова, вбирая каждую эмоцию Второго. Страх, отчаяние, горечь, боль, безразличие. Прекрасная палитра чувств, не правда ли? Прародитель демонов, с небывалой нежностью и аккуратностью взял ослабшую руку Доумы, и ввел подозрительную жидкость в вену, которая сразу же расползлась по болезненной плоти, заставляя биться в судорогах тело. Но эта нежность так же обманчива. —Накиме! Убери Доуму обратно, и приведи сюда Даки, живо! Рык демона, мерно растекался по пустым комнатам, сопровождаясь глухим звучанием бивы. К каждой Луне у него была собственная улыбка. К кому-то надменная, к кому-то властная и пожирающая. К кому-то безумная и клыкастая. Но он улыбался всё так же. Всё так же грязно и мерзко.*
Из-за постоянных побоев у нас всех появилась цель. С каждым новым введённым препаратом желание противостоять ему — уменьшалось, а силы покидали каждого из нас. С каждым новым порезом, словами презрения и копошения в голове, с безумным желанием найти несвязанный отрывок потускневшего воспоминания, Кокушибо начинал всё больше ненавидеть свою сущность. С каждым новым толчком, прежняя часть Доумы разрушалась, навеки делая его пустышкой. С каждым новым ударом, желание стать сильнее преобладало сознание Аказы. С каждым новым ядом, который предавал Гютаро всё больше уродливости, а Даки — красоты, они оба переставали хотеть чего либо. С каждым новым рыком и оторванными волосами Накиме ставала все более бесчувственной и холодной ко всему. С каждой растерзанной головой и различными частями тела, Хантегу начинал боятся всё больше. И с каждым новым днём, проведенным в огне горящего пламени, ради новых открытий прародителя, Гёкко все более становился похожим на «сухой сувенир» без эмоций, не более. С каждым новым экспериментом Господина каждая из Лун разрушалась. И поэтому даже мысль на постоянной основе, с желанием умереть, все так же упрямо игнорировалась им. Игнорировалась в том случае, когда у него было хорошее настроение, ведь в любом другом случае за «плохие» мысли следовало наказание. Боль, очередные страдания и вечные муки. С каждым днём каждый из них ломается. Они исчезают. Стираясь с лица земли и становясь чудовищами. Ведь такова его воля. Ведь такова его цель. Только днём, когда прародитель оставляет их в «покое», давая шанс восстановиться, они наконец могут побыть собой в мелкие мгновения одиночества. Ведь в другие ночи, они должны быть «куклами». Без чувств и эмоций. И только стены Крепости, навсегда запомнят всю ту боль и крики, медленно впитывая в себя весь ужас, и навеки сохраняя тишину. Ведь никто и никогда не узнает секрет их господина. Секрет всех Высших Лун. Ведь это их всеобщая тайна.