Пушистость

      — Лакей, так что, у Луче, ну… — голос Реборна телефонной трубке был немного неуверенным, как будто он стыдился произносить эти слова, — закончились… Эти дни?              Скалл оглянулся на Луче — она лежала на кровати, свернувшись клубком, и смотрела на него чрезвычайно печальными, наполненными тоской голубыми глазами. Луче ужасно скучала по Реборну, но он отказывался появляться в особняке, когда у нее были эти дни.              — На самом деле, семпай… — он сжал зубы, отчаянно пытаясь понять, что сказать. Так сильно было желание объявить, что все уже кончилось, чтоб Реборн вновь появился и Луче порадовалась. Да и не только Луче — он сам, честно сказать, уже успел немного соскучиться. Все же их семпай.              Но было поздно — Реборн уже все понял по его небольшой заминке. Из трубки донесся чрезвычайно тяжелый вздох, печальный настолько, что даже сам Скалл на миг почувствовал всю ту боль, что испытывал его семпай.              — Что-то срочное? — спросил он сочувственно, одним глазом продолжая коситься на Луче. Та заинтересованно приподнялась на кровати, пристально глядя на него, практически не моргая.              — Я забыл свою Беретту, — произнес Реборн тоскливо, — она там, под кроватью. Знаешь что, давай ты мне ее достанешь, Лакей, и вынесешь… Хотя стоп, — он внезапно прервался и застонал, ужасно драматично и самую капельку фальшиво, — там же ловушки эти чертовы.              Скалл моргнул — в отсутствие Реборна он отвечал в его комнате за цветы, и уже пару раз поливал стоявший на подоконнике кактус, и, честно сказать, сейчас был в небольшом недоумении из-за того, насколько оказался близок к тому, чтоб стать пристреленным нахрен.              — Не волнуйся, семпай, Великий Скалл-сама бессмертный, — попытался он заверить его, хотя сам не был уверен, как относиться ко всей ситуации.              — Ага, но кровью-то ты истекаешь, я знаю, — голос Реборна прозвучал очень буднично, — а мне, знаешь ли, жалко мой паркет.              Скалл замер, обиженно надул губы — потрясающе, значит, семпай даже не думал переживать о его безопасности? Его волновала всего лишь чистота пола в спальне? Злюка, его семпай полная и откровенная злюка — и почему он только его любил, а?              — Знаешь что, — продолжил Реборн, даже не подозревая о той ране, которую он нанес Скаллу своим безразличием, — давай ты ее отвлечешь, а я быстро заберу пистолет и уйду, вот. Понял, Лакей?              Скалл только лишь издал незаинтересованное «Ага» и бросил трубку, сердито складывая руки на груди и со всей дури плюхаясь на постель. Луче покосилась на него — она выглядела весьма заинтересованной Скалловым поведением. Заботливое Небо — сразу почувствовала, что что-то не так.              — Реборн скоро придет, — сообщил Скалл зловредно, абсолютно не собираясь Луче удерживать, — готовься.              Она зажглась, как Рождественская елка, — тут же соскочила с кровати, начав радостно прыгать по комнате, и счастье ее было настолько заразительным, что даже Скалл не удержался и начал улыбаться, умиляясь такой привязанности Неба к своим элементам. Ну ничего, Реборну было полезно пообщаться с Луче, быть может, она сумеет напомнить, что стоило бы заботиться об окружающих его людях, а не воспринимать их доброту как должное — да, он обиделся. И это была его месть.              Вскоре открылась входная дверь — абсолютно бесшумно, и Скалл не смог бы услышать ее, даже если бы попытался, но Луче все равно напряглась — возможно, она почувствовала запах, или сквозняк, или что-то еще, недоступное простому человеку, — на миг Небо согнулась, словно пружина, и тут же бросилась вперед, в коридор, желая поскорей поприветствовать ее милое Солнце. Спустя секунду раздался стук и испуганный голос:              — Ах, черт! — Реборн мгновенно перестал быть тихим. — Луче, фу! Нет, нельзя, плохая девочка! — Скалл сомневался, что ему как-то помогут данные выкрики, все же Луче никогда не была собакой.              Он медленно, наслаждаясь собственным коварством, прошел в коридор и был вознагражден картиной: Реборн сидел на полу — он явно плюхнулся на собственную задницу — и старался оттолкнуть от себя огромную белую волчицу, что отчаянно пыталась вылизать ему лицо.              — Лакей, ты издеваешься?! — судя по всему, Реборн успел оценить его появление и сейчас прожигал его ужасно злобным взглядом. Правда, он не казался таким суровым, каким хотел бы. Сложно быть устрашающим, когда к тебе очень активно лезет большая дружелюбная собака. — Почему ты ее не удержал?              Скалл пожал плечами и прислонился к стене, наслаждаясь открывающимся перед ним видом — мало когда можно было увидеть Реборна в таком очаровательно незащищенном положении, с растрепанными волосами, раскрасневшимся лицом и в помятой рубашке. Да даже федора сейчас не красовалась на черных прядях, а, сбитая, скромно лежала в стороночке, отрывая прекрасный высокий лоб на всеобщее обозрение.              — Как я, по-твоему, должен удержать шестьдесят килограммов радости и счастья? — произнес он даже честно, потому как удержать Луче, когда та стремилась дорваться до своих любимых элементов, было решительно невозможно. Но, судя по тому, как яростно сверкнули чужие глаза, Реборна такой ответ не устроил.              — Не ври мне! — возмущенно воскликнул он, наконец-то сумев хоть как-то оттащить Луче от себя. — Твой байк весит около ста кило, и я видел, как ты его поднимал!              Скалл только лишь пожал плечами — отрицать способность поднять и нести байк он не собирался совершенно.              — Байк не брыкается, — только и сказал он, наблюдая, как уже чуть-чуть успокоившаяся Луче легла рядом с Реборном, свернувшись клубком, словно была кошкой, а не волчицей, и просительно тыкалась в него носом, немного виновато глядя на Солнце сверкающими синими глазами.              Ладно, он достаточно насладился страданиями семпая — Скалл вздохнул, подошел поближе, похлопал Луче по пушистому боку, привлекая ее внимание.              — Семпай, давай ты пойдешь Арию проверишь, а семпай пока чуть-чуть в себя придет? — произнес он ласково. Луче, услышав имя дочери, напряглась, но не встала, вновь пристально уставилась на Реборна, нервно поджав уши, словно не понимая, куда же идти, и Скаллу пришлось помочь: — Он от тебя никуда не денется, честно, но он даже порог переступить не успел, а ты уже на него накинулась.              Луче еще некоторое время таращилась на Реборна, что наконец смог нормально сесть и теперь в раздражении отряхивал с себя пыль, и вдруг тяжело и совершенно человечески вздохнула. Она медленно поднялась на все четыре лапы, встряхнулась — им стоило подмести в прихожей, потому как с нее тут же во все стороны полетел песок — и медленно потрусила вглубь дома, постоянно оглядываясь на них, словно боясь, что если она отвернется хоть на секунду, Реборн вдруг пропадет.              Семпай, правда, пропадать не собирался. Скалл протянул ему руку — Реборн хмуро покосился на него, но все же принял, второй рукой подхватывая шляпу, — и потянул вверх, помогая встать. Тот тут же, выдернув конечность назад, судорожно начал прихорашиваться.              — Ненавижу, когда она себя так ведет, — заворчал он, стряхивая с себя налипшую шерсть, — неужели так сложно сначала вновь стать человеком, а уже потом лезть с объятиями?              Скалл протянул руку, снял белый волосок с чужого плеча.              — Да ладно тебе, семпай, — произнес он примирительно, — она же соскучилась. Мы все соскучились.              Реборн покосился на него, скептически приподняв бровь.              — Да неужели? — спросил он въедливо, но без особой угрозы в голосе. Скалл знал, как звучит Реборн, когда он по настоящему зол, и сейчас до ярости Солнца было так же далеко, как до луны. — Тебе легко говорить, мальчик в кожанке, ты вообще хоть знаешь, как сложно отчистить белую шерсть с черного костюма, а? Его даже в машинке стирать нельзя, катышки пойдут, мне это придется руками убирать!              Скалл закатил глаза — семпай как всегда преувеличивал. С такими доходами, как у него, он мог не просто оплатить профессиональную чистку костюма, а нанять команду уборщиков, которые бегали бы за ним и стряхивали с него пылинки круглосуточно. А на сдачу купить небольшой островок.              — Так что, ты вообще зачем приехал? — перевел он тему, не желая выслушивать сердитые нотации. — Будешь свой револьвер забирать или нет, семпай?              Реборн покосился на него, фыркнул чрезвычайно презрительным образом, и они наконец-то вышли из чертового коридора.              В комнату семпая Скалл не заходил — во-первых, он не желал вторгаться в личное пространство, а во-вторых, все еще опасался получить пулю в лоб. Как сказал семпай, оттирать паркет от крови потом действительно не хотелось.              Потому он стоял в коридоре, наблюдая одновременно и за тем, как Реборн отодвигает кровать и шарит под половицами, мысленно ужасаясь тому количеству оружия, что Солнце извлекал из-под пола, и за тем, как раскинувшаяся Луче лежит на подстилке в своей комнате, а малютка Ария, еще слепая, тычется носом ей в пузо, пытаясь найти сосок. Это была первая луна маленькой волчицы, и потому все вокруг старались особенно осторожно с ней возиться, не желая, чтоб и так истощенное от превращения тельце пострадало хоть как-то еще. Луче от Арии практически не отлучалась, позволяя себе лишь короткие вылазки на первый этаж за едой и ради остальных потребностей — а потому отчаянно скучала по всем своим элементам, желая и видеть их, и не отходить от дочери ни на минуту.              Пока он любовался своим Небом и ее дочерью, Реборн успел и найти револьвер, и привести комнату в полный и абсолютный порядок, словно туда никто и не заходил, и уже стоял рядом с ним, так же пристально глядя на Луче.              — Семпай, не останешься с ними на пару минут? — предложил Скалл тихо. — Все-таки первое обращение у Арии, Луче очень волнуется. Поддержишь?              Реборн покосился на него сверху вниз, надменно поджал губы, но все же, издав тихое хмыканье, согласился.              — Сделай мне кофе, Лакей, — произнес он вдобавок, — раз уж ты не способен выполнить другие просьбы, то хоть эспрессо принеси, пока я Арию проверю.              Скалл уставился на него — он любил Солнце, но иногда его желание показать свою независимость заставляло Скалла хотеть сбросить его с крыши.              Реборн, не обращая на него внимания, сделал шаг вперед, присел рядом с волчицей, осторожно протянул к ней руку. Луче обнюхала его пальцы и все же откинулась чуть назад, позволяя увидеть Арию-волчонка во всей красе.              — Она похожа на слепую креветку, — произнес Реборн, скривившись, осторожно проводя пальцами по маленькой головке. Луче обиженно заворчала, издав глухой, немного рычащий звук, но никак более не выразила свое недовольство, позволяя Реборну осторожно погладить щенка.              Скалл, успокоившись, что никто никого убивать не собирается, все же направился делать семпаю кофе — чтоб тот понял, какой Скалл на самом деле замечательный и устыдился своих грубых слов. Однажды Реборн устыдится. Когда-нибудь.              Вернувшись через некоторое время, он обнаружил перед собой удивительную картину — Реборн спал сидя, откинувшись и прислонившись к пушистому белому боку, а на коленях у него дремал крохотный щенок, иногда перебирая лапками и тихонько поскуливая, а Луче лежала, положив морду на длинные лапы и с очень человеческим умилением в глазах смотрела на них обоих.              Скалл улыбнулся.              Надо же, кажется, семпая белая шерсть не так уж и волновала.