Малая вода

2.       — Ты же понимаешь, что это всё твоя вина, да? — спрашивает Кит с другого конца комнаты.       — Нет.       — «Нет» — не понимаешь или «нет» — не твоя?       — Нет, — упрямо повторяет Лэнс. Он стоит, уперевшись лбом в стену и сгорбившись, и ему даже не надо открывать глаза, чтобы представить, как на лице Кита расцветает то самое «меня заперли с идиотом» выражение. У Лэнса оно уже в печёнках сидит. Успел на него насмотреться за последний час, спасибо большое. Это тем более обидно, что, истины ради, если из них двоих кому и стоит жаловаться, так это Лэнсу: мало того, что его закрыли на двадцать четыре часа с человеком, который даже причёску себе нормально подобрать не может, так ещё на него же и пытаются всех собак повесить! Кит просто неблагодарный мудак. Ему достался такой обаятельный, привлекательный, остроумный и, главное, скромный созаключенный на ближайшие сутки, а этот зануда только и делает, что ноет.       По крайней мере, думает Лэнс с мелочной мстительностью, Кит уже успел понять, что это не Лэнса заперли с ним, а его с Лэнсом.       — Если бы ты вовремя заткнулся…       — Эй, мы оба там были! — Лэнс возмущённо хлопает по стене ладонью и оглядывается через плечо. Может, он и ответственен самую капельку за то, что ему придётся провести худшие сутки в своей жизни наедине с мистером Я-Так-Люблю-Восьмидесятые, но пусть Кит не надеется, что ему удастся свалить всю вину на Лэнса. Не после того, как сам он чуть не вывихнул плечо инопланетному послу. — Я просто неудачно пошутил, вот и всё!       — Неудачно пошутил? Ты смертельно оскорбил жену премьер-министра и вдобавок испортил весь банкет!       — Да-а-а? А кто полез с кулаками на главу дипломатической миссии?       — Он достал оружие!       — Чел, это был нож для праздничного торта!       — Я не успел разглядеть, у меня хорошие рефлексы!       — В следующий раз для разнообразия попробуй думать мозгом, а не рефлексами.       Кит хмурится, крепче скрещивает на груди руки, и его глаза сверкают из-под чёлки. Лэнс едва сдерживается, чтобы не показать ему язык, но тут же вспоминает о плачевности положения, в котором оказался, и вновь со стоном утыкается лбом в стену.       — И вот теперь меня заперли тут с тобой на сутки, и всё из-за того, что ты сорвал дипломатическую миссию…       — Мы её сорвали, — поправляет Кит. Лэнс только горбится сильнее и болтает руками около колен.       — …а остальные улетели на эту шикарную планету с огромными пляжами, и там наверняка будет парад, и, может, ещё и фуршет… и девочки…       — Надеюсь, тебе нравится сталкиваться с последствиями своих действий, — вкрадчиво говорит Кит этим обманчиво-тихим я-оскорбляю-тебя тоном. — Взрослая жизнь из этого и состоит. Привыкай.       Лэнс легонько ударяется лбом о стену с мерной периодичностью и хнычет. Он жалеет себя. Он заслужил.       — Сколько автографов я мог бы раздать… и, может, какая-нибудь симпатичная инопланетянка попросила бы покатать её на Синей вокруг планеты, и я бы, конечно, не смог сказать «нет»…       Кит фыркает. Почти без раздражения, отмечает краем сознания Лэнс.       — Тебе не хватило прошлого раза? Ты вообще ни о чём другом думать не можешь?       Лэнс надувается и горбится сильнее, превращаясь в живой вопросительный знак.       — Нет.       — С тобой бесполезно разговаривать, — бормочет Кит, отстраняясь от противоположной стены. Лэнс оборачивается, отыскивает в полумраке чужой силуэт и кривит губы.       — Ну так не разговаривай! Не думал, что ты так жаждешь моего общества. Если нас оставили вдвоём, это ещё не значит, что ты должен круглосуточно ошиваться вокруг меня.       Кит выглядит так, будто его сейчас стошнит. Лэнс закрывает глаза, снова прижимается к прохладному металлу лбом и слышит, как разъезжаются автоматические двери. Вот и хорошо. Вот и прекрасно. Двадцать четыре часа в пустом замке наедине с Китом, что может пойти не так?       Как оказывается впоследствии, абсолютно всё. 3-4.       Лэнс первым не выдерживает полудобровольную изоляцию. Это не его вина, он просто не создан для одиночества, ему нужна компания, даже если она включает в себя одного только Кита и кошмар, творящийся у него на голове. На безрыбье и всё прочее, да-да. Так что Лэнс жалеет себя ещё немного, просто потому что никто не может ему запретить, и идёт искать своего товарища по несчастью. Дело это нетрудное: ареал обитания Кита разнообразием не отличается. Впрочем, в случае Кита этим самым разнообразием похвастаться не может ничто: он предсказуем и последователен, как заведённые часы. Постоянство — признак мастерства? Скорее уж смертельной тоски, если кому-нибудь интересно мнение Лэнса. Как бы то ни было, всем на корабле известно: если Кит не крошит роботов, значит, он засел в своей комнате, и раз с тренировочной палубы ничего не слышно… Лэнс поворачивает в коридор, ведущий к спальне Кита. Он никогда не был там раньше и предпочёл бы как можно дольше не бывать и впредь, но груз одиночества слишком невыносим. Если он не поговорит с кем-нибудь живым в ближайшие полчаса, он с ума сойдёт.       С другой стороны, если бы кое-кто не был отбитым на всю голову ковбоем с «хорошими рефлексами», Лэнс бы сейчас не коротал исправительный срок в камере замке на двоих, а сверкал улыбками во главе парада и клеил девчонок. Но сделанного не вернёшь, остаётся только извлечь максимум из того, что есть.       Лэнс останавливается перед дверьми и задумывается. Стучать или нет? Мало ли, вдруг Кит там переодевается. Хотя — Лэнсу приходит на ум их неудачный и единственный поход в бассейн — чего он там не видел. Чем… чем Кит вообще занимается у себя в комнате днями напролёт? Пялится в стену и думает свои скучные мысли? Наверняка так и есть. Лэнс хмыкает и входит без стука — потому, что, когда дело доходит до Кита, он никогда не отказывает себе в удовольствии сделать маленькую гадость.       — Хорошо, возможно, я тоже немножко ответственен за то, что нас заперли здесь на сутки, — тараторит он с порога. Не то чтобы Лэнс действительно так думал, это просто необходимое зло. Сопутствующий ущерб его чувству собственного достоинства.       Кит, сидящий на кровати и полирующий кинжал, поднимает голову.       — Что ты здесь делаешь?       Даже не оценил шага навстречу! А Лэнс ведь через свою гордость переступил!       — Мне скучно. — Лэнс пересекает комнату и плюхается на матрас рядом с Китом, который пока что не отодвигается, но заранее смотрит с настороженностью, готовой перетечь в раздражение.       — Не понимаю, каким боком это моя проблема.       — Мы же не будем молчать оставшиеся… сколько, двадцать один час? Давай поговорим.       — Мне казалось, ты не горел желанием общаться со мной ещё час на… Эй! — Кит возмущённо хлопает глазами, когда Лэнс забирается на его кровать с ногами. — Без ботинок! Я не знаю, где они были и что ты с ними делал!       Лэнс скрещивает ноги по-турецки и, глядя Киту в глаза, произносит, изо всех сил стараясь удержать максимально серьёзное выражение лица:       — Чувак, не беспокойся, я не из тех, кто передёргивает на обувь. У меня другие кинки.       Кит хмурится, даже откладывает кинжал.       — О чём ты?.. — И тут до него доходит. Рот складывается буквой «о», глаза распахиваются, Кит попёрхивается воздухом; он роняет лоб в ладони, и, судя по тому, как приливает кровь к его ушам, краснеет.       — Забудь. Я не хочу знать.       Лэнс не выдерживает и заходится хохотом. Лицо Кита, когда его наконец озаряет, — одно из его самых любимых зрелищ. Лэнс мог бы смотреть на это целыми днями на большом экране в кинотеатре и ему всё равно не надоело бы.       — Ну раз уж ты спросил, — протягивает он самым соблазнительным тоном из возможных, придвигаясь ближе, — мне нравится, когда девушка све…       Кит пытается придушить его подушкой. Лэнс, слишком ослабевший от смеха, даже не особенно сопротивляется и просто хохочет, пока не начинает кашлять.       — Заткнись.       — Что, такие подробности чересчур откровенны для твоих девственных ушей? — спрашивает Лэнс, весь сексуальный опыт которого сводится к тайному просмотру порно на компакт-дисках, найденных в комнате старшего брата. Впрочем, Киту, который сидит весь красный и недовольный, знать об этом не обязательно. — О, что это у нас тут?       Лэнс замечает ворох безделушек на том месте, где лежала подушка, и, перегнувшись через крякающего от неожиданности Кита, бесцеремонно лезет посмотреть.       — Какого квизнака ты де…       — О, чел, да ты хранишь у себя в кровати всякий мусор, — беззаботно произносит Лэнс, перебирая осколки ракушек, пуговицы, ржавые гвозди и прочее бесполезное барахло. — Типичный ты.       Его внимание привлекает выцветшая фотокарточка: пустыня, дом — Лэнс мигом узнаёт его, это лачуга Кита — и на его фоне мужчина с мальчиком, очень схожие, явно отец и сын. И — да простят его боги космоса — у мальчика маллет.       — Это ты и твой?..       — Отдай! — Кит вырывает у него фотографию, глядит на неё мельком с мимолетной нежностью, которой Лэнс в нём не ожидал, и тут же прячет в карман брюк. — Это… личное.       Лэнс поднимает ладони в примирительном жесте.       — Ну ладно, ладно! Незачем так психовать, я просто спро… ай!       Кит не дослушивает и невозмутимо спихивает его с кровати. Лэнс негодующе выплёвывает парочку испанских ругательств, но, быстро смирившись, со вздохом распластывается морской звездой на полу, закидывая ногу на матрас. Кит её сталкивает. Лэнс закидывает снова. Их противостояние длится минуты две, пока Кит наконец не сдаётся. Лэнс молча торжествует; его нога упирается во что-то мягкое, и он думает, что это, должно быть, колено Кита.       — Это было в моих карманах.       Лэнс приподнимает голову, смотрит на Кита, который прячет взгляд и нервно водит пальцем по простыни.       — Когда мы улетели с Земли… я нашёл все эти вещи. Это мало, но у меня больше нет ничего, что напоминало бы о…       — Оу, — говорит Лэнс. Он не знает, что добавить. Задушевные беседы никогда не были его сильной стороной, задушевные беседы с Китом — тем более. Часть его даже немного злится на Кита за то, что он увёл их привычный легкомысленный обмен колкостями на неизведанную почву глубоких и искренних переживаний. Но ответить что-то всё равно надо, и, ну, это же Лэнс — он всегда найдёт, что сказать. Не обязательно удачное, но это дело десятое.       — Ты был очень милым в детстве. — Лэнс нарочито внимательно разглядывает белый потолок. — На той фотографии.       Краем глаза он замечает, что всё ещё сидящий на кровати Кит снова слегка пунцовеет. Его так легко вогнать в краску, и он вспыхивает моментально, до самых ушей. Лэнс быстро сворачивает с пути, по которому его ведут эти опасные мысли, и добавляет с самодовольной ухмылкой:       — Но не таким милым, как я, конечно, — Он покачивает ногой, покоящейся на кровати. — Жаль, тут нет моего детского альбома, я бы тебе показал. Я выглядел просто как un angelito, моё личико хотели печатать на упаковках подгузников Pampers Premium Care…       Кит бросает в него подушкой, попадает точно в лицо. Лэнс хихикает.       — Боже, как много ты болтаешь, — бормочет Кит, роняя лоб в ладони. — Как твои друзья тебя терпят.       «Это наши друзья», — хочет сказать Лэнс. И ещё: «Ты тоже мой друг». Вместо этого он легкомысленно произносит:       — Наверно, я им слишком нравлюсь.       Они ненадолго замолкают. Кит снова берётся за кинжал — да сколько можно его начищать? он что, дыру хочет протереть в лезвии? — а Лэнс выводит взглядом узоры на потолке. Надолго его не хватает. Тишина давит на уши. Лэнс не любит паузы в беседе, ему нужно болтать с утра и до вечера; mamá часто шутила, что он родился уже говорящим. А может, и не шутила. В любом случае, Лэнс никогда не понимал всей этой концепции уютного молчания, а если бы и понимал, то Кит — несмотря на всю их странную дружбу — явно не входит в круг людей, с которыми можно было бы тепло посидеть, не произнося ни слова. В накрывшем их молчании кроется подтекст, и он глубже, чем хотелось бы Лэнсу. В разговоре чувства всегда можно скрыть за бесцельной болтовнёй. А тишина походит на время отлива, когда отступающая вода обнажает каждую яму, каждую скалу у побережья.       Лэнс хороший пловец. Он просто не любит отливы.       — Знаешь, наверно, в этом есть и светлая сторона, — говорит он громче, чем хотел бы; Кит поднимает потерянный взгляд, в котором читается «ты всё ещё здесь?». Классика, думает Лэнс с неожиданной даже для себя почти детской обидой. В этом весь Кит. Память как у золотой рыбки. Забыть совместную учёбу в Гарнизоне? Запросто. Забыть, что они находятся в одном помещении? Без проблем. Лишнее напоминание, как мало места занимает Лэнс в его жизни — в отличие от комнаты, в которой после его прихода стало ощутимо теснее.       — В чём?       — В том, что нас заперли вместе, тупица. — Лэнс, полный решимости как можно яснее обозначить своё присутствие, перебирается с пола на кровать. Кит больше не заикается про ботинки, и Лэнс отмечает это как ещё одну маленькую победу. Чужую подушку он до сих пор не выпустил из рук, но его и не просили, а каждый ребёнок, выросший в большой семье, знает простую истину: не делай неприятную вещь, пока тебе напрямую не скажут. Поэтому Лэнс делает именно то, что хочет: скрещивает ноги и обнимает подушку, опустив на неё подбородок. В этом нет ничего странного. Подушка большая и удобная, и он никого не обнимал уже пять часов, у него тактильный голод, только и всего; наволочка смазанно пахнет полувыветрившимся свежим ароматом стирального порошка и ещё чем-то, бесцветным и сухим, как средство для мытья посуды. Шампунь Кита. Лэнс хорошо знает этот запах, потому что все на корабле пользуются точно таким же.       — А… да? Например?..       — Мы можем делать всё, что вздумается. — Лэнс пожимает плечами. — Почти как в «Один дома».       На лице Кита отображаются муки мыслительного процесса.       — И что там… было?       Лэнс смотрит на него с нескрываемым ужасом.       — Что?.. Ты не знаешь эту франшизу? Поверить не могу, чувак, ты полжизни упустил. Нет, серьёзно? Ни одного фильма не видел? Год назад вышла двадцать пятая часть, та ещё лажа, но оригинал и первый сиквел неплохо держатся… на Рождество их крутят безостановочно по телеку. Я знаю, моя кузина Хулия каждый год смотрит их, попробуй только переключить канал, такой скандал устроит… как это прошло мимо тебя?       — Не знаю, — пожимает плечами Кит. — В последний раз я отмечал Рождество, когда папа был ещё… в общем, да. А до этого он всегда включал одни и те же очень старые фильмы. Ну… «Магазинчик за углом»? «Чудо на 34-й улице»? «Эта замечательная жизнь»?       — И всё?.. И никаких спецвыпусков с Микки Маусом?       — Э-э-э… нет?       Кит выглядит очень растерянно, трёт большим пальцем перевязанную каким-то грязным бинтом рукоятку кинжала и кусает губы. Лэнсу его почти жалко. Или даже без «почти».       — С ума сойти. — Он крепче перехватывает подушку, вздыхает, и внезапно в его голову закрадывается страшное подозрение. — Постой… но ты ведь видел диснеевские мультфильмы, правда?..       — Один.       «Могло быть хуже», — думает Лэнс. И хуже действительно становится, когда Кит, наморщив лоб, выдаёт:       — Чёрный котёл. Мне понравилось.       Лэнс со стоном валится на кровать и прячет лицо в подушку, надеясь, что задохнётся и ему больше не надо будет сосуществовать в одной вселенной с человеком, который ничего не понимает не только в причёсках, но и в кинематографе. Отвратительный вкус — ещё один залог стабильности Кита.       — Поверить не могу… Чувак, он ведь просто ужасен! Это один из худших проектов Диснея, все это знают! Как вообще кому-то может нравиться это жуткое порождение восьмидесятых… — Лэнс из-под подушки косится на чужой растрепавшийся маллет. — Хотя на что я вообще надеялся.       Кит, словно почувствовав осуждающий взгляд, упрямо ерошит волосы.       — Тебе стоит перестать считать собственный вкус непререкаемым авторитетом.       — Кто бы говорил о вкусах! Уверен, ты был бессменным победителем конкурса «Худшая Причёска Года» последние лет десять!       Кит не отвечает, опять тянется к кинжалу. Лэнс садится и поудобнее перехватывает подушку.       — Но правда, ты не смотрел золотую классику? «Король лев»? «Принцесса и лягушка»? «Бэмби»? «Красавица и чудовище»? «Горбун из Нотр-Дама»? «Русалочка»?       — Это всё старьё, — фыркает Кит.       — Сказал человек, смотревший на Рождество чёрно-белые фильмы, — возмущается Лэнс. — Между прочим, «Русалочка» — настоящий шедевр. Это мой самый любимый мультфильм всех времён, и сиквел с приквелом тоже! Принц Эрик был горяч… о-о-о, а смерть матери Ариэль? Я рыдал.       — Ты плакал над мультфильмом для детей? — спрашивает Кит, иронично выгнув бровь. В уголках его губ теплится улыбка.       — Мне было пять! И, к твоему сведению, это очень трагичный момент!       — Верю на слово.       Лэнс качает головой.       — И ты действительно не видел ничего этого? Чел, да у тебя детства не было.       Кит внезапно перестаёт улыбаться; что-то в выражении его лица неуловимо меняется. Он вдруг тоже забирается на кровать с ногами, подтягивает колени к груди и опускает на них подбородок.       — Да, — говорит тихо. — Пожалуй.       Лэнса не отпускает чувство, что он что-то не так сделал. Или сказал. В любом случае, вид хандрящего Кита — не слишком радостное зрелище: они всё-таки друзья, и Лэнсу не хочется, чтобы кому-то из его друзей было больно. Тем более — из-за него. Так что он, не придумав ничего лучше, придвигается ближе и произносит, не глядя на Кита:       — Когда мы вернёмся на Землю, я запру тебя в комнате и не выпущу, пока ты не просмотришь марафон лучших диснеевских фильмов. — И добавляет, чувствуя, как Кит рядом с ним слегка расслабляется:       — А вот рождественский носок можно сделать и не дожидаясь возвращения домой. Я сошью тебе. Всем сошью.       Кит поворачивается к нему, хлопает ресницами — длинными и пушистыми.       — Ты разве умеешь?       Лэнс тоже поворачивается, и оказывается, что они сидят так близко, что их носы почти соприкасаются. Он улыбается торжествующе и самоуверенно.       — Меня не просто так прозвали Портным.       Они ещё немного смотрят друг другу в глаза. Молчат. Лэнс даже задумывается, не перетёк ли неловкий разговор о кинематографе в игру в гляделки, но Кит и не думает отворачиваться, и… что ж, Лэнс не будет тем, кто сдастся первым. Он изучает взглядом чужие аметистовые радужки с тонкими прожилками, ощущает, как соприкасаются их плечи, и понимает, что неумолимо начинает краснеть. Хорошо, что на смуглой коже румянец не так заметен. В висках пульсирует кровь, щёки горят, и Лэнс вспоминает, почему он так не любит молчание. Собственный организм предаёт его — какая ирония.       Кит отводит глаза первым, отползает на пару сантиметров и придвигается к краю кровати.       — Спасибо.       Очень тихо, легко, на грани выдоха. Лэнс не знает толком, за что именно его благодарят, но чётко осознаёт: надо перевести тему. Сейчас же. Пока они оба не сказали чего-нибудь такого, к чему ещё не готовы.       — Ну так вот… — говорит он, потягивается, и Кит тут же утаскивает у него подушку. Лэнс недовольно цокает языком; в руках мгновенно сгущается ноющая пустота. Не то чтобы он жаловался, это всё-таки не его подушка, но она была такая тёплая и уютная, и он к ней успел привыкнуть… В отместку Лэнс елозит ботинками по кровати и продолжает:       — Раз уж мы тут одни и можем делать что вздумается… есть какие-нибудь идеи?       — Что? — моргает Кит. Есть что-то почти очаровательное в том, как медленно временами работает его мозг. Лэнс пододвигается ближе, косится на лезвие, виднеющееся из-под вернувшейся на законное место подушки.       — Чем ты занимаешься в свободное время? Ну, ради развлечения? Полируешь кинжал или… — Он подпирает щёку кулаком и, приподняв брови, расплывается в двусмысленной ухмылке. — Полируешь кинжал?       До Кита доходит дольше, чем в прошлый раз, и краснеет он сильнее. Лэнс думает, что это может стать его новым любимым хобби: вгонять Кита в краску с утра до вечера.       — Ты просто ужасен, — глухо доносится из шатра ладоней, в которые Кит спрятал своё пунцовое лицо. Лэнс хихикает.       — Ладно, чувак, а если серьёзно?       — Если серьёзно… — Кит выдыхает и ладонью зачёсывает волосы назад. Лэнс самую малость залипает на то, как дёргается его горло, когда он зевает. — Я тренируюсь.       — Это не считается, это, типа, наша работа. Ты вообще знаешь, что такое отдых? Это когда ты делаешь то, что тебе нравится.       Кит поджимает губы и смотрит с лёгким замешательством.       — Но мне… нравится тренироваться.       — Чел, — наставительно говорит Лэнс, — даже если тебе нравится твоя работа, она всё равно остаётся работой.       Кит зависает на несколько секунд, пытаясь сориентироваться в этой новой системе логических координат, и решительно встаёт с кровати.       — Неважно. Я всё равно думал пойти на тренировочную палубу прямо сейчас, и… — Он снимает с крюка куртку и тихой скороговоркой добавляет, не оборачиваясь:       — Ты мог бы составить мне компанию. Если хочешь.       Первый порыв Лэнса — ответить «нет, спасибо, как-нибудь обойдусь». А потом в голове щёлкает. Кит только что сам предложил провести им время вместе? Серьёзно? Лэнс не ослышался? Стоило бы отметить этот день в календаре, если бы у них был календарь. Лэнс вряд ли сам добровольно решил бы провести пару лишних часов за тренировками, но раз Кит внезапно решил сделать первый шаг в их дружбе, то почему бы и нет. Но он, конечно, не согласится сразу. Это слишком просто. В конце концов, он имеет право немного помучить Кита, правда? И Лэнс, развалившись на чужой кровати, говорит с напускным легкомыслием:       — Идея заманчивая… но я даже не знаю. — Он краем глаза смотрит, как Кит потягивается; мускулы его спины заметны даже под футболкой. — Не хочу разрушить нашу дружбу, надрав тебе задницу.       Кит надевает куртку и хмыкает в воротник.       — Как будто у тебя это вышло бы.       — Это что, вызов? — Лэнс мгновенно приподнимается и видит, как Кит, остановившись в дверном проёме, смотрит на него с усмешкой, слишком дразнящей, чтобы сойти за невинное дружеское подшучивание.       — Да.       И он скрывается в коридоре. Квизнак! Это нечестно, он поймал эго Лэнса на крючок. Лэнс никогда не может отказаться, когда речь заходит о соревнованиях, и Кит это знает. Более того — он, очевидно, успешно этим пользуется. В нём всегда было столько коварства или это космос на него плохо влияет?       Впрочем, это же Кит. Он мудак всегда и везде. Лэнс вскакивает с кровати и, путаясь в ногах, бежит за ним следом.       — Кит!.. Стой! Стой, подожди меня! 5-6.       — Ты сломал мне нос, — говорит Лэнс. Он стоит в ванной, одной рукой опирается на раковину, а другой прикладывает к лицу завёрнутый в тряпку лёд. В голове всё ещё немного гудит, голос звучит глухо, а нос… ну, выглядит лучше, чем полчаса назад. Но хуже, чем вчера. Это весомый повод для недовольства. Лэнс знает, что нос слегка ушиблен, только и всего, но он ни за что не упустит шанс заставить Кита почувствовать себя виноватым, особенно когда тот и правда виноват.       Кит, правда, последняя сволочь, так что чувством стыда проникаться не торопится.       — Да не сломал я! — доносится снаружи. Слышится глухой стук; Лэнс представляет, как Кит, прислонившийся к двери и скрестивший руки на груди, досадливо бьёт затылком по металлу. — Я ударил всего раз и очень осторожно! Кто же знал, что ты такой неженка!       Лэнс фыркает и трогает переносицу.       — Моё прекрасное лицо… изуродовано. Жестоко и безвозвратно. Признайся, ты сделал это из зависти к моей красоте?       — Перестань ныть.       — Давай я сломаю тебе нос, а потом скажу перестать ныть!       — Во-первых, твой бесценный нос не сломан, сколько можно повторять! — Кит громко и раздражённо вздыхает. А затем внезапно добавляет тем низким и хриплым тоном, который всегда прорезается у него в редкие моменты веселья:       — А во-вторых, у тебя был шанс. Кое-кто обещал надрать мне задницу, а?       — Я поддался, — бурчит Лэнс, возвращаясь к созерцанию своего отражения в зеркале. За дверью хмыкают.       — Ага, конечно.       Почему Лэнс до сих пор дружит с этим космическим кретином? Потому что он слишком хорош для этого мира, иного объяснения нет. Кит просто не знает, как ему повезло. Лэнс откладывает тряпку с начавшими таять льдинками, быстро умывается и направляется к выходу; в душе всё ещё стоит траур по его замечательному носу. Он был совершенен, идеальной формы, цвета, размера, без единого изъяна… Лэнс сокрушённо качает головой и дёргает ручку двери.       Она не поддаётся.       Лэнс хмурится и дёргает снова. Ничего. Позвоночник охватывает липкими пальцами беспокойство, но он не торопится паниковать и громко произносит:       — Кит? Попытайся открыть с той стороны, у меня тут ручку заело.       И, святой квизнак, Лэнс знает Кита не первый день, они были вместе в самых разных передрягах, сражались рука об руку, прикрывали друг другу спину, у них был пресловутый Момент Связи, и Лэнсу казалось, что отношения у них вроде бы наладились, даже перешли от реального (одностороннего и полувыдуманного) соперничества к шуточному.       Он поверить не может, что Кит до сих пор находит это дерьмо забавным.       — Что… Что ты говоришь? Связь прерывается, я тебя не слышу.       Этот засранец!.. Лэнс теребит ручку и второй рукой колотит в дверь.       — Ах ты!.. Выпусти меня сейчас же, придурок!       Снаружи раздаются сдавленные скрипучие звуки: это смеётся Кит. Лэнс пытается не думать о том, как ему нравится его смех.       — Прости, тут помехи на линии…       — Ни хрена это не смешно! Открывай! Слышишь меня? Lo Juro por Dios , ты, hijo de perra , дай мне только выйти отсюда…       Дверь отворяется, и Лэнс по инерции едва не падает вперёд. Кит стоит прямо перед ним, оперевшись рукой о дверной косяк, — лицо раскраснелось от смеха, на глазах выступили слёзы, волосы взлохмачены, и несколько прядей прилипло к влажному лбу. Лэнс на пару мгновений даже забывает злиться. Он редко — да почти никогда не! — видел Кита таким… открытым? весёлым? уязвимо-искренним? красивым? Ладно, с последним он погорячился, но Киту идёт смех. К счастью, мысль о том, что причиной этого смеха стал запертый в ванной Лэнс, быстро отрезвляет: Лэнс складывает руки на груди и выразительно говорит:       — Какого хрена это только что было, чел?       Кит, отсмеявшись, пожимает плечами. В его глазах сверкают искры.       — Твой нос всё же в порядке? — ехидно интересуется он.       — Нос… ну допустим, — соглашается Лэнс нехотя. — Тебе повезло, что у меня такая хорошая регенерация. Как у Росомахи.       Кит моргает, и Лэнса снова тянет застонать от безысходности.       — Серьёзно, чувак? И Люди Икс тоже? Чтобы ты знал, Хью Джекман способствовал моему бисексуальному пробуждению почти так же, как принц Эрик.       Кит несколько секунд хмурится, словно бы пытаясь понять, что ему делать с этой информацией. Потом говорит:       — Приму к сведению.       Они стоят друг напротив друга, так близко, что при желании можно услышать чужое сердцебиение. Смотрят. Ну, Кит смотрит, Лэнс, скорее, пялится, и ему даже не стыдно. Ему достался отличный угол для обозрения, он воспользовался шансом, вот и всё: это типичный заценивающий взгляд из разряда «хочу ли я превратить своего друга в друга с привилегиями». Все друзья временами такое проделывают. Если углубляться в детали, это вина Кита, потому что именно он сейчас стоит на пороге ванной Лэнса, вторгаясь в его личное пространство, опирается локтем о дверной косяк, и их головы так близко, что, когда Кит пропускает пальцы сквозь лохматые пряди, Лэнс чувствует щекотку от чужих волос у себя на виске. Ну прямо готовый материал для какой-нибудь идиотской романтической комедии. Впрочем, Кита этим осознанием вряд ли давит; Лэнс с тоской думает о том, как сложно иметь дело с человеком, не смотревшим в жизни ни одной мелодрамы.       — Что ж… — Он откашливается. Пора закругляться, иначе в голову начнёт лезть что-нибудь похуже. — Мне надо выйти.       Это звучит убого. К счастью, Кит не обращает на это внимание. К несчастью, он опускает руку на бедро и склоняет голову вбок, прикусив губу.       — Куда?       Ну вылитая Мерилин Монро с маллетом. Может, Лэнс и ошибся насчёт «не смотрел ни одной мелодрамы»: кто знает, какие ещё фильмы папа Кита крутил под Рождество.       — Отсюда. Чувак, ты проход загородил.       — Ох. Да.       Нет, Лэнс совершенно точно ошибся, потому что, хоть Кит и дитя пустыни, знакомое с социальными нормами только понаслышке, но то дерьмо, которое он вытворяет сейчас, по незнанию сделать невозможно. Вместо того, чтобы отойти в сторону, как нормальный человек, Кит прижимается спиной к одной из стенок дверного проёма.       — Выходи.       Этот засранец издевается над ним. Лэнс сообщает ему взглядом, что всё это ни капли не смешно, но принимает правила игры: в конце концов, он не привык отказываться от вызовов. Он это ещё припомнит, пусть Кит не сомневается.       Слава богу, проход не настолько узкий, чтобы между их телами совсем не осталось места, но за те пять секунд, которые Лэнс тратит, чтобы выбраться из ванной, он успевает снова почувствовать запах шампуня Кита, услышать его дыхание и разглядеть во всех подробностях мыски его сапог — в основном потому, что он усиленно смотрит вниз, под ноги. Поднимать взгляд Лэнс не решается по двум причинам: во-первых, ему отчего-то страшно узнать, какое выражение застыло на лице напротив, а во-вторых, его ощущение пространства подсказывает, что стоит ему вскинуть голову, как они с Китом столкнутся лбами и, вероятно, ртами. Не лучший сценарий из возможных. Так что Лэнс, оказавшись на свободе, глубоко выдыхает, прикладывает ладони к щекам, которые ещё жжёт от чужого тепла, и не оборачивается. Взгляд Кита утыкается ему в спину.       Тишина с каждым разом обнажает всё больше и больше. Какой-то сбой в круговороте чувств в природе: сплошной цикл отливов.       — Я вернусь на тренировочную палубу, — говорят сзади. — Увидимся.       — Ага. Увидимся.       Двери расходятся и сходятся, и Лэнс остаётся в комнате один. 8-11.       Это целиком и полностью вина Кита. Всё это. От начала и до конца. Если бы Кит умел держать себя в руках и не бил морду всему, что движется, Лэнс бы сейчас был на берегу океана в окружении поклонниц, ел на ужин экзотичную инопланетную еду вместо смертельно надоевшей зелёной слизи и раздавал автографы направо и налево с отрепетированной голливудской улыбкой. Но вселенной, видимо, плевать на его желания, так что вместо этого… ну, вместо этого Лэнс собрал полный комплект неудачника, в который входит ушибленный нос, пустой желудок и странные чувства. И если нос заживёт, а желудок можно наполнить, то что делать с чувствами — это очень хороший вопрос. Жаль, не риторический.       Лэнс проводит в одиночестве два часа и успевает за это время поспать, пообедать, поглазеть на потолок в трёх разных комнатах и кое-что смастерить из подручных средств. Потом его терпение лопается. Всё, хватит, он и так продержался дольше, чем рассчитывал. Лэнс накидывает куртку, распихивает по карманам свои творения и выходит в коридор. Дорога знакомая — и очень короткая.       Это всё вина Кита. Именно поэтому Лэнс стоит у дверей в его комнату и снова решает дилемму «стучаться или нет».       Есть, конечно, ещё третий вариант — повернуть обратно, и Лэнс рассматривает его вполне серьёзно, вот только бежать с поля боя не в его духе. И потом, он слишком азартен. Кит как будто одним своим существованием бросает ему вызов — и Лэнс принимает его.       Всегда принимал.       Судьба спасает его от необходимости делать выбор самостоятельно: со знакомым «вжих!» открывается проход в комнату, и в дверном проёме вырастает Кит — руки скрещены на груди, волосы растрёпаны, взгляд усталый, но мягкий и слегка нечёткий. Как будто он только что после сна.       — Я уже минут пять жду, пока ты войдёшь.       Лэнс застывает с поднятым в воздух кулаком.       — Как ты… я ведь ни слова не произнёс!       — О да, даже удивительно, — фыркает Кит. — Зато ты много думал. И очень громко дышал. Что ты тут делаешь?       Лэнса немного напрягается от открывшейся у Кита способности супер-слуха, но решает подумать об этом потом. И говорит:       — Я, э-э… мне нечем заняться.       Кит слегка улыбается.       — Ты будешь приходить ко мне каждый раз, когда тебе скучно?       — До тех пор, пока ты мой единственный потенциальный собеседник на этом корабле, — да. — Лэнс перекатывается с пятки на носок. — Ну так впустишь или нет?       Улыбка на чужом лице тускнеет.       — Входи.       На этот раз Кит обходится без вжиманий в дверные косяки, просто отходит вглубь комнаты и садится на кровать. Лэнс устраивается рядом на полу и лезет за пазуху.       — Я кое-что принёс. Надо ведь показать тебе, как развлекаются нормальные люди… — Он расстилает на металле кусок бумаги, разглаживает линии сгиба; Кит заинтересованно наклоняется, недоумённо хлопая глазами. — Настольная игра. По мотивам «Русалочки».       — Ты… сам это нарисовал?       — Нет, вызвал призрака Уолта Диснея, — хмыкает Лэнс с нескрываемой гордостью. И едва не попёрхивается воздухом, когда Кит отстранённо продолжает:       — Выглядит так себе. Это что, бегемоты?       — Это русалки! Ариэль и её шесть сестёр! — Лэнс тычет пальцем в изрисованный фигурами лист. — А вот их отец, Тритон! И краб Себастьян!       — Больше похож на паука-переростка. И где ты видел, чтобы океанское дно было таким пустым?       Лэнс возмущённо надувается.       — Для начала, я самое это дно хотя бы видел своими глазами, в отличие от тебя! И вообще, не нравится, сам рисуй!       — Хорошо, — внезапно соглашается Кит. Он встаёт, роется в прикроватной тумбочке, достаёт оттуда ворох ручек и с негромким «подвинься!» садится около Лэнса на пол, задевая его бедром и локтем. Лэнс слишком ошарашен, чтобы спорить. Кит прикусывает ручку, хмурится, молчит с минуту, а потом склоняется над листком и начинает его разрисовывать. Вернее, портить. Конечно, портить.       — Что ты дела…       — Тут не хватает водорослей. И пузырей. И ещё рыб.       — У нас уже есть Флаундер!       — Рыб много не бывает.             Лэнс смотрит ему через плечо и закатывает глаза.       — Мои поздравления — ты только пузыри рисовать и умеешь. Твои рыбы больше похожи на колбаски с плавниками.       Кит, к несчастью, совсем не восприимчив к критике. Он рисует неумело, зато быстро и уверенно.       — Вот так уже лучше, — говорит он минут через пять, и на его лице снова играет та мягкая и беззащитная улыбка, на которую Лэнсу сложно не купиться.       — Ты уничтожил моё творение.       — Я его усовершенствовал. Ну так что, сыграем? — Он поворачивается; улыбка становится вызывающей, поддразнивающей. — Или ты заранее испугался?       Лэнс сглатывает. Не краснеть. Не краснеть.       — Мечтай больше.       Он достаёт из карманов две кривоватые фишки и игральный кубик, чуток кособокий, но всё ещё различимо квадратный. Всё самодельное, тёмно-зелёное и липнущее к пальцам. Кит с сомнением моргает.       — Я хочу знать, из чего ты их?..       — Поверь мне, нет.       Они выставляют фишки на старте. Лэнс объясняет правила, сам в них запутывается и решает, что они как-нибудь разберутся по пути. В конце концов, ему всегда отлично удавалось импровизировать.       Игра не задаётся. Кубик вечно приземляется на грани и прилипает к полу, от правил нет никакого толку, и если у Лэнса и правда всё отлично с импровизацией, то о Ките такого не скажешь. Ну как, в бою он соображает хорошо и быстро, в этом ему не откажешь — Лэнс умеет признавать чужие достоинства, просто не всегда вслух. Но в обычной жизни Кит тот ещё тормоз. Вот об этом Лэнс заявляет во всеуслышанье и сворачивает игру, пока Кит не вздумал понаставить ещё каких-нибудь каракуль на его шедевре.       Они сидят на полу и разговаривают ни о чём. Кит опирается спиной на ножку кровати, Лэнс стискивает его подушку, которую сумел незаметно стянуть, и совсем чуть-чуть пялится. В рамках дозволенного, разумеется. Ему всё равно делать больше нечего.       Разве что доказывать Киту, что океан лучше пустыни и точка.       — Ты не понимаешь, чел, океан — это… это просто другое! — горячится Лэнс. — Ничего прекраснее на свете нет. Он как космос, только на земле! Огромный, солёный, и, и… и живой! С ним можно разговаривать, представляешь? И он каждый раз разный… утром, вечером, зимой, летом, в солнце, в дождь…       Он мечтательно вздыхает, дёргает подушку за уголок.       — Это даже объяснить невозможно. Надо просто увидеть. И поплавать.       — Охотно верю, — говорит Кит. Он смотрит на Лэнса и улыбается краем губ — так легко и осторожно, что, если бы Лэнс хуже его знал, то и не заметил бы. — Я всю жизнь провёл в пустыне. Там… тоже бывает красиво, но в основном — скучно. Один лишь песок.       — Понимаю. Он грубый, жёсткий, неприятный, он проникает повсюду…       У Кита на лице опять это «я не понимаю, должен ли я понимать, что происходит» выражение. Лэнс фыркает.       — Что, неужели «Звёздные войны» ты тоже не смотрел? Да ты шутишь надо мной. Нет, правда, чувак, я отказываюсь в это верить. Ты должен был хотя бы слышать о них.       — Ну, эм… наверно. Я не помню.       — Такое трудно забыть. — Лэнс откладывает подушку, плавно придвигается ближе, елозя локтем по краю кровати, и, подперев щёку кулаком, изгибает бровь и произносит преувеличенно-обольстительным тоном:       ― С тех пор, как мы встретились много лет назад, я всё время, каждый день думал о тебе. Мы снова вместе, и я весь в огне. Чем я ближе к тебе, тем мне тяжелей. При мысли о разлуке с тобой я задыхаюсь. Я околдован поцелуем, который ты мне напрасно подарила…       На этот раз Кит краснеет с какой-то невообразимой космической скоростью и весь подбирается, словно дикая кошка; напрягаются мускулы, распахиваются глаза, будто он прямо сейчас готов бить или бежать — по ситуации.       — Что?..       — Боже, чувак, успокойся, — нервно смеётся Лэнс. — Это же из «Атаки клонов»! Моя сестра обожает всю франшизу, она столько раз пересматривала все фильмы, пока я рос… я их наизусть запомнил. Расслабься.       Кит отупело моргает, но снова удобно располагается на полу. Лэнс неловко теребит застёжку куртки.       — Серьёзно, «Звёздные войны» — это целая эпоха. Все девятнадцать фильмов. Типа, не обязательно их любить, я вот с седьмого по одиннадцатый вообще терпеть их не могу, но… хотя бы оригинальную трилогию семидесятых ты заценить просто обязан, без вариантов! Dios mío , Лея Органа там такая горячая штучка… а Хан Соло? Он стал третьим всадником моего бисексуального Апокалипсиса!       — После Росомахи и принца Эрика? — насмешливо спрашивает окончательно пришедший в себя Кит. — Мне надо спрашивать, кто был четвёртым?       «Ты», — почти отвечает Лэнс. К счастью, вселенная решает смилостивиться над ним, потому что он вовремя прикусывает язык. Это было близко. Очень близко. Очевидно, сутки наедине с Китом запустили какие-то необратимые процессы в его организме, иначе как объяснить всю ту чушь, что с ним происходит в последние несколько часов?       А он ещё спрашивал, что могло пойти не так, ага, конечно.       — Кажется, когда мы вернёмся на Землю, мне придётся устроить тебе ещё и марафон «Звёздных войн», — произносит Лэнс. Кит рядом с ним ёрзает, устраивая ноги поудобнее, слегка толкается плечом и вдруг выдаёт:       — Мне нравится твой оптимизм.       — А?       — То, что ты всегда говоришь «когда», а не «если».       Их взгляды встречаются. Лэнс чувствует, как кончиков его пальцев касаются чужие пальцы — всего на секунду, но этого хватает, чтобы он на мгновение перестал дышать.       — Мне просто… очень хочется в это верить. В то, что мы вернёмся. Я… знаешь, я… — Он смотрит в сторону, сминая ткань футболки. — Я часто думаю об этом. Понимаю, мы нужны миру и всё такое, но ведь нашим семьям мы нужны не меньше. Если вдруг что-то пошло бы не так, для Синей нашёлся бы другой пилот, верно? Ну то есть, во вселенной мириады планет, естественно, нашёлся бы. Для мира мы заменяемы. Я… заменяем. И в этом всё дело. У Вольтрона может быть другой синий паладин. Но у моей mami нет другого hijo .       Он подбирает ноги, опускает подбородок на колени. Тишина наступает неотвратимо и отчаянно, будто время отлива.       — Это не значит, что я сплю и вижу, как бы всё бросить и сбежать домой… ну то есть, иногда, но… я, честно, я готов умереть за вселенную, вот хоть сейчас, просто я не могу не думать о mi mamá, она ведь не знает, что со мной, они все считают, что я умер, и я… я даже не могу дать о себе знать, и порой это так сводит с ума, и…       — Лэнс. — На его плечо ложится рука. Лэнс оборачивается: Кит выглядит не очень уверенно, даже немного испуганно, и на его лице целая палитра эмоций, от растерянности до нежности. Но жалости нет. Это странным образом приободряет. — Я, э… я не очень умею во всё это… в общем, я правда плох в дружеской поддержке и дружбе в целом, но я хочу, чтобы ты знал… если тебя это вдруг утешит…       Нервный вздох. Рука на плече сжимается крепче.       — Ты важен не только потому, что ты часть Вольтрона, но и потому, что ты… ну, ты. Мы не хотим тебя заменять. Ты не — не заменяем, ладно? Ну да, ты отличный боец, но мы ценим тебя не за это. Я ценю тебя не за это.       Почти минуту они молчат и смотрят друг на друга с тихой паникой, и наступившая тишина ещё более неловкая, чем предыдущая. Кит начинает краснеть; Лэнс чувствует, что он — тоже. Квизнак. Никто не предупреждал, что это заразно.       — Я… спасибо. Правда, чел, спасибо.       — Пожалуйста?.. — Кит наконец отворачивается, взъерошивает волосы; его лицо пылает. Лэнс понимает, что надо срочно перевести тему, иначе они оба задохнутся от смущения. И эта задача явно на нём, потому что Кит, очевидно, решил пялиться в пол, пока не закраснеется до смерти.       Почему в их тандеме самая сложная работа всегда выпадает ему.       — Пойдём в бассейн?       Это работает: Кит словно бы даже бледнеет на полтона и вскидывает брови.       — Опять? Ты забыл, что было в прошлый раз?       — Да брось, Аллура ведь научила нас им пользоваться.       — Теоретически.       — Ну вот, добавим немного практики. Давай, не ломайся. Сам подумай, когда у нас ещё выдастся свободная минутка?       Кит задумчиво прикусывает губу. Думает. У него это на лице написано.       — Я…       — Отлично, чувак! — Лэнс вскакивает на ноги. — Жду тебя у лифта через пятнадцать минут! Нет, через десять!       И он скрывается за разошедшимися в стороны дверьми. 12-14.       — Чел, — говорит Лэнс. Он перехватывает висящее на шее полотенце за края двумя руками и осматривает приближающегося Кита с ног до головы. — Ты знаешь, я не из тех, кто осуждает людей…       — Наглая ложь, — произносит Кит и бровью не поведя.       — Эй, тебя не учили, что перебивать невежливо? Так вот, я не из тех, кто осуждает людей, и я знаю, что ты спишь прямо в перчатках и сапогах, всё такое, но, типа, купаться в одежде — это странно даже для тебя. Если дело во мне, то я могу отвернуться, ты не подумай…       Лэнсу, вообще-то, отворачиваться не хотелось бы — зря он, что ли, предложил именно бассейн. Но, судя по тому, как закатывает глаза Кит, может, и не придётся.       — Я не уверен, что мы в принципе дойдём до части с купанием. В этих дурацких алтеанских бассейнах ещё поди разберись… словом, я не хочу тратить время зря на раздевание.       — О, да ты просто король тайм-менеджмента, — язвительно откликается Лэнс и нажимает на встроенную в стену кнопку. На панели, обозначающей этажи, один за другим загораются огоньки. — Надеюсь, ты хотя бы полотенце прихватил, потому что я своим делиться не собираюсь.       Он чувствует движение за спиной: это Кит подходит ближе.       — Что, если мы опять застрянем в лифте и на этот раз не сможем выбраться?       — Почему ты вечно мыслишь так пессимистично… Ну, в этом случае тебе придётся провести оставшиеся — сколько, десять? — часов до прибытия ребят в замкнутом пространстве наедине со мной. — Лэнс неопределённо взмахивает руками. — Ничего такого, чем ты не занят прямо сейчас.       Кит нахмуривает лоб. Потом его лицо светлеет.       — Ты прав.       Лэнс хмыкает, заходя в распахнувшиеся дверцы.       — Конечно. Я всегда прав, если ты не заметил.       Лифт, светлый и небольшой, движется с лёгким гудением. Тишина ощущается меньше, но всё равно давит на уши; Кит стоит, прислонившись спиной к металлу и сложив руки на груди, и смотрит куда-то в пространство. Лэнс изучает белый низкий потолок, мурлыкая про себя полузабытую песню на смеси английского и испанского. Надолго его, разумеется, не хватает. И не столько потому, что сидеть пять секунд на одном месте для него противоестественно, — хотя и поэтому тоже — но по большей части потому, что Лэнс чувствует повисшее в воздухе напряжение. И не знает, хочет ли он, чтобы это напряжение ощущал лишь он сам, или боится этого. Жаловаться не на кого, Лэнс сам себя загнал в ловушку, когда предложил сходить поплавать, но он думал, что самое сложное (или весёлое, по ситуации) начнётся после того, как они доберутся до бассейна. Но вот, пожалуйста: лифт внезапно кажется уже и теснее, чем на самом деле, Кит стоит на расстоянии пары футов, на Лэнсе одежды меньше, чем, наверно, следовало бы (хотя больше, чем ему хотелось бы прямо сейчас) (он этого не говорил) (он будет всё отрицать), и… и ничего. Никакого вывода нет и быть не может. Лэнс ощущает, как в нём роятся чувства и желания, которые он считал давно похороненными, и не выдерживает.       Этот отлив вполне может стать соломинкой, сломавшей спину верблюда.       — Честное слово, мы еле плетёмся. Эта штука не может ехать быстрее? — Лэнс опускается на корточки перед россыпью разноцветных кнопок. Какая же из них… ничего не понятно, сплошные алтеанские каракули. Его вытянутый указательный палец зависает в воздухе.       — Лэнс, — обеспокоенно говорит Кит где-то сзади. — Ради всего сущего, ничего не трогай.       — Да ладно, чувак, тут явно должен быть какой-нибудь пере…       Он тыкает в маленькую зелёную кнопку. Лифт коротко дребезжит — так, смахивает на плохой знак — и встаёт — а вот это уже явно плохой знак. Ну, хоть свет не гаснет, как в прошлый раз.       Кит, конечно же, моментально открывает рот, потому что, видимо, существует исключительно ради того, чтобы сыпать соль на раны Лэнса.       — Блеск, — произносит он, и его тон сочится сарказмом. — Вот теперь это точно твоя вина.       — Ну допустим, — бормочет Лэнс. Он не оборачивается из принципа и рассматривает кнопки одну за другой. — Так, если какая-то из них остановила лифт, какая-то должна и запустить, верно…       Сзади раздаются шаги.       — Дай мне посмотреть.       Кит опускается рядом, слегка отталкивает Лэнса, и тот с нарочито обиженным видом, как и положено жертве обстоятельств, отходит в сторону. Ну подумаешь, чуток напортачил, он ведь хотел как лучше! Если Киту так хочется с этим возиться, пусть сам и возится. Лэнс всегда прекрасно справлялся с тем, чтобы не чувствовать себя виноватым.       — Можем опять попробовать вылезти через люк в крыше, — кашлянув, предлагает он спустя минуту тишины, когда молчание становится совсем неловким. Кит не оборачивается.       — Мы с Аллурой его приварили месяц назад.       — Что?! Почему?!       — Потому что, — вздыхает Кит, откидывая волосы со взмокшего лба, — он противоречит технике безопасности. И вообще, после того раза я поклялся больше никогда не заходить с тобой в лифты.       Теперь Лэнс обижен без всяких «нарочито».       — Это мудрое решение тебе тоже рефлексы нашептали? Или инстинкты?       Кит встаёт и наконец оборачивается. Его глаза смотрят как-то странно — не то устало, не то весело.       — С тобой никакие инстинкты не работают.       Это затыкает Лэнса — но всего на несколько мгновений, и он, как умелый сёрфер, ловит волну прилива: начинает безудержно болтать.       — Хорошо, в любом случае мы можем дождаться, пока нас вытащат. Хотя… в бассейн ходят редко, замок большой, так что про лифт могут и не сразу вспомнить, а у нас в запасе три дня, прежде чем мы умрём от обезвоживания, так что, наверно, лучше всё же попытаться выбраться самим, я не знаю, как-нибудь пролезть через этот люк, вот как думаешь, мы сможем призвать наши баярды на расстоянии, просто Аллура не говорила, что так можно, но и не говорила, что нельзя, это я к тому, что если мы можем, ты бы мог просто этот люк вырезать, как крышку у консервной банки… можем попробовать, как думаешь?       Кит, оперевшись спиной на стену, молчит и смотрит на Лэнса. Потом говорит:       — Ага. Можем. Или мы можем сделать вот так.       Он нажимает на большую оранжевую кнопку, и лифт приходит в движение. У Лэнса глаза на лоб лезут.       — К-как… как ты понял, которая из…       — Инстинкты, — пожимает плечами Кит, и его глаза смеются. До Лэнса начинает медленно доходить.       — Аллура показала тебе, когда вы… ах ты засранец! Ты с самого начала знал, куда жать!       — Мы приехали, — вместо ответа говорит Кит, отворачиваясь и пряча улыбку в уголках губ. Секундой позже раздаётся мелодичное звяканье — дверцы лифта расходятся в стороны. Кит выходит первым, и Лэнс следует за ним, бурча нечто невразумительное себе под нос: это смесь бессвязных звуков, для неопытного уха звучащих как испанский. Лэнсу сейчас лень придумывать настоящие ругательства, но он надеется, что Кит решит, будто он проклял его род до седьмого колена.       В бассейне прохладно. Босые ноги липнут к полу; над головой переливается прозрачная идеально-голубая вода. Лэнс первым замечает вделанную в стену лестницу, ведущую наверх, окликает Кита и проворно взбирается по ней; когда смещается гравитационное поле, в животе гулко ухает, словно на спуске с американских горок, перед глазами всё крутится, и пол с потолком меняются местами. Лэнс отпускает перекладины лестницы, чувствуя, как кровь начинает приливать к голове, и спрыгивает вниз. Вблизи бассейн выглядит ещё заманчивее, чем на расстоянии.       — Видишь, мы всё же добрались до части с купанием, — самодовольно заявляет Лэнс через плечо. Приземлившийся Кит что-то неразборчиво пыхтит в ответ. — Чур, я первый!       Он бросает полотенце куда-то назад, надеясь попасть Киту в лицо, и с разбега прыгает в воду. Она холодная, упруго-плотная, с привкусом хлорки; Лэнс ныряет, мажет коленями по дну и всплывает на поверхность с лёгким плеском, отплёвываясь и отводя намокшие волосы от лба.       — Ну что ты там торчишь? — спрашивает он Кита, который неподвижно стоит на берегу и смотрит на бассейн с таким видом, будто вместо воды там залит расплавленный метан. — Водичка отличная!       Это ложь, и Лэнс уверен, что минут через пятнадцать у него начнёт сводить мышцы от холода, но не для того он пришёл сюда, чтобы позволить Киту потоптаться на суше и ушмыгнуть в свою комнату. Кит не отвечает. Просто смотрит на Лэнса, прикусив губу, и щурится. Лэнс, всегда готовый устроить шоу для заинтересованной аудитории, вспоминает свою далёкую молодость, прошедшую в соревнованиях по плаванью, и нарезает несколько кругов по бассейну.       — Я… не уверен… — выдавливает Кит.       — Признайся уже, что не умеешь плавать, — хмыкает Лэнс. Он опускает руки на бортик, склоняет голову набок и усмехается, болтая ногами в воде. — Тут нечего стыдиться. Если что, ваш персональный тренер по плаванью Лэнс МакКлейн всегда к вашим услугам, только сегодня и только для вас по старой дружбе скидка пятьдесят процентов…       — Спасибо, обращусь, если когда-нибудь захочется утопиться.       Лэнс закатывает глаза, утирает с лица капли воды.       — Ну давай, чел. Мы что, зря сюда пришли, что ли? Раздевайся, ты обязан хотя бы попробовать воду. Или… — Лэнс подпирает подбородок кулаком и игриво вздёргивает брови. Его голос становится на три тона ниже. — Или ты стесняешься? Мне отвернуться?       Кит фыркает. А потом — нет, Лэнс точно обязан выяснить, из каких чёрно-белых фильмов он понабрался всего этого дерьма — а потом начинает раздеваться. Без предупреждения. Неотрывно глядя Лэнсу в глаза.       Да какого хрена вообще.       Кит снимает куртку, потом стягивает футболку, и Лэнс понимает, что вопрос «чего он там не видел?» был всё же не риторическим. Ну… вот парочки мускулов тут и там в прошлый раз он не заметил. Кажется, хобби Кита всё же даёт определённые плоды. Ещё Лэнс видит несколько свежих шрамов, и от этого по спине пробегает странный холодок. Он знает, что у Кита они есть, знает, что и у него самого такие же, но знать и видеть — разные вещи. Тем более, когда Кит так близко. Это… другое. Как-то глубже. Интимнее. Шрамы похожи на созвездия, словно отпечаток космоса на чужой коже, и Лэнс думает, смог ли бы он составить звёздную карту тела Кита.       Что ещё важнее — позволили бы ему.       Лэнс понимает, что воспитанный мальчик, которого из него вырастила mamá, отвернулся бы ещё секунд пять назад. Но он не отворачивается. Во-первых, потому что Кит сам затеял эту игру в гляделки, а во-вторых, потому что никто не запретит ему смотреть на то, что он не может получить. Лэнсу как будто снова четырнадцать, и он влюблён в молчаливого угрюмого одноклассника, который лучше него во всём. Влюблённость тогда длилась недолго, месяц или около того, потом на смену ей пришло тщательно взлелеянное соперничество и не так давно — дружба, и Лэнс был уверен, что эти чувства расцвели и завяли пять лет назад, и вообще ничего не значили, ну подумаешь, да он был влюблён в половину своих одноклассников, хоть и не одновременно… Но последние несколько часов всё усложнили. Они с Китом никогда не проводили столько времени вместе, никогда не говорили о диснеевских мультфильмах, Лэнс никогда не сидел на кровати Кита с его подушкой в обнимку, Кит никогда не опускал руку ему на плечо, чтобы сказать, что Лэнс незаменим… Слишком много перемен. Слишком много чувств.       Одно неизменно: Лэнс так и не научился не хватать звёзд с неба.       Он старается быть реалистом. Честно. Он знает, что есть вещи, которые не достаются таким, как он — которые невозможны на уровне физических законов. Как остановить движение планет или отменить гравитацию. Кит — одна из таких вещей. Он просто существует в каких-то иных плоскостях, огненный, быстрый, неуправляемый, как метеоритный дождь. Лэнс пытается быть реалистом. У него даже почти получалось — до сегодняшнего дня, когда он с ошеломляющей ясностью понял: он не может перестать тянуться за звёздами.       Не может перестать хотеть Кита.       Раздаётся всплеск, и Лэнса окатывает волной холодных брызг. Он ёжится. Кит выныривает, тихо кашляет от попавшей в рот воды; мокрые волосы сиротливо облепляют его голову и шею. Выглядит смешно — и почему-то мило. Кит подплывает к Лэнсу, оттесняет его к стенке бассейна, укладывая руки на бортик по обе стороны от его тела, и Лэнс в который раз за сегодня думает, что явно недооценил познания Кита в мире дешёвых романтических мелодрам. Надо будет устроить с ним серьёзный разговор по этому поводу. Лопатки холодит металл, лицо опять заливается краской, и Лэнс надеется, что ему трудно дышать из-за давления воды, а вовсе не из-за того, что между ним и Китом всего пара дюймов пространства и вся ситуация в целом выглядит как заставка какого-нибудь низкобюджетного порнографического фильма. Надо что-нибудь срочно сказать, и Лэнс, не придумав ничего лучше, выпаливает:       — Ты выглядишь как мокрый веник.       Кит смеётся и, слава богу, отплывает.       — Ты затащил меня в бассейн, чтобы оскорблять? — Его глаза насмешливо сверкают. — Или всё же утопить?       — Эй, я вообще-то добропорядочный русал.       — Разве русалки не топят моряков?       — Ты перепутал их с сиренами… ну и топят они только красавчиков, так что ты в безопасности.       Лэнс плавает как ребёнок, родившийся и выросший у моря, то есть так, словно он был рождён для этого. Ему иногда кажется, что он научился плавать раньше, чем ходить. Кит, впрочем, тоже держится на воде неплохо, пускай и немного неуверенно; ну хоть в чём-то этот мистер Я-Само-Совершенство уступает Лэнсу, невероятно. Лэнс в очередной раз выныривает, делает несколько глотков воздуха и ложится на спину, лениво разглядывая далёкий белый потолок-который-на-самом-деле-пол. Вода холодная, но в целом неплохая, хотя до тёплого солёного океана ей далеко. В конце концов, океан делает океаном не только вода. Это ещё горячий песок пляжа и то, как он остывает под вечер, и отражение луны на волнах, и люди на шезлонгах, и… и дом. А эта вода — чужая.       — Поэтому ты так хотел на ту планету, да? На которую сейчас улетели остальные?       Голос Кита обрывает мысли — и Лэнс понимает, что последнюю минуту говорил вслух. Отпираться поздно, и он, постукивая пальцами по бортику, кивает. Его подбородок касается поверхности воды.       — Да. Там… говорят, там пляжи. Нормальные. Почти как у нас на Земле. Я так давно не видел океана и… я скучаю по нему.       Кит дрейфует рядом. Недолго молчит. И начинает:       — Мне жаль, что…       — Не надо, — быстро перебивает его Лэнс. Вот только извинений ему сейчас не хватало. — Мы оба сорвали эту миссию, нас обоих и наказали. И… знаешь, я думал, будет намного хуже, но мы неплохо провели время.       Кит поглядывает на него и осторожно улыбается. Лэнс брызгает ему в лицо водой.       Им удаётся продержатся дольше, чем они рассчитывали, прежде чем холод судорогами схватывает их за икры. Лэнс вылезает первым, отфыркивается, растирает дрожащие влажные плечи; за ним на руках подтягивается на бортик Кит. Они оба мокрые, замёрзшие, но очень весёлые. Надо чаще приходить в бассейн вот так вдвоём, просто расслабиться — но для начала стоит попросить Корана вкрутить в дно обогреватели.       Дальше всё проходит гладко и мирно. Они немного спорят, где чьё полотенце, почти дерутся из-за этого, но им слишком холодно и слишком лениво, чтобы ругаться всерьёз, поэтому они возвращаются к лифту, молча едут до нужного этажа и прощаются у дверей столовой. Лэнс собирается поужинать прямо сейчас. Кит — кто бы сомневался — после тренировки. По их биологическим часам время уже клонится к вечеру, можно поесть и улечься спать, а завтра сутки наедине закончатся, замок будет вновь полон людьми и всё, что произошло сегодня, останется во вчерашнем дне.       У Лэнса немного другие планы на этот счёт. Поэтому он ужинает очень быстро и скрывается в своей комнате — готовить представление века. 17-19.       На этот раз Лэнс не то что не стучится — даже не тратит время на то, чтобы задержаться перед входом: идёт вперёд уверенно и быстро, и двери расходятся в стороны прямо перед его лицом, впуская в тихий мрак чужой спальни. Лэнс зажигает принесённый с собой фонарик, крутит им по сторонам. Окликать Кита не приходится: он слишком чутко спит. Лэнс думает, что это к лучшему. Тормошить спящего Кита опасно, велик шанс получить кинжал в печень.       — Лэнс… — раздаётся хриплый сонный голос из-под груды взбитого одеяла. В недовольном тоне проскальзывают искры невысказанной угрозы. — Чего тебе надо?       — Вставай, я придумал, чем ещё нам заняться.       — Нет. Я сплю и тебе советую. — Зевок. — Который… который вообще час…       — Время шоу, — хмыкает Лэнс. Он садится на кровать, стаскивает одеяло с сопротивляющегося Кита, и тот наконец садится, зевая и усиленно растирая глаза. Лицо у него помятое и усталое. На голове бардак — в смысле, ещё больший, чем обычно.       — Дай угадаю, тебе опять стало скучно?       — Эй! Я вообще-то стараюсь не для себя, а для тебя.       Кит смотрит на него расплывающимся взглядом, и Лэнс может думать только о том, как хочет проследить губами отметины от подушки у него на щеке. Эта мысль его уже почти не пугает. Всё к этому шло, чего уж тут. Его заперли на сутки с человеком, в которого он был месяц влюблён лет пять назад и который всё ещё такой раздражающе-восхитительный (или восхитительно-раздражающий, Лэнс пока не определился), что от этого физически больно. Что могло пойти так?       — Спасибо, не надо. — Кит заворачивается в одеяло с головой.       — Ты не знаешь, от чего отказываешься!       — Лэнс. Я хочу спать. Выметайся из моей комнаты.       — Ну уж нет, приятель. Поверь, ты мне потом сам ещё спасибо скажешь.       Лэнс раскрывает кокон, в который спрятался Кит, и влезает к нему под одеяло, так что они оба сидят на кровати, придвинувшись совсем близко друг к другу. Кит отупело смотрит на Лэнса и моргает.       — Я тут подумал, — легкомысленно говорит Лэнс, располагая фонарик между их телами так, чтобы его свет лился на противоположную стену, — я тебе, конечно, устрою марафон диснеевских фильмов, когда мы вернёмся домой, но это ведь случится нескоро… очень нескоро, а я просто не могу жить с мыслью, что ты ни разу не смотрел «Русалочку», так что… в общем, я тебе её перескажу. Сегодня вечером у нас в программе театр теней.       Кит молчит. Долго молчит. Под одеялом становится жарче с каждой минутой.       — Ты решил… устроить театр… для меня?       — Ну подумаешь, — с нарочитой беззаботностью откликается Лэнс. — Я дома сто раз такое организовывал для моих племяшек. Плёвое дело.       На самом деле, он целый час у себя в спальне составлял сценарий, но Киту об этом знать не следует. Лэнс в последний поправляет фонарик, усаживается поудобнее, задевая Кита локтем и коленом, и складывает пальцы какой-то невозможной загогулиной, отображающейся на залитой светом соседней стене в масштабе 1:20.       — Итак, глубоко на дне океана живёт подводный народец…       Спектакль длится минут двадцать пять, но Лэнс быстро теряет ощущение времени. Он надеется, что Кит тоже. Ему кажется, что, если бы он мог навеки остаться в каком-нибудь одном законсервированном моменте, он выбрал бы этот — полумрак чужой спальни, соприкосновение плеч и бёдер под одеялом, тепло чужой кожи… это так хрупко и неуловимо. И, как всё хорошее, очень быстротечно.       — …И жили они долго и счастливо. Конец. — Лэнс с хрустом разминает пальцы, плотнее закутывается в одеяло, но фонарь не убирает. Пусть горит. От него в полутёмной комнате как-то уютнее. Кит не произносит ни слова, только громко дышит, глядя в стену, и Лэнс, на секунду решивший, что Кит просто спит с открытыми глазами, вежливо откашливается и подсказывает:       — Где-то здесь ты должен поаплодировать.       Кит вздрагивает и неловко хлопает. Его распахнутые блестящие глаза наконец останавливаются на Лэнсе.       — Это было… здорово. Так здорово. Ты… вау. Ты правда сделал всё это, и это так талантливо — ты такой талантливый, и я…       Он сбивается, нервно дышит, и Лэнс ловит себя на том, что пытается в неверном полумраке разглядеть румянец на чужом лице.       — Я хочу сказать, мне понравилось.       «А мне нравишься ты», вертится на языке. Лэнсу хватает выдержки не сказать этого вслух. Они сидят совсем близко, глядят друг другу в глаза, почти как сегодня днём, только на этот раз в комнате темнее, как будто тише и интимнее. Свет фонарика отражается мутными бликами в аметистовых радужках Кита, проходит сквозь его длинные ресницы; Лэнс чувствует гудение пульса в висках. «Ну вот сейчас, — думает он с отчаянной тоской, — сейчас я его поцелую». Закономерный итог всего этого дня, правда? Закономерный итог пяти последних лет. Некоторые вещи просто неизбежны — как гибель звёзд, как смена дня и ночи. Как приливы и отливы. Тишина, окутавшая их сейчас, — последний отлив цикла, дальше будет что-то иное, и Лэнс хочет узнать, что. В конце концов, мир ведь не схлопнется, если он признается Киту, да? В худшем — то есть в самом вероятном — случае Кит ему что-нибудь сломает, разорвёт с ним дружбу, их связь нарушится, они не смогут больше собрать Вольтрон и Заркон поработит всю вселенную.       Ладно. Возможно, мир и правда схлопнется. Лэнс не может не думать о том, как это романтично — подписать мирозданию смертный приговор своей любовью.       А может, он просто накручивает себя. В любом случае, есть лишь один способ узнать; Лэнс собирается с духом, быстро, чтобы не осталось времени передумать, обхватывает лицо удивлённого Кита руками, оглаживая большими пальцами щёки от скулы до козелка, серьёзно смотрит ему в глаза и целует.       Кит замирает. Лэнса сразу же накрывает волной паники. Боже, ну с чего он вообще взял, что это хорошая идея, конечно, он не нравится Киту, конечно, Кит не захочет его целовать, для него наверняка даже просто быть с ним в одной комнате утомительно. Лэнс не из тех, кому предназначено великое, — в отличие от Кита. Лэнс всегда на втором месте — прямо за Китом. Вечно позади, никогда рядом. Ему просто не дотянуться до него. Они из разных миров, как параллельные прямые, которые никогда не пересекаются.       Но Кит, видимо, сторонник неевклидовой геометрии, потому что он внезапно хватает Лэнса за шиворот и роняет на себя. И целует в ответ. Горячо, стремительно и так уверенно, словно всю жизнь этим и занимался — святой квизнак, талантам этого человека вообще есть предел? — и его рука зарывается в волосы Лэнса и тянет их ровно настолько сильно, чтобы это ощущалось на грани между болью и наслаждением, и пальцы второй руки скользят от пояса к задним карманам брюк, и у Лэнса бы снесло от этого крышу, если бы он уже не был на грани от одной мысли о том, что Кит господи Dios боже mío отвечает на его поцелуй. Это как поймать звезду руками. Это настолько же невозможно, насколько хорошо. И Лэнс старается не думать об этом, чтобы не сойти с ума, — к счастью, когда Кит прикусывает ему губу и проталкивает в рот язык, думать в принципе не особенно получается.       — Боже, чел, — стонет Лэнс, — что за гадостью ты чистишь зубы…       — Той же, что и ты, — бормочет Кит ему в губы. — У нас тут у всех одна зубная паста…       Фонарик падает на пол. Одеяло, судя по всему, тоже, но кого это волнует сейчас. Они елозят по кровати, пытаясь понять, как удобнее устроиться; Кит падает на подушку, Лэнс забирается сверху, и их рты всё сталкиваются и сталкиваются, как волны во время прилива. Квизнак, он, должно быть, был очень хорошим мальчиком, раз Санта принёс ему такой подарок, а ведь до Рождества ещё полтора месяца! У Лэнса сердце трепыхается где-то в горле и в голове стоит белый шум. Он чувствует, что они уже зашли дальше, чем полагается на первом свидании, но чему тут удивляться — Кит всегда вжимает педаль газа в пол и не умеет останавливаться, и кто Лэнс такой, чтобы отказываться, когда ему так настойчиво предлагают. Но он всё же считает своим долгом взять небольшую паузу, просто чтобы убедиться, что они на одной волне, — приподнимается на локтях, тяжело дыша, и спрашивает срывающимся голосом:       — Чего ты хочешь?..       Кит под ним явно в замешательстве и не вполне понимает, с чего они вдруг остановились. Какой же он тормоз, мелькает в голове нежная мысль.       — Тебя?..       От одного этого слова, сказанного хриплым полушёпотом, под кожей разливается жар. Лэнс нервно хихикает.       — Ну, я думаю, с этим мы уже разобрались. Но… как именно?       Кит моргает, беспомощно ёрзает на кровати и жалобно выдаёт:       — Побыстрее.       Замечательно. У Кита снова отключилась функция социальных взаимодействий, а у Лэнса слишком много крови отлило от мозга, чтобы он мог что-нибудь объяснить ему прямо сейчас. Так что он решает делать то, что ему лучше всего удаётся: плыть по течению и импровизировать на ходу.       — Вас понял, — с улыбкой говорит он, и Кит глотает остаток фразы, снова целуя его.       Дальше всё просто, быстро и очень хорошо. Кит подаётся вперёд бёдрами, задавая темп, Лэнс с готовностью его подхватывает, и они двигаются в едином задыхающимся ритме, точно и слаженно, не сбиваясь, потому что, в конце концов, они такая, такая хорошая команда. Лэнс ощущает, как Кит прикусывает ему кожу на шее, и даже забывает думать, что вообще-то представлял свой первый раз немного не так. Они сейчас похожи на неопытных шестнадцатилетних подростков в машине, припаркованной где-нибудь в кинотеатре под открытым небом. Но кому какая разница. Лэнс чувствует, как ему задирают куртку, как горячие пальцы пересчитывают позвонки на его спине, и сам запускает ладонь под чужую футболку, поскрёбывает ногтями кожу. Кит в ответ целует его глубже, оплетает ногами, и Лэнс уже не уверен, кто из них двоих стонет.       Он думает, что соперничать с Китом забавно. Дружить — приятно. Но целоваться — просто умопомрачительно. Пожалуй, им стоило перейти к этой стадии на пару месяцев раньше.       Между их телами нарастает трение, и Лэнс знает, что его надолго не хватит. Он садится ровно, выпрямляется, откидывает голову назад; дышится тяжело и через раз, потому что господи, как же это хорошо и как ему это было нужно. Ещё немного… вот уже почти… Кит внезапно вцепляется в его футболку, тащит Лэнса на себя, так что они стукаются лбами, и отчаянно целует.       И Лэнс понимает, что не обязательно выходить в космос, чтобы видеть звёзды.       Кит под ним выгибается навстречу, впивается ногтями в спину и издаёт невнятные хнычущие звуки, и Лэнс жалеет, что из света в комнате только узкая полоска от фонаря на полу, потому что ему безумно хочется узнать, как густо краснеет Кит, когда его накрывает оргазмом. Впрочем, если ему продолжит везти, скоро у него выдастся шанс это выяснить. Может, даже сегодня.       Лэнс целует Кита ещё раз просто потому, что теперь может сделать это без риска получить в нос, и скатывается с него; кровать моментально оказывается слишком узкой для них двоих: Лэнс неловко полубоком упирается в стену и уверен, что Кит наполовину свисает с матраса. В брюках липко и хлюпает. Лэнс улыбается, глядя в потолок.       — Вау, — говорит он.       — Ага, — вторит Кит. Он поворачивает голову, и Лэнс читает усмешку в уголках его губ. — Это тоже было в «Русалочке»?       Лэнс прыскает.       — Чел, там рейтинг G, их потолком была Ариэль в бикини. В целом, если у Аллуры найдётся фиолетовый бюстгальтер… можем устроить.       Они глядят друга на друга несколько секунд и одновременно начинают смеяться. Лэнс хочется провести пальцем по чужой щеке, но отчего-то сдерживается. Вместо этого говорит:       — Боже, чувак, почему мы раньше этим не занимались…       — Потому что ты не понимаешь намёки, — заявляет Кит. И это ни разу не тот ответ, которого ожидал Лэнс.       — Я что?! — Он приподнимается на локте. Кит зевает.       — Я намекал тебе весь день. И намного, намного раньше.       — Ты мне на… стоп, так ты поэтому устроил стриптиз в бассейне?       — Никакой это был не…       — И проход в ванной загородил тоже поэтому, да?       — Ну конечно. А для чего ещё?       С ума сойти. То есть… то есть если бы Лэнс не рискнул благополучием вселенной и не полез целоваться первым, они бы так и ходили вокруг да около следующие десять тысяч лет, да?       — Чувак, это не выглядело как намёк, — горячится Лэнс, — это выглядело, будто ты забыл, как проходить через двери! Я понимаю намёки, просто ты не умеешь намекать! Что, мой сломанный нос тоже был очередным на…       — Да не сломан он, говорю же! — Кит внезапно поворачивается к нему, обхватывает лицо ладонями и с неожиданной нежностью прижимается губами к переносице. — Видишь? Всё в порядке.       Лэнса глючит. Он пялится в потолок и молчит. Почему-то этот невинный поцелуй ощущается интимнее, чем всё, что между ними было, и тот факт, что пальцы Кита находят его собственные и осторожно стискивают, не спасает положение. Ему так хорошо, что от этого почти больно.       Этот день заканчивается намного, намного приятнее, чем начинался. С другой стороны… почему бы не сделать его ещё лучше?       Лэнс потягивается, садится, и Кит весь подбирается, давая ему место придвинуться к краю постели. Лэнс спускает ноги с матраса и тарабанит ступнями по полу.       — Мои ботинки должны получить бессрочный пропуск в твою кровать.       — Что? Почему?       Лэнс ухмыляется.       — Теперь ты знаешь наверняка, где они были и что я в них делал.       Кит закрывает лицо ладонями и совершенно точно краснеет. Лэнс делает вид, что не заметил этого, и хрустит позвоночником.       — Ладно. Надо закинуть брюки на стирку… а пока я иду в душ. И тебе советую.       Он косится через плечо. Кит кивает с понимающим видом — хотя, судя по тому, что он говорит, ни хрена он не понимает:       — Можешь воспользоваться моим. Я подожду.       Ну и кто из них ещё не умеет в намёки? Лэнс закатывает глаза и, наклонившись, сцапывает Кита за ворот футболки.       — Кит. Ты тоже идёшь в душ. Прямо сейчас. Со мной. Давай, поднимайся, я тебя ждать не буду.       Он встаёт, нашаривает на полу фонарик и уверенно движется к ванной. Хочется обернуться, чтобы сполна насладиться произведённым эффектом, но Лэнс сдерживается: не сейчас, пока не время. Надо подождать ещё немного.       — Стой!.. Лэнс, подожди!       Сзади что-то глухо грохочет: это Кит падает с кровати. Лэнс усмехается с добродушным злорадством. Ну слава богу. Если бы Кит ещё и в темноте умел видеть, Лэнс бы точно подумал, что он какой-нибудь инопланетянин, потому что таких идеальных людей не бывает. Киту идут недостатки, мелькает эгоистичная мысль. Они делают его более… достижимым. В я-тоже-ему-нравлюсь смысле.       — Я… мне надо спросить…       — Не волнуйся, — хмыкает Лэнс, открывая дверь в ванную и щёлкая выключателем. — Полотенцем делиться не попрошу.       Он полуоборачивается и видит Кита, щурящегося от внезапно хлынувшего в полусумрачную комнату света: волосы встрёпаны, губы припухшие и блестящие, глаза нервно горят, спереди на брюках расползлось тёмное пятно. Лэнс задерживает на этом пятне взгляд чуть дольше, чем нужно. Вау. Это… это всё его рук дело. Ну, может, не только рук, но…       — Я должен узнать, — между тем бормочет Кит. Он снова в своей защитной позе: спина сгорблена, руки скрещены на груди, взгляд уткнулся куда-то в сторону. — Насколько это было для тебя… серьёзно. Потому что для меня это серьёзно. Я… у меня чувства к тебе.       А потом он смотрит прямо на Лэнса, и в его глазах знакомое выражение тихого зажатого страдания.       — Но если ты хотел просто спустить пар, я пойму. Всё… всё в порядке. Это было здорово в любом случае, так что, эм, спасибо.       Лэнс несколько мгновений молча стоит в дверях ванной, пытается собрать воедино разбегающиеся мысли. Не получается. Поэтому он просто берёт за руку Кита, который выглядит так, будто вот-вот сбежит на другой конец галактики, и произносит:       — Кит. Я узнал твою причёску в темноте с расстояния тысячи футов после того, как мы не виделись год. Как ты думаешь, насколько я серьёзен?       Судя по выражению его лица, Кит неиронично начинает размышлять об этом. Лэнс вздыхает.       — Это риторический вопрос. Ты тоже мне нравишься, тупица.       Кит моргает. Лэнс смотрит, как меняется его лицо, когда до него доходит, и понимает, что это и правда одно из его самых любимых зрелищ. Как рассвет над океаном. Как бескрайний космос.       — О. Ладно.       Лэнс от неожиданности выпускает из рук фонарь, когда Кит толкает его к двери и целует. И, очевидно, вселенная сегодня и правда на стороне Лэнса, потому что дальше всё идёт ровно так, как он планировал.       Они торопливо раздеваются, в четыре руки далеко не с первой попытки настраивают душ, но толком попользоваться им не успевают, потому что Кит не умеет ждать, несмотря на всего его мантры про терпение и концентрацию, которые он целыми днями бормочет себе под нос, а Лэнс всё ещё не отказывается, когда ему предлагают. На этот раз происходящее больше похоже на то, что Лэнс себе представлял. Он ощущает лопатками стену, влажную и скользкую от пара, слышит где-то сбоку шум бегущей воды, чувствует чужую кожу напротив своей и почти не думает о том, как ему повезло — слишком занят тем, что тонко всхлипывает Киту в рот, одной рукой обнимая его за шею, второй вцепившись в тяжёлые от воды волосы. И да, они всё ещё похожи на мокрый веник. Лэнс не озвучивает это наблюдение лишь потому, что у него занят рот, а у Кита — руки, и ситуация… чересчур щекотливая для подобных замечаний. Но слишком долго молчать Лэнс тоже не может, и если Кит против — ну, это проблема Кита. Он знал, с кем связывается.       — Честное слово, чел, если тебе так не терпелось, — sí, sí, именно так, пожалуйста! — ты мог просто попросить. Напря… боже мой, да! Напрямую. Без всяких намёков.       Кит кусает его в плечо.       — Как будто ты бы согласился.       — Ну, если бы ты очень хорошо попросил, я…       Кит кусает его снова — на этот раз в шею. Водит языком по место укуса, слизывает капли воды.       — Манипулятор.       — От провокатора слышу.       — Я не провоцировал, я намека…       — Да-да, называй это как хочешь.       Лэнс проводит руками по спине Кита, ощупывает пальцами очертания шрамов. Он любит их — потому что они часть Кита — и ненавидит одновременно. Каждый шрам — напоминание о том, что Лэнс плохо выполнял свою работу. Не был рядом, чтобы прикрыть чужую спину. От этих мыслей сердце мерзко прихватывает и во рту пересыхает, но потом Кит целует его в переносицу, прижимается лбом ко лбу, и Лэнс немного расслабляется. Это в прошлом. Это уже не важно, потому что он умеет учиться на своих ошибках.       Из душа всё льёт и льёт, и Лэнс думает, что будь они на Земле, им бы уже такой счёт за воду выставили. Но это тоже не важно, потому что теперь ему известно, что Кит умеет издавать очень интересные звуки, если знать, где и как дотрагиваться, и да, он краснеет именно так, как Лэнс себе и представлял. И это так, так здорово. 20-21.       Лежать на узкой кровати вдвоём оказывается физически невозможно, так что они перетаскивают дополнительные подушку и одеяло из комнаты Лэнса и располагаются прямо на них на полу. Лэнс, разумеется, забирает себе подушку Кита. Он уже привык к ней больше, чем к своей. Подушка всё ещё пахнет только стиральным порошком и общим шампунем, до боли безлико и неиндивидуально, и Лэнс думает, как же он влип, раз все эти ароматы у него теперь намертво ассоциируются с Китом. Он больше никогда не сможет нормально мыть голову.       — Ну, эм… что теперь? — спрашивает Кит, лежащий слева. Лэнс цокает языком.       — Я знаю одну игру… называется «Целуй меня до потери сознания». Как насчёт пары раундов?       К счастью, они оба очень азартны. Лэнсу приходит в голову, что он слишком поторопился с выбором мгновения, в котором он хотел бы остаться навсегда: лучше настоящего момента не найти. Он лежит на сбившихся одеялах, полупридавленный весом Кита, который одной рукой болезненно-сладко оттягивает его волосы, а другой шарит у Лэнса под футболкой, при этом исследуя его рот так тщательно, словно хочет составить его трёхмерную карту. Лэнс чувствует себя не просто счастливым — нужным. На вкус это как восторг. Чистый, незамутнённый восторг. Без сомнения, он нашёл новое любимое хобби. И всё идёт просто отлично, пока Кит, забывшись, не дёргает его за волосы так сильно, будто хочет вырвать их с корнем, и Лэнс брыкается, нечаянно заехав ему коленом в живот.       — Эй! Осторожнее, ковбой, тут тебе не родео! — Он потирает лоб. — У меня очень нежная кожа головы.       — Какой же ты нытик, — говорит Кит. В полутьме этого не видно, но Лэнс по голосу слышит, что он улыбается.       — Нытик, которого ты только что целовал, прошу заметить! И к твоему сведению, нытьения — очень заразная болезнь, передаётся через слюну, так что не удивляйся, если через пару дней обнаружишь у себя симптомы.       Они лежат каждый на своей подушке. Их руки соприкасаются. В комнате тихо, очень тихо, но тишина больше не нервирует Лэнса: теперь он знает, что и в отливах есть своя красота.       Что не значит, что он не будет болтать при каждом удобном случае.       — Но вообще, где ты научился так целоваться? На ком ты тренировался в своей пустыне? На скорпионах?       Кит фыркает. Лэнс подползает ближе.       — Ну давай, скажи мне. Какие у нас могут секреты после того, как мы отполировали друг другу кинжа…       — Боже, заткнись, — стонет Кит, закрыв лицо руками. — Я беру свои слова назад. О том, что ты мне нравишься, и всё прочее.       — Слишком поздно. — Лэнс усмехается, проводит пальцем по чужому плечу. Снова пауза. И снова её нарушает Лэнс: внезапно его голос меняется, становится мягче и глубже, и он беспокойно ёрзает на одеяле.        — Но если серьёзно, чувак… когда ты понял?       Остаток вопроса повисает невысказанным в воздухе, но Кит догадывается. Он отнимает руки от лица.       — Три месяца и двадцать четыре дня назад, — говорит он тихо. Лэнс распахивает глаза.       — Ты… прямо по дням ведёшь подсчёт?       — Ну должен же я знать, когда моя жизнь пошла под откос.       — Эй! — Лэнс шутливо толкает его локтем. — Я лучшее, что с тобой случалось!       — Очень спорное утверждение. — Кит массирует переносицу. — Ты тогда выдал какую-то очередную отвратительную шутку, что-то про энтомолога и булавку, и сам же над ней рассмеялся, и смеялся так долго, что подавился слюной, и Пидж пришлось похлопать тебя по спине. И… вот тогда что-то во мне наконец щёлкнуло.       Теперь настаёт черёд Лэнса стонать от отчаяния.       — Да ладно, чел… из всех крутых моментов, которые у меня были, ты выбрал самый неловкий и отстойный…       — Ты думаешь, мне самому это нравится, что ли?       Кит звучит очень жалко. Лэнс вовремя вспоминает, что он решил не жить прошлым и двигаться вперёд, а значит, можно зациклиться на чём-нибудь более приятном для них обоих. Например, на том факте, что Кит сох по нему уже почти четыре месяца. Будь он проклят, если упустит такой шанс.       — Ох, детка, — мурлычет Лэнс, приобнимая Кита со спины и укладывая подбородок ему на плечо. — Ты был влюблён в меня всё это время? Поверить не могу.       Кит краснеет. Лэнс не видит этого, но знает.       — Не называй меня деткой.       — Что-что? Тут проблемы со связью, я тебя не слышу…       Кит издаёт странные неразборчивые звуки. Так ему и надо. Пусть знает, что в эту игру могут играть двое.       — Пожалуйста, просто заткнись, — бормочет он. Лэнс подпирает щёку кулаком и игриво выгибает бровь.       — Заставь меня.       К сожалению, Кит затыкает его не тем способом, на который надеялся Лэнс: просто выдёргивает из-под локтя подушку и бросает ею Лэнсу в лицо. Как романтично. Нет, из них двоих тот, кто не понимает намёки, это совершенно точно Кит, что бы он там себе ни воображал.       Они лежат в тишине ещё несколько минут, слушая дыхания друг друга, пока Лэнс не выдаёт:       — Это было пять лет назад. В Гарнизоне. — И добавляет, когда Кит оборачивается:       — Когда я влюбился в тебя.       Таким словам нужно время, чтобы произвести эффект. В случае Кита — немного больше времени. Поэтому Лэнс выдерживает драматическую паузу, прежде чем продолжить:       — Это длилось недолго, месяц с хвостиком. Ну, я так думал всё это время. Наверно, оно никогда по-настоящему не прекращалось… все эти, ну знаешь, чувства. Просто меняли форму.       — Постой… ты был влюблён в меня… к-как?       Лэнс невесело фыркает.       — Кит, ты себя вообще в зеркало видел? Хотя чего это я спрашиваю, никто не выдержит на постоянной основе созерцать то, что ты сотворил со своими волосами. Я к тому, что… а какие у меня были варианты? Ты появился в нашем классе, весь такой крутой, идеальный и к тому же симпатичный, и сразу же стал лучшим курсантом, — да по тебе полкласса сохло! Ты бы заметил, если бы обращал внимание на людей хоть иногда. И… и со мной случилось это. Не знаю, ну вот когда кто-то лучше тебя во всём, и тебя должно это бесить, но вместо этого привлекает. Боже, когда ты поставил свой первый рекорд на симуляторе, мне почти захотелось вжать тебя в стенку где-то за складом и поцеловать. Ну или без «почти».       Кит смотрит на него. Потом говорит:       — Возможно, тебе стоило это сделать.       — Я так не думаю, — нервно смеётся Лэнс. — Вот тогда бы ты мне точно что-нибудь сломал.       Кит, очевидно, вспоминает себя в четырнадцать и нехотя бормочет что-то, отдалённое похожее на согласие.       — Но ты можешь сделать это сейчас. Обещаю держать руки при себе.       Лэнс прикидывает варианты. Вернуться на Землю героем и зажать Кита где-нибудь в тёмном углу в Гарнизоне… нет, лучше у всех на глазах. Точно. Как на той фотографии с поцелуем на Таймс-сквер.       — Я поразмыслю над этим, детка.       Около его уха раздаётся ещё один усталый стон, и Лэнс хихикает в полутьму. Минута проходит в молчании, потом Кит ворочается, поправляет подушку и спрашивает:       — Ну, раз спать мы всё равно не собираемся и у нас есть ещё несколько часов… чем хочешь заняться? Есть какие-нибудь планы?       Лэнс садится, сжимая подушку между колен, и абсолютно серьёзно смотрит на Кита. В полумраке этого не видно, но драматизма этот факт не умаляет.       — Кит, мне девятнадцать, я полностью здоров, и у меня не было секса дольше, чем продолжения — у «Песни льда и пламени». Не знаю, что ты там себе напланировал, но я собираюсь разложить тебя на каждой поверхности в этом замке. Может, даже не один раз.       Полутьма молчит. Затем заявляет низким хриплым голосом с нотками дразнящего веселья:       — С чего ты взял, что раскладывать будешь ты? 22-23.       — Мы не будем заниматься этим на столе. Ханк убьёт нас, если узнает.       — Ключевое слово — если. А кто ему скажет?       — Лэнс.       — На прошлой неделе он ел инопланетные чипсы на моей кровати, так там вся простынь была в крошках, я же его простил!       — Лэнс.       — Ну ладно-ладно! — Он надувается. — С тобой никакого веселья.       — Зато с тобой веселья чересчур много, — фыркает Кит.       Вообще-то они приходят на кухню ради позднего перекуса, и путь до неё — испытание сам по себе, потому что они целуются на каждом углу и на каждом повороте. А потом Кит выдаёт очередное дерьмо, которое он считает намёком: садится на кухонную стойку, кладёт между ног тарелку с зелёной слизью и начинает есть её руками. Во-первых, ни один нормальный человек так не делает. Во-вторых, это не должно заводить Лэнса так сильно. Может, всё дело в том, что они не спали почти сутки, или в том, как Кит приподнимает брови, или в том, что Лэнс в последний раз целовал его пять минут назад и это слишком давно, но в итоге теперь Кит лежит на кухонной стойке с таким недовольным видом, будто это не он донамекался до всего этого, а Лэнс, стоящий у края стола, смотрит на него сверху вниз и думает о самых скучных и невозбуждающих вещах, которые только приходят в голову. Старушки, кормящие птиц. Варёные брокколи. Пидж. Незачёт по астрофизике. Он даже делает успехи, но Кит, прижимающийся к нему бёдрами и скрестивший ноги у него за поясницей, не облегчает задачу. Какой же засранец, а. От того, чтобы залезть на стол и довести дело до конца, Лэнса удерживают два соображения. Во-первых, вторая пара брюк на стирке будет выглядеть подозрительно. Во-вторых, он и так больше никогда не сумеет нормально принимать душ со всеми этими воспоминаниями, если он ещё и обедать без задних мыслей не сможет, его жизнь точно превратится в кошмар. Лэнс опирается одной рукой на стол, другой тянется к тарелке со слизью и обмакивает в неё палец.       — Как ты думаешь… чисто теоретически, это сойдёт за лубрикант?       — Нет, — закатывает глаза Кит. — Я не позволю тебе тыкаться в меня, если ты будешь вымазан этой дрянью.       — Какая жалость, — с притворной печалью вздыхает Лэнс, слизывая с пальца зелёную жижу. И добавляет с лукавыми искорками в глазах:       — А я бы тебе позволил.       Кит подтягивает его к себе.       — Приятно слышать.       От его тона по спине бегут мурашки. Лэнс чувствует, что вся его думай-о-скучных-вещах стратегия трещит по швам.       — Детка, ты не помогаешь…       — А я должен был помогать? — Кит с вызовом изгибает бровь. — Вот так?       Его ладонь ложится на щёку Лэнса.       — Или вот так?       Они целуются. 22 — и до бесконечности.       Лежать на полу жёстко, даже если под вами два одеяла. Но Лэнс не жалуется. Это необходимое зло. В его объятиях больше нет подушки Кита — там сам Кит, и это гораздо теплее, и тяжелее, и лучше, потому что он идеально заполняет густую пустоту в руках и щекотно трётся затылком о грудь Лэнса, пока сам Лэнс выводит ладонью рассеянные круги на его спине. Они не спят. Почти не разговаривают.       Просто слушают, как шуршит отлив.       — Как думаешь, нам надо сказать остальным? — сонно подаёт голос Кит. Лэнс зевает.       — Наверно. В любом случае, — он потирает искусанную шею, — думаю, они и сами догадаются. Если хочешь, детка, устроим им классическую сцену «вы застали нас в самый неподходящий момент».       Кит стонет.       — Пожалуйста, не надо.       Они немного молчат, и Лэнс чувствует, как его начинает клонить в сон. Какая-то мысль вертится в разомлевшем разуме, как собачка на привязи, и он никак не может её поймать, а потом она вдруг даётся в руки, и Лэнс от неожиданности едва не подпрыгивает на постели.       Ну всё. Он влип, боже, он так влип.       — Что?.. — ворчит Кит. Лэнс закрывает лицо руками.       — Это конец. Ты сломал мою жизнь. — Он массирует виски. — Мне… начала нравиться твоя причёска.       Мгновение в комнате царит тишина. Потом раздаются хриплые отрывистые звуки: это смеётся Кит.       — Ничего смешного, идиот! Мой безупречный вкус испорчен!       — О да. Какая трагедия.       Лэнс снова откидывается на подушку, смирившись с тем, что никому на этом корабле не постичь глубину его страданий.       — Ты же понимаешь, что это всё твоя вина, да? — на всякий случай осведомляется он.       — Нет.       — «Нет» — не понимаешь или «нет» — не твоя?       — Нет, — говорит Кит, подползает выше и лениво целует его.