corona

В бреду ему мерещится женщина. Она гладит его по топорщенным волосам, смотрит печально-печально и говорит что-то. «Успокаивает» — проносится в мыслях отчего-то. «Хочет помочь, может, переживает из-за вновь вернувшейся аллергии» — немного раздражает. И фантомные прикосновения даже не противны, а наоборот желательны. Томура ворочается на неудобном, слишком мягком, диване, глаза сомкнуть он не может, боль растекается по израненным частям тела кляксами, тут больнее, а здесь ещё терпимо. Вот что происходит, когда до конца не продумываешь план, подкрепление тех ущербов было неожиданностью. Грёбанные боты с жаждой справедливости, нихера они не понимают и действуют лишь так, как Всемогущий завещал… Спасибо, хоть не лыбятся, как он. Его мутит от упоминания топового героя, сесть на месте становится трудной задачей, но не невыполнимой, за что парень платится вновь плывущим зрением. Воспоминанием пробегает девочка с забавно торчащими хвостиками (это не Тога, не думай об этом и не следи за ней, дурень), весело щебечет радостные новости и утягивает за собой смутно знакомого ребёнка, но он маленький, такой же звонкий, как девочка, и глаза у него светятся добротой. Томура мотает головой, прогоняя неясные образы. Незачем ему видеть ненужное, мешающее. Раздражающее. Горло сдавливает спазм, что не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть. Пальцы пробираются под мотки бинтов и добираются до расчёсанной кожи, с удовольствием расцарапывая почти зажившие царапины. Это помогает лишь на пару мгновений, а после вовсе бесполезное занятие. Под бинтами становится влажно до неприятного, отросшие ногти явно забились засохшей корочкой, а в турмалиновых глазах разводы вновь обретают новые образы. От них тошнит до боли. Круг по огромной, но пустой комнате, удручает и нет даже лёгкого удовлетворения от вида экрана на всю стену с включенной игрой на паузе. Ручка двери от прикосновения рассыпается мелкой пылью, оставаясь в ладони как раздражитель. Он отмоет это и неприятные алые подтёки тоже, но сначала необходимо было прийти в «себя». Как смешно это звучит… Его колотит дрожью от широкой спины пирокинета, /и плевать, что это только кажется ему/, незаметно и тихо дымящего в форточку. Слишком ровная осанка бьёт наотмашь воспоминаниями о мужчине, его «наставлениях», ругани и жалких оправданиях… «Для Тенко так будет лучше» … и почему-то болит то, что сейчас болеть никак не может. Кожа на веках чешется сильнее обычного. Он проходит тенью мимо всей Лиги. Привлекать их внимание никакого желания не было, пусть себе занимаются своими делами, пока не понадобятся. Лестница становится квестом для заплетающихся ног, медленно, опираясь на стенку, как черепашка-ниндзя (прости, Спиннер), тремя пальцами, он спускается в бар (давно не бар, а кухня, прими эти изменения и запомни) и там же, на последних двух ступеньках замирает. Мелодия, едва слышимая для подорванного слуха, когда-то давно напевалась Курогири, что казалось, порой он забывал о своей участи и был подобен живому, навевает приятные (а были такие вообще?) ощущения, будто он дома, а не в особняке какого-то носатого чёрта. Минералка спасает его, удаётся выровнять дыхание, что-то пробормотать (не)бармену и упасть за свободное сиденье у стола. Ночь только начиналась, но спать вовсе не хотелось. Мысли и воспоминания скопом хотели выбить твёрдую почву из-под ног, заставить вновь сомневаться в выбранных решениях, но вот шутка же — всё давно решено. Совсем скоро и этого спокойствия не станет. Грубый прокуренный голос прогоняет чужака куда подальше, в выражениях он не стесняется, девичий смех рядом, совсем близко, буквально под боком, выветривает лишнее из головы. Кухня постепенно заполняется запахом крепкого кофе, кружка с горячим напитком ставится под относительно целую руку, и можно расслабиться, зная, что здесь только близкое окружение, а не фантомы и лебезящие ублюдки. Улыбка лишь на мгновение касается его лица.