Охота на хищника

С приходом месяца осенних скал ночи становятся резко холоднее. Воздух ещё не пахнет палыми листьями, но дыхание лета уже не чувствуется. Ночное небо затягивают облака, так что тусклые городские звёзды становится совсем не видно. Прошедший днём дождь оставил на асфальте лужи, отражающие свет фонарей. Робер выходит на улицу, едва последние лучи солнца скрываются за горизонтом. Он любит осень ещё и за то, что день становится короче, и можно не опасаясь выйти за пределы безопасных стен дома. И да, хоть солнце и не убивает вампиров — мало кто из них способен его выдерживать продолжительное время, не испытывая дискомфорта. Вот и Робер не из этого числа. Пожалуй, его любимое время суток — это сумерки, но прогуляться по улочкам Олларии он не прочь и в более позднее время. К тому же, столица никогда не спит. Последние лет сто так уж точно — аккурат с признания вампиров частью общества. За что он не любит осень, так это за то, что становится более меланхоличным, вспоминает былое. Марианна шутит, что он слишком молод для того, чтобы сентиментально тосковать о прошлом. Эта прекрасная вампирша знает, о чём говорит: будучи в два раза старше и прожив почти Круг, она абсолютно не утратила вкуса и жажды жизни. На её фоне Робер действительно иной раз чувствует себя ворчливым стариком. Впрочем, в отличие от него, она не потеряла всю свою семью… Робер долго гуляет по улицам и приходит в Клуб с претенциозным названием «Алая ройя» уже ближе к полуночи. Заведение популярное в их кругах, но сегодня здесь относительно немноголюдно. Темноту рассеивают небольшие лампы в виде миниатюрных торшеров, что стоят на каждом из столиков, и ярким островом светится барная стойка. Робер садится за дальний столик, заказывает у белокурой официантки по имени Айрис рюмку пакетированной крови и бокал кагетского сухого красного вина. Он не берёт кэналлийское, не заказывает и «сосуд». Впрочем, никакого глубокого смысла в этом нет. Ему просто нравится кагетское вино. А «сосуд» он всегда любил оставлять напоследок, но последние три раза уходит, так и не заказав никого. Всё потому, что юноша, которого он бы выбрал, пользуется немалой популярностью, и к середине ночи уже заканчивает смену просто из-за ресурсов организма. Альдо. Робер ещё в прошлый раз узнал его имя у всё той же болтливой Айрис. Аль-до. Мелодичное, перекатывающееся на языке, необычное и красивое имя, что так подходит владельцу. Высокий и стройный, с острыми скулами, каштановыми кудрями до плеч и глазами цвета тёмного янтаря. Альдо. Он никогда не был настолько близко, чтобы ощутить запах, отделить один из множества, но Робер почти уверен, что его кожа пахнет сладко, а послевкусие крови на языке останется амброзией. Альдо здесь появился недавно, но уже снискал славу, и Робер абсолютно может понять, почему. Поднеся бокал к губам, Робер делает глоток вина, ощущая, как терпкая пряность слегка вяжет язык. От вина веет тёплым солнечным днём где-то у подножия гор, где лёгкий ветер ласкает виноградные листья, а лучи солнца наливают грозди сладостью. Алва, хоть сам признаёт только кэналлийскую «Кровь», вина из других регионов выбирает не менее безупречные. Робер бросает взгляд на балкончик второго этажа, где за столиком сидят Альдо, рыжеволосая Мэллит и смуглокожий Пауло. Парнишку-кэналлийца Робер знает заочно — из семьи Куньо, что как-то провинилась перед Алвой, за что юноша теперь отрабатывает долг своей кровью. Буквально. Мэллит пахнет сладкими яблоками и крепким чёрным чаем, а её кровь всегда в послевкусии оставляет кислинку, словно апельсиновый сок. На любителя, но Роберу нравится, он не единожды заказывал её, так что можно даже уже сказать, что они хорошие знакомые. Перед девушкой загорается планшет, она ухмыляется и что-то говорит Альдо, на что тот наигранно закатывает глаза, пряча улыбку в уголках губ. Девушка спускается по витой лестнице и уходит в комнаты, специально отведённые для того, чтобы те, кто заказал себе «сосуд» могли спокойно им воспользоваться. Насколько же изменилось их общество после того, как вампиры перестали скрывать своё существование. После войн и рек крови с обеих сторон, после недоверчивого перемирия, теперь они сосуществуют настолько органично, словно так было всегда. Цивилизованно. Робер хмыкает, отпивая из рюмки крохотный глоток густой, но почти безвкусной крови. На окраинах городов и в какой-нибудь глуши до сих пор время от времени находят обескровленные тела, но кто об этом говорит по телевидению? Все эти случаи старательно умалчиваются, чтобы не вызвать волнений масс. Будь Мишель жив, он бы флегматично назвал это политикой, а Рокэ Алва называет это неизбежными издержками. Робер считает это отвратительной животной стороной их сущности. Погрузившись в свои мысли, он не заметил, что Альдо поднялся с места и, спустившись вниз по лестнице, устроился за барной стойкой, и только услышав высокий приятный голос мягкого, серебристого тембра, Робер понимает, что сейчас их разделяет всего несколько шагов. — Ну, Дик, не вредничай. Бармен по имени Дик упрямо поджимает губы. — Это будет уже третий, а тебя сегодня ещё даже не заказывали. Ты же знаешь, что если будешь не трезв, то это будет более опасно для тебя же? Альдо фыркает почти обиженно. — Ты считаешь, что мне хватит трёх коктейлей, чтобы напиться? Но юноша за стойкой остаётся непреклонен. Альдо понимает, что не получит желаемое, и лишь недовольно цокает. — Твёрд и незыблем, понятно. Альдо вновь поднимается по лестнице на балкончик и с размаху усаживается на диван. Роберу кажется одновременно и забавным, и своеобразно интересным, видеть это почти наигранное раздражение на чужом лице. Он задумчиво постукивает ногтем по ножке бокала с вином, а после подзывает официантку. — Желаете заказать что-то ещё, эр Робер? Робер коротко кивает, но всё ещё смотрит в сторону балкончика. — «Сосуд» на пятнадцать минут. Девушка вежливо улыбается. — Да, конечно, кого… — Альдо, — он даже не даёт ей договорить. — В какой комнате он принимает? Айрис уже стучит накрашенным ноготком по своему планшету, перенаправляя заказ, и в тот же момент планшет самого юноши загорается и тот нажимает на него даже почти не глядя. — За Альдо закреплён второй люкс. Заказ подтверждён и оплачен с Вашего счёта. Приятного времени. Она улыбается и отходит к следующему клиенту, а Робер залпом допивает оставшуюся в рюмке кровь, поднимаясь и проходя в комнаты-люкс. Когда Робер заходит в комнату — с тёмно-красными обоями, тяжёлыми бордовыми шторами обильно расшитыми золотой нитью и одиноким торшером, что светит тусклым красноватым светом — Альдо сидит на диване, сделанном под эпоху Франциска. Его поза расслаблена, одна его рука покоится на резном подлокотнике, вторая — ерошит кудри в творческий беспорядок. Воздух пропитан его запахом, и Робер ошибался: Альдо пахнет сандалом, кипарисом и оседающим на языке красным перцем. Будоражаще. Робер непроизвольно делает вдох глубже, чем нужно. Как только Альдо замечает его, он поднимается и на его лице возникает вежливая дежурная улыбка, всё равно оставляющая впечатление, что так он улыбается только тебе одному. — Доброй ночи. Прошу Вас, располагайтесь. Моё имя Альдо, Вы заказали меня на пятнадцать минут. Прежде чем мы начнём, я озвучу некоторые правила, это не займёт много времени и в купленные Вами минуты не входят. Пока он говорит, Робер устраивается на диване, откидываясь на спинку. Он слегка улыбается уголками губ. — Я знаю правила. Альдо отзеркаливает улыбку. — Тем не менее, я вынужден их озвучить. Место для укуса выбираете Вы. Вы можете пить мою кровь все отведённые минуты, но, тем не менее, Вы не имеете права стремиться осушить меня. В комнате установлены камеры видеонаблюдения, если я почувствую угрозу для своей жизни — я буду вынужден подать знак, и Вас удалят без возможности дальнейшего посещения Клуба. Робер не отводит взгляд, смотря прямо в чужие глаза. С такого близкого расстояния, он может увидеть в тёмном янтаре золотые искорки. — Как я и сказал, я знаю правила. Альдо садится на диван настолько близко, что Робер может почувствовать тепло его тела, уловить ровный стук сердца, а запах сандала окутывает его мягким облаком. Альдо смотрит на него прямым взглядом, ворот его сиреневой, в пёстрый рисунок, рубашки расстёгнут на две пуговицы, оголяя острый разлёт ключиц. Приглашающе. Вблизи, даже под этим вульгарно-красным светом, его кожа медового оттенка, обласканная солнцем. Роберу иррационально не хочется портить её следом своих зубов. По крайней мере, не таким следом. Он почти нежным движением берёт чужую руку выше запястья, расстёгивает пуговицу. Он слышит, как учащается чужой пульс, но страхом от Альдо не пахнет даже на толику. Робер с удивлением понимает, что это предвкушение. Он еле слышно хмыкает, поднося запястье ко рту и втягивая запах, который так близко ощущается острее. Он непроизвольно сглатывает, чувствуя, как удлиняются клыки, облизывает губы и, прокусив тонкую кожу (Альдо чуть резче вздыхает, когда зубы проникают в его плоть), приникает к ранке, делая первый глоток. Густая, солоновато-острая кровь омывает его рот и льётся в глотку, и от первого же глотка кидает в жар. Неописуемо. Робер с первой же секунды понимает, что пропал, безнадёжно и бесповоротно. Лучше любого нектара, пьянее самой крепкой касеры. Настолько притягательной крови он не пил, наверное, никогда или, по крайней мере, столь давно, что не может вспомнить. Яркий вкус самой крови слегка оттеняет алкоголь, но он словно приправа, пряная нотка, что ощущается лёгким флёром, не портит, но раскрывает глубину напитка. В его груди непроизвольно грохочет звериный рык на грани слышимости, но чужую руку он всё ещё держит настолько осторожно, словно она сотворена из тончайшего хрусталя, способного от малейшего дуновения ветра пойти трещинами. Он лишь слегка глубже погружает клыки в рану, и кровь начинает наполнять его рот быстрее. Он пьёт большими глотками, но не из жадности, а желая не пролить понапрасну ни капли столь ценной жидкости. Через маленькую вечность Робер аккуратно вынимает клыки и зализывает ранки, останавливая сочащуюся кровь. Удерживая руку за кончики пальцев, он оставляет на тыльной стороне ладони невесомый поцелуй. — Благодарю. Он звучит, словно слегка запыхался, но ощущения действительно сродные: выпитая кровь согревает, курсируя в теле, даже кончики пальцев покалывает. Альдо же недоумённо смотрит на него слегка расфокусированным взглядом: — Но… Вы использовали только половину времени… Робер прерывает его короткой улыбкой. — Мне этого достаточно. А оставшиеся минуты ты можешь отдохнуть, а мы — поговорить. Альдо скрывает своё удивление за вежливостью. — Как Вам угодно. Робер, поднявшись, подходит к мини-бару и наливает в низкий бокал немного виски. Сделав глоток, он оборачивается: Альдо сидит, откинувшись на спинку дивана, непринуждённо закинув ногу на ногу. На его лице застыла отстранённо-вежливая маска, но глаза следят за ним с внимательным любопытством. Робер улыбается краешком губ. — Позволь вопрос: почему именно этот люкс? Альдо принимает из его рук второй бокал. — Мне всегда нравился красный. Цвет жизни. — Цвет крови. — Одно и то же. Их взгляды встречаются, Альдо отпивает виски и облизывается. Нарочно, напоказ, медленнее, чем необходимо. Робер чуть склоняет голову набок, не скрывая того, что рассматривает юношу, а Альдо не скрывает того, что ему нравится это внимание, рассматривая его в ответ. Робер знает, что он видит: пантеру в человеческом обличье, в черноте глаз которой горит отсветами закатное пламя. Он медленно подходит ближе, возвращаясь на диван, садясь вполоборота, не отводя взгляд. Неуловимо, но воздух между ними словно тяжелеет. Из них двоих в этой комнате хищник именно Робер, но игру — равно опасную и одинаково будоражащую кровь — начал Альдо, и Робер с уверенностью может сказать, что тот знает, как в неё играть и отдаёт отчёт в том, что делает. Альдо залпом допивает виски и не глядя отставляет пустой бокал на подлокотник дивана позади себя, подаваясь ближе и отзеркаливая его позу. Робер явственно чувствует запах красного перца. Его клыки непроизвольно слегка удлиняются. Это охота, но она идёт в обе стороны. — Я видел Вас, — Альдо произносит это тихо, почти шепотом. — Вы приходили дважды. Я чувствовал Ваш взгляд на себе. Голос Альдо падает на тон, становясь ниже и глубже, а зрачки расширяются, затапливая янтарную радужку чернотой. Робер не может чувствовать голод, ведь буквально только что выпил свежей крови, но его рот наполняется слюной. — Уверен, ты привык к вниманию. Альдо ухмыляется уголком губ. — Конечно. Но Вы смотрели иначе. Не так, как они. Не так, как кто угодно другой. Они сидят почти вплотную, напротив друг друга и смотрят друг другу в глаза. Робер ощущает идущее от Альдо тепло, накатывающее волнами, с каждым гулким ударом сердца, и от этого у него буквально покалывают кончики пальцев. — И как же я смотрел? — Вы и сейчас так смотрите. Так, словно я Вечность. Его шепот кажется Роберу осязаемым, а мгновением позже Альдо сам приникает к его губам. На долю секунды Робер ощущает себя загнанным зверем, хищником, превратившимся в добычу, и, словно волк окружённый охотниками, кидается за флажки — притягивает Альдо ближе к себе, углубляя поцелуй. Время замедляется, всё, что за пределами комнаты — не имеет значения. Важен лишь Альдо. Горячий, порывистый, своенравный, безрассудный, сладкий — живой. Настолько живой, что Робер ощущает и себя живым, не тенью, но полным света. Проходят минуты или столетия — никто не смог бы сказать, когда Альдо отстраняется от него, часто дыша. Его губы пленительно блестят, припухшие и алые, на щеках румянец и блеск в глазах затмил бы сияние звёзд. — Работникам Клуба не положено иметь отношения с клиентами, но… — Альдо озорно улыбается. — Правила — лишь условности. Я заканчиваю в пять. Он ловко и грациозно поднимается с дивана и скрывается за дверью. Робер делает глубокий вдох, но прояснить мысли это не помогает — в воздухе всё ещё стоит запах сандала и перца. Он не глядя находит отставленный стакан с виски и допивает его залпом. Приходит мысль, что Альдо, может быть, в конце концов, погубит его, ведь нельзя же обнимать огонь и не сгорать в его пламени. Но сейчас такая цена кажется ему приемлемой.