Ночь перед падением

      В тёмном небе, истерзанном колючими ветвями голых деревьев, луна подобна всевидящему глазу.       И он бежит, бежит, бежит…       Иглы больно впиваются в кожу, изуродованный нос чувствует это — чувствует выступающую кровь, свою собственную кровь; и руки так чешутся, их покрывает шерсть, и они чешутся — ему хочется лечь где-нибудь и содрать кожу своими уродливыми звериными когтями; хочется кричать, но из горла вырывается лишь рычание, вовсе не человеческий глас.       Корни деревьев, словно длинные крючковатые пальцы охотников, выползают наружу, норовя схватить его мёртвой хваткой.       Луна насмехается над ним, отражаясь в редких лужах. Он убегает.       Арбалетный болт скользит вдоль его бока, разрывая остатки одежды и плоть. Кровь течёт непрерывным потоком — тело поражает молния боли, он заваливается набок, падая в грязь; камни, попавшие в рану, причиняют лишь бо́льшую боль.       Страх клокочет в горле. Страх заставляет его преодолеть боль и встать, заставляет его бежать дальше. Позади него слышится собачий вой.       Он оглядывается назад. Глупая ошибка. Из земли появляется корень, вонзающий свой острый конец ему в живот.       Он чувствует себя плохо. Всё болит. У него едва хватает сил пошевелить пальцами.       Он слышит смех — этот чудовищный, отвратительный смех; ему хочется вскочить, расцарапать это отвратительное лицо, содрать кожу и просто узреть, как кровь смывает с его лица эту самодовольную улыбку, как насмешка в глазах превращается в животный страх, тот самый, который заставляет его бежать.       Но он лежит там, почти недвижный.       Собачий лай становится всё ближе и ближе.       Охотник следует за гончими. Высокий, в плаще, скрывающем всё. Скрывающем всё, кроме нечеловеческих янтарных глаз с вертикальным зрачком и нескольких прядей белых, словно снег, словно луна, смеющаяся над его судьбой, волос.       Охотник разговаривает с ним. Зовёт по имени. Но смысл слов теряется, как будто он слышит их сквозь толщу воды — или крови. Он умирает? Неужели это… неужели это конец?       Руки охотника тянутся к нему, грубо хватают за плечо и переворачивают на спину. Зрачки сужаются.       Сердце бьётся слишком быстро. В висках гудит.       Охотник наклоняется, закрывая собой небо. Его глаза, кажется, заглядывают в самую душу.       Это и есть конец.       Это, должно быть, ужасно поэтично — с заходом солнца императорская семья сошла со страниц бытия; с восходом солнца Нильфгаард будет приветствовать нового императора.       Рука на плече напрягается. Его трясут — зачем? Он не может сопротивляться, не может, он хочет кричать об этом, но кровь во рту мешает — он кашляет и отводит взгляд.       Слишком много всего. Рана в животе подобна рою ос, в горле — ком, а во рту слишком много крови, голова ощущается так, словно её раскололи камнем. Глаза затуманены. Он закрывает глаза.       Голос охотника знаком. Слишком знаком.       — Эмгыр!       Он… он жив?       Минуту, что это?       — Эмгыр, будь ты проклят, очнись!       Глаза открываются с трудом, словно на них лежит тяжесть всех его грехов.       Он видит лицо охотника — нет, не охотника. Лицо Геральта.       И он слышит голос Геральта.       — Эмгыр? Эй?       Ему требуется чуть больше минуты, чтобы до него дошло: это был просто сон. Кошмар. Это был просто кошмар.       Он не слышит слов Геральта, только его голос и интонацию. Он звучит странно.       Эмгыр кладёт руки на предплечья ведьмака.       — Я в порядке.       — Нет, ты абсолютно не в порядке!       Рука Геральта поднимается к лицу, нежно касаясь, указательный палец привычно заправляет прядь волос за ухо, мизинец потирает место под ухом, а большой палец касается скулы, чуть ниже глаз. И теперь Эмгыр тоже это чувствует. Странная влага.       Вар Эмрейс поднимает руку ко второму глазу, проводит по коже и тянет руку на свет. Пальцы мокрые, слишком мокрые, чтобы это был просто пот…       Слёзы.       Его слёзы.       Он невольно опускает взгляд на одеяло и подушки, и да, он ясно видит пятна, потемневшие от слёз.       Он снова смотрит на Геральта, ожидая увидеть презрение, но не находит его. В глазах ведьмака только беспокойство.       Рука Волка скользит по плечам Эмгыра, притягивая к груди, другая рука ложится на локоть.       — Хочешь поговорить об этом?       — Нет.       Геральт наклоняется, заслоняя собой окно и большую часть лунного света.       В полумраке комнаты Эмгыр слышит, как скулит собака.       Рука поднимается сама по себе и отталкивает чужое тело — мягко, чуть надавливая на грудь, не давая ему наклониться слишком близко.       Геральт выглядит озадаченным и почти раненным. Стоит только Императору открыть рот, дабы оправдаться, - странная мысль для осознания, - ведьмак умело изображает веселье на лице:       — Никаких поцелуев, а? Хорошо.       От его тона Эмгыру делается нехорошо.       Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Геральт вмиг вновь выглядит крайне обеспокоенным, нежно поглаживая плечо и локоть Императора.       Эмгыр смотрит в окно через чужое плечо. Ведьмак оглядывается вместе с ним.       Когда его взгляд возвращается к лицу визави, тот выглядит взволнованным. Правая рука снова поднимается и мягко проходит от подбородка к глазу и обратно. Затем он проводит костяшками пальцев примерно по тем же местам на второй половине лица.       — Тише, Солнце моё, — шепчет он.       И Эмгыр только сейчас осознаёт, что всё ещё плачет.       Он пытается скрыть это и сохранить остатки гордости, прижимаясь лицом к плечу Геральта.       — Эй, эй, всё в порядке, — шепчет ведьмак, похлопывая по спине. — Если тебе от этого станет легче, я никому не собираюсь рассказывать, что ты плачешь из-за кошмара.       Эмгыр пытается фыркнуть от смеха, дабы показать, насколько абсурдна эта идея.       Никто не поверит, если ты это расскажешь.       — Императоры не плачут, идиот.       Это заставляет Геральта залиться смехом, крепче обнимая Эмгыра.       — Конечно! Только моё Солнышко может плакать.       Император небольно ударяет Волка ребром ладони по рёбрам.       — Ай! Эмгыр!       Рука Эмгыра поглаживает место удара.       Геральт вздыхает.       — До рассвета ещё несколько часов. Что ты думаешь о нескольких раундах в гвинт? А потом мы могли бы вместе любоваться рассветом.       Эмгыр слегка меняет положение головы, теснее прижимаясь. Медленное сердцебиение под ухом помогает успокоиться. Совсем чуть-чуть.       — С удовольствием.