Георга на трон

В роскошной квартире Георга был безукоризненный холодный стиль и полный порядок. Оноре любил это место. Любил убираться там под настроение, хотя Георг ворчал, что он только наделает лишней работы домработнице. Но умилялся – Оноре, ты у меня такой домашний. Бальзак обожал их БДСМ-игры, когда Георг показывал свою жестокость – это вам не тошнотное обволакивающее притворство Бонапарта, где от него требуется ещё и изображать удовольствие. Георг питался его болью и унижением. Баль обожал это. Баль не гнушался и сам взять в руки плеть. Для этого не надо было ждать удачного настроения Георга, не бояться, что он, как рыжий, обидится. Нужно было лишь подождать Жукова с работы, всё подготовив, наручники на изголовье кровати, флоггер на его рабочем столе у стереосистемы, облачиться в сетчатую майку и подвести глаза, исключительный случай, ведь Баль только в такие разы наносил макияж, он бы ни за что не стал делать это, чтобы потешить грязные фантазии Наполеона. Наполеон. Он слишком часто о нём думает. Слишком часто представляет вместо жесткого лица Георга с упрямо сжатыми губами или оскаленными от боли зубами лицо Наполеона, приоткрывшего рот от наслаждения и смежившего глаза, пока по нему скользил бы, дразня, нож. Баль использует этот образ, чтобы бить сильнее, слыша лязг цепи наручников, когда сжатые в кулаки мощные руки Жукова хватаются за изголовье до побелевших костяшек и скрипа влажных ладоней по металлу. О, ты был хорош, мой господин – Георг растягивается по простыням, те разве что выбрасывать после капель крови с его спины, но Оноре наслаждается физическим доказательством своей власти над телом Жукова. (Как жаль, что лишь над телом. Вот с Наполеоном… ) Баль обрывает себя. На колени, командует он. Георг не торопится, и Бальзак хватает его за чёрную жесткую шевелюру и стаскивает на пол. Он жесток, и помогают ему воспоминания об их прошлых вечерах, когда он сам находился в тех же условиях. Георг хватается за его запястье руки, удерживающей волосы, но его силу сейчас очень легко подавить. Баль довольно слушает задыхающиеся звуки из горла своего агрессора, и на душе у него почти возникает покой. Он наблюдает, как Георг послушно слизывает весь беспорядок и сглатывает, довольно сверкая равнодушными глазами, потому что знает, что Баль не любит такого, чтобы кто-то показывал, как им не брезгует. Баль отвешивает его довольной морде хлёсткую пощёчину. Тот не спешит поворачивать к нему обратно отклонённую на бок голову, но нисколько не закрывается, он сейчас выглядит как гладиатор, принимающий гнев своего хозяина с честью и равнодушием. Баль поворачивает его голову к себе за подбородок и целует мокрые губы, чувствуя свой вкус, а ещё соль слёз после их жестоких игрищ. Хороший мальчик, практически выплёвывает он, эти слова почти режут гортань, он бы хотел сказать их Наполеону, идеальному чуткому Наполеону, который предпочитает своих ванильных пышногрудых блондиночек. Баль уходит в душ, смывать с себя косметику, сбрасывает на ходу на пол сетчатую майку и выползает из кожаных штанов. На полпути его ловит Георг, нисколько не уставший, и заключает в довольные объятия сзади, как рыбку, которую поймал и намерен полюбоваться красивым переливом чешуи и отпустить. Георг обнимает благодарно, ценяще, но холодно, совсем не мягко (не как Наполеон). Бальзак знает, что подстерегает его в отношениях с маршалом, и говорит себе, что его это устраивает, и он ко всему готов. Поэтому пережидает эти объятия и не вырывается. Выясняется, только затем, чтобы допустить Георга в душ первым. Ох уж этот Жуков. Бальзак позволяет себе саркастичную улыбку, в которой невольно проскакивает на миг любовь и умиление.