23 октября. 1987 год.
Эта громкая музыка плавила мозг и превращала в сумбурную кашу все адекватные мысли о следующем дне. На языке лишь вкус обжигающей нёбо водки, такой привычной для восемнадцатилетнего Александра, а руки в красных кожаных митенках раскинуты вверх. Копна черных волос, напоминающая липкую смолу, небрежно лежала на крепких плечах гангстера в белом, стелясь по осеннему пальто. Город и правда знал, кто в этом районе одевается в выебисто-дорогое белое, как и все знали, кто его Отец. Страшный человек, от одной мысли о котором хотелось бежать из города, сверкая пятками, молясь самому Богу об отсутствии за собой хвоста из приспешников Русской Мафии, так похожих друг на друга. Александр достаточно походил на своего отца, чтобы перепутать фигуру отпрыска и главы семейства в слабом белом свете фонаря на улице. Изумрудные глаза, казалось бы, нездорово разными по размеру зрачками подсвечивались неоном клуба и прожекторами, превращая парня в не совсем обычного человека, опирающегося спиной на колонну в центре танцевального зала. Голова рефлекторно качается под музыку, которая резкими толчками бьёт по вискам и сердцу младшего Лебедева. Красная подошва белых лакированных лоферов отстукивала мелодичный и быстрый ритм об цветной пол, приводя в транс. Никаких мыслей ни о будущем, ни о прошлом. Пустая, но тяжёлая, как свинец, голова. Год назад Советский Союз сбросил атомную бомбу на Сан-Франциско. Россия выиграла эту безумную кровопролитную войну и открыла новые горизонты обычному человеку из советского пространства, зазывая в Русско-Американскую коалицию на освоение новых, ранее не виданных территорий. Так его Отец пришел к власти не только в уже умирающем в экономическом упадке СССР, но и в теплом уголке Майами, так полюбившемся мафией, колумбийскими диллерами с их чистым с виду кокаином и прочему сброду в малиновых пиджаках, мешающим обычному населению и полицейским спокойно доживать свой век. Это было достаточно неспокойное время, чтобы ходить по вечерам на улице без пистолета. Холодное оружие — визитная карточка человека, живущего в теплом курортном городе без возможности носить с собой огнестрел. У сына Русской Мафии никаких ограничений. Глок с потертостями и царапинами в некоторых местах, лежащий в кобуре на поясе всегда сопровождал слишком взрослого ребенка. Он готов был выстрелить, и неважно, кто перед ним стоит: женщина или старик. Все равны перед Богом и пулей в одинаковой степени. Он был справедлив, как сам Иисус, творящий свой собственный мир. Око за око, зуб за зуб. Человеку необязательно верить в Христианство или существования самого Бога, чтобы жить по заповедям. Библия — книжка по психологии на устаревшем языке. Полюби ближнего своего, полюби себя. А ещё год назад прозвенел громким и разрушающим всё живое ударом взрыв на Чернобыльской Атомной станции — почти сразу после этого Отец уехал из России. Никто не верил в безопасность мирного атома. Всё так и произошло. В мгновение, в час ночи. Будто весь мир ждал ядерной катастрофы, которая вот-вот наступит. Но сейчас солнечная Русско-Американская коалиция приветствовала новых жителей, бежавших в поисках лучшей жизни. И никому не было важно, сколько крови американцев из Сан-Франциско было пролито для этой победы. Этот мир держался на тонких скрепках и трещал под тяжестью каждого политического решения. Пустота и оглушающая музыка, пожирающая внутренности и выжигающая остатки человечности, будто разогретый металл, который превращает органы в кровавое месиво, стекающее по бёдрам. Опасность ядерной войны, которая угрожала всем им… Негромкий треск и самодовольный смешок русского. Война… Рука снова тянется к стопке, стоявшей на барной стойке с налитой в нее прозрачной жидкостью. Александр закидывает голову вверх, и черные волосы рассыпаются по спине. Уголки тонких лягушачьих губ русского подрагивают и кривятся от обжигающего холодом спирта во рту. Мужчина смотрит под ноги и начинает истерически смеяться. Длинный рот расплывается в незаметно дрожащей улыбке. Он вскидывает руку, в которой находилась пустая рюмка с высеченным на ней золотым орлом. — За войну! Люди вокруг не понимают русской речи, но само ее появление настораживало и вызывало неодобрительные возгласы в сторону Александра. Русских не любили, русские забрали свободы у демократического общества Соединённых Штатов и снова превратили их в рабов, как когда-то давно, до освобождения колоний в 1783 году. Так же считало патриотическое движение «50 благословений» только появляющиеся на свет. Эта громкая музыка заставляла раствориться в помещении, помогала забыть про боль и насилие, применяемое к юноше. С самого начала Отец хотел себе идеального приемника. Младший Лебедев, амбициозный и стремительный, работал над собой: пробовал всë новое и новое, пока не сорвался и стал тем, кем является. Кем он будет в будущем никто не знает. У Александра детство забрали слишком рано, так рано, что тот почти его не помнит, как и свою мать, про которую так прискверно отзывался Старший Лебедев. Он также не помнил, как жил без представленного к нему Приспешника. Перед малахитовыми глазами всё плывёт, а тело отказывается плавно двигаться. Кто бы знал, как парень обожал эту эйфорию: от наркотиков и алкоголя. Он сбегал от Отца один раз, два раза, три. С каждым разом всё чаще поднимая истерики, которые чуть ли не доходили до поножовщины между родственниками. Сейчас ему наплевать. Он лишь зависимый, иррациональный, неразумный, эгоистичный мальчик, который больше не собирался терпеть. Эта громкая музыка была самим отражением Александра, его поведения, привлекающего внимание чужих сонных глаз, мыслей, от которых он старался абстрагироваться препаратами и водкой. Если бы сын был музыкой, точно глэм-роком со своим эпатажным стилем и зажигательными ритмами. Если бы сын был наркотиком, точно кислотой, сводящей людей с ума и их привычного образа мышления. Пронзительная музыка заглушала звук рычащего двигателя черного Пантиака на улице, который подъехал ко входу в бар. Неудивительно, что Сына снова ищут посреди ночи. Фейс-контроль пропускал, не глядя на документы, одежду и состояние людей. Основной поток состоял из молодых фанатов громкой рейв-музыки. Запах табака, смешанный с амбре пролитого пива. Несмотря на небольшое пространство, люди продолжали приходить. В здание заходят двое рослых мужчин в белой форме и выбритыми головами под тройку. Сам бар представлял собой подвальное помещение, где вдоль стен располагались столики и диваны, а в отдельном углу — «вип-зона», ограждённая от других. Найти Лебедева было проще некуда: из-за его внешнего вида и, кажется, уже затевающейся драки. Конечно, в клубе были и русские эмигранты, которые понимали речь гангстера. Они были в страхе от событий, что приносило с собой будущее и очень скоро разгневались от пьяных выходок мужчины и уже лезли выяснять отношения. Александра берут за плечи и оттаскивают в сторону. Русский вскрикивает от неожиданности, но быстро приходит в норму, понимая, кто это. — А, парни. Как вы быстро на этот раз… — Лебедева выводят на улицу и ставят рядом с дверью, продолжая грубо держать за плечи, чтобы тот ненароком не сбежал. Мужчина пытается одернутся, достает портсигар, литый из серебра с кармана белого пальто и закуривает сигарету с темным фильтром. Окружение освещает фиолетовая, дребезжащая неоновым светом вывеска и красная точка сигареты. Младший Лебедев проглатывает густой и терпкий дым, держа сигарету двумя пальцами за тонкий фильтр. Мужчина за спиной начинает диалог: — Ваш отец в бешенстве и приказал нам найти Вас и привезти к нему. — Приспешник говорил уверенно и тихо, понимая, что сейчас Сын не сможет ему ничего сделать. Минутная пауза. Освободившись от рук мужчины, тот поворачивается к собеседнику и прожигает его взглядом изумрудных и нетрезвых глаз. — Да что ты… — саркастично отвечает Александр, потушив окурок, пока его усаживали на заднее сиденье машины и, вскоре, они отъезжают с места. Ночной Майами прекрасен в своих грехах, неоновых вывесках и красных фонарях, которые освещали шумное шоссе на одной из главных дорог города. Портовый город. Спутник земли отражался на водной глади аккуратным и холодным свечением, превращаясь в лунную дорогу, которая подрагивала на бушующих волнах. Немного спустя, мужчина был «доставлен» в пункт назначения и уже находился в помещении с зеркальным полом, который подсвечивался голубым цветом. Александра бесцеремонно отпускают, чуть ли не кидают в сторону Босса, а его дрожащим ногам тяжело держать вертикальное положение тела. За столом параллельно Сыну сидит мужчина лет пятидесяти и прискорбно смотрит на покачивающегося русского. В руке у Отца стеклянный фужер с красной жидкостью, напоминающей кровь его врагов, рядом — тёмная бутылка с вином. Слева стоит девушка в монто цвета фуксии и солнцезащитных очках на лице, которые скрывали еë настоящие эмоции: обычно Телохранительница показывала сатирическую усмешку или нейтральную эмоциональную окраску. Такой она оставалась и сейчас. На руку блондинки была накручена стальная цепь, которая сдерживала пантеру лилового оттенка. Наверное, именно из-за большой страсти ко всему изысканному Отец так стремился попасть в портовый город и обосноваться там. — Свободны. — Произносит Старший Лебедев, откладывая фужер. Мужчины уходят, захлопывая за собой дверь. Не считая Телохранительницы в углу комнаты, Александр остаётся наедине со своей угрозой. Отец встаёт с кресла и направляется к Александру. Нарушая правила самосохранения, ноги сами делают шаги навстречу. Он знал, что сейчас произойдет, это было не впервые. Александр уже ничего не чувствовал. Лишь эта музыка — грохочущие удары железных тарелок в голове, которые мешали думать. Думать, думать, думать… Старший Лебедев стоит уже вплотную к Александру и смотрит на него сверху вниз. Их разница в росте, его подкашивающиеся ноги, его наказание... Он снова разочаровывает. Сына резко берут за копну чёрных волос и, размахнувшись, со всей силы швыряют лицом в стол, водя головой в разные стороны, сдирая кожу с лица, щека которого сразу же начинает гореть. Он — всего-навсего разочарование и не закрытый гештальт. Старшему Лебедеву не нужны были дети, ему нужен был приемник в случае экстренной ситуации. Такой же сильный, как и сам Андрей. Лебедев не мог его любить. Занять место Отца и испортить всё, что можно — мечта Александра. Терпеть. Ему оставалось только терпеть, осознавая собственную ничтожность перед таким лицом, как Отец. Его тычут в холодную, деревянную поверхность стола, как провинившиеся животное. Ничего, только огненная боль разодранной кожи и гнев, который переполнял мужчину. Его музыка — точные удары Старшего Лебедева, который продолжал тянуть за волосы, мешая дышать. Как только воздух заново стал наполнять лёгкие, Сын больше не мог сдерживать себя. Все внутри разрывало его на части, голова раскалывалась, а сердце больно сжималось. Повернув голову на бок, тот хватает бутылку и с грохотом разбивает её об край стола. Андрей сразу рефлекторно отпускает его волосы, делая шаг назад. Телохранительница же, наоборот, вперёд. Она знала, что Отец не собирался убивать Александра, чего не могла сказать о самом Сыне. Животное на толстой цепи негромко рычит в его сторону. Его изумрудные глаза, которые наполнены ужасом и безумием. Покрасневшая кожа с царапинами, из которых алыми, как вино на белом пальто сына, бусинами сочилась кровь. В трясущейся руке Лебедева половина бутылки из тёмного стекла с острыми краями, с помощью которой запросто можно было сделать пару дырок в человеке. Он задыхается, зная, что он ничего не сможет сделать ни Отцу, ни Телохранительнице. В пьяном сознании остаётся только одна мысль, которая продолжает отзываться эхом в голове Александра — он не вещь. Им нельзя управлять, и он больше никому не позволит этого. Лебедев делает ещё один шаг вперед, раскинув руки в разные стороны. Рычание пантеры становится громче. Зубы отца скрепят: манерность сына лишь выводила из себя. Он ничего не сделает, так всем казалось до этого момента.— Ты делаешь шаг назад, ты боишься меня. Знаешь, я тоже.
Рука с разбитой напополам бутылкой поднимается вверх и размашисто бьёт по правой стороне лица, рассекая чëрную бровь надвое. Александр щурится от раздирающей боли, раздирающего чувства свободы. По лицу и подбородку стекает алая кровь цвета вина. Она затекает в рот, окрашивая зубы в оранжево-жëлтый цвет, и показывает свой металлический вкус Лебедеву. Юноша прерывисто и громко дышит, пристально смотря на отца расширенными зрачками. Тот не понимает действ своего сына, считает его пьяным безумцем, который портит своë лицо на всю оставшуюся жизнь. Александр пошатывается и вскидывает руку ещё раз. Старший Лебедев его не останавливает: Сын наказывает сам себя. Сплевывая кровь на зеркальный пол, он процеживает через жёлтые от крови зубы:— Скоро властью здесь буду только я.
Горизонтальный удар, правая ноздря некрасиво вздымается вверх, щека рассечена надвое. Крови становится ещё больше, она окрашивает всю правую половину лица Сына, стекает по подбородку на шею, пачкая белый костюм. Две линии от осколка напоминают крест. Возлюби ближнего своего — возлюби для начала себя. Бутылка падает на пол и разбивается окончательно. Александра хватают под руки и уводят. «I must go on standing You can't break that which isn't yours I, oh, must go on standing I'm not my own, it's not my choice»Слышишь? Эта музыка — его шрамы.