Быть идеальным

Тринадцатое сентября двух тысячи пятнадцатого года. Этот день Питер не забудет никогда. Экскурсия в Оскорп, укус паука, бесконечная слабость, злые, ядовитые насмешки Флэша… И его дурацкий завирусившийся ролик в Tik-Tok, где Питер всё падал, падал, и падал, пронзительно кричал, а после хватался за лоб. И так много раз, до тех пор, пока время не подходило к концу. Мальчик помнил, какую гамму эмоций он испытал, когда увидел сообщение от Нэда. Когда увидел ту противную, ужасную запись… Ярость, обида, тоска, боль от количества лайков и положительных реакций. Горестное разочарование. Отвращение. Желание наорать на каждого, кто оценил такую мерзость и перестать помогать им на контрольных. Какой смысл помогать, если это не ценят? Какой смысл помогать тем, кто тебе сначала мило улыбается, а потом лихо высмеивает и с радостью поддерживает унижение? Как на каком-то шоу. Как на каком-то дурацком цирке. Да ещё и какие-то силы… Новые, непонятные, чрезмерные, от которых появлялись вмятины на стене после броска телефона, осколки крепко сжатого будильника, перевёрнутый и разгромленный шкаф, прилипание к двери и её поломка, даже дыры на тумбочке. Всё это вызывало не столько восторг, сколько недоумение и непонимание, что со всем этим делать. И главное, как объяснять все эти повреждения в комнате? Самое отстойное, что мальчик в тот вечер не сумел совладать со своими чувствами и перенес их на самых близких людей. А ведь тётя Мэй и дядя Бен всегда были добры к нему. Уж они-то точно не заслужили детских истерик и глупых, нелепых обвинений! А он… Что он наделал?! Резко встал с кровати, наговорил гадостей и вместо того, чтобы успокоиться, как его попросили, он удрал из дома. Удрал, удрал, удрал куда-то далеко, как типичный, несносный, невоспитанный ребёнок! И, разумеется, за ним не могли не погнаться… Питер до дрожи вспоминал тот момент. Как он, разгорячённый от злости, прижимался к холодной каменной стене обветшалого, заброшенного дома. Как вытирал слёзы, как недовольно сопел и прятался в тени, силясь успокоить бешено колотящееся сердце. Пытаясь игнорировать отчаянные крики и мольбу мужчины вернуться. Не слушать совесть. Слушать только себя и купаться в жалости, царапая ногтями кожу на ладонях. Стискивать зубы, молчать и ничего не трогать. Чтобы случайно не сломать и не выдать себя. А затем, после наступления тишины, ощущая постыдное, мерзкое, злое удовлетворение, собирался уходить в другое место. Куда глаза глядят, лишь бы остаться в одиночестве. Лишь бы не видеть никого. Да только вот судьба распорядилась иначе. Сразу после того, как Питер встал, послышался выстрел. Громкий, резкий, настолько неожиданный, что от него чуть не заложило уши, а мир чуть не заплясал чёрными точками. Мальчик не хотел выглядывать. Ему было чертовски страшно. Он не хотел умирать, не хотел попадаться на глаза обезумевшему преступнику, но… Ведь где-то на улицах недавно бродил его дядя и звал своего племянника, надеясь вернуть домой. От осознания этого на душе мальчишки так похолодело, что весь гнев и обида разом схлынули с него. А на их место тогда пришёл ужас, животный, отчаянный ужас. «Нет, нет, только не он, не верю, — мотал головой мальчишка, утыкаясь лицом в ладони, — Этого не могло с ним случится. Нет, он же всегда так осторожен, так бдителен! Он бы не позволил себе оказаться в смертельной ситуации…» До сегодняшнего дня. До дурацкого побега племянника. Питер крепко-крепко жмурился и сжимался в комок. Он не хотел думать, что жертвой выстрела мог быть родной ему человек. Не хотел. Гораздо приятнее было думать, что преступник промахнулся и сбежал. Или вообще рядом с ним никого не оказалось… Гораздо приятнее представлять, что дядя, его любимый дядя, вот-вот придёт, как обычно спокойный, мудрый, опустится перед ним на колени, обнимет, пообещает, что всё всё будет хорошо, отведёт домой и успокоит. Ну и отругает вместе тётей Мэй, конечно, за безрассудную выходку. Но время шло и шло… Никто не приходил. Никого не было. Никаких голосов не было слышно. Никаких силуэтов не видно. Не было шагов. Казалось бы, нужно радоваться! Ведь именно этого и хотел Питер. Остаться одному, в безопасности, в темноте. Чтобы его никто не трогал, никто не беспокоил. Но почему же так гадко и тревожно на душе? Тело била мелкая дрожь. Питер жалел, что сбежал на улицу. Ему было страшно. Он хотел назад! Прятки в переулке уже не прельщали его, а скорее наоборот, вызывали отторжение. Хотелось просто поговорить. Обнять своих родных, извиниться и, в конце-концов, попить горячего ароматного чая с мёдом. Укутаться в теплый плед и прижаться к ним, самым лучшим людям на свете, чтобы насладиться интересными историями и задремать… Яркие, красочные фантазии всё больше огорчали мальчика, и он наконец решил выйти из укрытия. Попробовать найти дядю, хотя бы немного, а если не получится, то пойти домой и ждать его возвращения… Но… В округе так пусто… Питер ходил-ходил, непонятно где и не понимал, куда двигаться дальше. Многие люди, по-видимому, уже спали. Город окутала глубокая ночь. Во многих окнах уже не было света. В основном, горели фонари, да холодные молчаливые звёзды. Даже гудящих машин уже практически не слышно. Но, возможно, дело было ещё в том, что здешняя улица была далеко от центра. «Где же дядя Бен? — тоска с каждой минутой всё больше и больше овладевала сердцем странника. Он еле заметно вздрогнул, когда ощутил холодный ветер, и постарался сильнее укутаться в шерстяной свитер. Увы, он не сильно помогал. — Мне стоило остановиться раньше… Ну где же он? Где?» Руки отчаянно сжимались в кулаки. Их пришлось спрятать в карманы брюк, чтобы согреть, однако, когда случайно нащупали старенький телефон, Питер передумал и резко остановился, ошарашенно глядя на стоящий перед собой фонарный столб. «Какой же я дурак! Как сразу не подумал? Надо было давно позвонить!» — сердце трепетало от радости и волнения. Оно так жаждало услышать родной голос! И плевать, если оно услышит ругань и укор. Главное, чтобы дядя ответил… Дрожащими пальцами мальчик набрал знакомый номер и прислушался. Один гудок, два, три… Пять? Или уже семь? Цифры перестали иметь значения. Дядю всё не было слышно, и Питер направился куда-то вперёд, пока не обратил внимания на знакомый рингтон… «Дядя? Дядя здесь? Или это просто совпадение? Если это он, то почему молчит, не берёт трубку? Не мог же телефон разрядится? — хотелось остаться на месте, унять панику, успокоить себя и дождаться того, чего он хотел, но… Может мужчина просто не слышал? Может звук и уведомления были отключены? Хотя в текущей ситуации это было бы странным решением с его стороны. — Надо проверить, надо бежать… А вдруг и правда.?» И Питер помчался. Повторно позвонил, ускорил ход. Мимо него проносились дома, магазины, всё смешивалось в одну мутную серую кашу. Все детали словно пропали, растворились в тумане. Сердце снова быстро колотилось, и на этот раз было почему-то больнее, резче, словно перед прыжком в неизвестность, в глубокую мрачную бездну. Но сейчас это не имело значения. Главное добраться, главное успеть и понять, что всё в порядке, и всё вернётся на круги своя… Вот-вот, стоит немного переулков преодолеть, и всё будет хорошо. Нужно только чуть-чуть, самую малость потерпеть, преодолеть опасный рубеж. Ускориться, остановиться. Отдохнуть. Продолжить бег. Снова набрать темп, а, устав, снова остановиться. Глубоко вздохнуть и продолжить стремительный полёт, как не в себя, игнорируя легкую боль в боку. Лишь бы увидеть, лишь бы дойти, лишь бы понять, что ещё не всё испорчено и… — НЕТ! ДЯДЯ! НЕТ! Боже, Питер так не хотел, чтобы это было правдой. Он надеялся, что ему показалось, причудилось, или он неверно интерпретировал картину. Он надеялся… Отчаянно и так эгоистично надеялся, что распростертый на земле оказался другим человеком… И так глупо было видеть, как при приближении все надежды разбиваются, а страх становится реальностью. Чрезмерно бледное лицо, широко распахнутые глаза, взгляд, устремлённый в пустоту, замершие в крике губы и… Неподвижная грудь, под которой растекалась огромная вязкая, противная лужа крови. — Нет, нет, этого не может быть, — глаза сильно жгло, изнутри грозилась выплеснуться новая волна истерики. Но Питеру было всё равно, сейчас ему было не до контроля. Легко коснувшись руки, он попытался растормошить опекуна. Неудачно. Попробовал снова. Никакой реакции. В этот раз толкнул сильнее, и ещё и ещё, но всё было тщетно. Только руки, брюки оказались в крови. Лицо мальчишки позеленело: лёгкая тошнота почти сразу подступила к горлу. Ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы справиться с этим чувством. И несколько минут тоже. Или часов?! Питер закрыл глаза и отвернулся, не обращая внимания на слёзы, струящиеся по щекам. — Дядя, дядя, скажи мне, пожалуйста, что это неправда. Скажи, что ты не умер, — по-детски наивно взмолился мальчишка. — Просто скажи, что я ошибся, что мне показалось… Что ты сейчас встанешь, и мы пойдём домой. Или в больницу. Да-д-да, в больницу, я-я с-сей-йчас туда позвоню, и тебе пом-м-могут. Д-должны помочь. С-сейчас одну с-секунду, т-только не уходи, т-только дождись, — снова дрожь, снова гудки, только в этот раз ещё более долгие и от того более ненавистные. — Ну давайте, ну ответьте! Да г-г-де же вы?! Гудки, молчаливые гудки. Каждая секунда в этот миг казался вечностью. Мир сгущался и как будто бы стал совсем чёрным, лишённым даже капельки света. Атмосфера вокруг стала тяжёлой, удушающей, ядовитой. Такой, как будто на неё пролили кислоту. Она наполнялась злостью, неприятной едкой злостью на ужасные обстоятельства, на самого беглеца, на промедление врачей… На всё вокруг. А ещё… Пропитывалась чувством вины. Липким, неотвратимым, безудержным. Тем чувством, от которого убежать было нельзя, от которого скрываться бесполезно. Ведь оно всегда догонит. Всегда найдёт человека, где бы он не находился. Наконец, когда казалось бы, что всякая надежда уже потеряна, врачи ответили. Мальчик быстро, взахлеб проговорил адрес места происшествия и глубоко вздохнул. В сердце снова вспыхнули светлые, радостные чувства, перемешенные с необъяснимой верой и детским ожиданием какого-то чуда. Это было глупо, но счастливый исход хотелось бы увидеть. И плевать, что дыхания рядом не слышно, плевать, что никакого движения не было. Плевать, что все прекрасные мысли о выздоровлении близкого человека — самообман. Плевать. Просто хотелось узнать, что ещё не все испорчено. Что ещё можно что-то исправить. Увидеть его живым и невредимым. Без дыры в груди и без лужи крови. Однако визг сирены, топот мельтешащих ног, тёплая рука на плече и грустный, полный сочувствия взгляд примчавшихся врачей разбили все ожидания Питера вдребезги. Чуда не случилось. Дядя Бен был мёртв. И это никак нельзя было исправить. А Питер… Питер сломался. И перестал наивно верить в чудо. Да и к тому же… Когда-нибудь надо перестать быть ребёнком, верно?

***

Хоровод событий изменили привычный уклад жизни. Подготовка и участие в похоронах, переезд в квартиру поменьше и подешевле, попытки утешить тётю и необходимость смириться с тем, что её придётся видеть гораздо реже… Всё это наложило отпечаток на мысли мальчика и его отношение к жизни. После того рокового вечера он замкнулся. Смерть дяди Бена серьёзно потрясла его. Просмотры любимых сериалов были вытиснуты удушающим чувством вины. Почти каждый вечер перед сном он вспоминал, вспоминал, вспоминал… Свою истерику, свой побег, свой крик. Всё то, за что ему было стыдно! Всё то, что тогда привело к гибели родного человека. Злость. Обиду. Страх. Раз за разом прокручивая в голове отвратительный поступок, Питер решил: от негативных эмоций один лишь вред. И лучше от них избавиться, пока они не испортили жизнь кому-нибудь ещё. Например, тёте или лучшему другу. Или, что не менее страшно, Тони Старку, который, к своему несчастью, выбрал в стажёры именно неудачника-Паркера. Более-менее придя в себя после похорон, Питер решил перестать быть эгоистом. Он видел, как тётушке было тяжело брать несколько смен, чтобы зарабатывать на жизнь. Она уставала. Сильно. Морально и физически. Часто, возвращаясь домой, падала на кровать совершенно обессиленной. Поэтому мальчик взял всю заботу о доме на себя, стал постоянно содержать его в чистоте независимо от своей занятости. Иногда он вызывался готовить, даже если получалось не очень хорошо. Всегда ходил за покупками, выполнял поручения, даже если очень сильно хотелось просто погулять на улице и насладиться интересным фильмом. Если бы он ещё мог поменьше есть, если бы он мог ещё поубавить чрезмерный аппетит, так некстати возросший после укуса паука… Было бы идеально. Но и то, что он делал, было хорошо, верно? Тётушка Мэй, чувствуя внимание и заботу, благодарно улыбалась племяннику и целовала в макушку. Питер, чувствуя себя в такие моменты невообразимо счастливым, понимал, что большего ему и не надо. Главное, что близким людям было хорошо и уютно. Вместе с этим, Питер окончательно перестал жаловаться. Как бы тяжело и невыносимо не было, как бы не хотелось скулить и делиться переживаниями после очередного плохого дня. Он молчал. Даже после издевательств Флэша, даже после избиения его дружками, даже после очередной порции унижений от них и ушата равнодушия одноклассников. Всё это было таким неважным, таким мелочным, таким пустым… Конечно, причиняющим боль, но пустым. Благо рядом с ним всегда был Нэд, готовый подставить своё плечо, если понадобится. Ему Паркер тоже не рассказывал о своих проблемах, но, по крайней мере с ним было легче и веселее переживать невзгоды. Находясь рядом с другом он ощущал себя менее одиноким и более значимым. " — Пит, Пит, эй, — Лидс обеспокоенно смотрел в карие глаза и хмурился. — Ты в порядке? Выглядишь ужасно. Как будто не спал несколько дней. В последнее время друг задавал этот вопрос всё чаще и чаще. Но мальчик не раздражался из-за этого. Он скорее был тронут такой заботой. После таких слов всегда становилось тепло и сладко-сладко, будто его сердце укутывали в мягкий шерстяной плед. Тем не менее, говорить правду Питер не собирался. Ему было стыдно, что приходилось врать всем вокруг, но по-другому он не мог. Не хватало ещё грузить близких своими проблемами. Он не собирался заставлять страдать тётушку Мэй или Нэда. Так нельзя. В конечном итоге, лучше ложь, чем смерть. — Нет, со мной всё в порядке. Не беспокойся, — а после Питер широко-широко улыбался, да так убедительно, что друг волей-неволей начинал верить. Но всегда оставался поблизости. На всякий случай. — Надеюсь, ты знаешь: я всегда помогу тебе, чувак. Что бы не случилось. — Конечно. Я прекрасно помню это. Спасибо, — и Питер стыдливо отводил глаза. Совсем ненадолго, конечно! Только, чтобы унять бушующие эмоции, запихнуть куда-нибудь поглубже и благодарно улыбнуться». Особенно тяжело было после неудачных патрулей. В те вечера, когда не удавалось спасти людей. В те ненавистные моменты, когда кто-нибудь погибал на глазах мальчика, а он не успевал исправить положение. Тогда, возвращаясь домой, он запирал комнату, прятал супергеройскую форму и чуть ли не падал на кровать, зарываясь носом в подушку. Тихо шептал, плакал, да так, чтобы не побеспокоить наверняка уставшую Мэй и безопасно выплеснуть эмоции. Иногда случалось так, что печаль становилась особенно сильной и, дабы не сорваться на крик, приходилось затыкать рот кулаком и негромко, совсем-совсем негромко выть. Царапать ладони ногтями даже, но не допускать различимых звуков. Покой и безопасность близких превыше чувств мальчика. Это больно, но так и должно быть. Это его плата за эгоизм, это его наказание за то, что он допустил смерть любимого дяди. Быть прилежным. Быть послушным. Быть радостным. Быть улыбчивым. Быть тихим. Каким угодно, главное, чтобы не расстраивать тех, кто дорог ему. «Нужно быть идеальным, — твердил себе Питер. — Обязательно нужно, если я не хочу всё испортить снова. Никакой злости, никаких обид. Нельзя, нельзя, нельзя… Слышишь, Паркер? Нельзя! Только смех, только радость, только улыбка. Чтобы не было повторения. Чтобы больше никто не умер, как дядя Бен…» Он старался. Честно старался следовать установленному правилу. Максимально ярко проявлял радость, прыгал, танцевал, громко хохотал над шутками наставника (если те не казались пошлыми) и всегда был вежливым. Не хамил, не дерзил, лишь бы не огорчать близких. Старался приходить вовремя, держать обещания. А если допускал ошибки сразу извинялся. Мистер Старк над этой привычкой даже как-то посмеивался и называл очаровательно-нелепой. В первое время. «Пит, ты самый вежливый человек из всех, кого я знаю. Извиняешься чуть ли каждый чих, — мужчина бесстыдно запрокидывал руки на плечи стажёра и ухмылялся. — Полезная фишка. Знаешь, некоторым моим сотрудникам она не помешала бы… Джереми так уж точно. Он талантливый мужик, с мозгами, какие ещё поискать надо, но его характер просто кошмар. Вечно нарывается на замечания. Не хотел бы ты организовать какой-нибудь кружок… Допустим, по этикету? Или нет… По развитию высокого уровня ответственности… И после каждой такой шутки Питер чуть ли не с ужасом смотрел на своего наставника. Прокручивал в голове разные варианты отступления, накидывал как можно больше более-менее убедительных отговорок… А потом брал в себя в руки и довольно улыбался. — Вы же несерьёзно, мистер Старк? Я — организатор кружка для взрослых. Это даже в мыслях звучит безумно! Но если Вы этого хотите… И снова добродушная ухмылка. Добродушная, с нотками насмешки и покровительства. Каждый чёртов раз. Как при первом знакомстве или первой совместной работе в лаборатории. — Пф, нет, естественно. Ты слишком интровертный для всего этого балагана. Как будто я могу отправить тебя на съедение этим акулам. Пойдём-ка лучше займёмся одним интересным проектом… И мальчик шёл. Завороженный, предельно внимательный и по-настоящему радостный. Словно не было на нём никакой маски, словно он… никогда не лгал. Словно он был хорошим человеком, а не старался им казаться». — Интересно, можно ли превратить ложь в правду, если слишком долго притворяться? — В последнее время Питер всё чаще задавал себе этот вопрос. Он понимал, что во многом его радость искусственна. Сердце его редко трепетало от сладкого предвкушения. Сейчас ему было по-большому счёту всё равно. И если раньше головокружительные полеты по городу спасали положение, даруя хоть какие-то яркие положительные эмоции, то теперь… Даже от этого развлечения не было никакого проку. Оно превратилось в ничего не значащую рутину. Как поход в школу или уборка дома. Чаще всего на душе царила невообразимая тоска. Долгие прогулки ощущались бренным времяпрепровождением, а пейзажи одинаковой безликой массой. Реклама любого кино — даже фантастического и супергеройского — пестрила огнивом раздражающих красок, и даже вкратце рассказанные кем-то сюжеты вызывали скрежет зубов. Смотреть ничего не хотелось. Слушать музыку тоже. Всё вызывало отторжение. В том числе и тусовки, на которые раньше отчаянно хотелось попасть. Теперь — всё это обычная крикливая какофония. Книги тоже не вызывали интереса. Ни научные, ни художественные. Каждая превратилась в бессмысленный, безыдейный, удручающий набор текста. В том числе исследования любимых учёных или истории о путешествиях по бескрайним просторам величественного космоса. С каждым днём мальчик чувствовал, как медленно теряет вкус к жизни. Его это настораживало и немного пугало, но за помощью обращаться не спешил. Он прекрасно помнил, к чему в прошлый раз привели негативные эмоции и поддаваться им вновь не было никакого желания. Они вредны. Они опасны, а потому их лучше избегать. Настолько, насколько это возможно. И, к огромному сожалению подростка, справляться с проблемой перестают помогать даже совместные лаборатории с мистером Старком. Познание чего-то нового, громкие взрывы, внезапные всполохи с трудом зажигают и малые искры в потаённых глубинах юного сердца. Но Питер не мог игнорировать просьбы наставника о встрече. Не мог обижать его своим равнодушием. Поэтому приходил. Выдавливал из себя улыбку, заставлял себя чуть ли не насильно болтать о странных неурядицах, как раньше, и быть активным. Словно прежний Питер Паркер, а не унылое его подобие, старающееся обмануть всех. В том числе и себя. Только вот этот самый Питер Паркер не учёл одного. Не все люди слишком уставали из-за огромного количества работы каждый день. Не все были наивными или слепыми. И уж тем более не всем его близким было каких-то пятнадцать лет. Тони Старк, очевидно, был таким исключением. Впрочем, как всегда. Посторонние люди могли охарактеризовать его как угодно: филантроп, эгоист, сердцеед, баламут, язва или пошляк… Неважно. У поклонников и ненавистников для него найдётся много эпитетов. Но все они могли сойтись в одном: Тони Старк не был дураком. Первые недели мужчина не видел каких-либо изменений в стажёре. Тогда они едва познакомились. Да и сам парень, сколько он помнил, всегда приходил эмоционально возбужденным, нетерпеливым и настроенным на продуктивную работу. Миллиардера это подкупало: у себя в компании он не часто видел такой настрой. Да и многие подростки казались ему угрюмыми, раздраженными и замкнутыми. Этот же… Выбивался из привычной картины мира. Его хотелось изучить и понять. А потом исследовательский интерес незаметно для Старка превратился в эмоциональную привязанность. Каждая улыбка или искренний смех — стали для него таким же сокровищем, как добродушные ухмылки Роуди, нежные объятия Пеппер или притворное ворчание Хэппи. Тони нравилось проводить время с Питером. Мальчик, сам того не замечая, вошёл в ближайший круг людей своего наставника. Туда, куда многие даже при всём желании не могли попасть. А за своими людьми мужчина всегда наблюдал. Старк редко пропускал мимо внимания их тревоги, ярость или грусть, даже когда их причиной являлся он сам. Даже огрызнувшись, проявив не лучшие черты своего характера, замечал, как друзья от раздражения стискивают кулаки или щурятся, а Пеппер плачет. Правда, не всегда при любимом человеке. И каждый чёртов раз он чувствовал терзания совести. И Питера это тоже касалось. Все травмы, ушибы, кровоподтёки, синяки попадали под пристальный взгляд наставника. Любая ложь стажёра насчет здоровья выглядела неубедительной. Причём не только физического. Первые признаки мужчина начал подмечать спустя полтора месяца после знакомства с мальчишкой. У него несколько дней отчего-то тряслись руки, а под глазами виднелись огромные мешки. На все вопросы о случившемся легко отмахивался, отмазываясь недосыпом и просиживанием за учебниками допоздна. Тони не видел смысла докапываться. Сам так часто делал в юности. Но немного пожурить не забыл. А то не хватало ещё печальных последствий… Но дальше дело обстояло хуже. Однажды Питер пришёл в лабораторию настолько уставшим, что вырубился в первый час работы и не реагировал ни на какие возгласы и тормошения. Пришлось в тот вечер срочно связываться с тетей и под конвоем отправлять переутомившегося мученика домой. Увы, в дальнейшем на беспокойство наставника мальчик отвечал схожим образом, улыбаясь и говоря, что всё хорошо. И Тони понадеялся, что Мэй уже успела побеседовать с племянником и разобраться с проблемой. К сожалению, проблема не была разрешена. Иногда стажёр приходил раздражённым после неудачных дней в школе или патрулей. Это было заметно по тому, как он кривил губы, напрягал мышцы лица, глубоко вздыхал, передёргивал плечами или едва заметно хмурился. И никакие улыбки, чрезмерно распахнутые глаза не могли это скрыть. Ни сгорбленную осанку, ни мимолётный блеск в глазах. Тони недоумевал: он чувствовал, что что-то не так, но не понимал причину и не понимал, когда всё это началось. Ему хотелось помочь мальчику, он не мог оставаться в стороне. Только… Что делать? Что предпринимать, если у тебя в принципе не слишком много опыта коммуникации с подростками? «Чёрт возьми, Паркер, — мужчина устало сжимал переносицу и тупо смотрел на чертежи. Привычные схемы и расчеты сливались в совершенно другую картинку, заставляя владельца испытывать растерянность, неуверенность. — Почему ты такой упрямый?! В кого ты такой?» Это раздражало. Это нервировало. Мужчина ходил взад-вперёд, словно загнанный, разъярённый зверь, пытаясь решить проблему. Ему не нравилось находиться в неведении. Он не испытывал никакого удовольствия от неизвестных элементов в таких уравнениях. Мысль о том, что близкий тебе человек мог что-то скрывать была колющей, неприятной. Конечно, можно было бы забить на эту нерешаемую задачку. В конце-концов, разбираться со страстями детей не входило в должностные обязанности эгоцентричного миллиардера. У мальчика есть опекун. Есть любящая тётя. Это её обязанность — следить за всем, что происходит с её ребёнком. А Тони всего лишь наставник. Не отец. К странному неудовольствию последнего. И всё же… Не в правилах Тони бросать задачу без ответа. И тем более бросать на произвол судьбы тех, кто слишком близко подошёл к его сердцу. — М-мистер Старк? Мистер Старк? Вы, кажется, забыли… Тонкий дрожащий голосок резко выдернул мужчину из размышлений. Он хмуро выглянул на мальчишку, отметив, что тот вёл себя вновь преувеличенно бодро. Писал уравнения с фальшивым энтузиазмом, «беспечно» лопоча какую-то околесицу. Иногда дергал себя за рукава, нервно кусал губу, тряс головой, будто отрицая что-то, а потом неизменно возвращался к работе. Словно всё то, что происходило, было совершенно нормальным. Как будто это так и должно быть. Но это не так. Воздух в помещении словно загустился. На висках Тони проступила жилка, и он, устав от бессмысленной неизвестности, резко хлопнул ладонями по столу, заставляя парня вздрогнуть от неожиданности. Ситуация зашла слишком далеко. Нужно было действовать. Немедленно. Пока пацан совсем не увял на глазах своего наставника. А ему уже так надоело беспомощно наблюдать за непонятными терзаниями и бездействовать. Это глупо и малоэффективно. — Питер. Посмотри на меня. Под твёрдым, почти приказным тоном подросток стушевался. Резкая смена настроения диалога ввела его в ступор. Он знал, что у мужчины был нелёгкий характер. Тот порой был очень эмоциональным, язвительным, строгим. И эту черту он не раз проявлял, когда Питер приходил в лабораторию после патрулей раненым. И всё же сегодня был обычный день. Без бандитов, мафиози, вообще без любых преступников. И такая острая реакция для Питера казалась очень внезапной, непонятной. Тем не менее он подчинился и не без удивления заметил напряжение и какую-то необъяснимую решительность на лице мужчины. — Мистер Старк? Что-то случилось? Тёмные, словно крепкий кофе, глаза сузились. Они пристально глядели на парня, цепко подмечая каждую малозначительную деталь: бледную кожу, яркие почти фиолетовые синяки, алые тонкие царапины на руках, потрёпанную и помятую футболку, покрасневшие то ли от слёз, то ли от недосыпа белки, учащённое дыхание, какая-то неуверенность, почти затравленность в положении рук, тела… Странно. Слишком много тревожных сигналов, чтобы игнорировать. — Это ты мне скажи. Я знаю, с тобой что-то происходит. Неприятности в школе, пацан? Тони решил не юлить. Он не умел деликатничать. В этом вопросе мастером была Пеппер, а не он. Но звать сюда её — опрометчивое решение. Слишком мало коммуницировал Питер с его любимой женщиной. Слишком мало доверия пока было. А к Тони он по крайней мере уже привык. По крайней мере мужчина на это надеялся. — Я… Нет? У меня всё как обычно? — Ты отвечаешь вопросом на вопрос? — Но что вы хотите от меня услышать? — Паркер скуксился. Ему неясно, с чего наставник решил начать столь странный разговор. И с чего он решил, что с Питером не всё в порядке. — Меня всё устраивает. В том числе в школе. Со мной всё хорошо. Но Старк не повёлся. Он заметил, как мальчишка чересчур беспечно пожал плечами и отвёл взгляд в сторону, словно чего-то стыдясь. — Обмануть меня пытаешься? — Тони наклонился и сильнее упёр руки о стол, чуть ли не стискивая кулаки от напряжения. — Я думал, мы всю эту херню с доверием уже давно преодолели. Ты не доверяешь мне? — Почему? Доверяю! Как вы… — поперхнулся от возмущения Питер, но вовремя себя отдернул. Ему не следует вести себя столь непозволительно со старшим человеком. Более того с тем, кто так много для него сделал. К тому же, негативные эмоции могут снова всё испортить. И самое малое — это отношения. Нельзя поддаваться гневу. А ещё лучше — нельзя его испытывать. Мальчик засунул руки в карманы, постарался незаметно вздохнуть и вновь улыбнулся, словно ничего и не было. — Вы зря переживаете. Я с вами честен. И со мной всё в порядке. «Опять одно и тоже! Да что он заладил: всё в порядке, всё в порядке? Тьфу! Какой он же всё-таки… Гр-р-р… " Тони хотелось зарычать от бессилия. Ему казалось, будто он кидает об стенку горох. Твердолобость парня выводила из себя. Но сдаваться мужчина не был намерен. Не в этой жизни. Он тоже может быть весьма упрям. — Питер. Хватит! Надоели твои игры. Я знаю, тебе плохо. Мне важно знать, почему. — Но почему плохо? Я же сказал: всё нормально. «О, а вот и первые нотки раздражения. Хоть пацан и старается их скрыть. Слава Богу, уже хоть что-то». — Я не тупой, не слепой, не глухой. Вижу, ты расстроен и порою злишься, но стараешься этого не показывать. Всегда слишком вежливый, невероятно мягкий, услужливый. Стараешься помочь, угодить, но сам как будто летишь в пропасть. Тебе херово, со мной такое тоже бывает! У всех могут быть плохие дни, и это нормально! Но у меня складывается ощущение, что ты не принимаешь чужую помощь. Ни мою, ни тётину, ни друга. Я прав? Верхняя губа мальчишки задрожала. Мужчина с сожалением отметил, что его подопечному стало больно. Резкие слова его задели за живое. Но нужно было продолжать, чтобы убрать каменные щиты, которые возвел вокруг себя их хозяин. — Пацан, я… — Тони провёл рукой по волосам, мысленно ненавидя себя за напор. Одна часть его души умоляла прекратить, уж больно жалко было ребёнка, который сейчас выглядел потерянным. Не трогать его, позволить вернуться в скорлупу, чтобы тот огородился от всего плохого, что окружает. Позволить тому защитить себя, обезопасить от негатива. Но другая часть души была непреклонной. Она не верила, что такая стратегия поведения приведёт к счастливому финалу. Что огораживаться от всего дурного — опасно. И нужно с этим работать. Нужно вывести мальчика наружу, помочь, пока не поздно. Пока хоть кто-то видит, что у него проблемы. Хоть что-то предпринять! Нельзя быть равнодушным. Не сейчас. Не тогда, когда ты можешь действовать. — Я не желаю тебе зла. Правда, пацан, — мужчина убрал руки со стола и близко подошёл к сжавшемуся стажеру. Взял за плечи и твердо, решительно, насколько это возможно, сказал: — Я хочу помочь тебе. Позволь мне это сделать. — В-вы… В-вы н-не п-п-понимает-те. П-правда, — фальшивая оболочка мягко исчезала с лица Питера, но он упрямо старался держаться за неё. В уголках глаз начала скапливаться влага, но Паркер игнорировал её. Он постарался выпрямиться и аккуратно сбросить ладони мужчины с плеч. Но безрезультатно. Тогда он попытался отойти, куда-нибудь в тень, чтобы вернуть мнимое самообладание, но ему опять не дали. — Тогда помоги мне понять тебя, — мягко прошептал мужчина, требуя, нет, почти умоляя ребёнка доверится ему. Видя, что на лице проступили новые сомнения, Тони скривил губы и на миг зажмурился. Нужно ещё немного, нужно ещё усилий. Чтобы мальчик доверился, нужно самому довериться тоже. Сделать первый шаг, переступить через эго и гордость, честно заявив о своих эмоциях. Показать, что это не так страшно, что тебя в любом случае подхватят и поддержат, как бы сложно не было. Нужно… Только… Усилие. Старк глубоко вздохнул, вновь обратил внимание на Паркера и заявил: — Ты дорог мне. Ты важен для меня. Пожалуйста. Глаза Питера широко распахнулись. Напряжение на миг спало, и он с удивлением посмотрел на наставника, надеясь уличить его в хотя бы в толике лжи. Но её не было. Только… Любовь? Понимание? Принятие? От осознания этого парня затрясло, сильно-сильно, словно его занесло в бушующий тайфун. Его метало туда сюда, как из холодного арктического океана на тёплый, жаркий остров. Улыбка, ненастоящая, иллюзорная, мигом схлынула на нет, разбиваясь о реальность, словно волны о могучие скалы. По щекам заструилась влага. Мощным, резким, неудержимым потоком. И как бы парень ни старался бороться с ними, у него не получалось, отчего он чувствовал себя беспомощным. Как тогда, в тот ненавистный вечер. Когда он позволил себе открыто выразить ярость, и эта самая ярость привела к гибели любимого, родного человека. Тогда, когда Питер понял, что всё испортил окончательно и бесповоротно, испоганив жизнь и себе, и тёте. — Я… Я… Просто старался б-быть х-хорошим ч-человеком, — мальчик громко сглотнул и начал почти бессвязно лепетать, не в силах остановить поток слов. Слов, которых он так долго, много месяцев таил в себе, не позволяя вырваться наружу. Слов, которые душили, разъедали его изнутри и мучили, мучили, мучили… Особенно по ночам, когда никого не было рядом. Ни разговоры, ни учёба не могли заполнить пустоту в голове и помочь убежать от собственных противных мыслей и проблем. И только подушка с одеялом создавали некий угол безопасности, куда он спрятаться. Ненадолго, построив иллюзию, искупавшись в собственной сладкой лжи, которая на деле-то, никогда ему и не помогала. А лишь компостировала боль и копила. — Я х-хотел б-быть идеальным. Во в-с-сём. Идеальным племянником, идеальным учеником, идеальным другом, да д-даже в-вашим стаж-жёром. Не п-приносить н-никому н-ник-каких проблем. Н-не в-встрев-вать в д-драки, защищать с-слабых, п-помогать В-вам, т-тёте, Н-нэду, людям, — голос Питера дрожал, ломался от боли. Ему пришлось прикладывать огромные старания, чтобы не кричать, не уничтожить всё то хрупкое равновесие окончательно, что осталось. Но с каждой секундой это давалось всё сложнее и сложнее. — Я… Х-хот-тел быть полезным. Не приносить в-вред. — Но с чего ты взял, что приносишь вред? Почему ты считаешь себя недостаточно хорошим человеком? Мэй столько раз нахваливала тебя, говорила, как ей с тобой повезло! А люди! Ты стольким жизнь спас! — Хватка мужчины стала сильнее. Он решил, что не выпустит парня, пока не разберётся с проблемой. Старк подозревал, что Питер может убежать и снова запереться в своей скорлупе и на этот раз понадёжней. И тогда все усилия сойдут на нет. Ничего не изменится, и парень продолжит разрушать себя. Старк не может этого допустить. — Но не дяде Бену! Он умер из-за меня! Его убили по моей вине! — Мальчик вырвался из хватки. Последние капли самообладания исчезли, и он сорвался на крик. Руки крепко сжались в кулаки, да так крепко, что чуть ли не до посинения. Дыхание сбилось окончательно, все барьеры разрушились под натиском со стороны. Больше не было смысла притворяться. Да и получилось ли бы сейчас, когда искренние эмоции, так долго копившиеся где-то там, на самом дне его души, наконец вырвались наружу, сметая всё на своём пути? Уничтожая все преграды? — Если бы я в тот день не наорал на него, не сбежал из дома, не прятался чёрт знает где как трус, его бы не пристрелили! Я поддался негативным эмоциям, и к чему это привело?! Уж лучше их вовсе не иметь! Тони внимательно слушал каждое слово вздыбившегося мальчишки и чувствовал, как сердце в тревоге забилось из-за него. В этих речах было столько боли, злости и отчаяния, что выносить всё это казалось невозможным. Неправильным. Казалось невозможным, что столь добрый человек перенес ужасное событие и не может справиться с ним, страдая от последствий. Мужчина покачал головой, сделал несколько шагов и то, что ранее от себя бы не ожидал — крепко обнял запутавшегося в эмоциях ребенка, запустил пальцы в каштановые волнистые волосы и начал успокаивающе гладить. Как делать только с Пеппер, когда она враздрае после утомительных, сложных дней, позволяя ей окунуться в тихую гавань, ощутить себя в безопасности. — Слушай меня внимательно, Пит. В негативных эмоциях нет ничего плохого. Они нужны также, как пресловутая радость, восхищение, восторг. Если бы их не было, как бы поняли, что нам больно, что срочно нужна помощь? Как бы мы поняли, что с нами что-то не так? — Мужчина нежно провёл ладонью по спине мальчишки и улыбнулся. Он был так рад, что наконец выявил причину страданий подопечного! Неизвестный элемент найден, а значит, уравнение можно решить. Это только вопрос времени. — Ты злился, потому что тебе было больно. Ты сорвался на близкого человека. Это плохо, я понимаю. Я сам таким страдаю. Я тоже от злости могу наговорить гадостей. Но знаешь, что, Пит? Это не конец. Мы люди, мы неидеальны. Никто из нас. Нам остаётся работать с тем, что есть, и жить. Но тебя, как и меня, всё равно любят, таким, какой ты есть. — Н-но… Я… я… Причинил боль дяде Бену, т-тёте Мэй, — мальчишка закрыл глаза и уткнулся носом в грудь мужчины, раздираемый чувством вины, которое все эти было подобно надзирателю, контролирующем каждое действие, каждое слово заключенного. И наказывало за каждый проступок. Жестко, обидно и горько. — Я… у-уж-жасный человек. — Нет. Ты обычный человек, — Тони задумчиво покачал головой и положил подбородок на вихрастую макушку. — Ты ошибся, но это не делает тебя ужасным. Я тоже ошибаюсь и стараюсь как-то это исправить. Но, — голос мужчины на миг приобрел властные, стальные нотки, свойственные настоящему владельцу компании, заставляющие людей прислушиваться, не оставлять без внимания. — Смерть Бена Паркера не на твоей совести, слышишь? Его убил преступник, не ты. Пистолет использовал кто? Тот человек, не ты. Я более в чём уверен: твой дядя не хотел бы, чтобы винил себя. Наверняка он любил тебя и хотел только лучшего. Как и твоя тётя. Она бы не обрадовалась тому, что происходит с тобой. Потому что тоже любит тебя. Мужчина вздохнул. Ему предстояло сказать ещё одну важную вещь, которой он сам особо-то не придерживался. Если он поделиться ей с мальчиком, то, вероятно, будет лицемером. Хотя… А если постараться подать пример? Научить мальчика делать так, если он сам будет следовать этой самой мысли? Стоило попробовать. Правда, это должно быть трудно для редкостного гордеца и упрямца. Но когда Тони Старка тормозили трудности? — Нужно просить помощи, Пит. Быть самостоятельным — это здорово и круто. Взрослый человек будет действительно стремиться решать проблемы, не завися от окружающих. Но даже взрослому человеку иногда требуется помощь. Даже взрослым бывает трудно и нужна поддержка. Это нормально, просить у кого-то совета, понимаешь? Нормально делиться своими проблемами. Это делать обязательно нужно, если понимаешь, что не вывозишь. Ты не один, малыш, пойми. У тебя есть тётя, друг. Я, в конце-концов, готов протянуть тебе руку и всегда выслушаю. Не игнорируй свои чувства. Не надо. Тони с грустью смотрел на прижавшегося к нему ребёнка. Старался подбодрить, утешить. Он не хотел, чтобы его подопечный совершал те же ошибки, что и он. Ему хотелось бы, чтобы парень рос счастливым, не грыз себя и смог переступить через своё прошлое. Это сложная задача. Тони сам какое-то время тонул в прошлом, занимался самоуничижением, пьянствовал, лишь бы заглушить боль в груди. Поэтому он прекрасно понял слова, сказанные мальчиком. И именно поэтому Старк сделает всё, чтобы не было похожего сценария. — Не буду лгать. Я сам наступаю на такие грабли. Не раз это делал, чем огорчал Пеппер, Роуди, Хэппи. Но, знаешь, чтобы тебе не было так трудно, я готов учиться этому с тобой, — гордость и упрямство кричали где-то там, внутри, что это не лучшее решение. Что не надо разрушать свой авторитет, говорить о своих проблемах. Но сегодня Тони на них было плевать. Он разберётся со своими тараканами потом. Сможет. Ради себя, ради своих близких. Но сейчас его ребёнку нужна была помощь. — Только… Не закрывайся больше, хорошо? Питер разрыдался. Ещё громче, затмевая новой волной предыдущую. Он сильнее прижался к наставнику и ответил на объятие. Мальчик ничего не сказал. Он не знал, что говорить. Обманывать? Снова? Совершенно не хотелось. Он понял, в словах мистера Старка было зерно истины, но вот так быстро измениться? За день? Научиться работать с чувствами, признать их важность? Говорить открыто, не боясь осуждения, неприятия? Это казалось чем-то слишком новым и очень-очень страшным, жутко болезненным. И Паркер не знал, получится ли. Мужчина же был доволен. Он знал, что проблема ещё не решена, и ему предстоит много работы. Возможно, стоит подключить тётю Мэй и психолога. Скооперировать усилия ради общей цели. Но то, что мальчик услышал своего наставника — уже было хорошим знаком и огромным шагом вперёд. А дальше они уже разберутся, и в конце-концов, оковы вины наконец спадут с его ребёнка.