Расплавленный Шоколад

1 Сону страшно. От того, как дико заходится сердце; как неспешно скользит по щекам внимательный взгляд Ники; как в панике холодеют ладони. — Я болен, — он привычно надувает губы, и всем, включая Нишимуру, кажется, что это шутка. — Не хочешь идти на тренировку, так и скажи. Вот только не думай, что это что-то изменит, — макнэ оскалился карамельной улыбкой, в которой тепла больше, чем насмешки. Сону пронзила уже ставшая обыденной дрожь, и он схватил сидящего рядом Сонхуна за руку, стискивая его пальцы так крепко, что парень поморщился. Но, тем не менее, позволил Киму положить свою ладонь на прохладный лоб беснующегося. — Нет же, у меня жар. Сонхун, подтверди, — Сону с надеждой посмотрел на Пака, и тот, сдерживая рвущийся наружу смех, убрал со лба младшего непослушную прядь. — Подтверждаю. Температура 38.5, на тренировку точно идти нельзя. — Нашёлся градусник, — Ники закатывает глаза, а Ким радуется, что в конце концов никто не воспринял всерьёз его крик души. — Ви-идите, мне прописали постельный режим! — для приличия нужно ещё немного пострадать. Так они точно не заподозрят, кого винить в его душевном беспорядке. — И мятный шоколад в придачу, ага. Сиди и ешь спокойно, времени мало осталось, — Нишимура ловко подхватил кусок нежной курочки в кисло-сладком соусе и бесцеремонно пихнул прямо Киму в лицо. Для этого макнэ пришлось встать и перегнуться через стол. Есть Сону совершенно не хотелось, но он послушно открыл рот. А затем неожиданно прикусил палочки, исподлобья глядя на Ники. Тот попытался вернуть свой столовый прибор, но потерпел сокрушительное поражение. В уголке губ Сону расцвело пятнышко соуса. Рики раздражённо отпустил палочки, и они с грохотом упали на стол под аккомпанемент нервного смеха Кима. — Что вы творите? — слабо возмутился Джей из другого конца комнаты, но затем вернулся к прежнему разговору с Хисыном. Сону никак не мог перестать хохотать. Это и вправду какая-то болезнь, должно быть. Уж точно не та, что начинается на лю- и заканчивается на -бовь. Но сосредоточенное лицо Ники, пытающегося накормить его курочкой, уставившегося сверху вниз, не желало стираться из памяти, и Ким продолжал хихикать. Макнэ, кожей чувствуя, что смех друга как-то связан с ним, обиженно упал на стул, принимаясь теребить шнурок толстовки. — Ты испачкался, — Сонхун неловко ткнул в щёку Сону салфеткой, вызывая новый приступ хохота. Ники подавил резко проснувшееся в нём желание свалить куда подальше от этих придурков. Наблюдая за тем, как Ким избавляет мятный шоколад от обёртки, Нишимура нахмурился: — Признайся, ты ешь эту гадость только чтобы не делиться с нами. И как он в тебя влезает? — плохая шутка, повторенная в десятитысячный раз, становится смешной. Мудрость, усовенная макнэ. Но Сону, наоборот, перестал смеяться. — Намекаешь на то, что я много ем? — неужели Ким до сих пор переживает из-за комментариев тех ублюдков-ботов, обвиняющих его в том, что он набрал вес? Ники никак не мог забыть ту ночь, когда хён плакал, а они с Джейком беспомощно успокаивали его. Джейк тогда вышел покурить (вот уж какой скандал бы разгорелся, узнай энджини об этом), а Нишимура гладил Сону по голове, не зная, как ещё поддержать друга. В какой-то момент у Кима закончились слёзы, он встал и, как ни в чём не бывало, отправился в ванную. Словно и не было никаких оскорбительных комментариев. Словно Ники и не сидел рядом с ним на коленках больше часа. Словно ему на самом деле было плевать на сплетни и просто нужно было выпустить эмоции. Но теперь макнэ убедился в том, что Сону было не плевать. — Намекаю на то, что у тебя нет вкуса, — и, противореча самому себе, в очередной раз перегнулся через стол и выхватил из рук друга уже отломанную половину шоколадки. Ники никогда не отказывался на предложения Сону угостить его, хотя особого восторга от сладости не испытывал. Впрочем, сейчас никто не собирался его угощать. Однако обескураженное лицо Кима того стоило. — Мой шоколад! — запоздало воскликнул Сону, когда было уже поздно, и Нишимура скрылся в проёме двери. А ведь Ким даже разозлиться на него по-настоящему не мог. И это ещё сильнее травило душу. Сону не помнит, когда это началось. Да и вообще начало, конец — слова совершенно лишние, придающие чувствам окраску какой-то завершённой истории. Ему нравилось думать, что если они и есть, то есть без привязки к времени, пространству, условиям и правилам. И если Ники вдруг постучится к нему, двенадцатилетнему, корпеющему над бесполезной домашкой, Ким точно так же пустит его — в своё бестолковое сердце. 2 Он не любил растягиваться с Ники. Потому что макнэ, несмотря на свой наглый язык, давил на спину слишком нежно, даже почти ласково, не позволяя мышцам в самом деле напрячься. Словно боялся сломать его. Зря. Уже давно сломал, просто не знает об этом. Горячее дыхание над ухом сводило с ума и не давало сосредоточиться на растяжке. — Вы там обжимаетесь или делом занимаетесь? Сону покраснел и отпихнул Нишимуру. К чёрту. Всё бесу под хвост. Обычно он так себя не вёл, поэтому Ники удивлённо охнул и навалился обратно с удвоенной силой, вынуждая Сону поцеловаться с ковриком. По крайней мере, теперь это и вправду напоминало растяжку. Ким простонал, нарываясь на грозное: — Не отлынивай. Во время танца Ники преображается. Сливается с музыкой, становясь её сердцем, бьющимся в такт тяжёлым аккордам. Плавные движения завораживают, даже когда он дурачится, а уж если решил отдаться песне всерьёз — жди беды. Рики Нишимура, пятый всадник апокалипсиса, и имя ему Желание. “Шестнадцать лет, Сону. Этому парню шестнадцать”. Как тяжело иногда слушать голос разума. А танцевать, не смотря на одного из товарищей по команде (потому что смотреть больно), ещё сложнее. Ким сделал неосторожный шаг и налетел на Сонхуна, в последнюю секунду поймавшего его и аккуратно вернувшего на место. — Да что с тобой сегодня? Ты и правда заболел? — будь ты проклят, Сону, со своими невовремя вспыхнувшими чувствами. И всё же, наблюдать за сосредоточенным Ники, олицетворением соблазна, выше его сил. Нишимура нравится ему, каким бы он ни был. Страстный, высекающий искры из-под кончиков пальцев, растворяясь в блаженных звуках ‘Fever’. Заботливо накидывающий куртку на плечи хёна, когда тот, уставший, засыпал в общей гостиной. Дерзкий, потешающийся над мемберами после очередной своей глупой выходки. Серьёзный, разучивающий новую хореографию. Даже по-доброму сумасшедший, утягивающий его, Сону, за ногу, чтобы вытереть старой толстовкой запылившиеся полы студии, потому что это, конечно же, очень смешно. Он до сих пор помнил ощущение тёплых рук на лодыжке, разбудивших в нём странное желание — чтобы те скользнули выше, сжали чуть сильнее. В этом, черт побери, и проблема. Что бы Ники ни делал, он ему нравился. Как бы Сону ни бесился из-за пропавшей записной книжки, спрятанной макнэ где-то в недрах шкафа, как бы ни дулся — напоказ, всё равно не мог и минуты прожить без тёплых глаз Нишимуры, без маленькой родинки на подбородке, без его озорной улыбки. Рядом с ним Ким забывал как дышать. И вместо обжигающего лёгкие кислорода вдыхал Рики. Хуже всего по ночам, в тихих сумерках душной спальни. Просыпаясь от липких кошмаров, весь в поту, Сону замечал чужие пальцы, сомкнувшиеся на воротнике его пижамы. Безмятежно посапывающий Ники раз за разом пробирался к нему в постель, несмотря на то, что Ким (да и Джей) запрещали эти диверсии. Спящим Нишимура куда больше походил на ребёнка. Уставшие черты разглаживались, а длинные ресницы подрагивали, сбивая Сону с мыслей. И пульс учащался уже не от страха. По утрам он оказывался в кольце чужих рук, прижатый к горячей, мерно вздымающейся груди макнэ. Ставшее лишним одеяло валялось на полу, а солнечный свет щекотал кожу. Киму так не хотелось покидать эти ленивые объятия, не более чем результат дурацкого ночного совпадения, который тот принимает слишком близко к своему галопом скачущему сердцу. Ники вечно клянётся, что не помнит, как забрался в его кровать, но почти каждый рассвет они встречают вместе. А Сону слишком уж наслаждается этими моментами. Болезненно наслаждается. Опасаясь, что вот-вот перепутает сон и реальность. 3 — Вот когда ты женишься, Ники… — начал Чонвон, но ему не дали закончить фразу: — Он ещё ребёнок! — Джей укоризненно посмотрел на Яна. — Зачем мне жена, у меня уже есть Сону-хён, — Сону вздрогнул. Каждый раз во время этих дебильных шуток он не может сдержать беспричинную радость, поэтому злится сам на себя. И на Ники в придачу. — Уж он-то точно не будет гладить тебе рубашки, — хихикнул Чонвон, а Нишимура сделал наигранно удивлённое лицо: — Их нужно гладить? — общую гостиную заполонил хохот, но Ким вдруг поднялся, разрушая привычную беззаботную атмосферу. Ники нахмурился в попытке понять что случилось. Обычно хён громче всех поддерживал его шутки. Ну, или устраивал скандал. Но уж точно не скрывался безмолвно в дальней комнате. Может, что-то случилось? А дело совсем не в его, Нишимуры, неосторожных словах? Хоть Сону и старше него, макнэ всегда ощущал ответственность за эту беспокойную принцессу. А как иначе, если у Кима семь пятниц на неделе, и настроение он меняет быстрее, чем костюмы на выступлении? При этом за показными капризами и лучезарными рожицами парень прячет болезненную ранимость. Слишком уж хорошо у Сону получается улыбаться, когда внутри всё горит от обиды и горечи. Рики хотел было встать, чтобы направиться вслед за хёном, но Чонвон остановил его. Оставленный на диване телефон, с которым Ким почти не расставался, лишь усилил проснувшуюся тревогу. 4 Ники кажется, что он пытается достучаться до бездны. Дверь открывается, а за ней только холод и пустота — и где-то вдали, словно в отражении, его испуганное лицо. Он делает шаг, но вместо того чтоб упасть, каким-то чудом вновь оказывается в коридоре. И позади всё та же дверь, закрытая наглухо. Сону не отказывался, когда он звал его отведать жареной курочки или исследовать долгожданное обновление любимой игры. Сону смеялся, как раньше, так, что хотелось потискать его за розовеющие щёки. Сону вынуждал его делать по тысяче бесполезных, однотипных фото, стремясь запечатлеть каждую секунду их жизни. Но что-то в нём неуловимо изменилось. — Хотя бы поговори с ним, — Нишимура случайно услышал голос Джея из ванной, но не обратил внимание, хотя старший редко говорил на повышенных тонах. А затем оттуда вышли они — Пак и Ким. И Рики понял, что реплика была адресована его лучшему другу. Но с кем тот должен поговорить? Зачем? Уж не с ним ли? Тяжёлый взгляд Сону, заметившего его в конце коридора, лишь подтвердил догадку. Почему с Сону так сложно? Человек-наоборот. Плачет из-за ерунды, но о том, что его действительно мучает, не расскажет даже под дулом пистолета. Ники принял это, потому что надеялся, что сможет поддержать, защитить, даже не врываясь за хрупкий полог тайн. И что же теперь? Джею известно куда больше него. Возможно, всё это время он вёл себя неправильно, и стоило надавить на хёна сразу же, едкими ударами вопросов разрушая стены, которые Сону с таким старанием воздвигал вокруг себя? 5 Дождь пошёл неожиданно, прозрачными каплями облегчения смывая с Нишимуры въевшиеся под кожу мысли. Мерцающие разноцветные искры в солнечных лучах — долгожданная радуга, символ удачи, расцвела перед возвращающимися домой пораньше мемберами. Сегодня у них с Кимом ежемесячный вечер фильмов. Во время которого Рики так надеялся поговорить с парнем. — Смотри, радуга! — как можно излучать такой искренний восторг и при этом оставаться грустным? Сону, сам того не замечая, схватил Ники за рукав и указал на раскинувшуюся над городом дугу. Вот только в его глазах макнэ читал обречённость. И этот контраст сбивал с толку. Небо заволокло тучами. Буря усиливалась, а прохладные капли дождя уже не ласкали — неприятно кусали затылок. Нишимура порадовался тому, что в отличие от Кима, вечно забывавшего о подобных мелочах, взял зонт. Он начал раскрывать его над ними, но в следующее мгновение остановился, поражённый отнюдь не прозвучавшим за спиной громом. Сону, его лучший друг Сону, тот, с кем они под таким же ливнем вместе шагали на I-Land, сбежал. И теперь брёл под руку с Сонхуном. Рики захотелось бросить зонт прямо здесь, на дороге. Зонт и себя заодно — такого по-детски обиженного на ничего не значащую чепуху. Он попытался встроиться в их клин, но Сону отпихнул его локтем: — У тебя же есть свой зонтик. Ники помрачнел. Праздник был испорчен ещё до того, как успел начаться. Но судьба сурова. Когда кажется, что дальше падать уже некуда, она нет-нет да и находит марианскую впадину, предназначенную специально для тебя. Личный ад для Ники был слышать смех хёна и понимать, что смеётся Сону не для него. И даже не над ним. К их киновечеру присоединились Чонвон, Джейк и, кто бы сомневался, Сонхун. Последние несколько месяцев это была только их, Сонки, традиция, так зачем вдруг менять её? Но как бы выглядел Нишимура, запрети он парням участвовать в чём-то настолько бессмысленном и смехотворным — в чужих глазах. Наверное, только для него это стало приятной традицией, возможностью хоть немного побыть с другом наедине, не под прицелом камер и любимых, но порой невыносимо назойливых одногруппников. — Ники, всё в порядке? Ты довольно тихий сегодня, — обеспокоенно повернулся к нему Чонвон. Макнэ лишь пожал плечами, сжавшись на своём краю дивана, между Паком и Кимом. После первого фильма, сюжет и название которого ускользнули из памяти вместе с титрами, Джейк и Чонвон отправились спать, сославшись на загруженный график — завтра им рано вставать на съёмки. Но от Нишимуры не укрылось, как напряжённо они переглядывались. А может, под тем, с кем Сону должен поговорить, Джей имел в виду Пак Сонхуна? И это Ники сейчас тут лишний. Мешается под ногами. Недостойный даже узнать то, о чём его лучший друг растрепал уже всем, кроме него. Макнэ принялся теребить шнурок от толстовки, уставившись на профиль погрузившегося в какой-то боевик Кима. Они с Сонхуном сидят так близко. И Сону не отодвигается. А от него, Ники, в последнее время отодвигался. И когда он просыпался, из упрямства продолжая прятаться в постели старшего, того уже не было рядом. А вот с Сонхуном они, кажется, всё время вместе. Нишимура резко поднялся, даже не осознав, что на экране гремит кульминация фильма. — Ты куда? — нахмурился Ким. — Устал что-то, — оправдание безыскусное, ему бы у Чонвона с Джейком поучиться, да вот только сил нет. Ники направился в комнату, в глубине души лелея надежду, что Сону встанет и пойдёт за ним. Но нет. Конечно же, нет. Бегать и стучаться в закрытые двери обычно приходится Нишимуре. Он злобно усмехнулся. Зато теперь Ким наедине с Паком. Смогут обсудить всё, что им там было нужно. Если, конечно, Сону не струсит. На что ему там пенял Джей? 6 — Мне это надоело, — Ники терпел. Долго терпел. Но он же не праведник. Ему всего шестнадцать, в конце-то концов, и у него тоже есть чувства — боль, обида, непонимание, гнев. Почему он пытается разгадать загадку, которая не желает быть разгаданной? Нишимура ненавидел себя за то, что делает это, и всё-таки делал. Потому что и вправду не мог терпеть. Потому что каждую ночь внутри всё сжималось от боли. Потому что лучше уж он узнает правду, какой бы жестокой она ни была, чем будет страдать от невысказанной лжи. Сону недоумённо приподнял брови. Словно не понимал, чего от него хотят. — Хватит притворяться. Надоело! — Нишимура почти сорвался на крик, но вовремя вспомнил, что где-то в других комнатах ещё могут спать мемберы. Он склонился над Сону, который вдруг показался ему таким маленьким, таким потерянным. — Что ты имеешь в виду? — почему он продолжает вести себя так, будто ничего не случилось? Будто это не он начал игнорировать Ники с того злополучного вечера фильмов. Будто это не он шептался с Джеем и Сонхуном по углам. Будто это не он вдруг перестал выполнять простейшие движения на репетициях, повергая в бессильную ярость хореографов. Требовавших, почему-то, от Нишимуры, чтобы тот помог старшему. Но разве можно помочь тому, кто не ищет помощи? — Сам знаешь, — Сону стрельнул глазами в сторону выхода, и Рики быстро переместился, отрезая пути к отступлению. — Ты узнал, что я брал твою зубную щётку? — Ким склонил голову набок и вскинул руки в жесте мольбы, а Ники даже отпрянул от удивления. На мгновение лицо опалило жаром — Сону брал его щётку? — Прости-прости, больше не повторится. Знаю, что это противно. Моя закатилась под шкаф. И Ким, абсолютно безнаказнный в своей непробиваемой наглости, попытался проскользнуть к двери. Ещё и улыбаясь при этом. И от этой улыбки в Ники все чувства вскипели, сжигая его изнутри отравленным пламенем. Он метнулся к Сону, хватая того за грудки. Видит Бог, как сильно Нишимуре хотелось его ударить сейчас. Вот только Ким — последний человек, на кого он поднимет руку. Слишком хрупкий, слишком ценный, слишком дорогой. Зря он с ним носился все эти месяцы, как с куклой фарфоровой. Сону не помешает встряска. — Не смотришь на меня, — будто в подтверждение слов макнэ Ким отвёл взгляд. — Не зовёшь никуда. Даже разговаривать не хочешь. Нишимуре так много хотелось сказать, но речь давалась с трудом, словно все слова и мысли вдруг покинули его. Остались только эмоции. Обнажённые, остро заточенные. Впивающиеся в грудь калёной сталью. Сону накрыл его пальцы своими, холодными и влажными, непривычно подрагивающими. Но Ники и самого сейчас трясло, как лихорадочного, поэтому он не обратил на это внимания и продолжил: — Почему? В чём я виноват? — Рики не хотел превращать этот разговор в обмен обвинениями, но не смог сдержать рвущиеся наружу вопросы. Он вцепился в воротник рубашки Сону мёртвой хваткой, не понимая, что вынуждает последнего стоять на цыпочках из-за разницы в росте. Лицо Кима пошло красными пятнами. Он всё ещё молчал. Ники перешёл на шёпот, хотя начинал с рычания: — Что всё-таки происходит? — во рту стало сухо. Он боялся своих следующих слов. Но боль пересилила страх. — Я тебе больше не нужен? С самого дебюта они всегда были вместе. Ещё до дебюта. Сону и Ники, Ники и Сону. Сонки. Неразлучная парочка талантливых бездельников, причина смеха друзей и душевного трепета фанатов. Те, кому никогда не скучно друг с другом. Нишимура, должно быть, сошёл с ума, пытаясь сберечь этот вечный мир. Сону для него всегда было мало. И даже когда разговоры до утра и бессонные ночи — мало. И даже когда хохот через край — мало. И даже когда тёплые объятия и ладони старшего, блуждающие по отросшей шевелюре — мало. Он никогда не задумывался, что для Сону всего этого, наоборот, могло быть слишком много. Ники почувствовал, как по щеке течёт что-то солёное. Будто в ответ на его отчаяние в уголках глаз Кима тоже прорезались слёзы. А потом он сказал то, после чего весь мир в груди Нишимуры перевернулся. И кошмар стал явью. Он думал, что неведение — это болезненно? Лучше бы он до последней секунды купался в не наступившей трагедии. — Ники, я ухожу из группы. Ноги макнэ подкосились, и он, наконец, отпустил друга. Кое-как нащупал кресло, в которое неловко упал. Тишина, воцарившаяся в комнате, прерывалась лишь всхлипами Сону. Сам Нишимура плакал абсолютно беззвучно. — Это не очень смешная шутка, — спустя пару минут он нашёл в себе силы что-то ответить. Ким молча повернулся к нему, бессильно сжимая и разжимая пальцы, выполняя одному ему понятный ритуал. В душе у Рики что-то оборвалось. — Почему? Вопрос закономерный. Губы Сону затряслись, и он закрыл лицо руками, некрасиво размазывая по щекам свои густые рыдания. Ники закрыл глаза: — Зачем ты делаешь это со мной? — говорить с Сону всё равно что допрашивать мертвеца. Да судя по его содрогающимся плечам он явно не в состоянии был что-то ответить. — Прости меня, — ещё вчера он смеялся, обыгрывая Чонвона в дженгу. Распевал Polaroid Love так, словно это не стоило никаких усилий. — Ты поэтому стал пропускать тренировки? И пропадал где-то вечерами? — Нишимура потянулся к Киму не в силах совладать с желанием обнять его, погладить по голове, чтобы унять слёзы. Вот только он и сам не мог перестать плакать. И всё-таки Рики поднялся и обхватил Сону — возможно, чуть крепче, чем следовало, опасаясь, что тот сбежит, как сбегал прежде — от этого разговора, реальности, собственных чувств. Знакомый запах персиков, шампуня Сону, ударил в ноздри. Ники уткнулся в его волосы, телом ощущая, как дрожь старшего утихает, и тот постепенно успокаивается. Нишимура не хотел отпускать его. Из группы. Из комнаты. Из этих объятий. И в кои-то веки поступил эгоистично, продолжая сжимать его, даже когда всхлипы совсем исчезли, а Ким неловко пошевелился, переступая с ноги на ногу. — Что мне сделать, чтобы ты передумал? — Рики прикусил губу. — Ничего, — Сону покачал головой. — Я уже не передумаю. — Ты обсуждал это с остальными? — Ники догадывался об этом, но всё равно напрягся. Он знал, что с Сону что-то происходит, но почему-то решил, что это связано с ним, напридумывал себе невесть что. И теперь пожинал плоды. Конечно, он не заслуживает доверия. — Только с Джеем, — удивил его Сону после некоторой заминки. — Он против, но я найду способ убедить его. — Почему? — безжизненно повторил Нишимура, уже зная, что ему не ответят, делая шаг назад и заглядывая Киму в глаза, которые тот вновь отвёл в сторону. — Прости меня, — так же повторил Сону, опуская голову. Ники мог бы кричать. Настаивать. Умолять. И, наверное, Ким бы его послушал. Сону только казался капризной принцессой (как иногда Нишимура звал его про себя), но на самом деле всегда шёл на поводу у всех затей макнэ. Ценил его мнение больше своего собственного. По крайней мере, раньше. Но у Ники кончились силы. Этот разговор высосал из него всё, что в нём ещё оставалось, окунул в ледяную воду, не давая вынырнуть. Ему нужно было подумать. Или покурить. Хотя он никогда не курил. Но в такой ситуации это казалось правильным. Нишимура повернулся к выходу и почти коснулся дверной ручки, когда услышал слабое: — Ники… — он замер, не решаясь обернуться. — Ники, перед тем, как я уйду… Конец фразы прозвучал так тихо, что макнэ его не расслышал. И Сону попросил вновь: — Перед тем, как я уйду, поцелуй меня. Только по-настоящему. Сердце у Ники остановилось. Он медленно повернулся. Сону стоял у окна, спиной к нему, по-прежнему уставившись в пол. Рики, должно быть, ослышался. Не может ведь это быть правдой. Может. Сону только что сказал это, одной фразой перечеркнув всё его предыдущее смятение и заполнив новым. Вслед за опустошением пришли недоверие, надежда, желание. Ники стремительно пересёк комнату, разворачивая к себе Кима, хватая за подбородок и впиваясь в его губы — слегка потрескавшиеся, раскрывшиеся навстречу неумелому поцелую. Кожа у Кима полыхала. Об него можно было обжечься. Нишимура обжёгся. И готов был продолжить гореть. Пусть даже целую вечность.. Потому что сбитое дыхание Сону, прохладные кончики пальцев, обвившие его шею, их неловко сплетающиеся языки того стоили. За первым поцелуем последовал второй, более смелый и тёплый. И ещё один. И ещё. Ники сам не понял, как они оказались на кровати. Сону прильнул к нему как пустынный путник к бьющему из-под земли ключу, спасению, на которое уже давно не было надежды. Кажется, теперь уже не сам Нишимура — Ким его никуда не отпустит. И не то чтобы Рики был против. Захлестнувшая его эйфория столь противоречила всем испытанным прежде эмоциям, что, остановившись на мгновение, чтобы вдохнуть, Ники забыл про то, что это не сон. Забыл и, отвлекшись, провёл рукой по ещё влажной щеке Сону, заблудился в покрасневших уголках его глаз, разгладил нахмурившийся было лоб. Как можно быть настолько красивым? Они молчали. Уже не целовались, но и оторваться друг от друга попыток не делали. Сону всё ещё обхватывал шею Нишимуры, сидя на коленках Рики. Но тот не ощущал его веса. Как и веса мучавших его сомнений и сожалений. Макнэ просто радовался. Взъерошенной причёске Сону. Его ласковой улыбке. Съехавшей набок рубашке, открывающей вид на соблазнительную ключицу. Ники не выдержал и провёл и по ней пальцем, вызывая ворох мурашек у старшего. Вдруг он остановился, пронзённый осознанием. — Ты всё ещё хочешь уйти из группы? — слова дались ему тяжело. Разрывать пузырь, в котором они скрылись от остального мира не хотелось. И даже время остановилось, пока они пили друг друга в этой маленькой комнате. Но спросить нужно было. Сону покраснел ещё гуще, чем прежде, подтверждая догадку Ники. — Ты из-за меня хотел уйти из группы? — неверяще спросил он. Неужели дело всё-таки было в нём? Ким заёрзал у него на коленях, порываясь встать, но Нишимура остановил его, сжав талию. — Думал уйти, потому что боялся, что я не захочу целоваться с тобой? Абсурд фразы не помешал Сону состроить виноватое лицо. Впрочем, даже это лицо лучше, чем попытка избежать его взгляда и полный отказ разговаривать. — Серьёзно, что ли? — Ники всё ещё не мог принять эту на удивление простую истину. И из-за этого он несколько месяцев ходил, мучаясь в догадках? — Ким Сону, ты! — он даже слов не мог подобрать, чтобы описать своё возмущение. Спихнул Сону с коленок на кровать, усиленно подавляя в себе желание надавать кому-то по заднице. Или зацеловать до смерти. Или сразу и то, и другое. — Как тебе в голову такой идиотизм прийти мог? — Только не злись, — а Ким, этот гадёныш, ещё и заулыбался. Причём так широко и искренне, как давно уже не улыбался на его, Ники, памяти. Нет, Нишимура определённо бы разозлился, если бы не был так счастлив. — Я подумаю, — снисходительно ответил он, пытаясь удержать тянущиеся вверх уголки губ. — Но ты мне за это ответишь. — Поцелуями? — с надеждой переспросил Сону. И они расхохотались. Все их чувства слились в одно, то самое, названия которого так боялся Ким. Но правду говорят, что у страха глаза велики. У страха Сону глаза, может, и не очень большие, но безумно красивые, тёмно-карие, напоминающие кофе, горячо любимое их обладателем. В такие глаза засмотришься и обо всём забудешь. Но ни о ком, кроме Ники, Сону и не хотел вспоминать.