Суть боли

Укол. Не больно совсем, ощущается как лёгкое покалывание шипа розы, не более. Поляков прикрывает глаза и медленно выдыхает, чувствуя, как по трясущемуся в ознобе ещё пару секунд назад телу разливается приятное тепло. Всё ещё дрожащей рукой он утирает со лба холодный пот и нервно улыбается. Ничего, сейчас ему станет очень хорошо. Морфий ещё ни разу не подводил. Сознание постепенно проясняется, с глаз будто спала пелена, и слух возвращается полностью. За окном поздний вечер, в комнате, где горит только одна керосиновая лампа, негромко играет граммофон: Вы сегодня нежны, Вы сегодня бледны, Вы сегодня бледнее луны… Вы читали стихи, Вы считали грехи, Вы совсем как ребёнок тихи. Анна… где Анна? Поляков ищет её взглядом по всей комнате, но нигде не видит. Конечно, она сердится. Принесла необходимую ему дозу — и сразу же ушла, поджав губы, видимо, едва сдерживая себя от резких слов в его адрес. Но он не сердился в ответ, он её понимал. Ей очень больно видеть его, доктора Сергея Полякова, зависимым. Ей надоело каждый раз умолять его оставить, забыть это опасное лекарство, отказываясь готовить новые растворы, думая, что хотя бы так она сможет помочь ему, сможет остановить. Она устала бороться. Ей страшно на него смотреть, страшно думать о том, куда его приведёт эта дорога, вымощенная морфием. Анна клянёт себя за то, что одной далеко не прекрасной ночью пятнадцатого февраля ввела ему однопроцентный раствор. Полякову тоже больно. За Анну больно. От осознания, в какой кошмар он превратил жизнь этой женщины, которая всего-то хотела ему помочь избавиться от боли в животе. Он её не заслуживает. И он бы непременно от неё ушёл, избавив Анну от тяжёлого груза в виде самого себя, но… она готовит растворы морфия, он же этого делать не умеет. А без морфия Поляков уже не может. Как и без самой Анны. Он совершенно не представляет себя без неё. Треклятый порочный круг! Морфинистом быть — безусловно, плохо. Любая наркотическая зависимость — очень плохо. Но морфий ли одна из самых пагубных зависимостей? Вряд ли. Зависимость от людей в любом виде — это гораздо хуже. И любовь — одна из форм зависимостей, которая точно так же уничтожает человека. И если морфий уничтожает физически, то любовь ещё и морально. И больно. А ведь он когда-то считал себя сильным духом… Поляков наконец поднимается с пола. Слабости уже нет, на ногах он стоит крепко. Услышав скрип половиц, в комнату заходит Анна. Она очень бледна и скорбно глядит на него. — Надеюсь, тебе легче, — тихо говорит она. Поляков молча кивает. Он переминается с ноги на ногу, не зная, что ей следует сейчас сказать. И стоит ли вообще что-то говорить? — Я даже не знаю… — она опускается на стул и болезненно морщится. — Стоило ли тебе забывать свою жену? Тебе было плохо без неё — сейчас тебе плохо без морфия. Он избавил тебя от душевной боли, но взамен дал жуткую, ужасную смертельную болезнь. Да, это болезнь, — упрямо повторяет она. — Но возможно ли от неё излечиться?.. — Возможно. Возможно, — говорит Поляков. Он подходит к ней и кладёт руки на её плечи. — Я… — Ах, не надо! — она сбрасывает его руки. — Ты не сможешь избавиться от этой зависимости. Мне очень жаль, но не сможешь, — в её голосе звучит горечь. — Тебе каждый раз больно, плохо, твоё тело выворачивается наизнанку, и привести тебя в чувство может только раствор… Она вздыхает — тяжело и протяжно, и с тоской смотрит на огонь в керосиновой лампе. Поляков молчит. Плеч её больше не касается, но слегка проводит рукой по её волосам. Да, ему больно и плохо. Да, его тело выворачивается наизнанку, требуя очередную дозу. Ему не нравится своё нынешнее состояние. Но Анна права, он не сможет. Как ни страшно это признавать… Впрочем, несмотря ни на что, Поляков уверен: смерть от морфия — не самая страшная смерть. И боль в теле, когда кажется, будто ломаются разом все кости — не самая сильная боль. Когда от него ушла она, было хуже и больнее во сто крат. Избавился от одной боли, приобретя взамен другую. Обменял тело на душу. По мнению Полякова, не самый плохой обмен, какой может быть. По сути, эта новая боль спасла его от прежней. Анна подходит к окну, за которым давно уже наступила темнота. Поляков встаёт рядом с ней и обнимает её за плечи. На этот раз Анна уже не сбрасывает его руки. Молчат. В комнате звучит лишь голос на граммофонной пластинке… Вот в субботу куплю собаку, Буду петь по ночам псалом, Закажу себе туфли к фраку… Ничего. Как-нибудь проживём.