местонахождение остатков мечты.

Окрась меня в доверие, Я стану твоим лучшим другом. Назови меня той самой, Эта ночь не может просто так закончиться. Поделишься ли ты своей душой? Расстегни свою кожу и позволь мне увидеть.

Солнце скрылось за сероватыми облаками, как только они спешились с лошадей. Всё время их прогулки теплое весеннее солнышко ласково грело спины гришей, наконец радуя теплом после особо холодной зимы, прогоняя застоявшийся снег из самых темных уголков леса. С севера плыли тучки, но, когда генерал увел девушку подальше от беды в конюшню и усадил на белую кобылку, никто не обратил на них внимание — авось обойдет столицу стороной и уйдет в сторону Новокрибирска. Но как только пара лошадей остановилась у, казалось, бесконечно высокого холма, солнце быстро улизнуло за тучи, и мир снова поглотил желто-серый цвет. Дарклинг фыркнул, осматривая местность при таком освещении, но Эмили, как художница, принялась тут же осматриваться вокруг, стараясь запомнить как можно больше подробностей пейзажа, что раскинулся позади нее — почти пустая равнина, которую украшали редкие кусты шиповника и боярышника, в дали которой раскинулся темный голый лес, что они проехали некоторое время назад. — Куда ты меня ведешь? — Терпение, капитан. Ты ведь сама сказала, что хочешь подышать свежим воздухом. — Эмили только и оставалось что смотреть на черный пол его кафтана, пока мужчина широкими бойкими шагами взбирался в нескольких метрах впереди. — Подышать, да, но не взбираться ради этого на чертову гору! — девушка останавливается, упершись руками в колени, и вздыхает. Благо, что солнце не жарило ее макушку, как полчаса назад, иначе сердцебитка ни за что не согласилась бы оставить лошадей и начать подъем по некрутому холму. — Ты не рада времяпрепровождению со мной? — генерал останавливается и оборачивается на нее, щуря кварцевые глаза. Он даже не запыхался, хоть и бежал впереди неё уже добрых пять минут. Так и не скажешь, что Дарклингу несколько сотен лет — максимум двести. — Я не… послушай, я рада, но… — Никаких сомнений, капитан. Осталось совсем немного, — Дарклинг протягивает Эмили руку, за которую та инстинктивно берется, и подтягивает ее на себя. Из-под их ног сыпятся мелкие камешки, небольшим оползнем скатываясь вниз к подножию, а ветер продолжает подгонять молодых людей вперед. Генерал, с улыбкой в глазах осмотрев свою ученицу, продолжил путь вверх, за руку, словно барашка на веревочке, ведя ее за собой. Эмили не устала или запыхалась — ее привычные тренировки в Малом Дворце и рядом не стояли с этим подъемом — но все равно мышцы в икрах и коленях начали неприятно болеть, заставив ее спросить о продолжительности подъема и сделать остановку. Эмили никогда бы по доброй воле не согласилась оставить Дворец в нескольких километрах позади, сесть на лошадь в ветреную погоду и взобраться по склону в тяжелом красно-черном кафтане, капюшон которого все время норовил прикрыть голову девушки, задуваемый прохладным ветерком. Ничего подобного бы не случилось, если бы неприятный инструктор Боткин не решил отчитать Эмили, словно девчонку, только что попавшую к нему на занятие, за, казалось бы, смешную мелочь — использовать способности на тренировке. Привыкнув к тому, что Дарклинг разрешал ей подобные шалости на индивидуальных занятиях, девушка, махнув рукой в привычном пасе, сбила дыхание своего оппонента, за что моментально получила шлепок по голове кожаными перчатками. Возможно, она была не права, когда с азартом доказывала, что сдерживаться на тренировках глупо, но и Эмили больше не была четырнадцатилетней девочкой, которую старшие по званию могли отчитать — являясь одним из четырех капитанов Второй Армии, Эмили считала, что может позволить себе больше, чем когда-то, но Боткин, не считаясь с новым положением бывшей ученицы, решил, что может отчитать ее при младших гришах. Столкнувшись в дверях тренировочного зала, из которого девушка со скандалом спешила убраться, с генералом, ее спесь немного утихла, и, когда тот спросил ее, что произошло на тренировке, что ругань слышал весь двор, она наконец выдохнула, отмахнувшись, что ей нужно «подышать» воздухом, и направилась к беседке в саду. До беседки она не дошла и, на полпути перехваченная Дарклингом, сменила маршрут на тропинку до конюшни. — Я хочу кое-что показать тебе. Обещаю, тебе понравится это место. — генерал, ведя за поводья своего черного коня, убеждал сердцебитку в том, что ей стоит бросить все дела и последовать за ним. Они оставили вороного коня генерала и белую лошадку девушки у подножья щипать редкую, но обильно прорастающую траву, вестницу лета, у деревца, а сами, ведомые Дарклингом, начали подъем. Первое время девушка энергично побежала вверх, обогнав мужчину под его хриплый смех, но буквально через несколько минут она начала двигаться все медленнее, а потом и вовсе осталась позади удовлетворено улыбавшегося спутника. Оглядываясь назад, уже подтягиваемая чужой сильной рукой, Эмили думала о том, что падать вниз, если нога вдруг решит подставить хозяина, будет хоть и безопасно, то есть без угрозы жизни, ведь холм был удивительно пологим, но неприятно долго и наверняка грязно. Вот почему она покрепче взяла мужчину под руку, стараясь подстроится под темп его ходьбы. А, может, не только поэтому. Когда Эмили была готова вновь задать вопрос, скоро ли они придут в то самое место, дорога вдруг выровнялась в небольшую поляну с чахлым, но толстым дубом, которая заканчивалась крутым склоном, с которого падение будет наверняка летальным. Эмили выдохнула, когда поняла голову и всмотрелась в горизонт впереди: позади себя она услышала смешок генерала, которого явно порадовала реакция сердцебитки на то, что он хотел показать ей — несмотря на то, что небо заволокли темноватые облака, в дали небосвод был чист и окрашен в желтый, словно золотой, размываемый голубым и рыжим, а внизу, словно большой игрушечный домик, возвышался Малый Дворец с его высокими куполами и башнями. Эмили привстала на цыпочки от удовольствия, рассматривая общежития с такой высоты, выглядывая мастерскую субстанциалов и лаборатории корпориалов, в который сама работала. — Невероятное зрелище, — девушка проследила как Дарклинг сел на край склона, нисколько не побоявшись испачкать в пыли кафтан, и приземлилась рядом с ним, обнимая руками свои колени, — почему ты не предупредил меня взять альбом? — Тогда бы все твое внимание отнял закат и карандаш, а твои чудесные глаза нужны мне, — в черных волосах Дарклинга играли зайчики уходящего солнца, а его меловую кожу делали по теплой, более живой. Если бы у Эмили был с собой альбом, то она непременно бы зарисовала профиль генерала на одну из желтоватых страниц, пополнив свою галерею его портретов, — мне нужно кое-что рассказать тебе. Девушка расслабила ноги и, слегка покачивая ими в невесомости, внимательно уставилась на старшего гриша, ожидая, когда его взгляд оторвется от рыжего — он напоминал Эмили волосы Жени Сафиной, такой же горящий и теплый — заката и вернется к ней. Эмили умела ждать и знала, что ожидание всегда будет вознаграждено, поэтому покорно сложила руки на животе в замок, не упуская возможность запечатлеть в своей памяти наизусть выученные черты лица любимого человека. Дарклинг молчал, окруженный тишиной и редкими песнями ветерка, и походил на глиняную статую, какие Эмили видела в усадьбе Крыгина прошлым летом. Он был идеальным по всем ее мыслимым и придуманным стандартам, и он определенно знал, какое впечатление производит на доверчивую молодую колдунью. — Я нашел это место около семидесяти лет назад, когда пожелал убраться подальше от Малого Дворца, — мужчина повел плечами, словно сбрасывал с себя шаль оцепенения, и обратил взор светлых глаз на спутницу, — последние десятки лет мне стало до невозможного скучно и тоскливо продолжать жизнь в надежде когда-нибудь осуществить свои планы. Первые столетия я много путешествовал, собирал информацию о Морозове и его усилителях, искал гришей, чтобы собрать армию сторонников и спасти их жизни от пустого, гонимого существования, пытался отыскать способ развить Тени, — он говорил тихо, много и прямо, почти без утайки, ведь давно посвятил любимую ученицу в своё прошлое, в правду о Каньоне, поведал о родстве с Морозовым, а утаил разве что целостное содержание своего плана, но, глядя в большие желтые глаза Эмили, он знал, что ей достаточно этого, чтобы безоговорочно вверить ему всю себя, — и, знаешь, способ всё не находился. Поэтому я, не сказав никому, взял коня и погнал его вперед, через лес и поле, лишь бы подальше от стен и людей. Тьма всегда была моим верным спутником, но в тот день мой вороной чуть не рухнул с этого склона вместе со мной, потеряв ориентир в темноте. Тогда я увидела свет Малого Дворца и остановился. Сидел долго-долго, как сейчас, разглядывая купола и слушая далекий звон церковного колокола А потом решил вернутся к матери и гришам, зная, что им нужна моя помощь. — он улыбнулся, когда светлые брови сердцебитки взлетели вверх в удивлении. Александр прикрыл глаза и усмехнулся, когда поймал себя на том, что любил удивленное выражение ее лица. Особенно, если удивление вызывало то, что он ей рассказывал. — И как Багра может говорить, что всё, что в тебе осталось, это амбиции и жестокость? Ты ведь половину жизни посвятил гришам, почему она игнорирует это, угрожая мне плохой кончиной, если я пойду за тобой? — Эмили вопросительно клонит голову в сторону, и это движение заставляет мужчину отвернуться в попытке укрыть от Эмили эмоцию в глазах. Слишком много его привычек теперь жило в ней: Александр понял это слишком поздно, чтобы пытаться изменить девушку — сделав это однажды, он переписал половину ее характера под себя, поэтому теперь вынужден глядеть в глаза своей почти точной копии, такой же эрудированной и гордой, разве что более наивной и сердобольной. Но такой же внимательной, ведь вряд ли возможно скрыть от влюбленной в тебя сердцебитки малейшее колебание сердечных мышц. Эмили, возможно, и не увидела тень стыда в глазах мужчины, но, зная сердцебиение генерала наизусть, она определенно заметила, как участился его пульс и забегала кровь по венам, — я спросила что-то не то? Мне казалось, что гештальт с Багрой мы обсудили и… — Порядок, — Дарклинг махнул в воздухе рукой, словно отгоняя от себя костровый дымок, и улыбнулся так, что у Эмили скрутило внутренности. Он определенно знал, как отвлечь её. — Ты снова перебиваешь меня, — нагло вздернув голову, ответила девушка, сверкая в свете заката золотыми глазами, — что значит «порядок»? Сначала ты в возбужденном состоянии ведешь меня на край света, потом выдаешь душевную историю из прошлого, а затем отмахиваешься от меня, словно я не могу помочь. К тому же обрываешь меня посреди фразы — что за дурацкая привычка, не язык, а репейник! К чему это всё, если после рассказа о прошлом ты не даешь мне возможность высказаться? Словно это тебе семнадцать! Что сегодня с тобой проис… — Я просто рад возможности рассказать что-либо хорошему слушателю, — на губах мужчины расцветает ухмылка, а в холодных глазах скачут теплые чертики, когда он прерывает речь своей спутницы посредством прикосновения холодными пальцами к ее щеке, — я захотел рассказать тебе об этом, чтобы ты кое что поняла, а не чтобы начала сочувствовать. Мы обсудим это немного позже, а сейчас давай просто откинем в сторону мир, слова и движения и возьмём перерыв. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он впервые поцеловал Эмили в заснеженный вечер её дня рождения в тени далекой беседки, но сейчас, когда генерал кладет ладонь ей на щеку, отцовским движением оглаживая ее идеально скроенную кожу, и целует, сердце девушки забилось с такой же силой, грозя выскочить из груди и сбежать вниз по склону до самого Малого Дворца, чтобы сообщить всему миру о том, насколько она счастлива. Эмили никогда прежде не ощущала на себе подобные ласки, внимание и заботу, поэтому ловила каждое мгновение рядом с Дарклингом, который заинтересовался острой на язык девчонкой три года назад. Эмили навсегда запомнит день их встречи, когда в свете сотен хрусталиков люстр, свечей и бокалов он спросил ее о музыке. — Вам не понравилось моя игра? — Александр застал её в разговоре с другими корпориалами, когда оставил клавиши пианино и растворился в потоке Зала. Он слышал их разговор, в котором гриши нахваливали игру, и также услышал, как златовласая сердцебитка сказала, что в ней нет ничего особенного. — Ваша игра наполнена великолепным мастерством и точность, но, мне кажется, что она пуста на чувства. — Эмили проводила глазами кафтан Фёдора Каминского, её близкого друга, которого утянула в танец Надя Жабина, и улыбнулась генералу, но скорее вежливо, чем кокетливо, как это делали другие. — Прошу прощения? — бровь Александра взлетела вверх: он был поражен подобной оценкой его действия, но в то же время заинтригован. — Не поймите меня неправильно, — в тот день она отставила в сторону бокал с шампанским и сложила руки в перчатках на животе, взглянув желтыми глазами прямо в глаза генералу, — я имею в виду то, что Ваше исполнение отлично подходит для таких вечеров, как этот. Королева уж точно была в восторге, похоже, что Вы намеренно исполнили её любимую сонату. Но людям, которые способны услышать что-то больше, чем просто ноты, Ваша игра покажется пустой. Несчастной. Словно… — она, немного похлопав пальчиком по подбородку, задумалась, подбирая наиболее подходящее слово, чтобы не упустить возможность сказать всё сразу и не жалеть через время о том, что она сказала, а что могла бы сказать в тот момент, — словно музыка не приносит Вам удовольствие. Эмили до сих пор помнит, как выражение лица генерала, до этого момента выражающее скуку и крупицу недовольства из-за того, что младшая ученица, которая до сих пор носит обычный красных кафтан вместо положенного либо красно-черного, либо красно-серебряного, глядя прямо в глаза заявила, что он плохо играл, сменилось на выражение легкой снисходительности и…игры? — Я редко бываю удовлетворен. Прочем, как, я полагаю, и Вы, — он заложил руку за спину, второй указал на сердцебитку, склонив голову на бок, и слегка прищурился, объясняя: — Вы производите впечатление женщины, которая никогда не бывает довольна. — Дарклинг тогда улыбнулся своей обаятельной улыбкой, какую видели на его губах все присутствующие в этот вечер, ожидая, что наглая гриш смутится и извинится, но увидев, как девушка вздернула носик вверх, в нём что-то словно щёлкнуло. — Неужели? — светлая бровь сердцебитки взметнулась вверх, но в глазах не было и намека на обиду. Наоборот, она словно уловила его игривый настрой и решила подыграть, — отчего же Вы сделали подобный вывод? Вы со мной не знакомы. — Позволь расскажу о моей музыке немного больше. Это будет отличным способом нам с тобой познакомиться. Ей был не важен то факт, что он может не любить ее в ответ. Генерал позволял ей оставаться на ночь в своих покоях, присутствовать на важных собраниях еще до того, как произвел в капитаны, целовал ее так, как она читала в сотнях книг, обнимал и заботился. Эмили доверяла ему абсолютно, безоговорочно, ведь он был тем, кто на протяжении нескольких лет воспитывал ее, обучал правильному обращению с мечом, показал пасы, которые давались ей проще, чем стандартные сердцебитов, учил ее языкам других континентов, рассказывал о своих приключениях из прошлого, преподносил ту информацию, которую не найдешь в энциклопедиях, а получишь лишь собственным опытом методом проб и ошибок. Он буквально вылепил её, словно статуэтку, и Эмили не видела другой альтернативы, кроме того, как до самого конца быть с ним. Эмили всегда целовала его жадно, словно опасалась, что их редкие встречи вдруг оборвутся на середине, словно их могут застать любопытные лица или Александр решит сбежать от нее. Являясь первой серьезной любовью девушки, мужчина пользовался любой возможностью привязать к себе молодую колдунью как можно ближе, добиться ее максимального доверия и расположения, каким не обладает никто в этом мире. Когда-то ближайшим ее человеком был младший принц Ланцов, но тот уже как несколько лет отбыл из столицы, не удостаивая Эмили даже письмом, поэтому он с большим рвением стремился заполнить собой все её сознание. И видя, как девушка смеется рядом с ним, доверчиво слушает все, что он скажет ей, не поставив под сомнение его мнение, как она позволяет ему единственному касаться ее везде, где ему только захочется, как она податливо отдается его рукам, делая всё, что ему заблагорассудится, как нежно оглаживает его лицо, плечи и спину, когда они уединяются в темной спальне генерала, он был уверен, что ему это удалось — удалось сосредоточить центр ее вселенной на своей личности. Периодически его пугала мысль насколько девушка находилась в его власти. Эмили не была той, которую можно заставить или принудить сделать что-то, чего ей не захочется, но стоит Александру попросить ее, и она предано делает всё, ожидая его одобрения. Генерал сотни раз видел, как сердцебитка отвергала мужчин и женщин, ищущих внимание красивой госпожи, и столько же раз был свидетелем, как она без возражений, с глазами полными доверия шла за ним в любой огонь. Но в то же время его пьянила мысль о возможностях, которые он может осуществить с помощью настолько преданному ему солдата, он мечтал раздвинуть ее способности корпориала до невиданных ранее вершин. Он знал, что только с ним её наивность достигает того самого апогея, но мужчине не хотелось смеяться над глупой девочкой, так отчаянно ищущей любви в этом мире. Он подставил ей плечо, когда ее израненная людьми душа нуждалась в этом, а потом нашел нужные рычаги давления, чтобы превратить её в свою копию, такую же величественную, под стать себе. Он знал, как стоит посмотреть на нее, чтобы добиться нужных слов, как прикоснуться, чтобы вызвать волну мурашек и желание, когда нужно поцеловать, чтобы сердцебитка отбросила подозрительные мысли и отвлеклась на него. Он знал её целиком, потому что привил подобные привычки самостоятельно. Александр не любил ее, но хотел, чтобы она любила его всем своим существом. Укладывая голову на колени девушки, Дарклинг заводит разговор, очередной из тысячи возможных для них. Эмили слушает его внимательно, перебирая в пальцах смольные волосы генерала, прикрыв глаза и подставив лицо вечернему ветерку. Она дорожила подобными моментами тишины, когда они не скрывались в комнатах, чтобы банально отдохнуть от дворцового шума. Ей нравилось гулять с ним, хоть и не всегда погода позволяла чувствовать себя комфортно, но за приятной беседой о книгах, музыке и живописи, о соседних странах, их культуре, еде и одежде, она не чувствовала дискомфорт и расстраивалась, когда приходило время возвращаться во Дворец. Холодный, как ручей голос был самой лучшей мелодией, которую она слышала и могла бы услышать еще. Если бы была вещь, способная отразить в себе любовь и преданность Эмили к этому человеку, то только ей бы она и жила. Эмили не могла описать словами, что чувствовала к человеку, лежащему на ее коленях, ведь «любовь» казалось жалким словечком, которое неспособно передать что она испытывала, когда находилась рядом с ним, слышала его голос или целовала. Девушка умела держать себя в руках и не подавала виду, что сердце ее колышется, словно канарейка, запертая в клетке, когда генерал проходил мимо. И она не обижалась, когда вместо нее он одаривал взглядом другую женщину, ведь знала, что даже среди массы корпориалов он в первую очередь заметит ее красный кафтан с рыжим мехом на рукавах. В последствии они еще несколько раз заглядывали на этот склон; летом, когда ее кобылка и его конь весело носились вокруг друг друга в низине, играя, а теплое солнышко согревало веснушки на щеках Эмили, которая, сидя лицом к обрыву, подставила лицо солнцу. Она тогда не знала, но глаза цвета чистого кобальта неотрывно разглядывали ее, а на губах генерала застыла умиротворенная улыбка; в начале осени, когда мир был все также зелен, но уже чувствовались горькие нотки осени, а в глубине крон уже начали желтеть листья, Эмили крутила в пальцах карандаш, периодически поглядывая то на Дарклинга, мирно уснувшего у нее между бедер — она уперлась спиной в крону того самого чахлого, но толстого дуба, и рисовала, пока генерал дремал, уложив голову на живот девушки — то на коней снизу, которые игрались чуть меньше в связи с новым положением эмилиевой кобылки; и в начале зимы, после восемнадцатилетия Эмили, когда вместо белой лошадки девушки внизу пасся гнедой жеребец, но в тот день они пробыли недолго, около получаса, и всё время молчали — Эмили разочаровано и почти зло, Дарклинг задумчиво. — Олень должен быть где-то в восточной части Фьерды. — рассеянно пробормотал он, постукивая указательным пальцем по подбородку. — Когда-нибудь этот Олень очень дорого тебе выльется! — Дарклинг либо не услышал, либо проигнорировал выпад капитана, — ты уже несколько недель только и делаешь, что думаешь о морозовском Олене. Я верю, что он существует, но это уже слишком! Подумай о чем-нибудь другом, кроме как о Старковой! — Алина теперь приоритет, — в его голосе послышались раздраженные нотки, а, обернувшись к девушке, она заметила, как потемнели его светлые глаза. Они несколько секунд играли в гляделки, сверкая злыми глазами, пока генерал не вздохнул, протер лицо ладонью и тут же улыбнулся, полу-ласковым касанием потрепав девушку по светлым волосам. Она тут же расслабила плечи — подобное действие с его стороны было большой редкостью, поэтому она смутилась своей злости и опустила глаза, — я знаю, что ты просто беспокоишься. Ревность — слишком неуверенно для такой как ты, поэтому прекрати сомневаться в моих действиях. Я знаю, что делаю. Мне нужен только Свет… …свет ударил ей в глаза, когда Эмили подняла взгляд на горизонт. Было то же начало зимы, только год спустя, и сегодня девушка прибыла на склон одна. Одна, потому что Дарклинг мертв. У неё перехватывает дыхание, когда она вспоминает, как именно два месяца назад закончилась гражданская война и почему она вынуждена отныне сидеть на этой поляне в одиночестве. Эмили сглатывает ком, который сковал её горло, ведь дала себе обещание более не лить слезы по этому человеку, и обнимет себя руками, утыкаясь носом в белый мех воротника на черной накидке. Дарклинг сломал её. Когда Эмили узнала обо всём, что он сотворил с её жизнью, как манипулировал ей, словно она была игрушкой, когда осознала, что всё, что он говорил ей и делал было ложью, что он обнимал её и целовал лишь для того, чтобы оставить у себя под боком сильного гриша, что те сказки, что он рассказывал ей на ночь, истории из прошлого и книги, что дарил, были способами, чтобы заполнить пустоту в сердце, что опустело за века одиночества — она была готова провалиться сквозь землю, лишь бы забыть об этом и вновь окунуться в их сказку. Ей было больно думать о том, что то, что было для нее целой жизнью, для Дарклинга было развлечением с молодой колдуньей. Она не хотела верить в это, но факты были на лицо — он никогда не был удовлетворен, даже рядом с ней. Эмили не хотелось возвращаться в Малый Дворец, где каждый желающий ткнет в нее пальцем и назовет глупой фавориткой Дарклинга, которую он бросил, где каждый кирпичик напоминает о том человеке, которого она любила и который напомнит о том монстре, который сломал ей жизнь. Именно он стал ее первой любовью, той самой горячей, необузданной, головокружительной и зависимой, которую она не знает, когда отпустит. Он разрушил весь ее мир и её семью, которую она обрела совершенно случайно, когда пожала протянутую руку Николая Ланцова и встала на сторону Алины Старковой. Альтернатива, которую предложил ей Николай, несмотря на то, что спасла её будущее, разрушила её прошлую жизнь. Эмили не до конца понимала, приняла бы помощь, зная, чем всё закончится, или осталась бы дальше на стороне генерала, разрушая свою страну. Эмили не жалела о том, что познакомилась с новым Николаем, узнала Зою с другой стороны, приняла Алину не только как соперницу, но и как хорошего товарища, встретила Хэршоу, который стал ее первым и самым настоящим другом. Но груз потери, который тяготил отныне ее плечи, дрожь в руках, которая не прекратилась с того утра в Каньоне, были для нее слишком тяжелы, чтобы смело смотреть в будущее. Возможно, в намерениях Дарклинга были и более глубоки мотивы — в некоторые моменты Эмили думала, что Александр по-настоящему счастлив — но сейчас, зная, что он сделал с ее страной и семьей, она не хотела думать о его положительных сторонах. Она одновременно скорбела по человеку, который показал ей это мир, и желала ему мук похуже смерти. Он обещал, что никогда не сделает ей больно, но в итоге вывернул её душу, а после заставил её погрязнуть в чувстве вины. Думая, что после войны в ее голове всё встанет на свои места, она оказалась не права — джунгли в ее голове разрастались только больше. Ей нужно заново отстраивать страну, а не греть место тем мечтам, которым уже не суждено сбыться. Ей нужно строить мечты с новой семьей, в которой ее любят не за то, что она умная, красивая или сильная. Ей нужно приходить в порядок. Солнце скрылось за сероватыми облаками. С севера плыли тучки, но Эмили не обратила на них внимание — авось обойдет столицу стороной и уйдет в сторону Новокрибирска. Генерал глядела в даль, на чистый небосвод, окрашенный в желтый, словно золотой, размытый голубым и рыжим. Внизу, словно большой игрушечный домик, возвышался Малый Дворец с его высокими куполами и башнями, в котором уже готовились ко сну члены жалкой Второй армии. Её наверняка потеряла Женя Сафина, поэтому, встав и отряхнув свой черный кафтан с красным поясом, она начала спуск вниз, оставляя местонахождение остатков их мечты, где в самом конце ее дожидался вороной конь бывшего генерала.