Little star

Ночь давно укрыла раскаленную растрескавшуюся землю Татуина, раскинулась темно-синим шатром, рассыпала звездную пыль на небе. Здесь, на Татуине, ночи были холодные и темные, но в их небольшом крепком доме было тепло и сухо. В детской комнатке горела одинокая лампада из жира банту, отбрасывая тусклый свет на маленькое помещение с круглой крышей. Люк никак не хотел засыпать. Обычно с ним не было никаких проблем. Люк был совершенно чудесным малышом, мало плакал, редко капризничал. Золото, а не ребенок. Но сегодня вечером он был чересчур активный и ни в какую не хотел засыпать, как бы Беру не билась. Он лежал в кроватке, посасывал кулачок и смотрел на нее с младенческой невозмутимостью. Окно было приоткрыто, пропуская долгожданную ночную прохладу, и ветер всколыхнул висящую над кроваткой Люка игрушку. Хрустальные звезды, планеты и космолеты пришли в движение и заколыхались, ударяясь друг о друга и мелодично позвякивая. По глиняным стенам, освещенным лампадой, заколыхались причудливые тени. Люк рассмеялся, дрыгая ножками и ручками и с восторгом глядя на игрушку. Беру вздохнула и посмотрела на малыша с притворной строгостью. — Вам уже давно пора спать, молодой человек, — сказала она, закрывая книжку со сказками, которую Оуэн купил на рынке по дешевке. Видимо, сегодня ей самой поспать не удастся. Беру никогда не пугали тяготы материнства. Она мечтала о ребенке с тех пор, как вышла замуж за Оуэна, и у них получилось его зачать, но на третьем месяце у нее случился выкидыш. Они даже ездили в Мос-Эйсли, к единственному хорошему врачу в округе, потратив на поездку и осмотр скудные сбережения. Вердикт был неутешителен. Беру не могла иметь детей. Это сильно ударило по ней. Оуэн поддерживал ее, как мог, заверил, что на этом жизнь не заканчивается и что без детей люди тоже живут. И это было правдой, конечно. Но все же… Беру очень хотела ребенка. И тогда случилось чудо. Возможно, та неведомая и недоступная ей Сила, о которой говорил Оуэн, сжалилась над ней и подкинула ей спасителя в лице Оби-Вана Кеноби, стоящего на пороге их дома со свертком на руках. В куче старого тряпья лежал ребенок. Совершенно очаровательный малыш. Беру забрала его со всей аккуратностью, на которую была способна, практически не дыша. Она помнила тот момент, как сейчас, — был закат, и два солнца Татуина окрасили остывающие пески розовым цветом. Она посмотрела вдаль, туда, где светила сливались с горизонтом, а потом перевела взгляд на ребенка, не веря собственным глазам. Это был сын Энакина, сводного брата Оуэна, и сенатора Амидалы. Весть о смерти брата сильно подкосила Оуэна. Это была печальная новость, и Беру было жаль Энакина с Падме, которые умерли такими молодыми, и все же для нее они были практически чужими людьми. Беру видела их всего однажды. Энакина она побаивалась, он казался ей неуправляемым, чистым импульсом, оголенным нервом. Он был всегда вежлив с ней, но было у него что-то во взгляде… Что-то, от чего шли мурашки по коже. Сенатор Амидала же ей нравилась. Беру никогда не видела такой красивой девушки. В своих нарядных дорогих одеждах Падме казалась инородной среди унылых татуинских песков, миражом в пустыне. Но она, ко всему прочему, была умна. Когда-то Амидала была настоящей королевой, а на тот момент — сенатором. Она решала судьбы планет в Войне Клонов, была на короткой ноге с сильными мира сего, участвовала в межгалактической политике, а Беру в этом ничего не понимала. Она была обычной девушкой с Татуина, едва образованной и уж точно не вершащей судьбы цивилизаций. И все же Падме всегда была с ней приветлива. Беру знала, что сына таких выдающихся людей ждет великое будущее. Такое, в котором не будет места ей, простой девушке с окраины вселенной. Она не была уверена, получится ли у нее заменить мальчику его мать. Но она была готова дать Люку всю свою нерастраченную материнскую любовь, она считала его своим и любила, как родного сына. Беру подхватила Люка на руки и вытащила из кроватки. Малыш был чудо, какой хорошенький. Светлый, как маленькое татуинское солнце, кудрявый, с яркими голубыми глазами. Было ясно, что он вырастет копией отца. Люк что-то заворковал на своем младенческом языке, ловя пухлым кулачком прядь волос Беру, выбившуюся из прически. Беру принялась покачивать Люка на своих руках, напевая колыбельную, которую ей пела еще ее мать. Это была очень распространенная на Татуине колыбельная про маленькую звезду. Twinkle, twinkle, little star, How I wonder what you are. Up above the world so high, Like a diamond in the sky. Мягкий, убаюкивающий голос разлился по комнате, заполняя каждый угол. Беру всегда говорили, что у нее приятный голос. Она пела и легонько укачивала Люка. When the blazing sun is gone, When he nothing shines upon, Then you show your little light, Twinkle, twinkle, all the night. Then the traveller in the dark, Thanks you for your tiny spark, He could not see which way to go, If you did not twinkle so. Малыш широко зевнул. Ручка, крепко державшая прядь ее волос, ослабела и разжалась. Его глазки закрылись, и он мерно засопел. In the dark blue sky you keep, And often through my curtains peep, For you never shut your eye 'Till the sun is in the sky. As your bright and tiny spark Lights the traveller in the dark, Though I know not what you are, Twinkle, twinkle, little star. Последние слова Беру пропела практически шепотом. Люк, убаюканный качанием и колыбельной, наконец уснул. Беру поцеловала его в лоб и уложила в кроватку, укрывая одеяльцем. — Спи, моя маленькая звездочка.