— Экстрима захотелось?

      Это был обыкновенный вечер первого Лагеря: диван стоял всë на том же месте, телевизор крутил одну и ту же программу, пока из него мерцали разноцветные огоньки, а холодильник был набит энергетиками. Лишь одно отличало эту посиделку — отсутствие других учеников в Лагере. Самым чудесным образом — из-за дополнительных международных соревнований только главная парочка осталась одна в здании, поздним вечером, в гостиной, наполненной бессмысленным бормотанием из телевизора, тёплым светом редких торшеров по углам большой комнаты и знакомым обоим запахом сигарет.       Этого света не хватало, чтобы осветить помещение целиком. В гостиной было тускло, но эта полутьма создавала свою романтику. Из маленькой кухни моргнул свет лампочки холодильника, словно короткий световой сигнал. В дверном проеме мелькнули обтянутые чёрными узкими шортами ягодицы, и невысокого роста девушка шаркающими по полу шагами уведомила парня о своём приближении:       — Ты ëбнулся? — после подобных слов даже открытая банка с «Монстром» выражала удивление… Нет, правильнее будет сказать «ахуевание». Под весом Эйт едва слышно скрипнул диван, смешав скрип с пшиком банки энергетика.       — Почему предложение о сексе ты воспринимаешь, как звоночек в психушку? Может хочешь меня ещё в белой комнате запереть? — засмеялся Оскар, всë также безмятежно лежа на спине и разбивая рукой облако сигаретного дыма. Подобный тон был ему непривычен. Может, виной тому сигареты?       — Ага, блять, сразу в красной! Это предложение о сексе от тебя! — она сделала акцент на последнем слове; глоток энергетика и девушка собирается с мыслями. — Чем ты обкурился?       — «Marlboro», твои же, как раз, — блондин частенько отбирал у Ватерлинг её же пачки сигарет. Он не был фанатиком курения, впрочем, как и Эйт, и потому они на пару лишь изредка баловались ими от скуки, как и сейчас. Он делает затяжку — облако дыма летит в Ватерлинг и она только отмахивается от него рукой. Оскар не смог распознать эмоцию своей девушки, потому голос его растерял прежнюю уверенность, став чуть тише. — Если не хочешь — не надо, Эйт.       — Не в этом дело! — быстро и грубо кидает та, но осекается, тут же меняя тон в противоположную сторону, а следом сводит колени и отворачивается. — …У меня месячные.       На другом углу дивана слышится тихий смешок. Разумеется, во время цикла они не занимались сексом и другими видами плотских утëх, потому что за время проживания с брюнеткой швед понял одну простую истину: меньше контакта с этим маленьким комочком хауса ровняется стольким же количеством проблем и криков на его блондинистую головушку. Но он тушит сигарету, бросая в пепельницу, и приподнимается, садясь рядом с возлюбленной:       — И это всë? — нежно касается еë руки, слегка дотрагиваясь шершавыми подушечками пальцев — по телу Эйт тут же пробегают мурашки.       Брюнетка прикусывает губу то ли от неведомого гнева, то ли от слабой пульсации внизу живота. Во время цикла ей хотелось абсолютно всë, кроме секса, но, по всей видимости, на этот раз организм дал сбой.       — Экстрима захотелось?       — Нет, тебя.       Оскар всегда отличался прямолинейностью, чем не могла похвастаться его партнëрша: вечно съязвит, оскорбит, и в огонь и в воду пойдëт, лишь бы никто не понял, что у неë на душе. Хотя Эйт действительно можно было сравнить с адреналином, на который подсаживаешься. Эмоциональные качели, вечные крики и ругань, а после сладкие и нежные поцелуи — швед терял голову от этого контраста.       — Ты не будешь мне вставлять, пока я буквально истекаю кровью и мучаюсь от боли в животе, — только после небольшой паузы девушка нашла, что ответить. Она не совсем смутилась, скорее это было просто приятно — быть желанной для кого либо.       — А я ничего не говорил про «вставлять», — Оскар наклоняется, целует чужой край уха. Эйт чувствует его горячее дыхание, от которого вздрагивает всë тело и в затылке приятно покалывает. Он трогает её так осторожно, что она едва удерживается от улыбки. Он нежно продолжает гладить её пальцы. Девушка опускает ресницы, в её голосе немного слышна улыбка.       — Ах, простите, процитирую: «Эйт, давай потрахаемся?», — не отталкивает от себя, но язвит, имитируя шведа.       — Ну вот, не говорил, — ухмыляется, поцелуями переходит на висок и щëку, всë сильнее вдыхая запах энергетика Эйтнесс, пьянящий сейчас сильнее, чем любая русская водка. — Этот у тебя со вкусом вишни?       — Персика, дурак, — девушка ставит на пол банку с недопитым «монстром», и поворачивает голову так, чтобы чужие губы накрыли еë собственные.       Мыслительные способности Эйт, стоило объекту её воздыхания коснуться её губ, почему-то всегда сокращались. А ещё раньше она млела лишь от одного его взгляда, за что не прекращала злиться на саму себя за столь чувственную глупость, пока ею правили эмоции. А он любил в тайне все эти нежности. Этот робкий поцелуй, легкий чмок, как у девственников, грел сердце, окрылял шведа похлеще любого «Ред Булла». Он отвечает, кусая нижнюю губу возлюбленной, но мягко, никуда не торопясь. А торопиться стоило бы: никогда не знаешь, когда она отстранится и пошлëт, поменявшись в настроении.       — Давай заключим пари, — шепчет тот в губы, уже сжимая ладонью её бедро и лишь на мгновение отстраняясь. Эйт тут же напрягается: не пристало Оскару совершать сделки. Только если он не знал, что выйдет победителем. — Если я заставлю кончить тебя лишь от одних ласк, то ты забросишь пить эту дрянь. Словно в ответ, напоминая о себе, банка чёрного «монстра» щёлкнула, возвращая себе прежнюю форму.       — Хорошо, — соглашается девушка. — Если нет, то ты перестанешь дымить мои же сигареты!       Принимая условие, блондин вновь целует, но на этот раз не так скромно. Напористо и жадно впивается в любимые губы. Эйт же, в свою очередь, через силу заставляет себя стать более расслабленной, медлительной. Она отвечает на его поцелуй, но не более. Шумно вздыхает, когда парень по очереди посасывает её губы, приоткрывает их слегка и едва лижет в ответ, когда Эйт касается его языка своим.       У девушки от всего этого голова кружится. А Оскару нравилась её временная податливость, пластичность, словно она становилась глиной в его руках — можешь лепить, что хочешь.       Руки шведа забрались под футболку девушки, невесомо дотрагиваясь холодными кончиками пальцев до тëплой кожи. Эйт вздрогнула, глубоко вздохнув. Волна мурашек вслед за наслаждением медленно, но верно затопила все её тело. Оскар любил еë так дразнить по поводу и без, а она никогда не была против. Блондин поглаживает еë рëбра, не прерывая страстного поцелуя, мажет языком губы, руками сжимает талию, показывая своё нежелание отпускать девушку. Он наклоняется вместе с брюнеткой, укладывая ту на диван и вместе с этим нависает над ней, — страх спугнуть свою «любовницу» испарился. Внутри неё коротко блеснул восторг, — как бы она не любила «брать верх» над Оскаром в прямом и переносном смысле, оказываться вот так, снизу, — всегда было приятнее. Тёплым и шершавым языком мужчина проводит по девичьим губам, целует в подбородок, переходит на шею, а руки всë выше одежду задирают, оголяя тонкую талию и грудь, — лифчика на ней нет. Эйт покрывается мурашками, чувствуя, как закипает кровь в венах, а внизу приятно тянет. Держится за мысль, что ей нужно победить, нужно сопротивляться желаниям, перестать так громко вздыхать от одних только рук на животе. Но попросту не хочет, уже знает, что теряет голову и отдастся ему без остатка. Оставленные страстные красные засосы и мокрая и нежная дорожка из поцелуев сводят с ума, а она лишь откидывает голову назад, чтобы партнëр делал свою работу усерднее.       Вновь оставлен шведом след на теле брюнетки. Плавно между пальцами зажимает сосок — самое чувствительное место — и чуть крутит, оттягивает. Второй обхватывает грудь и массирует. Раздаëтся тихий стон, обладательница которого так старалась его сдерживать.       — Нравится? — с придыханием шепчет на ушко Оскар, дразнит.       Мысли Эйт рассыпались на междометия, и только затем собрались в слова. В ответ послышалось только утвердительное мычание.       Это было лишь началом. Блондин хотел, конечно, оставить «автограф» на ключицах, но задранная футболка этому препятствовала, а стянуть еë боялся: одно неверное движение и любимая начнëт лупить его с возгласами «Ты совсем ахуел?». Поэтому, оставив бедную шею в покое, он «перешëл в наступление». Спускаясь чуть ниже, он провёл языком по обнажëнной коже и, убрав руку, припал губами к возбуждëнному отвердевшему соску. Эйт лишь громко вздыхает и кусает нижнюю губу.       Слишком хорошим был у Оскара язык. Это она поняла ещë в тот раз, когда его голова была у неë между ног, а она чуть не повыдëргивала тому все волосы от удовольствия. Он прекрасно знал каждую чувствительную зону, где девушке приятнее всего. Сейчас, когда такая точка находилась под ласками тëплого и влажного языка, она чувствовала, что дрожит сильнее.       Если бы не ебучий тампон, то еë бельë можно было только выжимать…       Парень даëт секундную передышку: обводит ореолу вокруг соска и наполняет лëгкие воздухом. Поднимает на вторую участницу пари глаза и не может сдержать ухмылки. Интересно, уже можно прекратить? Ему это вовсе не надоедало, наоборот, возбуждало с каждой секундой лишь сильнее и сильнее. В собственных штанах становилось тесно. Кажется, Эйт придётся это потом исправлять…       — Хорошо держишься. Я думал, что заберу свой выигрыш гораздо раньше.       — Ты ещë не победил, — Эйт сквозь отдышку с трудом связывает слова в предложения.       — «Ещë», — он облизывает губы и чуть присаживается.       Обхватив руками девичьи бëдра, которые он обожал больше всего, и порой, мельком пропуская мысли о том, что не существует смерти слаще, чем задохнуться в них, Оскар закидывает ноги Эйт себе на поясницу, тем самым прижимаясь своим возбуждëнным членом ей прямо в промежность. Она чувствовала, какой же сильный у еë партнёра стояк, от чего невольно по телу пробежала дрожь вместе с непроизвольно вырвавшимся восхищенным ахом. Но «ловушка Джокера» состояла в другом: парень внезапно сделал толчок вперëд, вызвав ещё большее удивление у брюнетки. На лице у неё отразилась сотня противоречивых эмоций, и самая яркая из них — вожделение. Блондин наклоняется к ней и шепчет:       — Представь, что я в тебе, — ещë один легкий толчок, второй… Он начал усерднее тереться об неë стояком, вжиматься, заставляя её чувствовать уровень своего возбуждения.       Эйт растерялась. Из всех возможных вариантов заставить кончить еë он выбрал… Самый верный. Ей уже становилось больно от тягучего чувства внизу живота, настолько сильно она была возбуждена. Трения от толчков мужчины не хватало. Руки невольно хотят прикоснуться к себе, довести дело скорее до конца, но нельзя. Она прекращает сдерживать стоны, смешивая имя Господа с матами и именем возлюбленного, представляя, что его член находится в ней, доводя до оргазма каждым толчком.       Он целует. Жадно, напористо, не отрываясь ни на миг, продолжая заниматься с ней сексом через одежду, тереться, не отрываясь. Как бы он сам не кончил от такого.       Им обоим хотелось наказать друг друга, заставить выполнять выдвинутые условия, но сейчас они просто хотели снять с себя всю ткань и просто заняться любовью на диване. Их губы опухли от поцелуев и укусов, а в лëгких оставалось всë меньше воздуха. Она таяла от его прикосновений, теряла голову от бархатного шепота, требовательных движений и сжимающих её бедра рук, а он не мог сдержаться от еë сладкого голоса и прекрасного вида сверху.       Тело Эйт снова вздрагивает, желая финала. Наслаждение окутывает, внутри начинает разгораться пламя. И вот, девушка выгибается, сжимая в руках подушку, и стон её тонет в чужих, так вовремя накрывших губах. Но он тут же прерывается, а дальше только глубокие вздохи… Оскар не может сдержать улыбки.       — Ты даже не представляешь, как приятно чувствовать вкус победы, — касается кончиком носа чужого, а следом нежно целует в висок и гладит покрасневшую и потную, ещё чуть дрожащую возлюбленную по волосам.       — Что же, победитель, тогда будешь справляться вот с этим сам, — кивает уставшая сквозь выдох в сторону чужих штанов, в которых до сих пор мучается от возбуждения член. Чëрт, а ведь он же хотел, чтобы Эйт ему с этим помогла.       Если бы не ебучие месячные…