vegetatio

стенки липкие, словно пчелиный мед, словно маточный сок, словно сжатый в клочок и сложенный вдвое ближе. погрузи — зашевелится, будто живой зверек, заурчит мотыльком, заколышется, будто жижа. как горит среди стен только сердце и топит — печень, как худые плечи врезаются плесенью в скорлупу. в этом месте (как в сказке) я голоден и беспечен, мне бы проще и легче под поезд реберный лечь бы, только тот, кто еще не пророс до конца, отрастивши глаза овечьи, не взлелеяв, скормился его нутру. постигая баланс, не смешай миометрий с солью; ведь оно, чтобы выжить, проест в голове дыру. окрестить переростком, окрасить крысиной кровью, обозвать глухотой, обеспечить сырой тоской. открывайся, мой рот! отрекайся, мой Ве! отпадите, мои копыта! что открыто во тьме, то во свете искрой прикрыто, то пришито к ступням и тянутся ему круго́м, доставая плеча, раздражая обрубок тела. что сокрыто — то выйдет, что видно — и так воспето; что прокля́то внутри, то зашить бы чужим крылом. говори же, мой рот! говори даже если больно, даже если кусок языка, даже если блюется солью, говори! заклинаю тебя и твои слова! ведь так тихо, и пальцы хватают пульсацию в оболочке, словно червь, словно сердце дрожит у меня в руках. только сок на губах, только мед, только кровь и горечь — если проклят мой Ве, то я проклял его собою, ведь мой бог теперь лужи, плывущий металл и прах. ведь глазницы мои так пусты, так пусты и дики. не наступит тот день, чтоб мой рот разразился криком.