Under O'Malley

- Здравствуй, Рем. Я решил зайти в гости, просто... Просто я соскучился по тебе. Очень. Как у меня дела? Ужасно. Уже год таскаюсь по судам, выпил галлоны Веритасерума, тысячу раз сливал мысли в думосбор. Я могу смело назвать Министерство моим вторым домом, или первым?.. Я борюсь за то, чтобы с Малфоев сняли хотя бы половину обвинений, пока что тщетно. Нарцисса уже несколько раз практически вытягивала с того света, Люциус не дает мне умереть от интоксикации Веритасерумом, я сейчас остановился у него в поместье, а Драко… После войны мы осознали, что никогда не были врагами, а те школьные перепалки - блажь, не больше. Я очень многое понял. Война была уроком длинною в семнадцать лет, все мы дорого заплатили за него. Она научила меня выживать. В вечной борьбе с Реддлом я научился именно выживать, а вот существовать в мирное время я просто не могу, не хочу, не знаю как. Для нас, героев, нет работы, мы никому не нужны, нас стремятся забыть, все испытывают неловкость, встречая нас, ведь мы символ пережитого, наши судьбы искалечены, но всем плевать, они хотят скрыться от нас поскорей, мы как инвалиды, которых жалеют и от кого хотят поскорее отделаться, чтоб не чувствовать этой гнетущей неловкости, – слабая усмешка на тонких губах. А мы и есть инвалиды, наши тела целы, но души и судьбы искалечены, что, пожалуй, куда хуже, чем физическая неполноценность, мы никогда не станем прежними, мы - слабая тень тех, кем мы были - Сейчас я ощущаю пустоту. Она бескрайняя, как пустыня, я слышу, как поют барханы отчаяния, я вижу страшные, пророческие миражи будущего, она вокруг и она во мне. Душа моя начала иссыхать еще в дни войны, а она - лишь песочная крепость, крепкая на вид, но готовая рассыпаться от легкого дуновения ветра. Пустотой пропитано все мое существование, я держу ее под языком, как пилюлю каждую ночь перед тем, как забудусь тревожном сном, лишенным сновидений сном, она приправляет каждую мою трапезу, она - неотъемлемая часть меня. Я привык. С душой Реддла умерла и моя. Я ее не чувствую. Ее нет, я начинаю забывать, что она вообще когда-то была во мне. Я чувствую свинцовую тяжесть, она сдавливает ребра, мешает дышать, но пока я справляюсь. Мне так одиноко, так невыносимо больно. Вчера я был на Гриммо, Сириус был пьян в стельку, он.. он проболтался мне о Вас. На миг мне показалось, что душа пытается пробить ледяную корку наста, сковавшего мое сердце, показалось что во мне еще теплится жизнь. Я ощутил боль, ту боль, что не передашь ни словами, ни музыкой, ее не выплеснуть ни на бумагу, ни на полотно, и поэтому она сжирает тебя изнутри, она впивается в тебя как клещ, от нее не избавиться, ее можно заглушить, но ты знаешь, что утром она вернется, с новой силой ударяя по вискам, стуча в твоем пульсе. А потом был опустошенный бар Люциуса, осколок стекла в моей руке в опасной близости от запястья, был Драко с глазами, полными испуга и ужаса, сбивчивым дыханием. Он тряс меня, пытаясь привести в чувство, уничтожал всю разбитую посуду, крепко прижимал к себе. Его нежно сладкий запах обволакивал, его цепкие пальцы, горячие губы, бледная, будто мраморная, кожа, разметавшийся шелк волос, соленый вкус его слез на моих губах… И я чувствовал себя отомщенным. Я чувствовал себя поверженным, уничтоженным, и я был рад этому. Он… любит меня, Рем. Я знаю. Лежа в его объятиях, я думал о тебе. Вспоминал, как я боролся за тебя. Как я засыпал и просыпался с мыслями о тебе. Три года. 1095 долбаных дней! С того самого мгновенья как… как я, впервые прикоснулся своими губами к твоим, я был отравлен, отравлен самым тонким, самым сладким ядом, ядом имени тебя. Помнишь? … - парень зажмурился и с кривоватой улыбкой продолжил. - Это был канун Рождества, сочельник. Я разругался с Сириусом и остался в Хогвартсе на каникулы. Я не хотел его видеть. Я вообще никого не хотел ни видеть, ни слышать. Однако тебе удалось вытащить меня на, как ты тогда сказал, ужин в Большом Зале. Ты отлично знал, что я ни за что не соглашусь идти в Хогсмид, и предпочту валяться в теплой постели, смакуя свою обиду и упиваясь страданиями. Когда мы спустились в Большой зал, ты свернул к парадной двери. Я уставился на тебя, а ты только взял меня за локоть и потащил к выходу. Трансформировав из моего свитера зимнюю мантию, ты вышел на улицу, а я уныло побрел следом, и мы начали болтать о какой-то ерунде. Когда мы добрели таки до деревушки, я был уже в довольно приподнятом настроении. Мы заходили во все лавки, которые были еще открыты, и скупили кучу совершенно бесполезных безделушек. В Сладком Королевстве я смел с прилавка почти весь ассортимент, - хохотнул юноша, - а потом мы пошли в «Три Метлы», заказали бутылку Огденского виски, сливочное пиво, какой-то десерт, кажется вишневый мусс. Мы уходили последними. Ты вернулся за своим забытым шарфом, а я остался ждать возле Зонко. Ты шел навстречу, слегка пошатываясь и широко улыбался. Мы были изрядно навеселе. В метре от меня ты резко замер и смущенно улыбнулся. Я посмотрел вверх. Над нами, прямо на моих глазах робко расцветала омела. Я завороженно смотрел на нее, не мигая. Вдруг я отчаянно захотел этого поцелуя, настолько, что шагнул к тебе и, обхватив дрожащими руками твое лицо, притянул, крепко зажмуриваясь. Ты неожиданно легко поддался, а потом… я долго сцеловывал с твоих губ вишневый мусс и отчего-то отчетливо понимал, что это самый счастливый миг моей жизни… - Зачем ты ушел, Рем? Я ведь не знаю, как без тебя… я не умею без тебя. Ты - все, что у меня было, ты… Я люблю тебя, Ремуc… – прошептал парень падая на колени, но равнодушное надгробие просто не могло ничего ответить.